Скала был гуманистом XV века и в своё время также заметным политиком во Флоренции. Эта книга содержит шесть его эссе (некоторые в форме диалогов) на разные темы, собранные из различных периодов его деятельности. Чтение было не безынтересным, но в то же время я не могу сказать, что нашёл эссе Скалы особенно поучительными. Однако я был очень впечатлён их эрудицией и получил ощущение, что люди вроде Скалы не могли написать ничего, не снабдив текст несколькими десятками отсылок и упоминаний древнегреческих и римских авторов. Но это, хотя и производит впечатление, на мой взгляд, скорее мешает подлинному общению: вместо того чтобы выражать свои мнения ясно и прямо, он считает необходимым скрыть их под слоем классической учёности.

В любом случае, я подозреваю, что читать эти вещи ради их содержания — неправильный подход. Из введения к этой книге у меня сложилось впечатление, что в наши дни эти эссе представляют интерес главным образом для тех, кто изучает, как гуманистические идеи развивались со временем и как влияние некоторых античных авторов распространялось в эпоху Возрождения.

О философских сектах

Это краткий (около 15 страниц) обзор различных древнегреческих философов и их идей. Читать было достаточно интересно, но оно мало поколебало моё впечатление о философии как о довольно бесплодном занятии — таком, где много споров о словах и препирательств, но мало приобретаемой мудрости. Меня особенно заинтриговало его упоминание (§3) о том, что римский автор по имени Варрон классифицировал различные философские школы по нескольким критериям в систему, допускающую до 4 × 3 × 2 × 2 × 2 × 3 = 288 возможных школ :S Я всегда представлял себе, что идеи Платона и Аристотеля в каком-то смысле принципиально противоположны, но Скала утверждает, что их можно согласовать и что эти две философские школы на самом деле следует считать одной и той же (§6).

Учитывая эпоху, в которую он писал, не стоит удивляться, что взгляды Скалы имеют некоторый христианский уклон: он восхваляет философов, более совместимых с христианскими верованиями (например, Платона и неоплатоников, §12) и критикует тех, кто не совместим (например, Эпикура, §14). Он даже подчёркивает, что там, где идеи какого-либо философа несовместимы с христианскими верованиями, последние, разумеется, имеют приоритет (§20).

Стоит ли жениться мудрому человеку

Это один из тех примеров, которые придают философии дурную славу. Очевидно, что подобный вопрос не может породить ничего, кроме бессмысленных споров без какого-либо чёткого решения — хотя я подозреваю, что для некоторых это скорее достоинство, чем недостаток. Скала тратит около половины эссе на аргументы против брака, а вторую половину — на доводы в его пользу, так что итоговый вывод оказывается тоже в пользу брака. В обеих частях его рассуждения в основном сводятся к цитированию и пересказу того, что различные античные авторы говорили на эту тему. Эпикур утверждает, что жёны могут быть как хорошими, так и плохими, поэтому мудрому человеку следует избегать женитьбы, ведь он не может быть уверен, какой окажется его жена (§4–5). А Теофраст говорит, что «мудрому человеку не следует брать жену, если только она не красива, не обладает добрым нравом и не происходит от достойных родителей» (§6) — что снова рассматривается как довод против брака, поскольку вы никогда не можете быть полностью уверены в характере другого человека, и ее красота неизбежно в любом случае померкнет. Не следует жениться и ради детей, так как они могут оказаться плохими людьми (§10); и уж тем более не следует жениться по любви, ведь мудрому человеку вовсе не пристало иметь дело с подобными душевными волнениями (§13); гораздо лучше оставаться безбрачным и изучать философию. Невольно задумываешься, что, исходя из представлений этих философов о том, как должен мыслить и поступать мудрец, совершенно не ясно, зачем вообще стремиться быть мудрым и действовать в соответствии с этими их представлениями.

Затем в §16 Скала с большим пафосом замечает, что, вероятно, уже оскорбил разных малоизвестных римских богов брака, и потому постарается умилостивить их, рассуждая в пользу женитьбы в оставшейся части эссе. Он отмечает, что у людей есть естественное стремление жениться и иметь детей, а бороться с природой (избегая брака) — неразумно (§18); и что даже если в браке действительно есть некоторые неприятные стороны, указанные выше, по-настоящему мудрый человек (который, похоже, является чем-то средним между стоиком и дзен-буддистом) не позволит себе беспокоиться из-за таких мелочей, как, например, сварливая жена или докучливые дети. И в любом случае жена может оказаться источником счастья: он приводит многочисленные примеры добродетельных жён из античной истории, чтобы доказать, что женщины также способны на верность, мужество и прочие достоинства (§20–25). Оглядываясь назад, довольно печально, что подобные вещи приходилось доказывать столь пространно; но я не сомневаюсь, что тогда это и впрямь было необходимо. Есть интересный фрагмент в §7, где Скала жалуется, что человеку приходится брать жену «не увидев прежде ничего в ней, кроме лица, и не узнав ничего о её душе — а ведь ничто не бывает сокровеннее этого». Это прекрасная иллюстрация того, как изменились времена и насколько неактуальны многие из его опасений с современной точки зрения: ныне люди обычно долго живут вместе до брака и узнают тело и душу партнёра настолько хорошо, насколько вообще можно надеяться узнать подобные вещи.

Диалог утешения

Скала представляет этот диалог как беседу между самим собой и Козимо Медичи, скорбящим после смерти своего сына; однако я подозреваю, что это на самом деле просто трактат, оформленный в виде диалога, а не некий реальный разговор, поскольку большую часть времени говорит Козимо, и его речь больше похожа на речь лектора, чем на речь обычного человека, ведущего беседу. Как и в предыдущих эссе, оба собеседника здесь не могут выразить ни одной мысли, не навалив огромную кучу ссылок на греческую и римскую литературу (что, однако, не означает, что они не способны весьма резко критиковать древних философов и их идеи). Есть небольшой отрывок, показывающий, насколько глубоко эти гуманисты были погружены в античную культуру: Скала так привычно говорит о богах во множественном числе (§6), что Козимо чувствует себя вынужденным сделать замечание, указав, насколько нелепо многобожие древних (§7); Скала отвечает, что, конечно же, знает, что Бог только один, и затем несёт что-то про Святую Троицу (§8). (Кстати, я согласен, что многобожие нелепо; но жаль, что они не поняли, что единобожие столь же нелепо). 

Особенно мне понравилась часть, где Козимо отвергает идеи стоиков и эпикурейцев. Он справедливо отмечает, что идеи стоиков просто нереалистичны: нельзя просто игнорировать боль, как они хотели бы, и приводит пример некоего Дионисия Гераклейского, бывшего стоика: «позже, когда он испытал боль в почках, он сказал, что всё, чему учат стоики, совершенно ложно» (§19). «Они предлагали и учили людей вещам, которым люди, будучи людьми, не могли следовать» (§21 — он прав; но разве Иисусово «подставь другую щёку» не столь же нереалистичный и бесполезный совет?). Что же до эпикурейцев, их идея сосредоточиться на стремлении к удовольствию на деле не слишком помогает тому, кто пытается справиться с болью (§25). Но это не значит, что у Козимо есть какие-то более полезные идеи о том, как справиться с горем. Он довольно трезво замечает: «на самом деле мы все несчастны. Тем, кто находится в расцвете лет, обладает почестями и богатством в изобилии и хорошим здоровьем, нелегко в это поверить» (§31). Он пытается — пусть и не очень убедительно — доказать, что вред может исходить даже от вещей, обычно считающихся благами, таких как здоровье и богатство (§32–36). Несчастье и боль — это просто часть жизни, а то и самой человеческой природы (§39–43); это приводит к интересному обсуждению того, что сама жизнь не обязательно является благом (§44–46) — с чем я вполне готов согласиться. Но в конце концов он приходит к заключению, за которым я следовать не могу: он находит утешение в религии, веря, что за этой жизнью последует более приятная загробная (§47–49). Он даже прибегает к этому древнему образчику христианской нелепости: «Бог установил это [то есть наше страдание и боль] по весьма веской причине, а именно, чтобы, мало прельщаясь соблазнами этого мира, мы не забыли, что должны вернуться к подлинным наслаждениям» (§49).

В §11 Козимо упоминает «три вида богов, различаемых Сцеволой, которого римляне считали своим наиболее учёным юристом: тех, которых изобрели поэты; тех, которых изобрели философы; и тех, которых изобрели правители городов». Это напомнило мне знаменитое наблюдение Гиббона (и я задаюсь вопросом, не вдохновился ли он Сцеволой?): «Различные формы поклонения, распространённые в римском мире, народ считал одинаково истинными, философы — одинаково ложными, а магистраты — одинаково полезными». Есть забавный анекдот о Филиппе Македонском (отце Александра) в §13: однажды, услышав слишком много хороших новостей сразу, он «возвёл глаза к небу и попросил о какой-нибудь умеренной беде, чтобы уравновесить столь великий успех» :))) Забавный факт из §35: «Платон намеренно основал Академию в неблагоприятном для здоровья месте, полагая, что здоровье мешает философским занятиям» :)) Собственная роль Скалы в диалоге в основном сводится к тому, чтобы поддакивать Козимо и соглашаться с ним. В какой-то момент он настолько убеждён доводами Козимо, что произносит фразу, которую я не ожидал бы услышать ни от кого, кроме Оскара Уайльда: «Ваши слова так меня тронули, что я готов стать несчастным» (§37).

Предисловие к «Сборнику, посвящённому Козимо Медичи»

Козимо Медичи, с которым мы познакомились в предыдущем эссе вскоре после смерти его сына, умер сам примерно год спустя. Тогда Скала, по-видимому, составил сборник цитат в похвалу Козимо, извлечённых из произведений различных поэтов, ораторов и тому подобных авторов (Полагаю, материала такого рода должно было быть в избытке, ведь Козимо долгое время был фактическим правителем Флоренции, и потому множество людей, вероятно, стремились ему угодить). Он послал этот сборник внуку Козимо — Лоренцо (позднее известному как Лоренцо Великолепный) — и приложил к нему настоящее предисловие.

Само предисловие, по сути, не содержит ничего, кроме восхвалений жизни и достижений Козимо — как в сфере деловой и политической активности, так и в области учёности, мудрости и даже религии. Скала пытается придать всему этому более общий смысл, утверждая, что пример жизни Козимо может служить опровержением слов тех, кто говорит, будто человеческая жизнь слишком коротка, чтобы успеть в ней сделать что-нибудь значительное. Я не вполне уверен, как относиться к этому предисловию — или, если уж на то пошло, ко всему сборнику, который Скала посылал Лоренцо. Было ли это трогательным способом проститься с умершим человеком, который был для Скалы не только покровителем, но, возможно, и наставником, и даже другом в каком-то смысле, — а также выразить соболезнование скорбящему внуку покойного? Или это просто очередной шаг в длинной череде попыток подлизаться, когда Скала пытается втереться в доверие к внуку своего бывшего покровителя, чтобы обеспечить ему хорошие отношения с очередным «большим шишкой» города?

Лично мне трудно испытывать восторг перед достижениями такого человека, как Козимо. Скала восхваляет его за служение обществу, но, по правде говоря, его влияние во Флоренции было почти монархическим, хотя формально город оставался республикой; я считаю, что когда отдельный человек сосредотачивает в своих руках такую власть в политике, это неизбежно приносит вред. Точно так же, когда Скала хвалит его за пожертвования церквей, библиотек и тому подобного, я считаю трагичным то, что кому-то было позволено разбогатеть настолько, чтобы он вообще мог делать такие пожертвования; это создает впечатление, что он щедр, хотя правда в том, что у него изначально не было морального права на такое богатство. Вместо того чтобы надеяться, что время от времени какой-нибудь богач проявит благотворительность, государство должно отнимать такие излишки собственности и направлять их на общее благо. Любопытная деталь из §10: в библиотеках, основанных Козимо, «есть не только сочинения на латинском и греческом, но также на еврейском, арабском, халдейском и индийском языках». Это впечатляет; я не знал, что в то время в Европе вообще имелись какие-либо индийские тексты. Козимо умер в 1464 году, задолго до времён Васко да Гамы и других мореплавателей, так что эти тексты должны были попасть в Европу по суше, а не морем.

Диалог о законах и судебных решениях

Это диалог между Скала и Бернардо Макиавелли (отцом более известного Никколо), в котором обсуждается роль законов и их связь с правосудием. В первой половине диалога Скала утверждает, что закреплять всё твёрдо и подробно в законах — не лучшая идея, и следует больше полагаться на человеческое чувство справедливости, при условии, разумеется, что судьи действительно этим чувством обладают. Во второй половине диалога Макиавелли решительно выступает в защиту законов, и Скала, по-видимому, вполне удовлетворён тем, что оставляет за ним последнее слово. Полагаю, это один из тех вопросов, у которых нет единственно правильного ответа. Даже сегодня одни страны склонны как можно точнее определять всё в своих законах, тогда как другие оставляют больше пространства для интерпретации, надеясь, что детали со временем будут уточнены судебными прецедентами. Я, со своей стороны, склонен не доверять судьям, которые, в конце концов, представляют собой самовоспроизводящуюся элиту специалистов, тогда как законодатели (по крайней мере теоретически) — демократически избранные представители народа; поэтому я предпочитаю, чтобы всё было определено в самих законах, а не оставлено на усмотрение судей и судов. Однако я согласен со Скала, когда он говорит весьма здраво: «если законы должны быть приняты, им следует повиноваться постольку, поскольку они не противоречат законам Природы» (§32), — то есть он предлагает средний путь между слепым следованием букве закона и полным беззаконием.

Оба собеседника в этом диалоге используют несколько доводов, которые показались мне сомнительными. Так, Скала пытается подкрепить свою точку зрения примером этого оплота справедливости и человечности — Турецкой империи! Они, говорит он, обходятся без большинства законов и даже без юристов: паша выслушивает истца и ответчика и затем выносит решение, руководствуясь своим чувством справедливости. Единственная гарантия, по-видимому, состоит в том, что можно пожаловаться султану, который, если сочтёт решение несправедливым, велит жестоко посадить пашу на кол (§11). Как же Скале (и всем остальным) не было очевидно, что это рецепт самой извращённой и произвольной тирании, не имеющей ничего общего со справедливостью? (На это, кстати, указывает и Макиавелли в §55). С другой стороны, и у Макиавелли встречаются странные представления о законах. Похоже, он считает, что существует некая основополагающая Истина™ о том, что следует делать в любом конкретном юридическом вопросе или ситуации, и цель законов — максимально приблизиться к этой Истине™; так что если закон соответствует истине, он практически идеален, и нет причин его менять или делать что-то иначе (§44–45). Меня удивляет, что он не осознаёт, насколько значительная часть законов по своей сути произвольна, хотя сам же привёл примеры того, как законы и обычаи различаются между культурами (§35–36).

Оба собеседника время от времени прибегают к любопытному приёму «аргумента через этимологию», что выглядело бы странно даже если бы эти этимологии были верны, а они, скорее всего, совершенно ошибочны. См., например, §11, где Скала предполагает, что турецкое слово паша (которое он в оригинальном латинском тексте пишет как bassias) происходит от греческого слова для обозначения царя — basileus; и в §58 Макиавелли пытается осветить значение слова jus (закон) через различные предложенные этимологии (См. также подобное рассуждение о слове frater в эссе №6, §28). Макиавелли упоминает несколько причудливых примеров законов: «По законам Ликурга древние спартанцы восхищались способностью воровать» (§35). «Есть и другие [народы], которые совокупляются на людях, что также одобряют философы школы киников» (§36). :)))

Защита от хулителей Флоренции

Я не нашёл это эссе особенно интересным, хотя, полагаю, в своём историческом контексте оно имело больший смысл. Скала начинает с замечаний о том, что Флоренция находилась на справедливой и правильной стороне в некоторых недавних войнах (не берусь судить, было ли это так, но разве не каждое государство на войне говорит подобные вещи?). Однако далее он в основном сосредоточивается на защите политического устройства Флоренции.

Он ссылается на одно из традиционных делений форм правления — на монархии, аристократии и республики — и утверждает, что республика является наилучшим вариантом, потому что она в наименьшей степени склонна вырождаться в тиранию (§17). В целом я с этим согласен, хотя некоторый его энтузиазм в отношении демократии кажется мне чрезмерно оптимистичным — например, когда он говорит, что люди будут действовать во благо общества, потому что поймут, что это приведёт и к их собственному благу и т. д. (§23). Видимо, некоторые критики Флоренции в то время утверждали, что она слишком демократична, поэтому Скала вставляет несколько разумных и уравновешенных абзацев о том, что хорошая идея — позволять даже крестьянам, ремесленникам и т. п. участвовать в политике (§21). Однако он при этом отмечает, что участие не предоставляется всем подряд — например, исключаются преступники, безумцы, иностранцы, молодые люди и т. д. (§25).

Последняя часть эссе становится немного странной. По-видимому, именно в это время Савонарола пользовался большим влиянием во Флоренции, и Скала пытается это защитить, отчасти утверждая, что священники и монахи, в конце концов, тоже хорошие люди и должны быть допущены к участию в политике на тех же основаниях, что и другие слои общества (§28), но отчасти и с помощью крайне нелепого аргумента, что пророки (а Савонарола выдавал себя за такового) получают откровения об Истине™ от Бога, и поэтому было бы, мол, глупо не прислушиваться к их мудрости (§30–32).