Это произведение состоит примерно из 100 кратких биографий (в среднем по две-три страницы) более или менее знаменитых женщин. Большинство из них взяты из античной истории и классической мифологии; как он объясняет во вступлении (стр. 13), он сознательно избегал писать о христианках, так как жития святых можно легко найти в других местах, если кому-то они нужны, а их жизнь в основном была религиозной и потому вряд ли могла привести к такой славе, какую могли обрести языческие женщины. Биографии в книге расположены примерно в хронологическом порядке; я смутно припоминаю, что где-то читал о подобных попытках, например у Евсевия, который пытался включить события и персонажей греческой мифологии, библейских преданий и подлинной античной истории в единую хронологическую систему, присваивая им даты и т. д. Возможно, Боккаччо следовал чему-то подобному, когда составлял свои биографии. Вероятно, более половины женщин в этой книге — мифологические персонажи, начиная от олимпийских богинь и кончая легендарными римскими матронами из ранних книг Ливия. Лишь несколько биографий в конце книги посвящены средневековым женщинам или современницам Боккаччо; последняя из них — королева Сицилии, которую он, несомненно, включил потому, что собирался переехать в её столицу Неаполь по приглашению одного из её придворных (с. xii).

Как он сам объясняет во вступлении (стр. 11), под «знаменитостью» он понимает просто известность, а не обязательно добрую славу; но даже биография злой женщины может быть поучительной, показывая, как поступать не следует. Однако некоторые из женщин в этой книге далеки от известности даже в этом поверхностном смысле, так как их упоминание не выходит за рамки случайного анекдота у какого-нибудь древнего энциклопедиста (например, §§53, 86, 91 и др.). Иногда его тон бывает раздражающе назидательным: он явно слишком усердствует в том, чтобы указывать своим читательницам на моральные уроки, которые следует извлечь из того или иного эпизода. Кроме того, для книги, восхваляющей знаменитых женщин, в ней на удивление много мимолетных мизогинных замечаний; хотя в предисловии от переводчика сказано, что взгляды Боккаччо были на самом деле довольно прогрессивными для его времени (с. xix). Мне понравился этот мимолётный укол в биографии Пенелопы: «Её добродетель тем более известна и достойна похвалы, что встречается лишь изредка» :)) (40.14).

---

Первые две биографии представляют собой своего рода исключение, так как основаны на библейских, а не на греко-римских сюжетах. Мы узнаём, что Ева, находясь в раю, «была окутана сиянием, нам неизвестным» (1.5); но после изгнания из него «сияющий свет, окутывающий их, исчез» (1.7). Неправдоподобная история из главы о Семирамиде, царице ассирийцев: после смерти её мужа, оставившего маленького сына, Семирамида сама переоделась мальчиком и правила вместо сына, чтобы империя находилась в надёжных руках :)) (2.4–6). Затем Боккаччо переходит к биографиям нескольких греко-римских богинь. Так как он, будучи христианином, не верит в языческую мифологию, он утверждает, что это были на самом деле смертные женщины, прославившиеся своими изобретениями и заслугами, которых неразумные язычники потом стали почитать как богинь. Например, Минерва изобрела ткачество и искусство приготовления оливкового масла (6.3–4); Исида научила египтян, этих «неумелых и ленивых людей», земледелию! (8.4). Мы встречаем и нелепые попытки объяснять мифы в квазирациональном ключе: например, Европа была похищена на «корабле с белым быком на знамени» (9.2), отсюда и миф, будто её похитил бык (Зевс в образе быка). Я помню, что в книге Боккаччо о древней мифологии, Генеалогия языческих богов (из которого в серии ITRL уже вышло два тома; см. мои заметки о них), встречалось много подобных объяснений. Любопытный, откровенно эротический обычай с Кипра: «Долгое время они посылали юных девушек на пляжи, чтобы те спали с чужеземцами. Таким образом девушки как бы приносили Венере первые плоды своей будущей целомудренности и зарабатывали себе приданое для замужества» (7.10).

---

После богинь он переходит к смертным женщинам из античной мифологии, и в основном излагает мифы, в которых они фигурируют, так как о них, собственно, больше сказать нечего. Сюда входят несколько знаменитых и трогательных историй, например о Ниобе (§15), Арахне (§18) и Пираме и Фисбе (§13). Одна вещь, которая меня беспокоила в пересказах мифов Боккаччо, — его настойчивое стремление постоянно давать дешёвые нравоучительные оценки, словно он школьный учитель, который требует, чтобы каждая страница его книги несла какой-то урок. Например, есть мрачная история о царе Данае, у которого было пятьдесят дочерей, тогда как у его брата было пятьдесят сыновей. Оракул предсказал, что Даная убьёт один из его племянников. Позднее, когда брат пожелал выдать своих сыновей за дочерей Даная, тот тайно велел дочерям убить мужей в первую брачную ночь, и все, кроме одной, так и поступили. Боккаччо пространно осуждает Даная за подстрекательство к этим сорока девяти убийствам: «Этот подлый человек считал, что несколько холодных лет его старости должны быть предпочтены цветущей юности его племянников» (14.10). Но это же безумие! Чего, по мнению Боккаччо, Данай должен сделать? Просто ждать, пока его убьют, и ничего не делать в свою защиту? Только потому, что он старше своего предполагаемого убийцы? Как именно это должно работать в качестве общего принципа? Может быть, любой молодой имеет право убить любого старшего безнаказанно? Или есть некая формула? Я уже представляю себе утилитаристов, экономистов и прочих подобных чудовищ, пускающих слюни от мысли, какие чудеса это сотворило бы с пенсионной системой, и тайком ласкающих себя под столом, бормоча что-то про «годы жизни с поправкой на качество»…

Меня впечатлила история о многочисленных преступлениях Медеи. Она сбежала из дома с Ясоном и убила своего младшего братика по дороге, чтобы задержать преследователей; она родила Ясону двух сыновей, но потом убила их, когда он проявил интерес к другой женщине; несмотря на всё это, старый царь Эгей (отец Тесея) хотел на ней жениться, и она тут же попыталась убить Тесея, но неудачно; и после всего этого она каким-то образом снова примирилась с Ясоном (15.6, 9). Что тут можно сказать, кроме того, что у этой женщины должно было быть волшебное влагалище? Если бы вы увидели всё это в мыльной опере, вы бы отмахнулись от неё, как от слишком мелодраматичной и неправдоподобной, но, как видно, древние греки подобных сомнений не испытывали 🙂 Сивилла по имени Эритрея, жившая «незадолго до Троянской войны» (21.3), предсказала не только её исход, но и будущую историю Римской империи и возникновение христианства! Тут нельзя не восхититься рвением автора ранней церкви, сочинившего эту сказку 🙂

Есть любопытная история о том, как латинский алфавит был изобретён некой Карментой, дочерью царя Аркадии, которая затем переселилась в Италию (27.6). Боккаччо не удержался и пустился в долгую самовосхваляющую речь в честь не только латинского алфавита, но и прочих благ и достижений римской цивилизации (27.16). Чувствуется, что целью таких пассажей было дать автору и его итальянским современникам почувствовать себя лучше в то время, когда Италия была политически раздроблена и слаба, и в её дела часто вмешивались иностранцы. Якобы Мантуя получила своё название от Манто, дочери знаменитого прорицателя Тиресия, хорошо известного по фиванским трагедиям Софокла. Позже Манто поселилась в Северной Италии, а её сын основал там город и назвал его в её честь (30.6).

В книге немало биографий женщин, связанных с Троянской войной и её последствиями, — персонажей Илиады, Одиссеи, Энеиды и т. п. Глава о Елене (§37) особенно интересна своими сведениями о предыстории Троянской войны; меня удивило, что в изложении падения Трои Боккаччо вовсе не упоминает Троянского коня. В его версии (37.15) Елена сама предала троянцев: когда греки инсценировали отступление, троянцы устроили большое пиршество, и когда все напились, Елена открыла городские ворота и впустила греков; наградой за это стало то, что Менелай вновь взял её в жёны. Поступить так было совсем не похвально; но, с другой стороны, мало кто из персонажей Троянской войны производит впечатление достойных похвалы.

В главе о Цирцее Боккаччо, разумеется, не удерживается от морализаторства и указывает, что превращение ею мужчин в свиней — это метафора соблазнения их к «распутству» или «грабежу и пиратству», или даже: «некоторых она своими уловками склоняла отвергнуть всякую честь и заняться торговлей и коммерцией» (38.5) :))) Должен признаться, что мне по душе этот олимпийский презрительный тон по отношению к торговле и коммерции, и жаль, что такого отношения нынче так мало. В этих занятиях действительно нет чести: нельзя позволить себе иметь какие-либо принципы, приходится обманывать людей и заискивать перед ними, а они в любой момент могут отказаться иметь с тобой дело. Воин, идущий в поход, не скован такими ограничениями, и потому может позволить себе честь там, где торговец не может. 

История Боккаччо о Дидоне Карфагенской сильно отличается от того, что я (смутно) помню из Энеиды. В его версии она вообще не встречается с Энеем; соседний царь угрожает напасть на её город, если она не выйдет за него замуж, и её народ настаивает, чтобы она согласилась; она обещает, что в назначенный день отправится к своему мужу — и действительно отправляется, но к своему покойному мужу, покончив с собой на его могиле (42.13–15). Очень трогательная история, даже более трогательная, чем у Вергилия, но Боккаччо немедленно портит её двумя страницами крайне тяжеловесного морализаторства, где использует пример Дидоны, чтобы разглагольствовать против вдов, которые повторно выходят замуж. Но меня удивляет, что самоубийство Дидоны могло бы решить политическую проблему: соседний царь вполне мог напасть на Карфаген из гнева, даже если она мертва. (И ещё интересно, откуда Боккаччо взял свою версию. В примечании переводчика (с. 490) сказано, что его рассказ отличается от Вергилия, но не указано, откуда он заимствован; значит ли это, что Боккаччо дерзко выдумал его сам, с нуля?). Есть глава о царице Савской, но Боккаччо утверждает, что её звали Никаула, из Эфиопии (43.1, 3); согласно Википедии, это восходит к Иосифу Флавию. Я смутно помнил, что где-то читал её имя как Билькис или что-то в этом роде; это, как оказалось, взято из мусульманских источников.

---

Постепенно Боккаччо переходит к женщинам из ранней римской истории, где трудно сказать, где именно кончается миф и начинается реальная история. Есть глава о Рее Илии, матери Ромула и Рема; её заставили стать весталкой против её воли (впрочем, с целомудрием там, как видно, не слишком сложилось :]), и Боккаччо вставляет яростную тираду против практики принуждать молодых девушек идти в монахини — что, как он замечает, некоторые родители делали, чтобы не обеспечивать им приданое; в результате, по его словам, большинство монахинь на самом деле не хотят там находиться, занимаются тайным сексом и т. д. (45.5–8). Есть глава о Сафо, но там не говорится ничего о её лесбиянстве, только то, что она была несчастно влюблена в юношу (47.4). В одном месте перевод называет Порсенну «царём Кьюзи» (52.2), а не Клузия, — столь откровенно итальянская форма названия в столь откровенно древнем контексте показалась мне очень анахроничной. Есть глава о Ветурии, матери Кориолана. Культурный человек сказал бы, что знает эту историю по Шекспиру, или хотя бы по Ливию, но я должен признаться, что знал её только по фильму Рэйфа Файнса (который основан на пьесе Шекспира, но действие которого происходит в отдалённо современной обстановке). Рим находился в отчаянном положении после того, как Кориолан примкнул к их врагам — вольскам, но его мать сумела убедить его отвести войска от Рима. В благодарность за её поступок римский сенат улучшил социальное положение женщин разными способами, например разрешил им носить украшения и наследовать имущество; Боккаччо обрушивается на это с истеричной тирадой, которую редко встретишь в наши дни, за исключением движения инцелов: «Из-за женских украшений мужское богатство истощилось, в то время как женщины щеголяют в королевских нарядах; […] Всё это принесло множество бед мужчинам и множество выгод женщинам. […] Это женский мир, и мужчины обратились в женоподобных» (60.12, 14). Так что, видимо, мужчины жалуются на этих emasculating gold-diggers с доисторических времён :)))

Теперь мы дошли до женщин, в историчности которых сомневаться нет оснований, например Олимпиада, мать Александра Великого (§61); Терция, жена Сципиона Африканского, который на старости лет, как оказалось, изменял ей с рабыней (74.2); и Семпрония, внучка Сципиона и сестра Тиберия и Гая Гракхов (76.1 — выходит, римская элита была куда меньше, чем я думал: все со всеми оказались родственниками :)). Но даже в этот период некоторые биографии кажутся чистым мифом, например странный рассказ о женщине по имени Флора, которая разбогатела как проститутка и завещала своё имущество народу Рима; в её честь учредили ежегодные игры и придумали, будто она была богиней… (64.8–12). Как и в Генеалогии языческих богов, Боккаччо особенно удачен тогда, когда перестаёт просто компилировать факты или проповедовать дешёвые нравоучения, а позволяет себе увлечься повествованием. Есть трогательная сцена, где Феоксена, фессалийская принцесса, предпочитает вместе с мужем и детьми покончить с собой, чтобы не попасть в руки врагов (71.10–12). В наши дни самоубийство принято оценивать крайне негативно, склонны презирать тех, кто на него решается, считая, что они «выбрали лёгкий путь»; но я с этим не согласен и предпочитаю древний взгляд, согласно которому в таких обстоятельствах самоубийство почётно и достойно похвалы, и был приятно удивлён, что Боккаччо тоже хвалит Феоксену; я думал, его христианская приверженность вынудит его возражать против самоубийства. Хваля женщину за её постоянство, Боккаччо добавляет к этому замечание, что «женщины и так по природе упрямы и непреклонны во мнениях обо всём» :)) (76.6).

Только когда доходим до эпохи поздней Римской республики, мифологические сюжеты окончательно уходят. Мы читаем биографии дочери Цезаря Юлии (§81); Порции, дочери Катона Младшего (§82); а в ранней империи — Агриппины, матери Калигулы (§90), и другой Агриппины, матери Нерона (§92), а также различных менее известных женщин той же эпохи. Есть длинная биография Клеопатры, и, думаю, не стоит удивляться, что Боккаччо громогласно и пространно осуждает её честолюбие и её усилия соблазнить влиятельных римлян («Она стала, так сказать, блудницей восточных царей: жадной до золота и драгоценностей» и т. п.; 88.9). Он приводит и другую версию её смерти, помимо более известной, где она покончила с собой: в этой другой версии Антоний начал ей не доверять и в конце концов убил её, опасаясь, что она может его отравить (88.30). Есть странная история о женщине по имени Паулина, жившей при Тиберии. Она ревностно поклонялась Анубису и однажды согласилась переспать с этим богом; но, конечно, это был всего лишь человек в костюме. Когда обман открылся, Тиберий сослал этого человека, а жрецов, помогавших ему, казнили (91.12). Мне было любопытно узнать, что у Нерона был друг по имени Отон (95.5); я гадал, не связано ли это имя с Оттоном, которого мы знаем по именам различных средневековых немецких императоров, но, согласно Википедии, Оттон — это германское имя, так что оно не связано с римским Отоном. Женщина IV-го века по имени Проба «переложила в стихах историю Ветхого и Нового Заветов» (97.5), причём целиком скомпоновала её из фрагментов стихов Вергилия! По примечанию переводчика (стр. 500), этот труд сохранился до наших дней. Есть биография Симиамиры, матери Гелиогабала, прозванного Варием «потому что казалось, будто он был зачат в результате бесконечных совокуплений его матери с “разными” мужчинами» (99.2) :)) Гелиогабал, по-видимому, ценил её помощь в получении им престола и даже назначил её сенатором. Боккаччо, разумеется, негодует при мысли о женщине-сенаторе (99.9), но это смешно: к тому времени сенат уже веками был бессилен, выполнял лишь функцию одобрения решений императоров; никакой дальнейший позор или бесчестье нельзя было нанести сенату назначением в него женщины или даже, скажем, коня, ведь сенат сам лишил себя чести много веков назад, когда позволил императорам захватить власть. 

---

Книга завершается крошечной горсткой средневековых биографий: папесса Иоанна (§101), которую он описывает как англичанку, хотя, кажется, она была родом из Германии, но жила несколько лет в Англии (я был разочарован узнать из Википедии, что само существование Иоанны — фикция, возникшая не ранее XIII века); Ирина, византийская императрица VIII века (§102); одна-две других почти современниц Боккаччо; и наконец Джованна, «королева Иерусалима и Сицилии» (§106), причём первая лишь по титулу, конечно (увы!). Боккаччо был приглашён переехать в Неаполь своим старым другом, занявшим там важный пост при дворе Джованны, и, вероятно, включил её биографию в заключение книги, чтобы произвести более благоприятное впечатление, прибыв туда (сс. xii, xiv–xv). Но я немного разочарован, что он не включил больше женщин из своей эпохи; уж наверняка при некотором старании он мог бы отыскать хотя бы парочку, которые, например, что-то написали или нарисовали? В любом случае, несмотря на мелкие недостатки, о которых я упоминал, биографии Боккаччо были достаточно приятны для чтения небольшими дозами, особенно потому, что они коротки и не успевают наскучить. В этом они похожи на его Генеалогию языческих богов, что неудивительно, ведь обе эти книги по сути представляют собой извлечение информации из классических источников и её переработку в более систематическую и легко усваиваемую форму.