Позже в этом сборнике будут также высказывания против всех вульгарных материалистов, которые только можно найти.
1. Энгельс — «Карл Маркс. К критике политической экономии» (1859)
После режима гегелевских диадохов, приведшего к господству пустой фразы, естественно наступила эпоха, в которой положительное содержание науки снова возобладало над ее формальной стороной. В это время Германия набросилась с совершенно исключительной энергией на естественные науки, что соответствовало ее мощному буржуазному развитию со времени 1848 года; и по мере того как стали входить в моду эти науки, в которых спекулятивное направление никогда не играло сколько-нибудь значительной роли, снова распространилась также и старая метафизическая манера мышления, вплоть до самой крайней вольфовской пошлости. Гегель был забыт, развился новый естественно-научный материализм, который теоретически почти ничем не отличается от материализма XVIII века и имеет перед последним большей частью только то преимущество, что располагает более богатым, естественно-научным, в особенности химическим и физиологическим материалом. Крайне плоское воспроизведение этого ограниченного филистерского способа мышления докантовского периода мы находим у Бюхнера и Фогта; и даже Молешотт, который клянется Фейербахом, каждую минуту забавнейшим образом запутывается в самых простых категориях. Неповоротливый тяжеловоз обыденного буржуазного рассудка, конечно, останавливается в замешательство перед рвом, отделяющим сущность от явления, причину от следствия.
2. МАРКС — письмо к ЛЮДВИГУ БЮХНЕРУ (1867)
Милостивый государь!
Если я позволяю себе, несмотря на то что я с Вами лично совершенно не знаком, обратиться к Вам по личному и вместе с тем научному делу, то это объясняется тем доверием, которое я питаю к Вам, как к ученому и как к человеку определенных политических убеждений.
Я приехал в Германию, чтобы вручить моему издателю г-ну Отто Мейснеру в Гамбурге первый том моего сочинения: «Капитал. Критика политической экономии». Я должен пробыть здесь еще несколько дней, чтобы убедиться в том, возможно ли так быстро напечатать книгу, как это намерен сделать г-н Мейснер, то есть достаточно ли квалифицированы корректоры для такого способа издания.
Причина, почему я обращаюсь лично к Вам, следующая: я хотел бы, после издания книги в Германии, опубликовать ее и на французском языке в Париже. Сам я туда поехать не могу — во всяком случае это небезопасно, — так как я дважды был выслан из Франции: сначала при Луи-Филиппе, затем при Луи Бонапарте (тогда президенте); наконец, живя в изгнании в Лондоне, я постоянно нападал на господина Луи. Следовательно, я не могу поехать сам лично искать переводчика.
Мне известно, что Ваше сочинение «Сила и материя» вышло на французском языке, и потому я полагаю, что Вы можете — прямо или через кого-нибудь — связать меня с подходящим лицом. Так как я должен за лето подготовить к печати второй том, а за зиму — третий, заключительный, то у меня нет времени взяться самому за обработку книги для французского издания. Я считаю чрезвычайно важным освободить французов от тех ложных воззрений, во власти которых они находятся благодаря Прудону с его идеализацией мелкой буржуазии. На недавно состоявшемся конгрессе в Женеве, а также при моем общении как члена Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих с парижской секцией постоянно приходилось наталкиваться на отвратительнейшие последствия прудонизма.
Так как я не знаю, как долго я еще останусь здесь, то я буду Вам очень благодарен, если Вы ответите поскорее. Если я, со своей стороны, могу быть Вам чем-нибудь полезен в Лондоне, то я сделаю это с величайшим удовольствием.
Преданный Вам
Карл Маркс
3. ЭНГЕЛЬС — ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ (1867)
После того как я написал это письмо, Маркс прислал мне Ваше письмо к нему, из которого я с сожалением узнал, что в Ваших краях вряд ли можно рассчитывать на дальнейшие заметки в прессе. Нельзя ли было бы, — может быть, через третьих лиц, — поместить в газетах статьи с нападками на книгу, будь то с буржуазной или с реакционной точки зрения? Мне представляется это хорошей уловкой, за статьями же дело не станет. Далее: как обстоит дело с научными, а также с беллетристическими и полубеллетристическими журналами?
Относительно «Rheinische Zeitung» я пишу в Кёльн на тот случай, если ничего еще не сделано. Бюхнер, наверное, также мог бы поместить статьи в газетах. Что касается статей, то Вы можете в крайнем случае посоветовать обратиться ко мне. Не давайте ему покоя.
4. МАРКС — ЭНГЕЛЬСУ (1868)
Великий Бюхнер послал мне свои «Шесть лекций и т. д. о теории Дарвина и т. д.». Книга еще не появилась, когда я был у Кугельмана. А теперь он (Бюхнер) посылает мне уже второе издание! Способ, каким делаются такие книги, очень мил. Бюхнер, например, говорит (и всякий, кто читал чепуху Ланге, знает это и без того), что его глава о материалистической философии списана большей частью все у того же Ланге. И тот же самый Бюхнер смотрит с состраданием сверху вниз на Аристотеля, которого он знает, очевидно, лишь понаслышке! Но что меня особенно позабавило, так это следующее место по поводу произведения Кабаниса (1798):
«Кажется, будто слушаешь Карла Фогта, когда читаешь (у Кабаниса) изречения вроде следующего: «Мозг предназначен для мышления, как желудок для пищеварения или печень для выделения желчи из крови»» и т. д.
Бюхнер полагает, очевидно, что Кабанис списал у Карла Фогта. У почтенного Бюхнера не хватает критических способностей для того, чтобы сделать обратное предположение. О самом Кабанисе он узнал, по-видимому, лишь из книги Ланге!
5. МАРКС — ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ (1868)
Лекции Бюхнера о дарвинизме я получил. Вот поистине «делатель книг»; вероятно, потому он и называется «Бюхнером» (игра слов на немецком). Поверхностная болтовня об истории материализма списана им, очевидно, у Ланге. Поистине удивительно, как подобный карапузик третирует, например, Аристотеля, естествоиспытателя не такого ранга, как Бюхнер, Очень наивно звучит также, когда он говорит о Кабанисе: «Кажется, что слышишь чуть ли не Карла Фогта». Как будто Кабанис списал у Фогта!
6. МАРКС — ЭНГЕЛЬСУ (1868)
Стряпня Бюхнера представляет для меня интерес в том отношении, что там цитируется большинство немецких исследований в области дарвинизма — профессора Йегера (Вена) и профессора Геккеля. В этих исследованиях отвергается взгляд на клетку как на первичную форму и отправной точкой признается бесформенный, но способный к сокращению белковый комочек. Эта гипотеза впоследствии была подтверждена открытиями в Канаде (и позже в Баварии и некоторых других местах). Первичную форму необходимо, конечно, проследить до того момента, когда она может быть воспроизведена химическим путем. И, кажется, уже нащупан путь к этому. Добросовестность, с которой Бюхнер познакомился с английской литературой, видна уже, между прочим, из того, что он Оуэна причисляет к сторонникам Дарвина.
7. ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ (1868)
Чудодейственная первичная масса достопочтенного Бюхнера представляется мне еще очень загадочной. Не можешь ли ты прислать нам сюда эту книгу?
8. МАРКС — ПОЛЮ ЛАФАРГУ (1870)
Высокая оценка Бюхнера со стороны Верле вызвала бы в Германии сильное изумление. В нашей стране его считают, и совершенно справедливо, только вульгаризатором.
9. МАРКС — ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ (1870)
То, что тот же самый Ланге говорит о гегелевском методе и о моем применении этого метода, является поистине детским лепетом. Во-первых, он ничего не понимает в гегелевском методе и поэтому, во-вторых, имеет еще гораздо меньше представления о моем критическом способе его применения. В одном отношении он напоминает мне Моисея Мендельсона. Этот прототип неудержимого болтуна писал Лессингу: как это могло Вам прийти в голову принимать всерьез «эту мертвую собаку — Спинозу»? Точно так же г-н Ланге удивляется тому, что Энгельс, я и другие принимаем всерьез мертвую собаку — Гегеля, после того как Бюхнер, Ланге, д-р Дюринг, Фехнер и т. д. давно сошлись на том, что они его, беднягу, давно похоронили.
10. ЭНГЕЛЬС — ЛИБКНЕХТУ (1872)
Стефанони, за которым стоит не кто иной, как Бакунин (доставивший ему и весь этот материал), просто использовал тебя в качестве орудия, точно так же как и Фейербаха, письмо которого он тоже приводит. Бюхнер, разумеется, вместе со Стефанони в заговоре против нас. Вот что получается, когда ты связываешься с людьми, которых не знаешь, тогда как простого запроса, даже одного указания имени было бы достаточно, чтобы получить от нас все разъяснения и предохранить себя от этого конфуза.
< …спустя пару писем >
Что же касается Бюхнера, то тебе достаточно будет заглянуть в его последнюю мнимосоциалистическую стряпню, чтобы убедиться, какую зависть и ненависть этот жалкий пигмей питает к Марксу, которого обкрадывает и извращает, не упоминая даже его имени. И я продолжаю думать, что именно он внушил весь этот вздор Стефанони.
11. ЭНГЕЛЬС — ПЕТРУ ЛАВРОВИЧУ ЛАВРОВУ (1875)
В учении Дарвина я принимаю теорию развития, дарвиновский же способ доказательства (борьба за существование, естественный отбор) считаю всего лишь первым, временным, несовершенным выражением только что открытого факта. До Дарвина именно те люди, которые теперь повсюду видят только борьбу за существование (Фогт, Бюхнер, Молешотт и т. д.), делали ударение как раз на сотрудничестве в органической природе, указывая на то, как растения доставляют животным кислород и пищу и, наоборот, животные доставляют растениям углекислоту и удобрения, как это особенно подчеркивал Либих. Обе эти концепции в известных границах до известной степени правомерны, но как та, так и другая одинаково односторонни и ограниченны. Взаимодействие тел природы — как мертвых, так и живых — включает как гармонию, так и коллизию, как борьбу, так и сотрудничество.
Жаль только Энгельс сам выдумал чучело, которое побил. Про сотрудничество и т.д. можно было бы и у Бюхнера прочитать, было бы у него желание книги открывать.
12. Энгельс — «Диалектика природы» (1873-1883)
1848 год, который в Германии в общем ничего не довел до конца, произвел там полный переворот только в области философии. Устремившись в область практики и положив начало, с одной стороны, крупной промышленности и спекуляции, а с другой стороны, тому мощному подъему, который естествознание с тех пор переживает в Германии и первыми странствующими проповедниками которого явились карикатурные персонажи Фогт, Бюхнер и т. д., — нация решительно отвернулась от затерявшейся в песках берлинского старогегельянства классической немецкой философии. Берлинское старогегельянство вполне это заслужило. Но нация, желающая стоять на высоте науки, не может обойтись без теоретического мышления. Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику — как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли и когда, следовательно, только диалектика могла помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей. В результате этого снова оказались беспомощными жертвами старой метафизики. Среди публики получили с тех пор широкое распространение, с одной стороны, приноровленные к духовному уровню филистера плоские размышления Шопенгауэра, впоследствии даже Гартмана, а с другой — вульгарный, в стиле странствующих проповедников, материализм разных Фогтов и Бюхнеров. В университетах конкурировали между собой различнейшие сорта эклектизма, у которых общим было только то, что они были состряпаны из одних лишь отбросов старых философских систем и были все одинаково метафизичны. Из остатков классической философии сохранилось только известного рода неокантианство, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т. е. та часть кантовского учения, которая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатом были господствующие теперь разброд и путаница в области теоретического мышления.
13. Энгельс — «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» (1886)
Фейербах смешивает здесь материализм как общее мировоззрение, основанное на определенном понимании отношения материи и духа, с той особой формой, в которой выражалось это мировоззрение на определенной исторической ступени, именно в XVIII веке. Больше того, он смешивает его с той опошленной, вульгаризированной формой, в которой материализм XVIII века продолжает теперь существовать в головах естествоиспытателей и врачей и в которой его в 50-х годах преподносили странствующие проповедники Бюхнер, Фогт и Молешотт. Но материализм, подобно идеализму, прошел ряд ступеней развития. С каждым составляющим эпоху открытием даже в естественноисторической области материализм неизбежно должен изменять свою форму. А с тех пор, как и истории было дано материалистическое объяснение, здесь также открывается новый путь для развития материализма.
14. Энгельс — Заметки к Диалектике природы, «Бюхнер» (1880е)
Возникновение направления. Разрешение немецкой философии в материализм. Контроль над наукой устранен. Внезапно хлынувший поток плоско-материалистического популяризаторства, материализм которого должен был возместить недостаток научности. Расцвет его как раз во время глубочайшего унижения буржуазной Германии и официальной немецкой науки — 1850— 1860 годы. Фогт, Молешотт, Бюхнер. Взаимное страхование. — Новое оживление благодаря вхождению в моду дарвинизма, который эти господа тотчас же взяли в аренду.
Можно было бы оставить их в покое, предоставив им заниматься своим, все же неплохим, хотя и узкоограниченным, делом — втолковывать немецкому филистеру атеизм и т. д., но 1) брань по адресу философии (привести места), которая, несмотря ни на что, составляет славу Германии, и 2) претензия на применение естественнонаучных теорий к обществу и на реформирование социализма — все это заставляет нас обратить на них внимание.
В этом разделе Энгельс вообще планировал разбивать каждый тезис Бюхнера буквально ссылками на Гегеля. Но этот план такой сырой, что я его решил не постить уже.