Автор: Трунов Анатолий Анатольевич (источник).
Год выхода: 2014.

В статье реконструирован культурно-исторический контекст генезиса и кристаллизации Великих идеологий Современности. Сквозь призму интеллектуальной истории дана ретроспективная оценка научного проекта Идеологии, который сформировался во Франции в конце XVIII — начале XIX в.

Как известно, европейские интеллектуалы XVIII в. рассматривали духовноидеологические процессы как «очищение» человеческого сознания от предрассудков, нелепостей, аберраций, иллюзий, мифов, надеясь с помощью Просвещения окончательно преодолеть человеческие заблуждения [7, с. 52—74]. Однако в реальности они сталкивались со стойкостью «идолов сознания», открытие и сравнительный анализ которых впервые осуществил английский философ и государственный деятель Ф. Бэкон [7, с. 17—18].

Целью данной статьи является, с одной стороны, характеристика культурно-исторической ситуации, обусловившей генезис и кристаллизацию классических идеологий Современности, а с другой — осмысление сквозь призму интеллектуальной истории научного проекта Идеологии, который сформировался во Франции в конце XVIII — начале XIX в. как своеобразный ответ надломленной, но всё-таки не до конца разрушенной просветительской ментальности на грозные вызовы Великой революции.

В основу нашего анализа положен метод сравнения исходных смыслов Идеологии, которые содержатся во впервые опубликованном на русском языке репрезентативном фрагменте наиболее известного сочинения А.-Л.-К. Дестюта де Траси «Элементы Идеологии» [4], а также в знаменитой полемике Наполеона с французскими «идеологами». Особое внимание при этом уделяется культурно-исторической реконструкции общего контекста возникновения Великих идеологий в обществе Модерна.

Исторический оптимизм Просвещения был основательно подорван в ходе Великой Французской революции конца XVIII в., участники которой осуществили своеобразную «ревизию» основных идей Ш.Л. Монтескьё, Ф.М. Аруэ (Вольтера), Д. Дидро, К.А. Гельвеция и многих других мыслителей. Политическая философия постреволюционной Европы радикально меняла свои аксиологические установки и мировоззренческие ориентиры, пересматривала свои прежние постулаты, которые поставила под большое сомнение вызванная практически мгновенным крушением Старого Порядка иррационалистическая стихия Великой французской революции конца ХVIII в.

Перед растерянным взором изумлённых современников тех грозных событий внезапно открылась жуткая, поистине апокалипсическая картина. Складывалось впечатление, что Историей движут отнюдь не только Разум и Предвидение, но и какие-то инфернальные силы. Это «буйство хаоса» и длившийся едва ли не целое десятилетие кровавый «революционный карнавал» поставили в тупик многих очевидцев, оказавшихся просто не в состоянии адекватно осмыслить открывшуюся перед ними новую реальность.

Впрочем, этот когнитивный шок, вызванный ошеломляющим крахом привычной «картины мира», был совсем недолгим. Господство нового строя, пришедшего на смену Старому Порядку, в полной мере проявилось в широком распространении буржуазного мировоззрения и соответствующей системы ценностей, инициировавших возникновение новых видов социальных практик. При этом публичная политика не просто ускорилась. Она усложнилась, когда на её авансцену устремилось множество дилетантов, отчего-то вообразивших себя самостоятельными политическими деятелями.

На наш взгляд, специфику культурно-исторической ситуации всего постреволюционного периода во Франции конца ХVIII — начала XIX в. определяли следующие тенденции:

• во-первых, произошло размежевание религии, философии и науки;
• во-вторых, появились авторитетные научные и философские концепции, претендовавшие на то, чтобы объяснить важнейшие проблемы человеческого бытия, апеллируя к секулярным ценностям и смыслам;
• в-третьих, резко возросло влияние антиклерикальных идей, породивших широкое распространение атеизма (особенно среди интеллектуалов);
• в-четвёртых, начались процессы смыслового генезиса и кристаллизации классических идеологий формирующегося общества Модерна (консерватизма, либерализма, социализма и других).

На последнем обстоятельстве следует остановиться подробнее. Главная причина, по которой Великая Французская революция конца XVIII в. стала едва ли не самым большим в истории человечества «рассадником» идеологий, заключается именно в том, полагает антрополог К. Гирц, что был уничтожен фундаментальный принцип организации Старого Порядка — Божественное право королей [2, с. 250]. В результате сформировался своего рода ценностный и идейно-смысловой вакуум, инициировавший генезис и кристаллизацию классических идеологий Современности.

Благоприятные условия для появления Великих идеологий формирующегося общества Модерна (от англ. Modern Society) возникли именно тогда, когда обнаружился дефицит смыслов, с помощью которых только и можно было понять новую реальность. Публицистическая образность политического языка и повышенная эмоциональность интеллектуального дискурса были вызваны к жизни именно тем, что классические идеологии Модерна пытались придать смысл непонятным социальным реалиям, объяснить их таким образом, чтобы внутри них стали эффективными хоть какие-то рациональные политические действия, преодолевающие социальную энтропию и вводящие в гранитные берега Термидора кровавый революционный поток [1].

По своей сути Великие идеологии Модерна представляли собой когнитивные карты новой и весьма проблематичной социальной реальности, по которым осуществлялась «сборка» травмированного политического сознания. Не то чтобы предшествующие столетия совсем не знали феноменов, родственных идеологии. Однако именно Великая Французская революция стала наглядной демонстрацией их реального воздействия на человеческие массы.

Эгалитаризм, индивидуализм, прагматизм, рационализм, эгоцентризм постепенно превращались в главные ценности общества Модерна.

Всё это потребовало и более основательной проработки философско-теоретических и методологических аспектов идеологии.

Однако были ли получены сколько-нибудь значимые научные результаты? Как соотносилась практика разработки новых идейно-смысловых комплексов с актуальным для того времени уровнем философско-методологической рефлексии? Чтобы адекватно ответить на эти вопросы, необходимо реконструировать взгляды французских «идеологов» конца XVIII — начала XIX в., которые долгое время российская научная общественность знала лишь в весьма схематичном изложении, заимствованном из вторичных источников.

Термин «идеология» был введён в оборот мыслителями постреволюционного поколения, которые превратили созданный Директорией в 1795 г. Институт в главный центр распространения рационалистического наследия Просвещения. Первоначально концепт «идеология» не имел сколько-нибудь явного политического оттенка, ибо означал: «анализ идей», «исследование происхождения идей», «науку об идеях» [3, с. 73]. «Идеология» как метафизика (или теория познания) включала в себя преимущественно традиционную философскую проблематику, в том числе — и соответствующие дискурсивные рамки, в которых осуществлялось её обсуждение.

Впервые данный термин использовал Антуан-Луи-Клод Дестют де Траси (20 июля 1754 г. — 10 марта 1836 г.) — видный политический деятель, экономист, основатель и лидер французской школы «идеологов».

Дестют де Траси родился в аристократической семье. В период с 1789 г. по 1791 г. он являлся членом Учредительного собрания. Будучи монархистом, он сначала эмигрировал, а затем возвратился во Францию в судьбоносный 1793 г., где был арестован и освобожден только после знаменитых событий 9 термидора, который привёл к свержению диктатуры монтаньяров и установлению Директории.

Политическая карьера Дестюта де Траси после этого драматического потрясения складывалась весьма удачно. При Наполеоне — он сенатор, после Реставрации — пэр Франции [7, с. 78]. Однако нас привлекают не столько карьерные успехи французского аристократа, который, следуя духу времени, из монархиста трансформировался в либерала, сколько разработка им и его единомышленниками «научного» проекта Идеологии.

На интеллектуальную деятельность Дестюта де Траси значительное влияние оказали взгляды Ш.Л. Монтескьё, Ж.-Ж. Руссо, К.А. Гельвеция и особенно Э.Б. де Кондильяка, которого он считал своим наставником. Главная работа Дестюта де Траси называется «Элементы Идеологии» (1801-1815 гг.). Не столь давно подающим большие надежды философом А.С. Ивановой был опубликован качественный русский перевод её важнейшего фрагмента [4], который позволяет многое прояснить, особенно тем, кто не имеет прямого доступа к первоисточнику.

Сущность идеологии (франц. Ideologie) Дестют де Траси определял так: «Эта наука может называться Идеологией, если принимать во внимание только предмет, Грамматикой, если принимать в расчёт только методы, и Логикой, если рассматривать только цель. И какое бы имя ей не давали, она обязательно включает в себя три этих составляющих: так, говоря о науке, нельзя здраво рассуждать об одной из них, не затрагивая двух других. Идеология мне кажется родовым термином, потому что наука идей содержит в себе науку выражения и науку дедукции» [6, с. 264].

Как полагал Дестют де Траси, со временем Идеология настолько обогатит своё содержание, что превратится в полноценную науку, станет универсальной теорией познания, которая столь необходима «для дальнейшего прогресса человеческого духа» [4, с. 150]. В перспективе Идеология должна была стать фундаментом всего свода наук о природе, человеке и обществе. При этом предполагалось, что на выработанные Идеологией принципы познания всевозможных идей будет опираться и реальная государственная политика.

Эта же линия, как в определении, так и в позитивном отношении к Идеологии как сенсуалистической теории познания, была представлена в работах других авторитетных представителей научной школы французских «идеологов»: П.-Ж.-Ж. Кабаниса, К. Вольнея, П. Ларомигьера, П.-Л. Женгене, Ж.М. Дежерандо. Они стремились «реанимировать» основные идеи эпохи Просвещения, придав им новые интерпретации и смыслы на основе оригинального философско-методологического синтеза.

Коллективные усилия французских исследователей были сосредоточены на разработке целостного эпистемологического поля Идеологии в симбиотическом единстве трёх базовых направлений, образующих его системную ось:

• во-первых, «социальной математики». Точность и доказательность политической науки должны были стать основным инструментом борьбы с варварством, деспотизмом и любыми злоупотреблениями властью;
• во-вторых, «социальной физиологии», направленной на улучшение качества жизни, повышение уровня здравоохранения и народного благосостояния, искоренение нищеты, безграмотности и других «пороков» буржуазного социума, который с огромными трудностями сформировался на руинах общества Старого Порядка;
• в-третьих, «политической экономии», которую «идеологи» вольно или невольно противопоставляли притягательной конструкции «общественного договора», занимавшей столь важное место в философских и политических текстах Т. Гоббса, Дж. Локка, Ж. -Ж. Руссо и других великих мыслителей. «Идеологи» внесли определённый вклад в развитие того весьма специфического (позитивистского) мышления, которое позднее стало своеобразным «мейнстримом» социальных наук.

Как совершенно обоснованно отмечает философ А.С. Иванова, пафосом «Идеологии» как эпистемологического проекта было обеспечение разумности человеческого устройства через контроль над сферой образования [5, с. 147]. «Идеология» выступала в качестве деятельной метафизики (или теоретической основы практического знания), позволявшей обустроить «прекрасный новый мир» как бы с самого начала (от хаоса к порядку?).

И в этом смысле «идеологи» были прямыми наследниками не столько Великой Французской революции, которая ужасала их своими кровавыми эксцессами, сколько предшествовавшей ей эпохи Просвещения с её непоколебимой верой в оптимистические перспективы человеческого Разума. Не будем забывать, что все важнейшие достижения эпохи Просвещения — идеи знания, воспитания, здравого смысла, Свободы, Прогресса — были направлены на решение центральной для проективной философии Модерна задачи: формирование человека как цивилизованного существа.

Всё это и составляло смысловое ядро Идеологии, рассматриваемой французскими интеллектуалами в качестве потенциальной всеобъемлющей теории познания, которая позволяла сформулировать принципы политики и практически ориентированной этики, приняв за основу традиционный просвещенческий подход к организации интеллектуального дискурса: убеждение посредством рациональной аргументации.

Предметом изучения новой «науки о мыслях», как полагали Дестют де Траси и его единомышленники, должны были стать фундаментальные механизмы образования и изменения идей. Ведь «все наши идеи — не что иное, как различные ощущения, а мыслить, ощущать, существовать означает для нас одно и то же» [4, с. 153]. Отсюда — их повышенный интерес к теории и методологии научного познания.

Подробно пересказывать суть Идеологии как сенсуалистической теории познания мы не будем. Это довольно скучное и утомительное занятие, которое по плечу разве что подлинным философам, совершенно безучастным к универсуму, в котором имманентно присутствует политика. Возможно, только они и способны по достоинству оценить красоту научного проекта Идеологии как метафизики во всём его блеске и великолепии.

Нас же интересует другое: почему за понятием «Идеология» так и не закрепился этот заявленный исходный смысл? Ведь никакая «особая» наука под названием «Идеология» не появилась. Научный проект Идеологии не состоялся. В чём же здесь дело?

Возможно, это произошло как раз потому, что разработанное Дестютом де Траси, Кабанисом и другими интеллектуалами учение об идеях изначально носило спекулятивный характер и не отвечало статусу научной дисциплины. В рассуждениях французских «идеологов» преобладал иллюзорный компонент, поскольку они выдавали желаемое за действительность. Реальные проблемы науки в их эпистемологических построениях занимали довольно скромное место. И в этом проявилась очевидная нищета Идеологии как сенсуалистической теории познания (хотя всегда ли мы сами можем провести чёткое различие между явлением и сущностью, истиной и интересом?).

Впрочем, неудача научного проекта Идеологии, который разрабатывался Дестютом де Траси и его единомышленниками, была обусловлена не только этим. Взгляды «идеологов» подверглись нападкам со стороны властей как якобы оторванные от жизни и потребностей реальной политики. И в этом отношении весьма показательны рассуждения Наполеона Бонапарта. «Все ошибки и несчастия нашей прекрасной Франции, — патетически заявлял этот гениальный полководец, политик и демагог, — следует приписать именно Идеологии, этой туманной метафизике, которой придали слишком много значений» [7, с. 81].

«Идеологами» Наполеон называл при этом: во-первых, бесплодных мечтателей, утративших связь с реальностью; во-вторых, коварных лицемеров, которые под маской радужных идей о всеобщем благе скрывают свои истинные лукавые намерения. И то и другое было явной клеветой, направленной на дискредитацию «идеологов» и серьёзности их научных начинаний.

Возможно, Наполеон с присущей ему проницательностью увидел то, что ускользнуло от близорукого взгляда самих «идеологов»: перспективу политического использования их теоретических разработок. И это вполне закономерно. Постижение (пусть даже не преднамеренное, а случайное) кем-либо сущности социальной системы, деконструкция её идейно-символических и властно-политических проекций, как правило, всегда затрагивает стратегические интересы господствующих групп, которые вовсе не заинтересованы в подобном результате.

Поэтому они всячески препятствуют научному познанию, ограничивая реальные исследования уровнем феноменов, трактуемых в интересах правящих элит, когда сущность подменяется явлением, а истина — интересом. «В результате социальный, классовый интерес верхов становится интересом обслуживающего их профессионального интеллектуального сообщества», — полагает историк и методолог науки А.И. Фурсов [8, с. 14].

Сами же исследователи, в числе своих наиболее одарённых и ярких представителей, становятся идейно-властными кадрами системы, особым кластером господствующих групп, их привилегированной интеллектуальной (= экспертной) обслугой, которой позволено думать, но не дозволено действовать, то есть быть полноценным субъектом политического процесса.

По существу, Наполеон интуитивно уловил исходящую от «идеологов» опасность. Первый консул, а затем Император, обязанный своей властью не в последнюю очередь самим «идеологам» и связанным с ними закрытым элитным структурам масонского типа [8, с. 107], прекрасно понимал, что подобного рода «аполитичные» (рационально-нейтральные) исследования в любой момент могут обернуться скоординированной информационной (психоисторической) войной, направленной на подрыв легитимности, а то и уничтожение существующего политического строя.

Впрочем, сами «идеологи», стремившиеся всего лишь поставить под свой контроль систему знания и институты его производства (распространения), едва ли даже помышляли о чём-то подобном. Так или иначе, но Наполеон почему-то решил на корню уничтожить главные начинания «идеологов», выбрав их в качестве удобного объекта для критики. Возможно именно потому, что они довольно близко подошли к опасной черте, превращающей Знание во Власть, что, конечно же, не могло остаться безнаказанным.

Благодаря убийственной оценке Наполеона «Идеология» стала восприниматься большинством интеллектуалов всего лишь в качестве разновидности ложного сознания, «социальной беллетристики» и тому подобной чепухи, не заслуживающей внимания. Так подававший вроде бы блестящие надежды проект создания научной Идеологии потерпел крах, не сумев трансформироваться в полноценную теорию познания, которая заменила бы собой традиционную философию и профанную «профессорскую науку».

Впрочем, даже несмотря на крайне обидные инвективы, исходившие от Наполеона и его фанатичных сторонников, не обладавших столь могучим интеллектом, «идеологи» принимали самое деятельное участие в политической жизни постреволюционной Франции, выступая в роли мудрых законодателей, искушённых дипломатов, ответственных государственных деятелей.

И это лишь иллюстрирует следующую общеисторическую закономерность: любая власть нуждается в интеллектуалах ровно в той мере, в какой способна их использовать и контролировать. Отсюда — частичный или полный запрет на изучение целого ряда важных научных проблем, особенно если они выходят за рамки услужливой «профессорской науки», которая всегда обнаруживает свою полную несостоятельность в кризисный периоды человеческой Истории.

Подводя общий итог предпринятого анализа, сформулируем основные выводы данной статьи:

1. Нами была осуществлена попытка рассмотрения основных достижений французских «идеологов» конца XVIII — начала XIX в. Это позволило дать обоснованную характеристику научного проекта Идеологии, понимаемого как попытка создания универсальной науки об идеях, а также реконструировать культурно-исторический контекст генезиса и кристаллизации Великих идеологий Современности.
2. Зафиксированное нами амбивалентное отношение к Идеологии — позитивное (как сенсуалистической теории научного познания) и негативное (как разновидности ложного сознания) — характерно и для всего дальнейшего интеллектуального дискурса эпохи Модерна. Эта дихотомия (она же — базовая рефлексия) позднее воспроизводилась множество раз. Иногда — в построениях одного и того же теоретика, претендовавшего на раскрытие сути Идеологии.
3. Идеология так и не стала оригинальной метафизикой или, выражаясь современным языком, полноценной теорией познания. По существу, она была всего лишь завершающим эпизодом искусственно пролонгированной эпохи Просвещения, которая была окончательно преодолена дальнейшим развитием человеческой мысли.

Однако вопрос о «научности» Идеологии вовсе не был снят с актуальной для того времени повестки дни. Позднее у целого ряда мыслителей эпохи Модерна не раз возникал соблазн создания полноценной «научной» Идеологии, направленной на революционное (реже — эволюционное) преобразование общества, государства, а зачастую — и целого мира. Но это — сюжет для отдельного исследования, выходящего за рамки данной статьи.

Список литературы:

1. Бачко Б. Как выйти из Террора? Термидор и революция: пер. с фр. — М.: ВЛЬТЯШ, 2006.

2. Гирц К. Идеология как культурная система // Интерпретация культур: пер. с англ. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004.

3. Грамши А. Тюремные тетради. В 3-х ч.: пер. с ит. — М.: Политиздат, 1991.

4. Дестют де Траси А. Элементы Идеологии. Ч. 1. Идеология в собственном смысле слова. Гл. 11. Размышления о предшествующем и о способе Кондильяка анализировать мысль: пер. с фр. // Вопросы философии. — 2013. — № 8.

5. Иванова А.С. Начала «идеологии»: Антуан Дестют де Траси и его наука об идеях // Вопросы философии. — 2013. — № 8. 

6. Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени: пер. с нем. и англ. — М.: Юрист, 1994.

7. Трунов А.А. Идеология в интеллектуальном дискурсе XVII — начала XX вв.: Генезис, содержание, эволюция. — Saarbrucken: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2013.

8. Фурсов А.И. De Conspiratione: Капитализм как Заговор. Том I. 1520—1870-е годы // De Conspiratione / О Заговоре. Сборник монографий. — М.: Товарищество научных изданий КМК, 2013.