Это краткий пересказ статьи, прикрепленной по этой ссылке. В деталях она гораздо интереснее, так что советуем к прочтению.
Начинаем наш “крестовый поход” по теоретическим предшественникам с В.П. Илюшечкина и одной из его статей ещё советского периода (не позже 1978 года), где вкратце описывается методологический подход автора. Начинается она с вопроса общего и единичного, где В.П. выводит промежуточную категорию “особенного”. Для наглядности можно сказать, что среди крайностей индивид (единичное) и общество (общее), выделяется особенное, например как “партия либералов” (особенное). Нормальная общественная наука, как правило изучает именно это особенное, хотя здесь и подчеркивается, что это “особенное” является скорее составной частью чего-то общего, т.е. несмотря на всю свою специфику, проявляется в чем-то более глобальном (например в вопросе “партий” вообще). Этот пример я выдумал сам, но суть должна быть понятна, В.П. хочет уйти от дилеммы двух стульев, как от надуманной. Его собственные примеры ближе к истории, где он пытается сказать, что несмотря на специфику и особенности древнего Рима и древнего Китая, их объединяет нечто более важное и общее.
В.П. как бы заявляет нам, что классический марксистский истмат-пятичленка это как раз методология “особенного”, т.е. конкретных форм организации общества, а не анализ “общего”, т.е. общества как такового в определенном временном срезе. Это последнее (т.е. “общее”) предполагается необходимым минимумом для совершения гегелевского “восхождения от абстрактного к конкретному” 📉, оно необходимо, чтобы вообще правильно понять специфику особенного. Здесь В.П. одновременно с похвалой классического истмата, также пытается и закинуть удочку наперед, сказать что без понимания специфики аграрной эпохи вообще, невозможно понять и действительное своеобразие классических “рабовладения” и “феодализма”, если вообще пытаться о них говорить.
Илюшечкин в отдельном порядке рассматривает историю создания формационной “пятичленки”, и показывает умозрительный и совершенно не-эмпирический её характер. Ссылаясь на Келлера (1634-1706), Сен-Симона (1760-1825), деятелей ВФР (Тюрго, Барнав, Кондорсе), а также О. Конта (1793-1857) он показывает, что изначальные разделения на “дикость-варварство-цивилизацию”, “молодость-зрелость-старость”, “древность-средневековье-модерн” – это только модные в те далекие времена концепции, не имеющие никакой реальной эмпирической основы. Но именно на их базе и была выстроена специфика марксистских взглядов на истмат. И проблема была скорее в общей незрелости исторической и археологической науки того времени. Маркс просто скопировал мейнстримные схемы, не особо заморачиваясь. Историческая несостоятельность “пятичленки” на этих примерах показана в исполнении В.П. лучше, чем где либо до и после этого. Выдавая “особенное” Европы за классические эталонные образцы (т.е. за “общее”, а все остальные равнозначные с ним явления из других регионов за “особенное”, хотя на деле это один категориальный уровень), Маркс шел по пути позитивиста Конта, и сильно искажал глобальную историческую картину. Ведь с таким же основанием можно было бы “эталонизировать” и не-европейские “особенные” проявления внутри одной и той же эпохи, изменив тем самым и всю картину в целом.
(с) “Несообразности возникают в силу того, что первобытнообщинный, капиталистический и коммунистический способы производства определяются по основным ступеням развития производительных сил и свойственным им типам производственных отношений, которые, в свою очередь, определяются по господствующим типам собственности на средства производства, а рабовладельческий и феодально-крепостнический “способы производства” – по господствующим формам частнособственнической эксплуатации (с всевозможными натяжками для огромного большинства обществ). Но в основе определения способов производства должен лежать один монистический принцип, иначе историческая социология будет не наукой, а собранием противоречивых постулатов”.
Дальше В.П. показывает специфику исторического подхода Маркса, которая идет вразрез со схематикой его предшественников. Она даже рушит и саму эту схематику, если будет использована полноценно. Теперь В.П. настаивает на том, что Маркс не просто постулировал юридические формы зависимости, как главный маркер различия эпох в истории, но считал фундаментом “связь производительных сил и производственных отношений”. Советский истмат затушевывает роль производительных сил, и вводит их в оборот только относительно капитализма. Хотя этот принцип должен применяться всегда. Однако и сам В.П. ограничен в своих попытках отстоять и оживить именно классический истмат. Например, он пытается сказать, что наемный труд существовал всегда, но именно “капиталистическим” он стал только сравнительно недавно, поэтому в формах эксплуатации важнее смотреть на феномен самой прибавочной стоимости, а не на форму наемного труда. Именно поэтому он пытается определять две эпохи (добуржуазную и буржуазную) не на основании земельной и промышленной собственности как доминанты. Он пытается разделить их по специфике эксплуатации, разделяя их на (1) рентную и (2) прибавочно-стоимостную. И основными классами аграрного общества получаются рентополучатели и рентоплательщики (в разных специфических формах), а городские классы оказываются только “прослойкой”, а не полноценными классами общества, борьба которых и привела к смене глобальной экономической формации. Здесь В.П. не отличается от классического марксизма.