Пьеса «Царь Эдип» относится к фиванскому циклу трагедий, куда относится также и написанная ранее «Антигона». Сюжетно события «Эдипа» являются приквелом к событиям «Антигоны». Трагедия поставлена где-то около 429г. до н.э., уже в разгар Пелопоннесской войны, после того, как Афины пережили эпидемию чумы. Темой эпидемии открываются и события пьесы. Прежде чем рассматривать пьесу по идейным составляющим, вспомним общий пересказ сюжета.
Отец Эдипа, царь Лай, испугавшись предсказания о том, что его сын от Иокасты станет его же убийцей, решает избавиться от ребёнка. Однако человек, которому было приказано убить младенца, пожалел его и отдал пастуху из Коринфа; позже мальчик был усыновлён коринфским царём Полибом. Повзрослевший Эдип, узнав о пророчестве, которое говорит, что он убьёт родного отца и женится на матери, решает покинуть своих родителей (на самом деле приемных, о чем он не знает) в надежде избежать злой участи. У самого города Фивы на него чуть не наехала колесница, всадники которой начали оскорблять и бить юношу. В завязавшейся драке Эдип убивает сидевшего в колеснице старика и троих из четырёх его спутников. Старик, сидевший в колеснице, был настоящим отцом Эдипа. Чуть позже Эдип, победив Сфинкса, становится правителем Фив и берёт в жёны вдову погибшего от рук «разбойников» царя Лая — Иокасту, т.е. женится на собственной матери. Так сбывается пророчество.
15 лет спустя на город обрушивается эпидемия чумы. Пытаясь найти причину чумы, жители города обращаются к дельфийскому оракулу, который говорит о необходимости найти и изгнать убийцу царя Лая. Поиск убийцы доводит Эдипа до горькой истины: убийца Лая — он сам, Лай был его отцом, а его супруга Иокаста на самом деле его мать. Сама Иокаста, добравшаяся до правды раньше Эдипа, пытается остановить его поиски, но ей этого не удаётся, и, не выдержав позора, она совершает самоубийство. Но Эдип, считая себя недостойным смерти, ослепляет себя, выкалывая глаза.
Именно эта трагедия была принята Аристотелем в его знаменитой «Поэтике» в качестве идеала трагического произведения, и в дальнейшем сыграла огромную роль в истории античной драмы. Даже сейчас, большинство антиковедов считают эту трагедию лучшей за всю историю античного театра.
Трагедия начинается со сцены разразившейся чумы в Фивах (аналогия чумы в Афинах). Чтобы разобраться в причинах чумы, царь Эдип отправляет брата своей жены Иокасты (который, внезапно, тот самый Креонт из «Антигоны») к дельфийскому оракулу, чтобы разобраться в причинах гнева богов. Оракул сообщает, что боги не прекратят наказаний, пока не будет отмщен убитый ранее царь Лай. Кто был его убийцей — неизвестно, но Эдип решительно намерен спасти свой город, за который чувствует огромную личную ответственность. Поэтому Эдип решает самостоятельно возглавить расследование об убийстве Лая.
И вот теперь я – и поборник бога,
И мститель за умершего царя.
Я проклинаю тайного убийцу,-
Один ли скрылся, много ль было их,-
Презренной жизнью пусть живет презренный!
Интересно, что Эдип нарисован здесь как вполне хороший царь. Он реально заинтересован в благополучии своих подданных, сам страдает вместе с ними. Он сильно заинтересован оставить хороший след в истории, лично берется за расследование дела, да ещё и обещает сохранить жизнь убийцам, если те сдадутся с поличным. Ведь всё что ему нужно — изгнать проклятых из города, чтобы остановить мор. Помочь в этом ему должен прорицатель Тиресий (тот самый, который сыграл одну из ключевых ролей в драме «Антигона»).
Ведут богам любезного-провидца,
Который дружен с правдой, как никто.
Тиресий это прорицатель, и как мы уже знаем из предыдущих пьес Софокла, нет ничего важнее религии и пророчеств, и никого мудрее жрецов. Поэтому Тиресий конечно же знает всю историю, но не хочет говорить об этом царю. Почему бы и не сказать? До конца это неизвестно, ведь по собственным же словам пророка: «Всё сбудется, хотя бы я молчал». Детерминизм неотвратим (тема из «Трахинянок»), и тем не менее Тиресий не хочет расстраивать царя. Эдип же допускает «ошибку» уровня Креонта, он открыто гневается на святого человека прорицателя. И как это ни странно, но «мудрейший» Тиресий почему-то не смог проявить благоразумия и всё таки не выдержал «наглости» Эдипа, и на прямое требование сказать истину, таки сорвался:
Вот как? А я тебе повелеваю
Твой приговор исполнить – над собой,
И ни меня, ни их не трогать, ибо
Страны безбожный осквернитель – ты!
Естественно, в это никто не поверил, и такие слова только усугубили конфликт. Теперь Эдип обвиняет Креонта в сговоре с прорицателем, и не находит лучшего мотива, чем объяснить это попыткой Креонта скрыть свою вину в убийстве Лая. Повторяется момент из «Антигоны», где сам Креонт точно также обвинял прорицателя в сговоре и корыстолюбии. Как мы уже знаем, это до добра не доводит.
Обнаруживается, что в Фивах к тому моменту сложилось почти двоевластие, и Креонт как брат царицы был всё время почти вторым правителем. Он пытается использовать это как аргумент, что ему нет смысла строить козни. Формально за всё отвечает Эдип, и весь негатив разгребать ему, а сам Креонт может пользоваться только хорошими сторонами власти, и принимать на себя формальное «царствование» ему невыгодно. Тем не менее, Эдип уверен, что против него плетётся заговор и намерен убить Креонта, нанеся заговорщикам превентивный удар. И вот так, вроде бы хороший царь, поддавшись гневу (снова тема умеренности) почти превращается в тирана. Ситуацию спасает Иокаста, утихомирив обоих. Она пытается помочь Эдипу разобраться с вопросом смерти её бывшего мужа Лая, и рассказывает некоторые подробности об убийстве, включая время и место преступления. Эдип понимает, что в это время и на этом месте находился он сам, и что тогда это он убил неизвестного человека, а значит, убил Лая. Но если сопоставить это со словами Тиресия и пророчеством, которое пересказала Иокаста (что Лая убьет его сын), то становилось очевидным кто виновник проклятия, и что Эдип сам того не зная — женился на своей матери. Подобное пророчество также дали и самому Эдипу, когда он ещё жил у приемных родителей:
На пире гость один, напившись пьяным,
Меня поддельным сыном обозвал.
И, оскорбленный, я с трудом сдержался
В тот день и лишь наутро сообщил
Родителям. И распалились оба
На дерзость оскорбившего меня.
Их гнев меня обрадовал, – но все же
Сомненья грызли: слухи поползли.
И, не сказавшись матери с отцом,
Пошел я в Дельфы. Но не удостоил
Меня ответом Аполлон, лишь много
Предрек мне бед, и ужаса, и горя:
Что суждено мне с матерью сойтись,
Родить детей, что будут мерзки людям,
И стать отца родимого убийцей.
Вещанью вняв, решил я: пусть Коринф
Мне будет дальше звезд, – и я бежал
Туда, где не пришлось бы мне увидеть,
Как совершится мой постыдный рок.
Отправился – и вот пришел в то место,
Где, по твоим словам, убит был царь.
Но Эдип и Иокаста до последнего не хотят верить в пророчество, по версии единственного выжившего очевидца — убийц было много, тогда как Эдип разобрался с «неизвестными» в одиночку. Если так, то это два разных события на одной и той же дороге. Осталось только допросить очевидца, чтобы подтвердить это. И в ожидании очевидца, в дворец прибывает посол из Коринфа. «Отец» Эдипа умер, не оставив других наследников, пророчество якобы не сбылось (если царь Коринфа реальный отец Эдипа), и теперь они целой группой богохульничают, презирая всякие пророчества, и уверенные в том, что оцтом Эдипа был именно коринфский царь.
Здесь повторяется мотив «живи настоящим», звучащий уже в «Трахинянках» и «Аяксе», только гораздо ярче, чем когда либо; этот мотив связан с возможностью предсказывания будущего и вопросами детерминизма:
Чего бояться смертным? Мы во власти
У случая, предвиденья мы чужды.
Жить следует беспечно – кто как может…
Но Эдип всё равно страшится вернуться домой, так как жива ещё его приемная мать, с которой ему суждено сойтись браком. Но его спешат «успокоить»; выяснилось, что он приемный сын. Как можно понять это ни капли не успокоило Эдипа, ведь выходит что и его отец, умерший в Коринфе — не его отец. А значит версия с Лаем снова становится правдоподобной. Софокл показывает нам очень динамичные «сюжетные качели». Благодаря новым подробностям даже для Иокасты становится ясно, что Эдип — её сын. Но она всё ещё надеется оставить всё как есть, уговаривает Эдипа прекратить поиски. Эдип же намерен всё узнать, и уверен что Иокаста противится только потому, что на самом деле он безродный, не имеет аристократического происхождения и поэтому якобы недостоин царствования. Такое затягивание «глупости» Эдипа в этом моменте уже выглядит чрезмерным. Вскоре главный свидетель прибывает, рассказывает всю историю, паззл складывается и Эдип наконец-то понимает, что он сын Лая и его убийца. Тут же он узнает, что пока шла эта беседа — Иокаста повесилась.
С её одежды царственной сорвав
Наплечную застежку золотую,
Он стал иглу во впадины глазные
Вонзать, крича, что зреть очам не должно
Ни мук его, ни им свершенных зол, –
Очам, привыкшим видеть лик запретный
И не узнавшим милого лица.
Так мучаясь, не раз, а много раз
Он поражал глазницы, и из глаз
Не каплями на бороду его
Стекала кровь – багрово-черный ливень
Ее сплошным потоком орошал.
Так Эдип себя ослепляет, самоубийство он не избрал, чтобы снова не встречаться с родителями (хотя это всё равно ждет его в будущем, ведь он не стал бессмертным). Он изгоняет самого себя из Фив, чтобы снять проклятие и чуму. Из города его выводят Антигона и Исмена. И после всего этого, как обычно, Софокл даёт нам последние, резюмирующие строчки хора:
О сограждане фиванцы! Вот пример для вас: Эдип,
И загадок разрешитель, и могущественный царь,
Тот, на чей удел, бывало, всякий с завистью глядел,
Он низвергнут в море бедствий, в бездну страшную упал!
Значит, смертным надо помнить о последнем нашем дне,
И назвать счастливым можно, очевидно, лишь того,
Кто достиг предела жизни, в ней несчастий не познав.
Миф, положенный в основу трагедии, был известен уже из гомеровских поэм, где он, однако, не получал столь мрачного завершения: хотя Эдип по неведению и женился на собственной матери (эпос называет её Эпикастой), боги вскоре раскрыли тайну нечестивого брака. Эпикаста, не вынеся страшного разоблачения, повесилась, а Эдип остался царствовать в Фивах, не помышляя о самоослеплении (“Одиссея”, XI, 271-280). В другом месте (“Илиада”, XXIII, 679 сл.) сообщается о надгробных играх по павшему Эдипу, – вероятно, он погиб, защищая свою землю и свои стада от врагов. Дальнейшее развитие миф получил в не дошедшей до нас киклической поэме “Эдиподия“, о которой мы, однако, знаем, что четверо детей Эдипа (Полиник, Этеокл, Антигона и Исмена) изображались в ней рожденными от его второго брака. Таким образом, над ними еще не тяготело проклятье нечестивого происхождения.
Первым, кто отступил в этом отношении от эпической версии, развив мотив преступного рождения детей Эдипа от кровосмесительного брака, был, по-видимому, Эсхил, поставивший в 467 году свою фиванскую трилогию. Две её первые части – «Лай» и «Эдип» – также не сохранились, и некоторые заключения о их содержании мы можем делать только на основании последней, дошедшей трилогии – «Семеро против Фив». Многие мотивы, связанные с прошлым Эдипа и его опознанием, являются нововведениями Софокла.
Интересно, что несмотря на признанную позже крутость этой драмы, в год её постановки она заняла второе место на состязаниях, уступив родному племяннику Эсхила по имени Филокл. Вероятно, с похожим набором тем.
Идейно пьеса развивает линии, уже намеченные ранее в сочинениях Софокла и Эсхила. Между строк снова был затронут и вопрос погребения по обычаю (Иокасту должны похоронить с почестями, несмотря на её позор), старших нужно уважать, прорицатели важны, божественное предопределение неотвратимо, семейные связи это важно и т.д. и т.п., включая важность повиновения гражданским законам. Философские мотивы звучат очень слабо, хотя и присутствуют. Очевидно, что Софокл продолжает традицию «ответа софистам», что если даже всё выглядит «случайно», это ещё не значит, что нет божественного предопределения. Вмешательство свыше — главное утешение Софокла, его гарант порядка в мире. Даже вся центральная тема у него звучит в духе уже ранее высказываемом в «Трахинянках» и прочих пьесах — если не знаешь наверняка, то не берись наспех судить. Разум и знание надежнее веры, но настоящий разум приводит к познанию Богов и к правоте предков.
Хотя в этот раз большинство Софокловых тем и присутствовали в пьесе — основное внимание было заострено на кровосмешении и детерминизме, что как никогда сближает пьесу с основными мотивами Эсхила. Правда, нужно понимать, что к этому толкает и сам сюжет оригинального мифа.