Трагедия «Царь Эдип» была поставлена в 429-426гг., непосредственно после начала Пелопоннесской войны и смерти Перикла. Тогда ещё ничто не говорило о том, что война будет проиграна, но уже пережитые беды могли склонять жителей Афин в пользу мира со спартанцами, и обращать их взоры на более спокойные «золотые» времена прошлого. Это также толкало на переосмысление событий последнего времени. Следующая дошедшая до нас трагедия – «Электра», написана, вероятно, между 419 и 415 годами до н.э., уже в период «Никиевого мира» (421-415гг.), когда военные действия были временно приостановлены. Какие-то нарастающие нотки консерватизма были видны уже в «Царе Эдипе», точно также они видны и здесь, но в целом Софокл остается в старых рамках, и как мы увидим, он просто повторит сюжет «Антигоны», добавив к нему более сильный мотив детерминизма.
Сюжетно пьеса совпадает со второй частью «Орестеи» – «Хоэфорами» Эсхила. В трагедии рассказывается о том, как Орест, воспитанный вдали от родины, возвращается в Микены и, чтобы отомстить за убийство отца, убивает свою мать Клитемнестру и её возлюбленного Эгисфа. Но, в отличие от эсхиловской версии трагедии, Орест Софокла, не колеблясь, выполняет волю Аполлона и не страдает от преследования Эриний; его образ играет в пьесе второстепенную роль. На первый план Софокл выдвигает его сестру Электру, которая и вдохновляет Ореста на месть, и даже руководит его действиями. Чтобы оттенить очевидно героический характер Электры, что сознательно избирает мученический путь, ей противопоставляется кроткая сестра Хрисофемида, тоже страдающая от унижений со стороны Клитемнестры и Эгисфа и жаждущая возмездия, но неспособная совершить мщение за убийство отца.
В «Электре» Софокл возвращается к софистической тематике, используя типичный взгляд на ораторское искусство для самооправдания притворства Ореста:
И принесем, воспользовавшись ложью,
Им радостную весть, что плоть моя
Сгорела на огне и пеплом стала.
Пускай живой я мертвым назовусь.
Смущаться ли, когда уж близко слава.
Полезна речь – так, значит, хороша.
И продолжает тоже вполне в духе софистики, когда говорит про судьбу, как про «случай»:
Я все сказал. А ты теперь, старик,
Ступай, свою обязанность исполни.
Мы с ним уйдем. Благоприятный случай –
Распорядитель первый дел людских.
Общий мотив пьесы по своему очень схож с сюжетом «Антигоны». Здесь есть две сестры, одна из которых радикальна и злобна (но по понятиям права), а другая умеренная и благородная (но она не реализует правоту понятий). Однако в этот раз пьеса фокусируется на главной «радикальной» героине, и в целом повествование куда сильнее пропитано атмосферой мстительности. Но сам Софокл не изменяет своим взглядам, и прямо как в сюжете «Антигоны» и отчасти в остальных пьесах, он выступает за «умеренность». Например, когда две сестры спорят, он занимает среднюю позицию:
Но надо гнева, ради всех богов!
Взаимно были б вам слова на пользу,
Когда б могли друг другу вы внимать.
Точно как и Антигона, теперь уже Электра не хочет слушать сестру и «умеренный» хор; она готова просто за идею подвергнуть себя ещё большим страданиям, делая «на зло» совершенно бессмысленные вещи.
(Хрисофемида) Иль жизнью ты своей пренебрегаешь?
(Электра) Да… жизнь моя на диво хороша!
(Хрисофемида) Была бы хороша, будь ты разумна.
(Электра) Не обучай меня измене близким.
(Хрисофемида) Учу тебя сильнейшим уступать.
Диалог практически полностью идентичен диалогу Антигоны и Исмены. В роли негативного персонажа, который по своему тоже весьма прав (тогда это был Креонт), выступает, внезапно, отцеубийца Клитемнестра. Она весьма грамотно излагает аргументы в своё оправдание, говорит что Агамемнон «тоже хорош», убивая детей налево и направо и совершенно не считаясь с мнением своей жены. Однако Софокла (т.е. Электру) это не убеждает. Ведь к чему тогда в оригинальном сюжете любовник Эгисф? Почему, если Клитемнестра такая любящая мать — она стала считать детей законного брака второстепенными, как только взяла нового мужа? Очевидно, что Эсхил не договорил главной причины, а именно влюбленности в Эгисфа. А в таком случае предлог для убийства своего старого мужа уже не выглядит так стройно. Тем не менее, Софокл (Электра) ловит себя на мысли, что слишком сильно уж дерзит матери. Точно такой же диалог мы видели во всё той же «Антигоне» между Креонтом и его сыном:
Хоть ты мне и не веришь, знай: мне стыдно
Сейчас самой. Конечно, поведеньем
Я против лет и званья погрешила.
Но ненависть твоя, твои поступки –
Вот что меня толкнуло: их вини.
Дурной пример всегда дурному учит.
Как и тогда, единственная причина, почему ребенок может гнать на родителя — это крайняя неправота самого родителя. Но в целом это всё равно настолько плохо, что Софокл не может не дать предостережений. Пока мы видим все эти размышления и споры, где-то на заднем плане происходят события, описанные у Эсхила, уже отправлен вестник с ложной вестью о смерти Ореста, уже он пришел на могилу отца, но всё это происходит где-то вдали, и сёстры точно ещё не знают, правда это или нет. Они решают, что Орест всё же мертв, и в отличии от женской беспомощности в эсхиловской версии – Электра набирается решимости отомстить своими силами. Однако умеренная сестра (голос Софокла), всё же говорит:
Такой ты преисполнилась отваги
И помогать зовешь меня? Подумай:
Ты женщина, не муж.
Твоя рука
Слабей руки противников твоих.
И как обычно этой благоразумной версии придерживается и хор, подчеркивая на чей стороне находится сам автор:
Прислушайся: всего полезней в жизни
Предусмотрительность и здравый смысл.
Диалог снова практически буквально повторяет диалог Антигоны и Исмены:
(Электра) Ступай! Ни в чем ты мне помочь не можешь
(Хрисофемида) Могла б помочь… но ты не хочешь слушать…
(Электра) Пойди скажи все матери своей!
(Хрисофемида) Не столь ты ненавистна мне, сестра…
Ближе к старости мотивы Софокла о том, что следует чтить старших становятся сильнее и сильнее. Перикл мертв, Афины уже слабеют, старость близка. Нарастание консервативных ноток уже были видны в «Царе Эдипе», теперь же они невероятно отчетливо звучат в партии хора:
В небе высоко
Умных видим мы птиц: они
Старых своих питают, жизнь
Им даровавших, дневный корм
Им приносивших усердно… А мы?
Что ж не берем мы в пример пернатых?
Софокл даже птиц уже признает «умными» только потому, что это иллюстрирует принцип уважения к старшим, центральный принцип его творчества и личное жизненное кредо. Всё таки из двух сестер Софокл ближе к Хрисофемиде и всеми силами даёт это понять. Но он старается показать, что в целом их мать всё же не права, и Электра тоже имеет здравый смысл. Всё чего ей не хватает, это соединить свою решимость и нравственную правоту с благоразумием Хрисофемиды. Софокл традиционно призывает не бросаться в крайности, включая крайность «благоразумия» Хрисофемиды, которая в своем предельном виде превращается в «трусость». А вот последнее качество уже явно недобродетельно, и поэтому также спорно. Нужна «золотая середина», среднее из позиции обеих сестер.
Пока идет спор о мести, в сюжете появляется Орест. Вместе с Электрой они объединяют силы, быстро проходит сцена «узнавания» и довольно быстро проходит сцена мести и окончательный финал. Всё этапы убийства проставлены очень четко, никаких лишних слов, плачей и сожалений. А убийство в целом представлено в виде справедливого акта.
Софокл не вставляет никаких послесловий, Хрисофемида больше не появляется, чтобы высказать своё мнение о событиях. Просто хладнокровный расчет, справедливая месть, которую заготовил сам Бог Аполлон, и поэтому хотя в целом это не очень приятно даже самому Софоклу, он не в силах сказать, что это совсем уж «неправильно». Сам образ Электры как будто навеян Софоклу более ранней пьесой Эврипида — знаменитой «Медеей».
У Эсхила – убийство не дается Оресту легко. Он сомневается в необходимости убивать собственную мать, а уже совершив преступление, остается в смешанных чувствах:
И подвиг свой хвалю я, и кляну зараз
Победы незавидной скверну черную.
У Софокла и вовсе сцена убийства Клитемнестры остается «за кадром». О происходящем во дворце мы узнаем по вскрикам Клитемнестры и репликам самой Электры, которая сторожит вход в покои, где происходит страшная расправа. Последние строки «Хоэфор» Эсхила подводят итог кровавому проклятью, легшему когда-то на Тантала и приведшему к страшным последствиям. Кровавая череда расправ прерывается на Оресте, но и ему ещё нужно вымолить прощение за свое преступление и освободиться от преследования безжалостных Эриний. Однако зрителю дается понять, что проклятье остается лежать на роду и неизвестно, прервется ли кровавая история рода:
Уж и третья гроза всколыхнула чертог
Стародавний царей, –
И пахнуло живым дуновеньем!..
Как впервые над ним разразился удар:
То Фиестов был пир плотоядный.
А второй был удар, – это страсти царя,
Что водил за моря всеахейскую рать
И в купели погиб.
А и третий пришел – избавитель иль жрец
Рокового конца?
Вновь затишье – доколь? И куда приведет,
И замрет ли проклятие рода
Софокл уже не акцентирует так сильно на родовом проклятье. Его Орест более независим от божественной воли, а свершение мести за отца рассматривается как справедливое возмездие, а не как преступление, продолжающее проклятье рода (что есть у Эсхила). Софокл показал, что проклятье не овладевает человеком целиком и полностью. В последних строках подчеркнута важная роль самого человека в формировании своей судьбы:
О Атреевы внуки, из многих кручин
Вы прорвались на свет по свободы пути:
Ваше счастье исполнилось ныне
Но если судьба говорит, что так нужно — то вполне можно не проявлять жалости даже к собственным родным. Это совершенно новый мотив, Софокл ставит вопросы детерминизма и божественной справедливости даже выше почитания предков и важности семейных уз. Отдельно стоит отметить только то, что у Софокла эмоции конкретного человека (Электры) уже представлены сильнее, чем в большинстве трагедий до этого, а также им мастерски был обоснован контекст для раскрытия этих эмоций, ведь Электра не была сразу сведена с живым Орестом, и ей действительно внушили его гибель, что открыло пространство для новых рассуждений и споров о мести. В остальном же это почти полная копия основного сюжета «Антигоны», и сюжетно или идейно драма не показывает развития в творчестве Софокла.