Трагедия «Гекуба» поставлена, вероятно, сразу же после «Андромахи», около 424 года до н.э. Сюжетный контекст у них крайне схож, действие трагедии происходит вскоре после взятия Трои; начиная свой путь домой, ахейцы вскоре оказались где-то в регионе Фракии. Здесь тень умершего Ахилла потребовала для себя принесения в жертву троянской царевны Поликсены. Её мать Гекуба так и не смогла умолить Одиссея о пощаде, а Поликсена сама изъявляет желание умереть (эта деталь впервые появляется именно в эврипидовой версии мифа). Неоптолем, тот самый человек, который взял в жены Андромаху, закалывает царевну Поликсену на могиле своего отца.
В тот же день Гекуба узнаёт, что последний из её сыновей Полидор, спрятанный когда-то у фракийского царя Полиместора, тоже мёртв – убит ради золота. Она пытается уговорить Агамемнона покарать убийцу, но тот, хотя и сочувствует её горю, отказывает (чего ему ради пленницы рисковать жизнями солдат и мстить нейтральному царю?). Тогда Гекуба сама заманивает Полиместора в ахейский лагерь. Здесь подговоренные нею троянские женщины убивают сыновей фракийского царя, а потом ослепляют его самого. В финале Полиместор предсказывает смерть Гекубы и её превращение в собаку, а также гибель Агамемнона от руки собственной жены.
Как и Андромаха в одноименной трагедии, главная героиня этой пьесы также является пленницей, женой важного вождя троянского войска, в этот раз и вовсе самого царя Приама. Почти сразу же мы узнаем, что ахейцы чуть ли не по требованию самой души Ахилла (мотивированного просто… ничем) собираются почтить героя жертвой на алтаре, иначе Ахилл просто не даст грекам отчалить от берега. Этой жертвой избирают дочь Гекубы (Поликсену); а сама Поликсена уже полностью готова умереть, считая свою жизнь в качестве пленницы априорно слишком опозоренной. Но её мать Гекуба не сдается; когда к ним приходит Одиссей огласить приказ и забрать свою жертву, старуха припадает к его коленям и взывает к совести, вспоминая о том, что во время Троянской войны с её помощью Одиссей однажды остался жив, и что теперь он у неё в долгу. Сам Одиссей, соответствуя своему образу из предыдущих пьес — только пожимает плечами; для него такие понятия, как «остался в долгу» и «давал обещания», попросту ничего не значат. Вот так мы в очередной раз встречаем в тексте Эврипида мотивы «пацанских понятий» и критику тех, кто не чтит эти понятия; в этом можно даже увидеть критику софистического образа мысли.
(Одиссей) В опасности я, точно, был большой.
(Гекуба) Униженно ты обнял мне колени…
(Одиссей) И рук разжать, казалось, я не мог.
(Гекуба) Но я дала уйти тебе, ты помнишь?
(Одиссей) Ты это солнце видеть мне дала.
(Гекуба) А что сказал ты, раб мой, в те минуты?
(Одиссей) Чтобы спастись, каких не скажешь слов?
Мотивация Одиссея проста: он уже успел раньше двинуть речь перед публикой о достоинстве Ахилла и необходимости жертвы, и менять мнение прямо на ходу ему теперь несподручно. Но его рассуждения интересны тем, что здесь уже в который раз поднимается тема «доблестной смерти», оказавшаяся крайне важной для Эврипида:
Был истинно достоин Ахиллес,
И умер он прекрасно за Элладу.
Так не позорно ль было бы ему
При жизни льстить, как другу, а едва лишь
Глаза закрыть успел – из счета вон.
[…]
Пойми: не слыть же нам
Невеждами, отказывая мертвым
В забвении небрежно. Да, у вас,
У варваров, нет уваженья к дружбе,
Вас славная не восхищает смерть –
Мы ж, эллины, тем держимся. И вот
Что принесли, жена, вам ваши мысли.
Эту же тему продолжает и сама Поликсена. Она держит собственную речь перед Одиссеем и отыгрывает традиционно «сильный» женский образ в трагедиях Эврипида. Только в этот раз её мотивация ещё более слаба, чем в случае с Макарией из «Гераклидов». Её речь тоже задевает вопрос «жизнелюбия», и снова в негативном ключе, т.к. Поликсена заявляет ахейцам: «Довольно вам слабых жен, жизнелюбивых жен». Но в этот раз героиня ищет смерти просто потому, что стыдится своей будущей рабской участи. Её угнетает чувство утраченной гордости, осознание того, что ранее она была завидной невестой, чьей руки добивались цари, а теперь она будет прислугой у какого-то, возможно даже, простолюдина.
На лучшее надежды нет, и ждать
Мне нечего и незачем бороться.
Ты, мать моя, нам не мешай: ни слов,
Ни дел твоих не нужно больше; молча
Желание дели, чтоб порвалась
Цепь жизни и позора. Если губы
Еще едва смочила горечь, нам
Больнее и ярмо на шею. Право,
Счастливее и мертвый иногда,
Чем мы, живые. Жить без славы – трудно.
Если отвлечься от этого «идейного» содержания, то Эврипид старается всеми силами подчеркнуть страдания Гекубы, которая лишается абсолютно всего. В считанные недели умерли её супруг и двое сыновей, теперь её лишают дочери, а сама она обречена доживать свои годы в рабстве. Это всё как бы извиняет ей «жизнелюбивое» поведение (если это вообще можно вменять в вину) и эти непрекращающиеся попытки спасти свою дочь. Единственное утешение для Гекубы — надежды на её младшего сына Полидора, последнего из всей семьи.
(Поликсена) Будь счастлив, Полидор, в степях фракийских!
(Гекуба) Да, если жив он только… Сердце мне
Сомненье гложет, так несчастна я.
(Поликсена) Нет, нет! Он жив, я знаю. Полидор
В последний час тебе глаза закроет…
Поликсену казнят, и антураж сцены при этом становится уже типично гипертрофированным; всеми силами Эврипид пытается показать, что её смерть является доблестной. В какой-то момент даже постоянно рыдающая Гекуба замечает вслух, что такая прекрасная смерть должна была по всей логике вещей прекратить её собственные страдания (только ничего не прекращает). Но интересно не это, а то, какие рассуждения сопровождают это событие. Что решает поднять на поверхность «поэт-философ» в этот раз? А здесь звучат сомнения в божественном провидении. Ведь как могут боги приводить к тому, что достойнейшие женщины подобные Поликсене — вот так вот умирают?
О Зевс! О, что скажу я? Соблюдаешь
Ты точно ль нас? Иль даром ты почтен
От нас такою славой, а поставлен
Над смертными лишь Случай?
С другой стороны, Эврипид решает затронуть вопрос о врожденности добродетели, модный вопрос среди софистов и вообще всех философов того времени, да и не терявший своей актуальности в истории философии многих веков после. Можно ли научить добродетели? Как мы знаем из истории софистики — однозначно этот вопрос не решался даже наиболее смелыми из философов; даже у них, если добродетели и можно научить, то не совсем любого, но того, кто уже физически к ней предрасположен. Софисты говорили, что она не врожденна, но если человек «сконструирован» из рук вон плохо — то научить его будет почти невозможно. Примерно такую же позицию занимает и Эврипид, примешивая при этом сюда рассуждения о добре и зле, уже вполне в духе будущих рассуждений Сократа, Платона и стоиков:
Если нива
С бесплодною землей орошена
И вовремя согрета небом, может
Она родить сторицей. А другие,
И тучные порой, неурожай
Постигнет от погоды. Между смертных
Совсем не то. Порочный только злым
И может быть. А добрый – только добрым:
Несчастия не властны извратить
Природный дар. Ну, а заслуга чья же?
Родивших ли иль тех, кто воспитал?
О, воспитанье много значит. Если
Кто обучен прекрасному, того
Не увлечет постыдное: имеет
Он образец в прекрасном.
Не успевает ещё Гекуба опомниться от смерти дочери, не успевают они захоронить её останки, как приходит новая весть — её последний сын, Полидор, тоже мертв. Его убил попечитель (фракийский царь Полиместор), чтобы завладеть оставшимся царским наследством. И вот Гекуба оказывается совсем одна, в полном отчаянье, и решает попросить у своего врага, у царя Агамемнона помощи с отмщением. Здесь нельзя не заметить, как Эврипид в очередной раз мастерски использует материал — он заставляет Гекубу говорить как бы «про себя», мысленно. Она мучается рассуждениями о том, можно ли доверять царю ахейцев, пока тот на каждую её реплику отвечает расспросами, почему она стоит молча. Красивый прием, который ещё нигде раньше не был так подчеркнут (интересно было бы узнать, как он реализовывался на сцене). И сомнения Гекубы не были излишними, потому что мстить за обиды своей поверженной рабыни Агамемнон не собирается; её прошения он отвергает. Но сам мотив иронии происходящего Эврипид решает подчеркнуть, вставляя слова от имени Корифея хора:
Как странно нас судьба мутит порой.
И новый долг над старым торжествует
Сознаньем крови, то являя другом
Врага, то друга делая врагом.
Звучит вполне на уровне шекспировского Гамлета, и очень странно, что этот фрагмент не стал очередной крылатой фразой на века.
К вопросу о женоненавистничестве
Несмотря на свой отказ, царь Агамемнон пытается оправдаться страхом перед армией, которая может не оценить соучастия в убийстве царя, считающегося союзником ахейцев. Агамемнон всё таки заключает некое подобие соглашения с Гекубой. Прямого участия царь не примет, но если Гекуба сама совершит месть, он, якобы не понимая что происходит — задержит своих солдат, чтобы они не помешали расправе над её злейшим врагом. Здесь Гекуба излагает ряд «философских» рассуждений о путах, сковывающих человека:
Свободы нет меж смертными: один
Богатства раб, а тот — судьбы, иному
Кладет предел толпа его сограждан,
Тем письмена законов не велят
Так поступать, как хочет их природа.
Ну что ж, и ты не исключение: черни
Боится царь.
Речь, конечно, смелая, и старый добрый Агамемнон из «Илиады» такого не стерпел бы, убив женщину на месте. Но наш царь терпит, и приняв свою роль пассивного соучастника, он лишь удивляется, как Гекуба собирается свершать месть по отношению к мужчине, будучи женщиной. Это же невозможно!
С мечом пойдешь на варвара в дрожащей
Руке, жена? Отравишь? На кого ж
Надеешься? Кто ополчится вместе
С тобой, и где друзей тебе добыть?
Узнав же о том, что в план Гекубы входит коллективная расправа от всех троянских пленниц вместе, Агамемнон всё равно не убежден, не веря в силу даже целой толпы женщин; да и Гекуба не стесняется добавить, что хитрость удваивает женскую силу.
(Агамемнон) Где же мужчин вам, женам, одолеть?
(Гекуба) Нас много, хитрость же удвоит силы.
(Агамемнон) Подумаешь!.. Весь род ничтожен ваш.
(Гекуба) Что так? Детей Египтовых не жены ль
Осилили, а Лемнос от мужчин
Не женщины очистили, ты скажешь?
Стоит ли говорить, что аргументы Гекубы, хотя они и работают, это негативные примеры из мифологии, за которыми следовала расплата. Женщины на Лемносе и вовсе сами признали собственную глупость. Гекуба надеется на хитрость (= подлость), а Агамемнон заявляет о ничтожности всего женского рода. Конечно, можно посчитать, что здесь Агамемнон просто рисуется отрицательным персонажем, на фоне главной героини, полной возвышенного пафоса. Но в контексте всех предыдущих пьес крайне трудно увидеть здесь именно иронию. Кажется, что женоненавистнический мотив вполне искренен. Но на удивление Агамемнон одобряет месть Гекубы, потому что «моей нет милости преграды» (!); и его основной мотивацией является борьба «за всё хорошее и против всего плохого». Или, как он сам это скажет:
Прямая польза, если остаются
Счастливыми достойные, а те,
Кто зло творил, свою приемлют кару.
Месть Гекубы
И вот наконец, на призыв Гекубы с неким ценным предложением от неё, в лагерь ахейцев является Полиместор, царь Фракии; причем вместе со своими сыновьями. Гекуба говорит ему, что её предложение не для лишних ушей, и царь спокойно отзывает свиту охранников. Чего ему бояться? Он в лагере союзного царя, и остается наедине с женщиной.
Полиместор откровенно лжет о том, что сын Гекубы всё ещё жив и отлично себя чувствует, да и казна Трои лежит нетронутой и будет вручена её сыну по достижению правоспособного возраста. Гекуба хочет застать царя врасплох, играя на его низменной натуре и предлагая ему ещё больше троянского золота, часть которого она якобы оставила у себя, и о котором не знают ахейцы. Оно находится… в соседней палатке, где живут пленные троянские женщины. Что ж, бояться нечего, это же женщины. И пройдя в палатку царь, вместе с малолетними сыновьями, подвергается нападению. Сыновья убиты на месте, а сам царь ослеплен. В лучших традициях Эврипида — он очень долго, выразительно и с гипертрофированно-патетическими жестами расписывает все свои муки («о горе мне горюшко»), на что корифей хора однозначно отвечает вполне стоическим мотивом:
Простительно, коль муки выше сил,
Желать уйти из этой жалкой жизни.
На стоны Полиместора приходит Агамемнон с войском. Союзник просит немедленного отмщения, что и логично, однако Агамемнон требует выяснения обстоятельств. Теперь уже Полиместор решает рассказать всю историю, но со своей особой точки зрения. Да, он убил последнего из сыновей царя Приама. Но сделал это ради ахейцев, чтобы наследник царского рода не смог позже восстановить Трою. И ради себя, чтобы новая война в столь близких землях не разоряла его собственную страну.
Я не хочу
Излишних слов, Атрид; но все, что раньше
Кто молвил против женщин, ныне молвит
Иль будет молвить впредь — я все в одном
Сосредоточу слове: нет ни в море,
Ни на земле такой напасти лютой;
Кто их познал, тот знает, что я прав.
Хотя он выражает тот же скепсис по отношению к женскому роду, что выразил ранее и сам Агамемнон (и множество других персонажей в предыдущих пьесах Эврипида), этот мотив серьезно сглажен. Дело в том, что в целом Гекуба и троянки изображаются в довольно благоприятном свете, цель автора в том, чтобы вызывать сострадание зрителей к бедам этих женщин. Они представлены достаточно благородными, даже будучи теперь рабынями. Напротив, для контраста — фракийский царь показан предельно бесчестным человеком. Нравственную позицию по этому вопросу даже прямо объявил сам Агамемнон («за всё хорошее»). Поэтому есть основания считать, что в данной пьесе женоненавистнический мотив всё-таки не принимается всерьез. Показателен здесь ответ хора троянских женщин на жесткие слова фракийца:
Умерь свой пыл, и собственных обид
Не вымещай на всей породе нашей.
Меж женщин есть порочные; но мы,
Другие, на весах ведь тоже тянем.
Остается, конечно, большой вопрос, почему хор троянок обязательно «другие». Но его можно оставить без ответа. Видимо, достаточно и расправы над очевидно дурным человеком, чтобы автоматически стать добрым. Важно другое — позиция Эврипида в данном вопросе. Здесь она сильно контрастирует с мотивами из прошлых пьес.
В дальнейшем речь в свою защиту толкает сама Гекуба, которая убеждает всех присутствующих в том, что убийство её сына произошло не ради ахейцев, а из-за жажды фракийского царя к золоту. Она обличает его низость и лживость. Добавляя между тем фразу «разве варвар когда-нибудь для грека будет друг?». И конечно же Агамемнон занимает сторону Гекубы.
За этим следует крайне выбивающаяся своей искусственностью сцена «пророчества» от ослепленного царя, который рассказывает о будущем превращении Гекубы в собаку, и о смерти её последней дочери Кассандры от рук жены Агамемнона (как и смерть самого царя). Здесь уже, в отличии от предыдущего случая с самой Гекубой, ахейский царь не терпит такой дерзости в свою сторону. Он не верит в пророчество и приказывает, по сути, заморить Полиместора голодом. Гекуба побеждает, и весь нравственный пафос остается на её стороне. Да только концовка при этом совершенно далека от счастливой.
Мало того, что Гекубе предрекли далеко не самые приятные последствия в дальнейшем будущем. Эврипид ещё и напоминает зрителю, что после всех этих приключений, ахейцы продолжают свой путь домой, и в этом пути троянкам отведена роль пленниц, рабынь. Он снова возвращает нас к прозаичной реальности, и последние строки пьесы звучат таким образом:
Туда, на берег, в шатры
Идите, подруги,
И рабской вкусите доли.
От судьбы не уйдешь никуда.
Итоги
В пьесе «Гекуба» мы снова видим образ сильной женщины, поданный через её жертвенность. В этой пьесе нарастают стоические мотивы (особенно тема неотвратимости судьбы), допускается даже самоубийство, если нет сил терпеть страдания в жизни. Здесь опять стоит вопрос «доблестной смерти» и порочности жизнелюбия (теперь и в теории, и на примере жертвоприношения, и в рассуждениях о самоубийстве). Добавляются по степени своей наивности «платонико-стоические» рассуждения о борьбе добра со злом, о хороших и плохих людях. Хотя ранее в «Ипполите» Эврипид высмеивал тезисы о наличии зла в мире из-за простого незнания добра, в «Гекубе» он снова будто бы готов признать, что этот тезис всё же работает. К тому же Эврипид снова (см. «Андромаха») открыто выказывает свое презрение варварским народам.
Но при всём этом Эврипид сомневается в божественном провидении, введя богиню Судьбы, что считается мотивом уже более поздней, эллинистической эпохи. Он поднимает вопросы наследственности и воспитания, считая тему воспитания крайне важной (и сомневаясь во всецелом превалировании наследственности). Поднимает софистический вопрос «естественного» и «искусственного», показывая как иногда государственные законы могут зря ограничивать благие намерения. Пьеса «Гекуба», как оказалось, отличается и от уже ставшего обычным мотива презрения к женскому роду. Хотя фразы, поддерживающие эту тему, звучат здесь достаточно ярко и встречаются не раз — итоговые выводы всё таки сглаживают этот мотив. Женщины, которые по совместительству ещё и рабыни, представлены здесь в положительном ключе.
Да и вообще, несмотря на негодование по отношению к варварам, троянцы ведь тоже варвары, а они представлены в хорошем ключе. По этому поводу нам даже напомнили о том, что вся вина за войну лежит на Елене (вот вам и женщины), и что в целом именно греки (а не троянцы) поступили крайне дурно, что ввязались в такую войну по такому глупому предлогу. В целом же фабула пьесы, что уже стало типичным для Эврипида – носила политический мотив. На северном фронте боевых действий союзником Спарты выступала Македония, и дела там складывались не слишком хорошо. На помощь Афинам выступило молодое фракийское государство. В 425 году они начали боевые действия (по поводу этого союза иронично высказывался Аристофан в пьесе того года “Ахарняне”), но уже в 424 году фракийцы обломались помогать Афинам. А к моменту постановки “Гекубы” уже стало ясно, что фракийцы откажутся воевать за Афины, собственно поэтому здесь царь фракийцев рисуется союзником греков, который норовит к измене и оказывается врагом.
И несмотря на значительное количество неплохих мест пьесы, общее впечатление она оставляет, увы, гораздо более «стоическое» (т.е. пафосное, мужественное и гражданственное), чем большинство предыдущих творений Эврипида.