Трагедия «Андромаха», датируется приблизительно 425 годом, поэтому она хронологически, как и трагедии «Медея», «Гераклиды», «Ипполит» (а также ещё не рассмотренные нами «Гекуба» и «Просительницы») — примерно совпадает по времени написания с пьесой Софокла «Царь Эдип», и полностью совпадает с годом публикации комедии Аристофана «Ахарняне». Есть ли в пьесах «Андромаха» и «Эдип» сходства? Практически никаких, ведь Эврипид в своем творчестве усиливает мотивы раннего Софокла, представленные ещё в таких пьесах, как «Трахинянки»; тогда как сам Софокл уходит от этих мотивов в сторону нарастающего консерватизма, почти сразу после начала войны. Хотя нельзя сказать, что определенных мотивов консерватизма нет и у Эврипида, он также чаще начинает рассуждать о добродетельных мужах, смелых воинах, доблестной смерти, и важности слушать предсказания гадателей. «Ахарняне» же вовсе открытый анти-эврипидовский памфлет, об этом мы поговорим в соответствующей статье.
Произведение «Андромаха» рассказывает нам о вдове Гектора, по имени которой названа сама пьеса — Андромахе, которая после поражения в Троянской войне оказалась в плену у сына Ахилла (Неоптолема). Позже она стала объектом преследований со стороны жены Неоптолема Гермионы и её отца Менелая (к слову, спартанский царь). Ещё по сочинению Гомера мы знаем, что образ Андромахи и Гектора был одним из сильнейших эмоциональных образов в античной драматургии, как считается и среди литературных критиков. Семья Гектора славилась как образцовая семья вообще. Поэтому, зная предысторию, публика должна была изначально быть достаточно благосклонна к персонажу Андромахи.
В начале пьесы она просит защиты у Фетиды и рассказывает у её алтаря о своих злоключениях. В деталях описывается жестокость ахейцев при разграблении Трои, как Андромаха родила Неоптолему сына, и как все её последние надежды, связанные с этим событием, рухнули под желанием Неоптолема заключить брак со спартанской царевной Гермионой. Отец Ахилла (Пелей) в это время всё ещё жив, и он занимает царский трон на своей земле. Но он как будто игнорирует происходящее, и с точки зрения династической логики — царь Пелей должен быть только за, чтобы его внук обзавелся связью со знаменитым родом Менелая; поэтому Андромаха получает врага даже в лице Пелея и оказывается в полном окружении, а её лучшим другом является её рабыня (подумать только, рабыня — друг!); причем нрав у рабыни снова твердый и возвышенный. «Чтоб из царей кто не проведал, страшно, да и тебя-то жалко… Берегись: недоброе замыслили спартанцы».
Оказывается, спартанцы узнали о спрятанном подальше от их глаз ребенке Андромахи от Неоптолема и уже начали поиски, чтобы убить его; тем временем Неоптолем отсутствует, и от ощущения полной безысходности Андромаха решает отправить рабыню к царю Пелею с просьбами о помощи:
(Рабыня) Чем долгую отлучку господам
Я объясню?
(Андромаха) Уловкам ли учить
Тебя? Ты – женщина.
(Рабыня) Опасно очень…
У Гермионы слишком зоркий глаз.
(Андромаха) Вот видишь ты… В беде и друг с отказом.
(Рабыня) Нет… подожди с упреками – к Пелею
Я все-таки пойду… А коль беда
Со мною и случится – разве стоит
Так дорого рабыни жизнь?
Это не первый случай, когда Эврипид прямо ставит вопрос о том, что жизнь раба ничего не стоит, несмотря на то, что он открыто объявляет рабов полноценными людьми, то и дело выставляя их на одном уровне с главными героями своих пьес. Вдобавок в этой же пьесе Гермиона открыто объявит об «азиатском» и «варварском» обычае кровнородственных браков, которые для цивилизованных эллинов неприемлемы, так же, как и дети Андромахи, рожденные убийцами её мужа. Не только «рабы», но и «варвары» с «азиатами» оказываются под раздачей эллинской цивилизованности. Хотя с другой стороны, сам Эврипид отнюдь не симпатизировал эллинам в сценах разрушения Трои. То есть вполне возможно, что, играя на публику, он впадает в гиперболизацию специально для того, чтобы приоткрыть второе дно и намекнуть на негуманную «цивилизованность» эллинов. Этот вопрос в «Андромахе» ещё не раскрыт. Брак Андромахи и Неоптолема высмеивается из-за содержащейся в нем иронии, связанной с поединком Гектора и Ахиллеса; но в целом Неоптолем — традиционно положительный персонаж, как и сама Андромаха, и поэтому их брачный союз не выглядит плохим.
С философской точки зрения интересен озвученный Андромахой стоический мотив славной смерти — того, что твою жизнь определяет именно «последний момент», то, как ты будешь себя держать на смертном одре и то, какие достижения у тебя будут в наличии в этот момент:
Нет, никого из смертных не дерзай
Блаженным звать, покуда не увидишь,
Как, день свершив последний, он сойдет
В немое царство мертвых…
Спартанцы таки находят ребенка Андромахи и пытаются выманить её из храма, чтобы не запятнать себя убийством женщины на его территории. Материнские чувства таки побеждают и она покидает храм, после чего Менелай фактически объявляет, что это был обман и ребенок тоже умрет. Эврипид всеми силами пытается подчеркнуть, что это зло связано со спартанским происхождением Менелая; причем его сентенции против Спарты в этот момент даже превосходят по прямоте все завуалированные отсылки из «Гераклидов»:
Не стоите вы счастья, вы, спартанцы;
Рекою кровь вы льете, до прибытка
Лишь алчные, с речами между губ
Не теми, что в сердцах. О, пусть бы вовсе
Вас не было на свете…
В последний момент прибывает царь Пелей и спасает Андромаху, причем Менелай пытается перечить царю на его же земле, и несмотря на разницу в возрасте, даже угрожает силой (само собой, не без дополнительных упоминаний, что он спартанец, и что ему уже тесно у себя дома). Здесь Эврипид ещё более усиливает уже озвученный мотив, что все беды ахейцев от похода на Трою, а в сущности, от женщины и её страсти. Но, что ещё хуже, эта женщина — спартанка! И ради неё спартанский царь начал войну с Троей, ради женщины, а равно и ради своей похоти. Всё это озвучивает Пелей лично.
В конце концов Менелай отступает, надеясь позже вернуться и лично обсудить всё с Неоптолемом. В то же время Гермиона «вразумляется» и понимает, что зря вообще начала всё это, так что теперь ей грозит расправа за попытку убить ребенка Неоптолема. Она задним умом даже понимает, что её дети всё равно были бы выше детей Андромахи по праву крови, и поэтому не было смысла создавать столько проблем на ровном месте. Все эти раздумья и страхи Гермиона пересказывает Оресту, который пришел за ней, т.к. она была его невестой ещё до того, как ради династических соображений Менелай решил породниться с домом Ахилла. Орест твердо намеревается взять Гермиону в жены, и для этого собирается устроить засаду Неоптолему. Хитростью (прямо в святилище) с целой толпой вооруженных людей Орест, не без больших потерь и после очень трудной битвы, убил Неоптолема, сражающегося в одиночку против толпы.
Казалось бы, ситуация катастрофическая, но Пелей получает от своей бывшей жены Фетиды предложение стать бессмертным полубогом в качестве утешения за все страдания (за потерю сына и внука), его род теперь может продолжить только сын Андромахи, и их отправляют под защиту к другому царю, а публичные похороны Неоптолема очерняют репутацию рода Атридов и Ореста в частности. Такой вот наполовину счастливый конец. Род Ахилла продолжает жена Гектора.
Уже «Одиссея» (IV, 3-9) сообщала о выдаче Гермионы замуж за Неоптолема, а послегомеровский эпос знал Андромаху как его пленницу и наложницу. По другой же версии, Гермиона ещё до начала Троянской войны была обручена с Орестом или даже выдана за него замуж во время пребывания Менелая под Троей. Когда последний, чтобы заручиться поддержкой Неоптолема в войне, отдал ему в жены Гермиону, Оресту пришлось отказаться от своих прав; вернуть себе Гермиону он сумел только после гибели Неоптолема в Дельфах. Эта сюжетная линия, судя по позднейшим свидетельствам, нашла отражение в несохранившейся трагедии Софокла «Гермиона». Однако участие Ореста в заговоре против Неоптолема в Дельфах, равно как конфликт между Гермионой и Андромахой, а также вмешательство Менелая и Пелея являются, по всем признакам, нововведением Эврипида.
Идейно пьеса просто повторяет мотивы того, что от стариков веет дряхлостью (см. «Гераклиды»), что женщины по природы злобны и мстительны и т.д. и т.п. (см. всё творчество Эврипида), и что спартанцы — ужасные люди. Забавно и то, что во всех бедах хороших персонажей виноват Аполлон, и его любимчик (Орест) совершил преступление прямо в религиозном центре Аполлона (в самих Дельфах).