Диалоги Платона очень условно разделяют на 3-4 периода по хронологии, и списки их датировок часто отличаются друг от друга. Мы взяли все доступные списки и попытались совместить все принятые подходы между собой, после чего получилась следующая картина: 

• Ранний период (90-80-е гг. IV века до н. э.): «Апология Сократа», «Критон», «Евтифрон», «Лахес», «Лисид», «Хармид», «Протагор» и 1-я книга «Государства».
• Переходный период (сер. 80-х гг.): «Горгий», «Гиппий меньший», «Ион», «Гиппий больший», «Менексен».
• Зрелый период (кон. 80-х и 60-е гг.): «Менон», «Эвтидем», «Кратил», «Федон», «Пир», «Федр», II-X книги «Государства» (учение об идеях), «Теэтет», «Парменид».
• Поздний период (кон. 60-х и 50-е гг.): «Софист», «Политик», «Филеб», «Тимей», «Критий», «Законы», «Послезаконие» (редактор и вероятный автор — Филипп Опунтский). 
• Спорные диалоги (если авторство его учеников, то это чаще всего поздний период): «Алкивиад первый», «Алкивиад второй», «Гиппарх», «Влюбленные», «Феаг», «Клитофон», «Минос», «О правосудии», «О добродетели», «Демодок», «Сизиф», «Безмятежный», «Алкион», «Гермократ», «Эриксий», «Аксиох».

«Гиппий меньший» это сравнительно небольшой по объему диалог (особенно на фоне «Горгия») в котором Сократ приводит известного древнегреческого софиста Гиппия к затруднению, связанному с обсуждением вопроса, что лучше, сознательное или неумышленное зло. По названию «Гиппий меньший» отсылает к «Гиппию большему», соответственно, более объемному диалогу с теми же главными собеседниками. Гиппий — софист из круга Горгия, который мы определяли как право-консервативное, рационалистическое ответвление в софистике, в чем-то близкое к самому Сократу. 

В этот раз история обходится без длинных прелюдий. Сократ уже сидит в кругу спорщиков, а Гиппий уже произнес какую-то длинную речь о творчестве Гомера. Всё это остается за кадром. Теперь приходит время задавать вопросы, и Сократ говорит о том, что по мнению большинства греков — Гомер создал свои «Илиаду» и «Одиссею», как бы в честь её главных героев, Ахилла и Одиссея. И насколько Ахилл величественнее Одиссея, настолько же и «Илиада» превосходит «Одиссею», как произведение. С этим мнением будто бы все заочно согласны (к слову, до сегодняшнего дня), и Сократу тем интереснее подвергнуть этот тезис сомнению. Правда, Сократ спрашивает не о произведениях, а о самих героях, и просит доказательств того, что Ахилл более достойный, чем Одиссей. Точно также, как и Горгий — софист Гиппий сразу хвалится своей способностью отвечать на любые вопросы экспромтом, сразу же задавая тон всезнающего.

Сократ признается, что он софист

Гиппий ссылается на Гомера, который изобразил Ахилла доблестным, Нестора мудрым, а Одиссея хитроумным, т.е. способным на обман. Здесь требуется особое внимание к тому, что софист Гиппий находит в сочинении Гомера софиста-Одиссея, многоликого, лживого, хитрого и т.д., и ругает его, превознося Ахилла. Тогда как не-софист (ни разу, мамой клянусь) Сократ, расшатывает это представление и выставляет Одиссея в лучшем свете. Это отличная иллюстрация того, что мы видим практически во всех диалогах Платона. Что Сократ — софист, расшатывающий все понятия, а сами софисты это наивные простачки, которые как раз таки пытаются искать объективную истину и простые однозначные утверждения. 

Первым делом Сократ пытается играть от тезиса «все не так однозначно», и что мол совсем правдивых и совсем лживых людей не бывает, и все люди совмещают в себе много характеристик в разных пропорциях. А значит нельзя говорить, что Одиссей прямо уж таки лживый и хитроумный. Это не единственная его характеристика. Правда Гиппий с этим вообще не спорит. Но теперь они бросают эту тему и переходят к более абстрактным вещам. А именно к тому, что мастерский лжец должен быть человеком очень способным и умным, чтобы его обманы постоянно удавались. И наоборот, прямолинейный честный простак, с высокой долей вероятности просто слишком глуп, чтобы хорошо обманывать. То есть как бы выходит, что хороший человек = хороший лжец; а дурной человек и тупица = честный. Быть честным значит быть тупым. Примерно к этому Сократ и ведет Гиппия с самого начала. Попутно он смешивает правду и ложь, раз один и тот же мудрец может как идеально лгать, так и идеально высказывать истину. А дальше Сократ даже заявит откровенным софизмом, что раз мы определили что правдивый и лживый человек — это одно и тоже, то называя Ахилла правдивым, Гиппий якобы тут же назвал его и лживым, и точно также Одиссей был назван Гиппием лживым, но это значит, что Одиссей правдив. Не забывайте только (!) это очень важно (!!), что софист тут Гиппий, а не Сократ. Но стоит признать, что Сократ приводит и аргументы, например утверждения Ахилла, которых он сам же впоследствии не придерживался. Это ли прямолинейный и честный простак?

Но вообще здесь безразлично, лжет человек или говорит правду, а важна степень сознательности этих действий. И тогда не лучше ли тот, кто может говорить правду или ложь по своему умыслу, чем тот, кто говорит правду или лжет в силу своего невежества? Вообще этот вопрос был неправильно поставлен Сократом, который всю линию диалога держится тезиса, что невежда вообще не способен быть лжецом. Но допустим, что это не имеет значения, забыли. Перебирая разные «искусства», в т.ч. геометрию и астрономию, Сократ приводит Гиппия к обобщению, что сознательное зло вообще лучше, чем невольное, поскольку подразумевает наличие знания. Поэтому Одиссей более сведущий, чем Ахилл.

В общем, Гиппий недоволен, потому что он не считает умного и сознательного лжеца достойным человеком. Приводит ряд аргументов, как в обыденной практике таких людей наказывают сильнее, чем непредумышленных преступников. Но он не может выбраться из ловушки «ни разу не софиста» Сократа, который подвязал мастерство к идее достоинства, и через игру на потешение «эго» Гиппия, в других примерах тот принял это определение (конечно же Гиппий сказал, что он, будучи умельцем в каком-то деле, является и достойным человеком в этом деле). Видно, что Гиппий даже не понимает, где он попался и в чем проблема. Он простой как доска, и всеми силами старается доказать самоочевидные вещи, что обманщик это нехороший человек. Мало того, Сократ даже сам это зачем-то озвучивает уже без всяких двусмысленностей. Во-первых, он признает, что «По существу вопроса я обычно колеблюсь, не зная, как оно обстоит на самом деле». Хотя это ещё можно списать на риторику, игру в дурачка, которой он занимается постоянно. Но всё же это косвенное признание, что он играет в скептика, и на самом деле у него действительно нет ответов о сущности вещи, и это даже не требуется. А суть только в том, чтобы догматиков возвращать на грешную землю сомнений. Это признание звучит настолько откровенно впервые, и оно объясняет, почему последователи Платона создавали школы скептицизма, а не объективистской этики. Но гораздо более прямолинейно звучит второе высказывание Сократа:

… мое представление, Гиппий, прямо противоположно твоему: те, кто вредят людям, чинят несправедливость, лгут, обманывают и совершают проступки по своей воле, а не без умысла,— люди более достойные, чем те, кто все это совершает невольно. Правда, иногда у меня возникает противоположное мнение и я блуждаю вокруг да около, видимо, по неведению, но вот сейчас на меня сошло как бы наитие и мне представляется, что люди, добровольно совершающие какие-либо проступки, лучше, чем те, кто вершат их невольно.

Он не говорит, что они на самом деле на одной волне, и что это просто рассуждение явно неверное, и ведет их куда-то не туда. А зачем-то прямо подписывается под тем, что Гиппий защищает добродетель, а сам Сократ злостно занимается софистикой. Конечно, это тоже можно списать на игру в дурачка (тем более, что в конце он все таки согласится, что поддерживает мнение Гиппия), но звучит всё равно крайне слабо, если одной из целей Платона было выставление софистов в дурном свете. Здесь выходит скорее наоборот. 

Мораль сократических споров

Гиппий чувствует, что Сократ снова издевается, но всё таки проявляет снисхождение, и не посылает его сразу к черту. Теперь Сократ переходит к аналогии с бегунами. В этом деле быстрота — благо, медлительность — зло. Быстрый бегун = хороший бегун. Но если этот хороший бегут, чисто из умысла решил бежать медленно и проиграть гонку, будет ли он плохим от этого? Выходит что нет. Это всё ещё хороший спортсмен, который просто соизволил поддаться. Способностей он не потерял, и плохим не стал. Попутно Сократ ещё и подвел это к действиям, где медленный бег это плохой поступок. Так он поступает ещё с целой серией разных примеров, от борьбы и игры на флейте до состояния инвалидности или способностей к пению. В части примеров это выглядит откровенными глупостями, хотя в целом логика всё равно должна работать верно. Пускай песня нарочно фальшивящего певца не лучше песни бездаря, сам этот певец, как певец, остается лучше. Проблема тут в том, что Сократ незаметно подвязал это под морально-этические категории, где все невольные недостатки оказываются плохими поступками. Гиппий теперь раз за разом обвиняет инвалидов в том, что они инвалиды. И по тексту кажется, что он даже не понимает что он делает, и в какую очередную ловушку его загнал Сократ. В итоге Сократ заставляет признавать истиной высказывания в духе — самый лучший врач тот, который нарочно убивает пациента. Это откровенный троллинг.

Но проблема в том, что Гиппий с самого начала не соглашается с этим в принципе, и считает Одиссея дурным, потому что он лжив. В итоге Сократ ещё приплел сюда же в ряд синонимом и идею справедливости, так что теперь мастерский лжец автоматически становится ещё и справедливым человеком, раз он мастерский хотя бы в чем-то. Из всего этого следует, что «тот, кто добровольно погрешает и чинит постыдную несправедливость — если только такой человек существует, — будет не кем иным, как человеком достойным». Гиппий, конечно же, не соглашается с таким бредом. Но и Сократ теперь тоже подтверждает это:

«Да я и сам здесь с собой не согласен, Гиппий, но все это с необходимостью вытекает из нашего рассуждения».

Сократ заканчивает диалог мыслью, что как же могут разобраться с этой сложностью обычные люди (к которым Сократ относит и себя), если в этом не могут разобраться и мудрецы-софисты. Троллинг завершен. Но по сути это был театр одного актера, где Сократ сделал целую серию неправомерных допущений, просто на основании того, что все «хорошие» слова должны быть родственниками, и полностью взаимодополняемыми. Этот примем он проворачивает почти всегда, и всегда это ведет к массе противоречий, поскольку вдруг оказывается, что эти слова не синонимы, хотя Сократ исходит из этого допущения до самого конца. Мораль здесь простая — если хочешь обосрать Одиссея, не говори что он хорош в чем-то, он должен быть дурным во зле, дурным в обмане, злым в хитростях и т.д. Всего-то надо поддерживать «правильные» ряды терминов, и тогда у Сократа станет меньше поводов для игры словами.