Марсилио Фичино был неоплатоническим философом XV века, известный, среди прочего, переводом всех сочинений Платона на латинский язык и многочисленными комментариями к его трудам и трудам его последователей. Эта книга содержит комментарии Фичино к «Федру», одному из диалогов Платона. В некотором смысле, я нашёл эту книгу очень интересной, хотя, вероятно, не в том смысле, в каком следовало бы 🙂 Интересно мне было наблюдать, насколько иначе «Федр» выглядел для Фичино по сравнению с тем, как он выглядит для меня. Я прочитал «Федра» Платона пару недель назад и написал довольно раздражённый пост о нём, в котором жаловался на слабую аргументацию, чрезмерную вольность в толковании слов, чрезмерное использование метафор и общую путаницу, принятие желаемого за действительное и склонность Сократа выдумывать небылицы. Взгляд Фичино (что неудивительно) был совершенно противоположным. Одной из самых примечательных частей «Федра» является метафора Сократа о душе как о колеснице с парой крылатых коней — метафора, между прочим, которую Сократ тянет гораздо дольше, чем следовало бы, проявляя интерес к анатомическим подробностям крыльев лошадей, более уместный для ветеринара, чем для философа. В любом случае, то, что мне показалось просто живописной (и в конечном счёте несколько затянутой) метафорой, здесь названо «мифическим гимном» и исследуется с такой благоговейной преданностью, какую обычно ждёшь от набожного верующего, изучающего священные книги своей религии.

Книга начинается с перевода Фичино той части «Федра», где содержится «мифический гимн» — и это, думаю, полезно, чтобы освежить память читателя. Разумеется, я не могу судить о качестве перевода Фичино, но он показался мне достаточно разумным, насколько я могу сравнить его с переводом, который читал пару недель назад. Любопытная деталь: Фичино смягчил многие гомоэротические места оригинала — см., например, 249a (стр. 17), 255e, 256a (стр. 35). Хотя «мифический гимн» охватывает лишь около четверти диалога, именно эта часть, по-видимому, более всего интересовала Фичино. Его «аргументация» к «Федру» начинается с краткого изложения всего диалога, но затем 8 из 11 разделов посвящены исключительно гимну. Затем следует построчный комментарий Фичино к «Федру», в котором, опять же, подавляющее внимание уделяется гимну. Иногда Фичино посвящает целую страницу разбору нескольких строк оригинала, тогда как к другим частям диалога он ограничивается несколькими строками комментария на многие страницы текста. В целом объём комментария составляет около 60 % от длины самого диалога, и примерно две трети из этого — разбор «мифического гимна».

Я часто удивлялся, как Фичино удавалось извлекать столь обширную, сложную и подробную систему толкования из какого-нибудь короткого отрывка Платона (в его «комментарии» иногда обсуждаются вещи, ни малейшего следа которых я не смог найти в отрывке, который якобы обсуждается — например, упоминания Сатурна в комментарии к гл. 28, стр. 155; и обсуждение Меркурия в гл. 49, стр. 187). Однако, судя по примечаниям переводчика в конце книги, Фичино, по сути, опирался на древнегреческих неоплатоников, таких как Плотин и Прокл. У меня сложилось впечатление, что неоплатоники, такие как Фичино, относились к Платону почти как к религиозному пророку, каждое предложение и каждое слово которого исполнено значения и смысла, и долг преданных последователей — выяснить, что именно оно означает. То, что у Платона не имеет никакого смысла, воспринимается как имеющее аллегорический смысл, который затем подробно обсуждается. Замечания Сократа, показавшиеся мне случайными поэтическими оборотами в описании восхождения души-колесницы к небу, здесь исследуются до мельчайших деталей и считаются источником намёков на структуру различных уровней всё более абстрактных «миров» и иерархию богов и демонов, их населяющих (См., в особенности, 247b–c, где души «достигают вершины […] стоят на спине неба […] и взирают на то, что за небом. Сверхнебесное место» — несколько строк, которые Фичино комментирует на протяжении трёх страниц).

Честно говоря, всё это меня несколько разочаровало; не этого я ожидал. Неоплатонизм предстает скорее как религиозный мистицизм, чем как интеллектуальное занятие. Вместо того чтобы исследовать мир, в котором мы живём, они бежали в гипотетический «высший» мир, который якобы изучали, но фактически просто выдумывали из ничего. Их склонность к выстраиванию замысловатых систем описаний этих высших миров напомнила мне теософов и «нью-эйджеров». Стремление Фичино цепляться за каждое слово «Федра» и настаивать, что оно непременно часть единой, продуманной системы высших миров и существ, показалось мне по сути религиозным.

Я даже не могу не задаться вопросом, не был ли неоплатонизм просто своего рода суррогатной религией для определённого типа интеллектуалов — так же как позднее другие использовали дарвинизм или объективизм для схожей цели. Некоторые места у Платона и в комментарии Фичино (напр., гл. 19, 28, 30, 35; а также § 8 его комментария к «Иону»; и аргумент к «Федру» 10.6–7, стр. 87–89) представляются попытками, пусть и натянутыми, провести параллели между традиционными греческими богами и платоновской «внутренней» теологией. Я легко могу представить себе процветание подобного рода вещей в определённый период в Древней Греции, когда традиционная религия всё больше считалась слишком нелепой, чтобы её воспринимать всерьёз (по крайней мере, образованными людьми), поэтому они приветствовали усилия Платона и его последователей по созданию более утончённой и интеллектуальной системы верований. Возможно, Фичино так же был неудовлетворён нестройностью традиционного христианства и его богословия и, следовательно, искал утешения в попытках объединить его с платонизмом.

К другим характерно религиозным элементам «Федра» и комментариев Фичино можно отнести, например, идеи о перевоплощении душ в людей более высокого или низкого ранга (философы, естественно, наивысшие), в зависимости от того, сколько Истины™ они созерцали ранее во время восхождения к платоновским небесам (Фичино подробно обсуждает девять классов людей в гл. 24), и о том, что душа должна заслужить своё место на небе тысячелетиями философских занятий (гл. 25). Я уже жаловался на это в своём посте о «Федре» и не стану повторяться. Но интересно отметить, что части «Федра», которые больше всего интересуют Фичино, — это как раз те, которые сильнее всего отдают религией. Кстати, есть очень интересное приложение переводчика (стр. 209–212), где яснее описана система «высших миров» по Фичино; там он даже признаёт: «Эта схема может показаться сложной, если не совершенно запутанной» (стр. 211). В другом приложении отмечено, что «какой бы тёмной и трудной она ни показалась нам теперь, реакция Фичино на “мифический гимн” “Федра” была относительно прямолинейной по сравнению с толкованием Прокла» (стр. 220). 

Как бы то ни было, вот в каком смысле эта книга показалась мне интересной: было занимательно наблюдать, как из нескольких смутных платоновских строк люди создают целую систему квази-теологии. Но как полноценный комментарий к Платону я не уверен, что она была мне полезна. Немногие места «Федра» стали мне понятнее после чтения Фичино — хотя, разумеется, он не писал для таких неучей, как я. Правда, его комментарий (гл. 15) сделал аргумент Сократа о бессмертии души (245c–246a) немного яснее, хотя и не убедительнее. Многие его толкования показались мне натянутыми — например, когда он объясняет рассказ Сократа о цикадах (259b–d) как речь о даймонах, посредниках между людьми и богами (гл. 35, стр. 171; в гл. 38, стр. 177 он говорит, что цикады — аллегория местных божеств); или когда утверждает, что в египетской сказке Сократа об изобретении письма (274c–275b) бог Тевт — не более чем демон, а царь Тамус — на деле не человек, а бог Аммон или Юпитер (что, по Фичино, объясняет, почему Тевт приносит своё изобретение (т. е. письмо) на суд Тамуса; гл. 49, стр. 187–189).

Любопытная деталь из введения переводчика, касающаяся влияния исследований Фичино о Платоне: «на протяжении XVI и XVII веков ссылки на Платона часто касались аргументов Фичино, а не самих диалогов» (стр. xxiv).

О диалоге «Ион»

В конце книги также приводится короткое письмо Фичино, в котором он обсуждает другой диалог Платона — «Ион». В этом диалоге Ион выступает в роли рапсода, то есть чтеца и толкователя поэм Гомера. Ион утверждает, весьма странным образом, что он способен говорить только о поэмах Гомера и ни о каких других поэтах; в связи с этим Сократу не составляет труда доказать, что способности Иона проистекают из божественного вдохновения, а не из человеческого мастерства. Мне это показалось очередным дешёвым манипулятивным приёмом Платона; он выдумывает такого нереалистичного персонажа, как Ион, лишь для того, чтобы облегчить себе рассуждение.

Вторая часть диалога ещё более нелепа. Сократ заставляет Иона признать, что поэт вроде Гомера говорит о самых разных вещах, не будучи специалистом ни в одной из них, и всё же часто оказывается прав; это невозможно объяснить иначе, как тем, что поэт тоже находится под божественным вдохновением (кстати, Фичино всецело соглашается с этой бессмыслицей в §7). Я едва мог поверить своим глазам, даже когда впервые прочёл «Иона» много лет назад. Неужели Платон и вправду думал, что мы не заметим очевидного объяснения: поэт должен достаточно хорошо знать те темы, которые он упоминает, чтобы говорить о них так, чтобы это казалось правдоподобным его слушателям —  только и всего. Хорошо, если он знает об этом больше, чем его аудитория, хотя если и не знает, то, вероятно (если у него есть хоть какой-то талант писателя), он всё же сможет достаточно убедительно притвориться, чтобы неискушённый читатель ничего не заметил. А если захочет быть совершенно точным, он может просто проконсультироваться с настоящими специалистами. В наши дни это, впрочем, совершенно нормально — писатель, намереваясь затронуть в своём произведении какую-то тему, как правило, должен немного изучить её; и специалисты нередко критикуют писателей, если те сделали это небрежно. Интересно, была ли эта практика действительно неизвестна древним грекам, или Платон просто делал вид, что не знает о ней? (Может быть, Платон просто был плохим писателем, и поэтому он отказался от художественной литературы в пользу философии в начале своей карьеры, а затем начал писать плохую прозу под видом философии? :P)

Как бы то ни было, Фичино, разумеется, не находит никаких изъянов в этом диалоге, и в основном сосредоточивается на идее божественного вдохновения поэтов. Он указывает, что это пример одного из четырёх «божественных неистовств», упомянутых в «Федре» (244a–245a; три других — пророческое вдохновение, поэтическое вдохновение и жреческое исступление, ведущее к мистериальным культам и подобному; ср. §4), и видит в этом ещё одно доказательство существования чего-то божественного (§7). Ну что ж. Боюсь, я не вижу большой пользы в такого рода аргументах. То, что мы пока не можем объяснить происхождение поэтического таланта и вдохновения каким-то иным, лучшим образом, ещё не даёт нам права выдумывать целый сонм сверхъестественных сущностей и утверждать, будто вдохновение исходит от них. Большая часть комментариев Фичино посвящена вещам, которые вовсе не упоминаются в «Ионе»: так, он пытается провести параллели между четырьмя божественными неистовствами из «Федра» и восхождением души через четыре высших мира неоплатонизма (§3–4), а также каким-то образом сопоставляет девять Муз с небесными сферами и придумывает множество других подобных аллегорий (§8). Есть замечательный отрывок из §8, прекрасно показывающий подход Фичино к толкованию Платона: «Когда Платон говорит “Бог”, он имеет в виду Аполлона, а когда говорит “Музы” — он имеет в виду души мировых сфер». (стр. 205.) Честное слово, с такой свободой толкования он мог бы с тем же успехом заявить, что под Музами Платон на самом деле подразумевал Белоснежку и семерых гномов…

---

В некотором смысле, эти замки в облаках, воздвигнутые платониками, — замечательное творение человеческого ума, отчасти сродни поэзии, религии, математике, искусству и другим подобным вещам. Но они не говорят нам ничего о мире — лишь немного о человеческом уме и его способности выдумывать. Поэтому я не испытываю особого интереса к их изучению: если я хочу читать вымысел, я возьму роман; но вполне могу понять, почему некоторые люди находят всё это захватывающим.