Дебаты между нашим автором (Олегом Верником), админом группы “Талассократия”, и неким Спартаком.
Оригинальное название текста “Касаемо дебатов, пишу откровенно“.
Прослушать сами дебаты можно по ссылке или ниже прямо на сайте.
Спартак меня разочаровал. В том смысле, что он показал полную неспособность читать какой-либо приводимый в дебатах текст, а вместо этого «примысливать» к тексту некий дополнительный смысл. Например, Спартак утверждал, что Маркс в «Капитале» где-то использует видоизменённый метод Гегеля. На это я просил привести ему конкретное место такого использования. После чего Спартак, увильнув от ответа, привёл не то место, где бы использовался метод Гегеля, а то место, где Маркс именно упоминает Гегеля — знаменитое место из предисловия к второму изданию «Камитала», которое полностью звучит так:
Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней.
Мистифицирующую сторону гегелевской диалектики я подверг критике почти 30 лет тому назад, в то время, когда она была ещё в моде. Но как раз в то время, когда я работал над первым томом «Капитала», крикливые, претенциозные и весьма посредственные эпигоны, задающие тон в современной образованной Германии, усвоили манеру третировать Гегеля, как некогда, во времена Лессинга, бравый Мозес Мендельсон третировал Спинозу, как «мёртвую собаку». Я поэтому открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории стоимости местами даже кокетничал характерной для Гегеля манерой выражения. Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение её всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо её поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно.
Полное противоречий движение капиталистического общества всего осязательнее даёт себя почувствовать буржуа-практику в колебаниях проделываемого современной промышленностью периодического цикла, апогеем которых является общий кризис. Кризис опять надвигается, хотя находится ещё в своей начальной стадии, и благодаря разносторонности и интенсивности своего действия он вдолбит диалектику даже в головы выскочек новой священной прусско-германской империи.
Как вы видите, здесь нигде не упоминается применение Марксом метода Гегеля. Здесь упоминается только, что Гегель открыл диалектику в мистифицированной форме, а Маркс в «Капитале» представляет её в рациональной форме. Упоминается далее, что: “[кризис] вдолбит диалектику даже в головы выскочек новой священной прусско-германской империи”. Из этого контекста явно следует, что под «диалектикой» подразумевается не философия или какой-либо метод, а нечто другое. Именно, то что Маркс в этом же фрагменте называет: “Полное противоречий движение капиталистического общества”.
На это указание Спартак стал недоумевать, что, мол, я называю диалектикой не философию либо метод, а саму действительность. Но это делаю не я, а Маркс. Так следует из его текста: “Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение её всеобщих форм движения”.
Ещё раз: “Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение её всеобщих форм движения”.
Гегель дал изображение всеобщих форм движения кого «её»? Диалектики. То есть, чего-то существующего объективно, вне зависимости от мышления самого Гегеля. Обратите внимание также, что Маркс пишет, что Гегель дал только «всеобъемлющее и сознательное» изображение, а вовсе не верное. Маркс в общем-то ещё в первом абзаце фрагмента утверждает, что отображение Гегелем общественной реальности (т.е. диалектики) в его работах — ошибочно, мистифицированно, или, говоря языком более ранних работ Маркса — спекулятивно.
Маркс ничего в первом приведённом здесь фрагменте не говорит о том, что философский взгляд на общество верен, или что для изучения общества нужны диалектические категории Гегеля, просто в некоторой иной форме. Но Спартак «примыслил» этому тексту значение, которого у него нет. И начал в таких словах как «форма», «сторона». В ходе дебатов, я сравнил это «примысливание» с тем, как христиане пытаются «примыслить» к Танаху указания на Иисуса. А чтобы составить полный argumentum ad absurdum, когда Спартак говорил мне «смотри», я говорил ему, что тем самым он ссылается на фильм «Иди и смотри». Ведь действительно, Спартак в той же мере ссылается на фильм «Иди и смотри», в какой Маркс ссылается на категории Гегеля, употребляя слово «форма».
Но надо понимать также, что Спартак подобным образом «примысливает» новый смысл слов не только Марксу, но и Энгельсу в работе «Анти-Дюринг». А именно, о гегелевской диалектике Энгельс якобы писал здесь:
Или другой пример. Античная философия была первоначальным, стихийным материализмом. В качестве материализма стихийного, она не была способна выяснить отношение мышления к материи. Но необходимость добиться в этом вопросе ясности привела к учению об отделимой от тела душе, затем – к утверждению, что эта душа бессмертна, наконец – к монотеизму. Старый материализм подвергся, таким образом, отрицанию со стороны идеализма. Но в дальнейшем развитии философии идеализм тоже оказался несостоятельным и подвергся отрицанию со стороны современного материализма. Современный материализм – отрицание отрицания – представляет собой не простое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках. Философия, таким образом, здесь «снята», т. е. «одновременно преодолена и сохранена», преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию. Таким образом, там, где г-н Дюринг видит только «игру слов», при более внимательном рассмотрении обнаруживается реальное содержание.
Спартак пытается убедить меня в том, что Энгельс защищает философию в словах: “Философия, таким образом, здесь «снята», т. е. «одновременно преодолена и сохранена», преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию”. Но даже из приведённого им фрагмента сразу же возник вопрос «каким образом?», ведь в цитате сказано «философия, таким образом…», подразумевая, что ранее задаётся контекст этих слов. И Энгельс действительно задаёт его:
Современный материализм – отрицание отрицания – представляет собой не простое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках.
То есть ещё раз. Энгельс говорит о том, что «действительное содержание» философии сохраняется в «современном материализме», который суть уже «не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках». Таким образом, по Энгельсу философия потеряла какую-либо познавательную роль, более того, на место философии вообще уже не может прийти какая-либо одна универсальная наука.
Спартак же утверждает, что в этой цитате Энгельс напротив защищает философию, таким образом полностью переворачивая смысл сказанного. Более того, Спартак «примысливает» Энгельсу, что тот защищал именно философию Гегеля, хотя о ней во фрагменте вообще не слова. Вместо этого проводится такая линия — античный материализм; идеализм; современный материализм.
Что вообще имеет ввиду под «идеализмом» во втором фрагменте Энгельс? Очевидно, что вообще всю бого-центрическую, идее-центрическую мысль средневековья и её пережитков в Новом времени, то есть весь логически оформленрый религиозный бред, начиная от какого-нибудь Августина до, собственно, Гегеля. Но почему я называл на дебатах Энгельса автором, который попал под влияние Гегеля? Да потому что в данном фрагменте Энгельс действительно использует гегелевское понятие «снятия» или «отрицание с удержанием», конкретно в этом месте: “Философия, таким образом, здесь «снята», т. е. «одновременно преодолена и сохранена», преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию”. Снятие или Aufheben это понятие из философии Гегеля, которое Энгельс здесь произвольно использует.
Избирательная слепота Спартака действительно вызывает удивление: Спартак видит у Маркса заимствование из Гегеля там, где этого заимствования нет, но не видит у Энгельса заимствование из Гегеля там, где оно есть. Избирательность Спартака проявилась ещё раньше, а именно, когда он процитировал работу Маркса «Критика Гегелевской философии права»:
Подобно тому как философия находит в пролетариате своё материальное оружие, так и пролетариат находит в философии своё духовное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, свершится эмансипация немца в человека.
А потом когда я далее процитировал Маркса из «Рукописей 1844 года»:
Подвиг Фейербаха заключается в следующем: 1) в доказательстве того, что философия есть не что иное, как выраженная в мыслях и логически систематизированная религия, не что иное, как другая форма, другой способ существования отчуждения человеческой сущности, и что, следовательно, она также подлежит осуждению;
В чём была избирательная слепота Спартака? В том, что Спартак готов был признать противоречие между двумя работами Маркса, признать, что Маркс поменял свою точку зрения между 1838 годом, когда была написана первая работа и 1844 годом, когда была написана вторая. Но при этом Спартак наотрез отказывался признавать то, что между Марксом и Энгельсом может быть какая-то разница. Ведь, по словам Спартака, «и то и другое — классики марксизма».
Слова Маркса о том, что философия — это логически систематизированная религия, вызвали у Спартака бурю негодования. Ведь следуя данному определению философии, никак не выходило, что у Маркса была какая-то своя философия и какой-то свой философский материализм. Когда же Спартак замахнулся на то, что Маркс применяет философию в исследовании общества, я просто процитировал место из «Немецкой идеологии» и дал самому Марксу сказать, что же именно он применяет для такого исследования:
Предпосылки, с которых мы начинаем, — не произвольны, они — не догмы; это — действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это — действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путём.
В ответ на это Спартак вообще выдал перл, что «Маркс не был эмпириком», чем особенно меня позабавил. То есть Маркс, который существует в воображении Спартака — это человек, который познаёт реальность не с помощью опыта, а как-то иначе. Должно быть, мистически. «Материализм» по Митину, как он есть.
В чём было различие между Спартаком и мной на дебатах? В том что я всякий раз ссылался на первоисточники, когда как Спартак из раза в раз выдавал ничем не обоснованные утверждения. В том, что я всякий раз, показывая необоснованность тех или иных утверждений Спартака, заставлял его «перепрыгивать» с одной работы на другую. В том что Спартак пытался выискивать во фрагментах из работ Маркса и Энгельса какой-то свой, придуманный ранее Митиным смысл, когда как я всякий раз читал именно то, что было написано в тексте и ничего лишнего не добавлял.
Спартак сам признавался, что не понимал «Капитал» при первом прочтении. Не понял он эту работу и при втором, хотя сам утверждал, что понял сказанное, глядя на «Капитал» руководствуясь учебником Митина. Проще говоря, Спартак произвёл в своей голове иллюзию знания, иллюзию понимания «Капитала», как якобы работы, применяющей метод Гегеля, что конечно всякого хуже незнания этой работы вообще. Спартаку стоило бы самостоятельно перечитать и законспектировать «Капитал», все три тома и разобрать всё в нём написанное по полочкам. А не понимая контекстуальный смысл тех или иных слов, Спартак мог бы обратиться к комментариям к «Капиталу» от Давида Розенберга. Наконец, Спартак мог бы обратиться к работам автора перевода «Капитала» на русский язык, именно — Ивана Ивановича Скворцова-Степанова. Но тогда Спартак бы обнаружил, что последовательными марксистами были всегда марксисты-естественники. Те самые, которых Митин в своей демагогии называет «механистами». Единственные два исключения из этого правила — Бухарин, который является не механистом, а эклектиком и Аркадий Тимирязев, который вбив в себя ряд позитивистских догм, отказался от признания научной теории относительности.
Спартак всякий раз убегал от ответа. Когда я указал ему на место из «Рукописей 1844», он убежал в «Анти-Дюринг», когда я указал ему на контекст слов «Анти-Дюринга», он убежал в «Капитал», когда я указал ему на контекст слов «Капитала», он начал ныть, вот именно натурально ныть, что я, мол, не признаю наследия «Диалектики природы». Когда я ему указывал на то, что Энгельс в отличии от Маркса находился под некоторым влиянием Гегеля — он не признавал никаких различий между Энгельсом и Марксом. Когда я далее указал на то, что ещё один друг Маркса Франц Меринг, и что потому нет ничего удивительного в том, что у двух разных людей могут быть два разных мнения, а Меринг комплиментарно относился к неокантианству, то Спартак начал махать руками, мол, «это другое». Хотя именно Мерингу дочь Карла Маркса доверила написание биографии своего отца, что говорит о крайней между ними близости.
Далее. Когда Спартак только начал говорить о том, что Маркс использует метод Гегеля применительно к политэкономии, я спросил у него, читал ли Спартак работу Маркса «Введение», где есть глава, которая так и называется, «Метод политической экономии»? На что Спартак ответил отрицательно. То есть, Спартак приписывает Марксу существование какого-то метода политэкономии, но при этом не изучил работу Маркса, посвящённую самому методу политэкономии. Браво. Тоже самое повторилось, и когда Спартак стал ссылаться на Дицгена. Я указал ему, что Дицген в работе «Аквизит философии» констатирует смерть философии и сохранение только её «остатка» в положительных науках. То есть по сути повторяет слова Энгельса из «Анти-Дюринга», только не используя такие путанные слова как «снятие».
Спартак на дебатах, в целом, полностью разоблачил марксиздвующих гегельянцев, к которым он, конечно же относится и сам. И в этом единственная познавательная ценность дебатах. Я же советую читать классиков марксизма не по афоризмам, а полностью и углублённо. И читать сами оригинальные работы, а не написанные по ним графоманские учебники Митина, Юдина, Розенталя, Деборина, Асмуса и К°. Так вы сэкономите себе много времени в поисках истинного положения дел.
Я бы также помимо работ Маркса и Энгельса советовал бы прочитать работы Лафаргов, Меринга, Дицгена, Лабриолы, раннего Каутского и Вильгельма Либкхнета. Переписку Маркса с Кугельманом, как и вообще переписку Маркса и Энгельса с кем бы-то ни было. Много нового для себя узнаете. Особенно моё внимание когда-то привлекло письмо Маркса к Анненкову и письма по историческому материализму Кугельману, Энгельса. Но главные работы по данному в дебатах вопросу — это всё-таки «Рукописи 1844 года», «Немецкая идеология», «Святое семейство», «Нищета философии», а из поздних — «Анти-Дюринг» и «Людвиг Фейербах» Энгельса с включением «Тезисов» Фейербаха. Но в первую очередь здесь надо читать работы самого Фейербаха. Читайте его «Критику философии Гегеля», «Основные положения философии будущего», «Сущность христианства» и многие другие работы. Всё наследие Фейербаха достойно тщательного изучения. Именно Фейербах по сути заложил ту почву, на которой в дальнейшем вырастет мировоззрение марксизма.