Критическая анти-эпикурейская статья от современных сторонников “этики добродетели” (нео-Аристотелизм). Скажу кратко – это очень спекулятивная статья. Ссылки на исследования призваны придать видимость “научности”, большая часть аргументов строятся на “ну вы же понимаете” (как в случае с Ницше), и мысленных экспериментах, которые ничего не значат. Пример с Джоном Стюартом Миллем абсолютно не вяжется с хронологией биографии автора и базируется на мелочной истории из школьного возраста (!) Милля, тогда как “эпикурейцем” тот стал гораздо позже. Об этом можно было бы написать полноценный разбор, но даже не вызывает желания. Однако как феномен критики – пускай будет.
Эмоции связаны с улучшением здоровья и благополучием, но может наша одержимость счастьем является рецептом для разочарования? – спрашивает Нэт Резерфорд.
Чего вы хотите от жизни? Вероятно, у вас совсем недавно была возможность и поводы задать себе этот вопрос. Возможно, вы хотите проводить больше времени с семьей, или получить более полноценную и безопасную работу, или улучшить свое здоровье. Но зачем вам эти вещи? Скорее всего, ваш ответ будет сводиться к одному: счастье. Зацикленность нашей культуры на счастье может показаться почти религиозной. Это одна из немногих причин для действий, не нуждающихся в оправдании: счастье – это хорошо, потому что быть счастливым – это хорошо. Но можем ли мы строить свою жизнь на этом круговом рассуждении?
Учитывая важность вопроса, данных о том, чего люди хотят от жизни, несопоставимо мало. В опросе 2016 года американцев спрашивали, предпочли бы они «достичь великих дел или быть счастливыми», и 81% сказали, что они предпочли бы быть счастливыми, в то время как только 13% предпочли добиться великих дел (6%, естественно, были напуганы этим выбором и не ответили). Несмотря на повсеместное распространение идеи счастья в качестве главной цели, трудно понять, как же её определить, и как её достичь.
Тем не менее, всё больше и больше аспектов жизни оцениваются именно с точки зрения их вклада в призрак «счастья». Делают ли вас счастливыми ваши отношения, работа, дом, тело, диета? Если нет, то вы что-то не так делаете? В нашем современном мире счастье – это самое близкое к summum bonum («высшему благу»), из которого проистекают все остальные блага. В этой логике несчастье становится summum malum, величайшим злом, которого следует избегать. Есть некоторые свидетельства того, что навязчивая погоня за счастьем связана с повышенным риском депрессии.
В своей недавней книге «Просвещение: стремление к счастью» историк Ричи Робертсон утверждает, что Просвещение следует понимать не как повышение ценности самого разума, а как поиски счастья посредством разума. Определяющая интеллектуальная сила «модернизма» была связана со счастьем, и мы всё ещё пытаемся преодолеть ограничения этого глобального проекта.
Легко предположить, что счастье всегда ценилось как высшее благо, но человеческие ценности и эмоции не фиксируются навсегда. Некоторые ценности, которые когда-то были первостепенными, такие как честь или благочестие, потеряли свое значение, в то время как такие эмоции, как «acedia» (наше чувство апатии ближе всего), исчезли полностью. И язык, который мы используем для описания наших ценностей и эмоций, и даже сами чувства — нестабильны.
Современные концепции счастья в первую очередь практические, а не философские; они сосредоточены на том, что мы могли бы назвать техниками счастья. Проблема не в том, что такое счастье, а в том, как его заполучить. Мы склонны рассматривать счастье в медицинских терминах как противоположность печали или депрессии, подразумевая, что счастье возникает в результате химических реакций в мозгу. Быть счастливым – это значит иметь меньше химических реакций, которые вас огорчают, и больше реакций, которые делают вас счастливыми.
Марта Нуссбаум, выдающийся специалист по этике добродетели, утверждает, что в современных обществах счастье – это «название чувства удовлетворенности или удовольствия, и точка зрения, которая делает счастье высшим благом, по определению является точкой зрения, которая придает высшую ценность психологическим состояниям». Книги по самопомощи и «позитивная психология» обещают разблокировать это психологическое состояние или хорошее настроение. Но философы были склонны скептически относиться к этому взгляду на счастье, потому что наши настроения мимолетны, а их причины неопределенны. Вместо этого они задают связанный, но более широкий вопрос: что такое хорошая жизнь?
Один из ответов: всю жизнь заниматься тем, что вам нравится и доставляет вам удовольствие. Жизнь, потраченная на получение удовольствия, в некотором смысле была бы хорошей жизнью. Но получение максимального удовольствия – не единственный вариант. Жизнь каждого человека, даже самого удачливого, полна боли. Болезненная потеря, болезненные разочарования, физическая боль от травмы или болезни и душевная боль от скуки, одиночества или печали. Боль – неизбежное следствие жизни.
Для древнегреческого философа Эпикура (341–270 гг. до н.э.) хорошая жизнь была такой, в которой боль сведена к минимуму. Устойчивое отсутствие боли дает нам спокойствие ума или атараксию. Это понятие перекликается с нашим современным пониманием счастья. Быть «в мире с самим собой» отличает счастливого человека от несчастного, и никто не может представить себе, что жизнь, наполненная болью, может быть хорошей жизнью. Но действительно ли минимизация боли является сущностью счастья?
Что, если хорошая жизнь увеличивает боль, которую мы испытываем? Исследования показали, что наличие любовных привязанностей коррелирует со счастьем, но по опыту мы знаем, что любовь также является причиной боли. Что делать, если боль необходима и даже желательна? Болезненной смерти родителей, детей, партнеров или друзей можно избежать, если перестать заботиться об этих людях или полностью исключить их из своей жизни. Но жизнь без любящих привязанностей несовершенна во многих отношениях, даже если она может освободить нас от раздирающей боли потери тех, кого вы любите. Менее драматично, все хорошее в жизни влечет за собой страдания. Написание романа, марафон или рождение ребенка – все это причиняет страдания в погоне за конечным радостным результатом.
Эпикурейское счастье заключается в том, чтобы быть хорошим бухгалтером и минимизировать боль наиболее эффективным способом.
Эпикур мог бы ответить, что неизбежность страдания на самом деле делает атараксию более привлекательной. Принять неизбежное, пытаясь свести к минимуму его вред, – единственный способ жить. Вы также можете использовать минимизацию боли как руководство к действию. Если процесс написания романа причиняет вам больше боли, чем удовольствие, которое вы ожидаете от его завершения, не пишите его. Но если небольшая боль сейчас предотвратит более сильную боль в будущем – например, боль от отказа от курения, чтобы избежать боли от рака – тогда эта боль, вероятно, может быть оправдана. Эпикурейское счастье заключается в том, чтобы быть хорошим бухгалтером и минимизировать боль наиболее эффективным способом.
Но взгляд бухгалтера на счастье слишком прост, чтобы отражать реальность. Фридрих Ницше в «Генеалогии морали» увидел, что мы не просто терпим боль как средство для большего удовольствия, потому что «человек … не отвергает страдание как таковое; он желает его, он даже ищет его, если ему показывают значение для этого цель страдания». По мнению Ницше, боль облегчается не удовольствием, а смыслом. Он скептически относился к тому, что мы можем найти достаточно смысла, чтобы оправдать страдания, но его понимание указывает на изъян во взглядах Эпикура на хорошую жизнь.
Тогда жизнь, полная осмысленной боли, может быть более ценной, чем жизнь бессмысленных удовольствий. Как будто не было достаточно сложно понять, что такое счастье, теперь нам нужно понять, что такое значимая жизнь.
Но если мы отложим в сторону хитрый вопрос о том, что делает жизнь значимой, мы все равно увидим, что современный взгляд на счастье как на summum bonum – высшее благо, из которого вытекают все остальные блага, – ошибочен.
Американский философ Роберт Нозик провел мысленный эксперимент, чтобы доказать это. Нозик просит нас представить «машину, которая может дать вам все, что вы пожелаете». Машина позволит вам испытать блаженство исполнения любого вашего желания. Вы можете стать великим поэтом, стать величайшим изобретателем из когда-либо известных, путешествовать по Вселенной на космическом корабле собственной конструкции или стать любимым шеф-поваром в местном ресторане. В действительности же вы окажетесь без сознания в резервуаре жизнеобеспечения. Поскольку машина заставляет вас поверить в реальность симуляции, ваш выбор окончательный.
Вы бы подключили? Нозик говорит, что вы этого не сделаете, потому что мы действительно хотим делать определенные вещи и быть определенными людьми, а не просто получать удовольствие. Эта гипотетическая ситуация может показаться легкомысленной, но если мы готовы пожертвовать безграничным удовольствием ради истинного смысла, тогда счастье – не высшее благо. Но если Нозик прав, то 81% опрошенных американцев, которые предпочли счастье великим достижениям, ошибаются, и исследования показали, что люди в большинстве своем предпочли бы не лезть в эту машину.
Машина опыта Нозика была направлена на опровержение основного утверждения утилитаризма о том, что «счастье желательно и единственно желательно в качестве цели». В 1826 году философ, написавший эти слова, Джон Стюарт Милль, погряз в несчастье. В своей автобиографии Милль описывает то, что мы теперь называем депрессивной ангедонией: «Я был в вялом состоянии нервов, которому иногда подвержены все; я был невосприимчив к удовольствию или приятному возбуждению; одно из тех настроений, когда то, что в другое время доставляет удовольствие, становится безвкусным или безразличным».
Милль не мог получать удовольствия от жизни. Это было бы плохо для большинства людей, но для Милля это указывало на нечто ещё более тревожное. Его с рождения учили, что конечная цель жизни – максимизировать удовольствие человечества и минимизировать его боль. Отец Милля был последователем классического философа-утилитариста Джереми Бентама и воспитал сына в соответствии с его взглядами. Бентам пошел дальше Эпикура, сделав счастье высшим призывом индивидуальной жизни и высшим призывом морали. Для Бентама все моральные, политические и личные вопросы можно решить с помощью одного простого принципа – «наибольшее счастье для наибольшего числа индивидуумов». Но если это был единственный принцип, по которому нужно жить, как мог Милль оправдать свое собственное существование, хотя и лишенное счастья?
В отличие от счастья, эвдемония реализуется через привычки и действия, а не через психические состояния.
Находясь в депрессии, Милль осознал, что утилитарная точка зрения Бентама, возводившая удовольствие к высшему благу, была «свинской философией», подходящей только для свиней. Неудовлетворенность, несчастье и боль являются частью человеческого состояния, и поэтому, согласно Миллю, «лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей». Он продолжал верить, что счастье очень важно, но пришел к выводу, что стремление к счастью редко приводит к нему.
Вместо этого Милль подумал, что вы должны стремиться к другим благам, и счастье может быть удачным побочным продуктом. Но это также говорит о том, что хорошая жизнь может быть несчастной. Милль признавал то, что Аристотель утверждал двумя тысячелетиями ранее: преходящее удовольствие от счастья вторично по сравнению с хорошей жизнью или достижением того, что Аристотель называл эвдемонией.
Эвдемонию трудно перевести в наши современные концепции. Некоторые, например философ Юлия Анна, переводят это слово прямо как «счастье», тогда как другие ученые предпочитают «человеческое процветание». Каким бы ни был перевод, он резко контрастирует с нашим современным представлением о счастье. Взгляд Аристотеля на процветание сложен и сложен, потому что он включает в себя индивидуальное удовлетворение, моральную добродетель, превосходство, удачу и политическую активность. В отличие от бухгалтерского взгляда Эпикура на боль или «свинского» взгляда Бентама на удовольствие, Аристотелевское представление о процветании столь же беспорядочно, как и у описываемых им людей.
Как и наша современная концепция счастья, эвдемония – это высшая цель жизни. Но в отличие от счастья, эвдемония реализуется через привычки и действия, а не через психические состояния. Счастье – это не то, что вы испытываете или обретаете, это то, что вы делаете.
В своей «Никомаховой этике» Аристотель писал: «Как не одна ласточка или прекрасный день создают весну, так и не один день или короткий промежуток времени делают человека блаженным и счастливым». Другими словами, процветать – это задача всей жизни, потому что вы должны ежедневно совершенствоваться в ней своими действиями. Как и утилитаристы, Аристотель утверждал, что счастье и добродетель неразрывно связаны.
Для Аристотеля добродетель – это характеристика, которая занимает равное или среднее положение между крайностями. Например, между крайностями трусости и безрассудства находится храбрость, между крайностями скупости и расточительства – великодушие. Действовать таким образом, чтобы поддерживать баланс между крайностями, – это добродетельный поступок. Но там, где утилитаристы сводили мораль к счастью, Аристотель считал, что добродетель необходима, но недостаточна для эвдемонии. Мы не можем процветать недобродетельно, но добродетель не является коротким путем к эвдемонии. Скорее, добродетельное действие само по себе является частью эвдемонии.
Аристотель утверждал, что вопросы о том, что делает кого-то счастливым и что делает кого-то хорошим, не разделены. Взаимосвязь между этической добротой и хорошей жизнью, утверждает Анна, была определяющим вопросом древней философии. И это все ещё наш вопрос сегодня.
Счастье – это не столько эмоциональное состояние, сколько превосходство отношений, которые мы развиваем с другими людьми.
По Аристотелю, мы процветаем, используя свои уникальные человеческие способности мыслить и рассуждать. Но мышление и рассуждение – это такая же социальная деятельность, как и индивидуальность: «люди не изолированные личности, и отшельники не могут практиковать человеческие качества». Если для процветания нужны другие, значит и для счастья. Счастье – это не столько эмоциональное состояние, сколько превосходство отношений, которые мы развиваем с другими людьми.
Но даже это не может гарантировать процветания. Аристотель признал, что наше счастье – заложник удачи. События, не зависящие от кого-либо – войны, безответная любовь, бедность и глобальные пандемии – часто делают невозможным процветание (а вместе с ним и счастье). Эта идея морального везения не подрывает стремление к эвдемонии, даже когда она мешает ему. Счастье – это не ментальное состояние, которое можно достичь навсегда, это практика, которую мы оттачиваем несовершенно в обстоятельствах, которые лишь частично созданы нами.
Осознание этого не обеспечит хорошей жизни, но развеет иллюзорную надежду на вечное удовлетворение. Непонимание счастья в современном понимании увеличивает вероятность разочарования. Никакая достойная жизни жизнь не должна соответствовать стандартам, установленным эпикурейскими или утилитарными взглядами на счастье, и поэтому их современным приверженцам суждено разочароваться в пороках человеческой жизни. Вместо этого стремитесь вместе с Аристотелем охватить эти недостатки и процветать, несмотря на них.