Основная часть описания философии Данте уже была сделана нами в статье про сочинение «Пир» («Convivio»), где он также впервые озвучил свои политические идеи, получившие свое развитие уже в произведении «Монархия». Мы в общих чертах задели эти идеи ещё там, и на самом деле ничего большего Данте и не говорит. Он увеличивает количество деталей в аргументации, но фабула в общем-то та же. Тем не менее, мы все таки решили выделить обзор «Монархии», чтобы рассмотреть эти идеи под другими углами. И раз уж мы взялись за это, то здесь же вкратце опишем философские элементы «Божественной Комедии», чтобы не выделять для этого ещё одну статью. Хотя и существуют некоторые разногласия относительно даты составления «Монархии» (не ранее 1313 года), очевидно, что, в отличие от «Пира» (1307) и «О народном красноречии» (1305), «Монархия» была полностью завершена и распространена при жизни самого Данте. Она была написана в разгар политических событий, вызванных походом в Италию германского императора Генриха VII Люксембургского, и хотя не получила широкого распространения до конца 1320-х годов, в конечном итоге её таки стали использовать в пропагандистских целях, в поддержку притязаний Людовика IV на титул императора Священной Римской империи. О некотором достоинстве этой книги говорит то, что она была осуждена католической церковью в 1329 году, а в 1564 году занесена в Индекс запрещенных книг.

Задачи этой книги Данте озвучивает в самом начале, задав себе три вопроса: «Прежде всего надлежит рассмотреть, что называется светской монархией и в чем ее сущность и целеустремление. Светская монархия, называемая обычно империей, есть единственная власть, стоящая над всеми властями во времени и превыше того, что измеряется временем. По поводу нее возникают — в виде вопросов — три главных сомнения. Во-первых, выдвигается сомнение, необходима ли она для благосостояния мира. Во-вторых, по праву ли стяжал себе исполнение должности монархии народ римский. И в-третьих, зависит ли авторитет монархии непосредственно от Бога или же он зависит от служителя Бога или его наместника». Рассматривая философию Данте в «Пире», мы почти не касались самой большой глупости любого аристотелика, а именно целевых причин. Они мелькали там, но не имели серьезного значения для содержания книги. Совсем другое дело «Монархия». Здесь целевые причины занимают чуть ни не центральное место в аргументации. Задав самом себе один из первых крупных вопросов, он уже по сути дал большую часть ответа на все возможные вопросы, которые будут раскрываться в этой книге:

Теперь нужно рассмотреть, что же есть цель всей человеческой гражданственности, и, когда это будет выяснено, будет выполнено больше половины всей работы, по слову Философа в «Никомаховой этике». А для уяснения того, о чем ставится вопрос, следует заметить: подобно тому как существует цель, ради которой природа производит палец, и другая, ради которой она производит всю ладонь, и еще третья, отличная от обеих, ради которой она производит руку, и отличная от всех них, ради которой производит человека,— подобно этому одна цель, ради которой предвечный Бог своим искусством (каковым является природа) приводит к бытию единичного человека, другая — ради которой он упорядочивает семейную жизнь, третья — ради которой он упорядочивает поселение, еще иная — город, и еще иная — королевство, и, наконец, существует последняя цель, ради которой он упорядочивает весь вообще человеческий род. И вот об этом как о руководящем принципе исследования и ставится здесь вопрос. Для уяснения этого надлежит знать, во-первых, что Бог и природа ничего не делают напрасно, но все, что получает бытие, предназначено к какому-нибудь действию. Ведь в намерении Творящего, как творящего, последней целью является не сама сотворенная сущность, а свойственное этой сущности действие. Вот почему не действие, свойственное сущности, существует ради этой сущности, а эта последняя ради него. Существует, следовательно, некое действие, свойственное человечеству в целом, в соответствии с которым упорядочивается великое множество людей во всей своей совокупности, и этого действия не может совершить ни отдельный человек, ни семья, ни селение, ни город, ни то или иное королевство. А что это за действие, станет очевидно, если будет выяснена отличительная черта, специфическая потенциальная сила, свойственная всему человечеству в целом.

Данте почти прямо заявляет, что собрался писать политическую метафизику, искать сущность человеческого общества и конечную цель его существования, как некий непреложный идеал, восходящий к мудрости самого Аристотеля. Одной из главный целей политической деятельности людей является мирная жизнь: «всеобщий мир есть наилучшее из того, что создано для нашего блаженства». Но мир невозможен до тех пор, пока существуют разные интересы различных групп людей, и их предводителей. Сам факт многообразия центров власти порождает конфликты. Отсюда и вывод, что полноценный мир возможен только при всемирном государстве, со всего лишь одним центром власти. При этом аргументирует Данте при помощи простой логики целого и частей, где само собой части не могут существовать без целого. Вообще здесь встречаются строго формализованные рассуждения вида: «все B суть A; только C есть A; следовательно, только C есть B» – как в одном из вспомогательных силлогизмов книги I. Данте даже использует термин «prosyllogismus» (вторичный силлогизм для доказательства посылки основного) и вводит переменные (B, A, C) подобно тому, как это делал Аристотель. Такой математически строгий подход был редкостью среди поэтов и свидетельствует об обширной эрудиции Данте в области логики. 

Ещё одно резко консервативное свойство его логики — это сравнение двух миров, земного и небесного, где человек оказывается подобием Бога, согласно тексту самой Библии. Но если это так, то Данте предлагает проводить аналогию земного и божественного дальше. И в итоге приходит к мысли, что если в небесном мире всё подчиняется воле Бога, как полноправного владыки, то и в земном мире все должно подчиняться аналогу Бога — т.е. Императору. Земля как бы является зеркалом небесного порядка, а если Бог в христианстве выступает как абсолютная власть, то выводы становятся тут очевидными. В качестве примера чисто-философского мировоззрения Данте можно отметить его представления о свободе, довольно типичные, но тем не менее, это все же приоткрывает его философские позиции, а вместе с ними и один из самых интересных вывертов Данте для оправдания монархии, где он превращает Императора в слуга народа:

Человеческий род оказывается в наилучшем состоянии, когда он совершенно свободен. Это станет очевидным, если уяснить начало свободы. Для этого следует знать, что первое начало нашей свободы есть свобода решения, которая у многих на устах, но у немногих в голове. Ведь доходят до того, что называют свободой воли свободное суждение о воле. Говорят они правильно, но до смысла слов им далеко; это похоже на то, как наши логики всякий день поступают с некоторыми предложениями, включаемыми в качестве примеров в логические занятия, вроде, скажем: треугольник имеет три угла, равных двум прямым. Я утверждаю со своей стороны, что суждение служит посредником между представлением и вожделением; ведь сначала вещь представляют себе, а затем, когда она представлена, ее оценивают с помощью суждения как хорошую или дурную, и, наконец, судящий либо добивается, либо избегает ее. Таким образом, если суждение всецело направляет желание и отнюдь не предваряется им, оно свободно; но, если суждение движимо желанием, каким-то образом предваряющим его, оно уже не может быть свободным, ибо приводится в движение не самим собою, а повинуясь пленившему. Оттого-то животные и не могут иметь свободного суждения, ибо их суждения всегда предваряются желанием.
<…>
Для понимания этого нужно знать, что свободен тот, кто существует ради себя самого, а не ради другого, с чем согласен и Философ в книгах «Метафизики». Ведь существующее ради другого обязательство определяется тем, ради чего оно существует; так, путь определяется с необходимостью его концом. Человеческий род под властью единого монарха существует ради себя, а не ради другого; ведь только тогда выправляются извращенные государственные системы, то есть демократии, олигархии и тирании, порабощающие род человеческий, как явствует при последовательном разборе их всех, и только тогда занимаются должным государственным устроением короли, аристократы, именуемые оптиматами, и ревнители свободы народа. Ведь так как монарх наиболее расположен к людям в соответствии со сказанным ранее, он хочет, чтобы все люди стали хорошими, что невозможно при извращенном государственном строе. Оттого-то Философ и говорит в своей «Политике»: «В извращенном государственном строе хороший человек есть плохой гражданин, а в правильном строе понятия хорошего человека и хорошего гражданина совпадают». И такого рода правильные государственные устройства имеют целью свободу, то есть имеют целью, чтобы люди существовали ради самих себя. Ведь не граждане существуют ради консулов и не народ ради царя, а, наоборот, консулы ради граждан и царь ради народа. Ведь так же, как государственный строй не устанавливается ради законов, а законы устанавливаются ради государственного строя, так и живущие сообразно законам не столько сообразуются с законодателем, сколько этот последний сообразуется с ними, как полагает и Философ в книгах, которые он оставил о трактуемой здесь материи. Отсюда явствует также, что хотя консул или король, если говорить о них, имея в виду движение к цели, являются господами над прочими, то с точки зрения самой цели они являются слугами, в особенности же монарх, которого, без сомнения, надлежит считать слугою всех.

Хотя он цитирует предложение из «Политики» Аристотеля о том, что в каждой системе должен быть один руководитель, – но стоит отметить, что у Аристотеля эта мысль относилась лишь к домохозяйству и не обосновывала мировую империю. Основой этого аргумента в пользу империи, очевидно, является первое предложение Пролога к комментарию Фомы Аквинского к Метафизике, где он заявляет, что когда несколько вещей упорядочены для одной цели, одна из них должна управлять, «как учит Философ в своей Политике» [Фома, Exp. Metaph., Proemium; Аристотель, Политика 1.5, 1254a–55a]. Для Фомы это всего лишь аналогия, способ ввести тему порядка в ее применении к душе и ее стремлению к счастью. Отрывок из Политики, который он цитирует, касается только рудиментов иерархии; идея «упорядочения вещей для одной цели» присутствует только косвенно, и Аристотель не пытается развить ее метафизические импликации. Однако Данте, по-видимому, явно связывает с Аристотелем или со ссылкой Фомы на Аристотеля идею политической организации, ведущей к „блаженству“ всего человечества. Можно задаться вопросом, не является ли ошибочное впечатление Данте от отрывка Аристотеля, который он цитирует напрямую, без ссылок на Фому, как в «Пире», так и в «Монархии», признаком его острой потребности привлечь Философа к поддержке своего взгляда на мировую империю.

Парадокс, по которому истинная свобода возможна только благодаря максимальной централизации власти в одних руках (Сталин бы тут заплакал от умиления, со своим легендарным примером из диалектики отмирания государства через её максимальное усиление), как раз и становится возможным из-за данного определения самой свободы, которая оказывается свободой выбора между добродетелью и пороком. Но если под чутким руководством партии мы всегда будем делать хороший выбор и осознавать его как хороший, то это будет воплощением полноценной свободы! 

Данте даже считает, что чем более монарх просвещен, тем больше будет просвещен и подражающий ему народ, что является очередной версией темы Просвещенного монарха. А одной из аргументаций того, почему он должен быть обязательно один, оказывается аргументация теологов о монотеизме Бога. Здесь применяется и бритва Оккама, убирая излишние сущности и т.д. Если что-то может сделать один человек, а не три, то лучше всегда выбирать самую простую, короткую и экономную дорогу. Данте приведет ещё немало различных логических трюков для обоснования абсолютизма, но описывать каждый будет излишним. Второй вопрос, о правомерности именно римской линии наследования Империи, Данте решает точно также, как и в «Пире»: во-первых, ссылается на слова Вергилия, который якобы словно пророк передал слова самого Бога, заявив что для римского господства нет никаких препятствий, а значит все что делали римляне — они делали с божественной санкции; во-вторых упоминает Энея и всех его предков, чтобы показать божественное происхождение римлян по крови, а в-третьих показывает как сам Бог в каждый переломный момент истории Рима вмешивался, чтобы спасти свой богоизбранный народ. Это все уже говорилось, хотя и немного короче, в «Пире». Попутно он даже заявляет: «римский народ, покоряя мир, имеет в виду благо народное» или, не менее смешное: «Римский народ был предопределен к господству от природы». Даже рождение Христа совпало с эпохой всеобщего мира при императоре Августе, что, по Данте, указывает на божественное одобрение единой империи. Единственная проблема тут только в том, что римляне исчезли вместе со старой Империей, и Данте приходится обосновывать почему немецкие императоры по праву являются преемниками тех самых древних, но это остается как нечто не требующее особых доказательств. 

В третьей, последней и самой важной части трактата, Данте настаивает на разделении церкви и государства и независимость светской власти от Папы Римского. Император получает свою власть непосредственно от Бога, минуя какого-либо «министра Бога» на земле (то есть папу). Хотя император и папа – это два высших руководителя (“два светила”), каждая власть суверенна в своей сфере (земной и духовной). Император предназначен для земного благополучия людей, папа – для их духовного спасения, и ни одна из этих властей не подчинена другой, ведь обе установлены Богом. Данте решительно отвергает доводы в пользу верховенства папства, тщательно разбирая и опровергая традиционные ссылки на Библию, которыми церковники пытались обосновать право пап низлагать императоров. Он осуждает так называемый дар Константина (ср. сочинение против этого дара Лоренцо Валлы), то есть власть папы римского над значительной частью Центральной Италии, будто бы дарованную ему первым христианским императором. Константин, по воззрению Данте, не имел права дробить свои владения, а римский первосвященник не должен был принимать земные богатства, если они не предназначались для помощи нищим и убогим. Данте утверждал, что светская власть не должна быть подчинена духовной. 

Итак, две цели поставило перед человеком неисповедимое провидение, а именно: счастье в здешней жизни, заключающееся в проявлении собственной добродетели и знаменуемое раем земным, и блаженство вечной жизни, заключающееся в созерцании Божественного лика, до которого собственная его добродетель подняться может не иначе как при содействии Божественного света, и об этом блаженстве позволяет нам судить понятие небесного рая. До этих двух блаженств, как до двух разных заключений, нужно доходить при помощи различных средств. Ибо до первого мы доходим путем философских наставлений, следуя им и действуя сообразно добродетелям моральным и интеллектуальным. До второго же — путем наставлений духовных, превосходящих разум человеческий, следуя им и действуя сообразно добродетелям теологическим — вере, надежде и любви. Хотя из этих наставлений одни открыты нам благодаря человеческому разуму, в полноте явленному нам в лице философов, а другие — благодаря Духу Святому…

---

Эти три идеи – всемирный монарх ради всеобщего мира, особая миссия Рима и разделение сфер влияния церкви и государства – составляют идейное ядро «Монархии». Важно отметить, что Данте называет такую идеальную империю «всемирной просвещённой монархией», созданной не для угнетения, а «на службе у людей». Его цель – предложить теоретическое обоснование политического устройства, которое преодолеет раздоры его эпохи и принесёт справедливость. Все изложенные идеи позволяют рассматривать трактат Данте «Монархия» как образец утопической политической мысли Средневековья. Сам Данте, конечно, писал его всерьёз, веря в реализацию всеобщей империи при жизни (он возлагал надежды на императора Генриха VII Люксембургского). Однако уже современники и позднейшие читатели увидели в «Монархии» скорее мечту идеалиста, оторванного от политических реалий. Действительно, к началу XIV века претензии на всемирную монархию выглядели анахронизмом – Священная Римская империя утрачивала влияние, национальные государства крепли, а папство успешно боролось за гегемонию. Данте не даёт подробностей практического устройства такой империи (кроме разве что указания, что местные короли и города сохранят свои законы под верховенством монарха). Его интересует прежде всего морально-философская идея порядка, а не её политтехнология. Поэтому трактат и воспринимается как философская мечта, благородное пожелание всех времён – установить справедливый мирный порядок ради счастья людей. Характер утопичности проявляется и в содержании. Данте рисует идеальное общество, где главенствует принцип разума и справедливости, гарантированные благородным монархом. «Монархия» Данте – утопия этическая, она обладает и гносеологическими функциями: монархия необходима для того, чтобы человек мог познать действительность и преобразовать её по предначертанному Богом и Природой пути. Её пафос направлен не в будущее, а в идеализированное прошлое: Данте смотрит на Римскую империю Золотого века как на образец совершенного государства, который нужно возродить. В этом смысле «Монархия» – политическая утопия, обращённая к античной и христианской традиции. Как и другие утопии, она предлагает универсальный рецепт от общественных бед: вместо реформ и компромиссов – установление одного правильного порядка, который сразу решит проблему войн, несправедливости и хаоса. Конечно, такой подход упрощает сложность жизни, опираясь на веру в идеального правителя и идеально разумное человечество. Но именно этим утопии и ценны, они раскрывают стремления эпохи.

Божественная комедия

Немногие тексты вызывали столь глубокий и непреходящий интерес, как «Божественная комедия» за столетия её существования. Во многом это обилие внимания обусловлено тем, что «Божественная комедия», по-видимому, вбирает в себя, как это часто называют, «энциклопедический» стиль, всю мощь классической поэзии и средневекового знания (включая, помимо прочего, размышления об этике, политической теории, метафизике, теологии, библейской экзегезе, истории литературы, риторике и эстетике) и обращается к своим современным и будущим читателям с извечным требованием сделать её энциклопедические интересы значимыми в своей жизни. Фактически, все темы, упомянутые при обсуждении «Монархии» и «Пира», представляют собой значимые темы также и в главном произведении Данте. Но прежде всего, следует отвергнуть мысль, будто Данте противопоставляет поэзию и философию, жертвуя последней ради мистического откровения. Правда, даже Аристотель, «учитель знающих», обречён в поэме на пребывание в Лимбе, однако, даже если философское совершенство само по себе недостаточно для спасения, то согласно Данте, это ещё не означает, что спасение возможно без философии. Другими словами, вопрос о том, что означает философия в мире, описанном «Божественной комедией», вероятно, не должен основываться на поверхностном отождествлении ее исключительно с судьбами, которые она воображает даже для тех, кого слишком легко принять за ее символы. Действительно, уже в «Пире» Данте представляет сложное понимание смысла и сферы философии. В книгах 2 и 3 философию изображают как женщину, дарующую людям способность к созерцательному единению с Богом через преданность ей. В связи с этим стоит вспомнить упомянутый выше отрывок, в котором Данте утверждает, что

…надо помнить, что лицезрение этой благородной дамы было даровано нам щедро не только затем, чтобы мы могли любоваться ее обращенным к нам ликом, но для того, чтобы мы возжелали приобщиться к тем благам, которые она от нас скрывает. Благодаря Философии многое из того, что без нее казалось бы чудом, воспринимается разумом и, став разумным, перестает быть чудесным. Благодаря ей веришь, что любое чудо может иметь объяснение, а следовательно, и существовать в более высоком разуме. Отсюда и возникает наша уверенность, из которой проистекает надежда, как жажда предвиденного; а от этой надежды рождается действенная любовь к ближнему. Через эти три добродетели поднимаешься к философствованию, в те небесные Афины, где стоиков, перипатетиков и эпикурейцев, озаряемых светом вечной истины, объединяет единая жажда.

В этом свете стоит также отметить, что Данте обращается к авторитету Аристотеля в «Пире» лишь после того, как «воздержался» от преследования своего желания donna gentile, воплощающей философию. Примечательно также, что Данте апеллирует к авторитету Аристотеля не по поводу духовных и метафизических вопросов, которые были предметом обсуждения в «Пире» (II, III), а по поводу определения благородства и роли философии в этических и политических вопросах — вопросов, имеющих отношение лишь к вопросу о стремлении к временным, а не духовным благам. Описывая политическую утопию «Монархии», как эдакий рай на земле, он показывал положительные стороны свободы, как возможности следовать добродетели. Описывая ад, Данте показывает обратную сторону свободы: души грешников сами сделали выбор против Бога, и их наказание – логическое следствие этого. Здесь поэт открыто полемизирует с эпикурейцами, которые утверждали, будто душа смертна и высшее благо – телесное удовольствие. Данте помещает последователей Эпикура в шестой круг ада (город Дит) как еретиков, «отрицавших бессмертие души». Как поясняет комментарий, эпикурейский тезис, что «дух умирает вместе с телом, а счастье есть наслаждение земной жизнью», для Данте абсолютно неприемлем. Таким образом, Данте ведёт философский спор с Эпикуром на уровне поэмы, подтверждая бессмертие души и высшую ценность духовного блаженства над временным наслаждением. Ирония в том, что в «Пире» Данте мечтал примирить философские школы «в небесных Афинах», но в аду «Комедии» для упорствующих эпикурейцев пощады нет. Равно как в «Монархии» Данте рисовал политический идеал до ужаса напоминавший реальное правление императора Фридриха Гогенштауфена, но в «Комедии» этот монарх будет гореть рядом с эпикурейцами. Другой пример – судьба Брунетто Латини, наставника Данте, помещённого в ад за содомию. Данте горько беседует с ним, благодаря за науку. Но печальная участь Латини – тоже намёк: его «сокровище» (книга «Tesoretto») не спасло его душу. Тут личная драма: мудрый учитель оказался грешником. Данте учит, что даже самый культурный и образованный человек, нарушив моральный закон, пожнёт горе. Философом нужно быть не на словах, а на деле, и быть им во всех проявлениях жизни.

Данте создаёт в «Комедии» сложную моральную иерархию грехов и добродетелей, следуя в значительной мере схоластическим (томистским) представлениям. Томистско-аристотелевская линия особенно заметна в структуре ада и чистилища. Он опирается на Summa Theologiae Фомы Аквинского и труды его учителя Альберта Великого, которые суммировали средневековые воззрения о мироздании и добродетелях. Например, классификация грехов у Данте явно восходит к аристотелевскому делению пороков на три вида: невоздержанность, зверство (насилие) и обман, а вовсе не по привычным «семи смертным грехам». Хотя концепция семи грехов присутствует при ранжировании этажей в чистилище. Добродетели же у Данте распределены между земным и небесным царствами. Вслед за средневековой традицией он различает четыре «естественные», или кардинальные, добродетели – благоразумие, справедливость, мужество, умеренность – и три «богословские» – веру, надежду, любовь. Но это все детали. В сущности произведение пронизано именно христианской религиозной моралью сильнее, чем любое другое в наследии Данте. Конечно, это ещё не богословский трактат, и тот факт, что Вергилий избран проводником, а некоторые античные философы и политики не оказались в аду, показывает что Данте не слепо набожный христианин. Но морализаторский пафос всё же здесь типично христианский, к чему обязывает уже как минимум фабула произведения. Исследователи также часто отмечают явное влияние Неоплатонизма на Данте во всех его работах, но особенно явное в «Божественной комедии», и в первую очередь через т.н. метафизику света. Свет у Данте – универсальный символ Божественного присутствия, истины, любви и знания. Здесь находят представление о иерархии бытия как нисходящей эманации Божественного Света и обратном восхождении души через ступени просветления. В аду господствуют тьма и материя, чем ниже спуск, тем больше доля стихии земли, холода, тяжести – тем меньше присутствия света. В лимбе (первом круге ада) ещё брезжит бледное сияние человеческих добродетелей без благодати – ведь там пребывают добродетельные язычники, не познавшие истинного Бога. Но дальше во мрак еретиков, насильников, обманщиков свет уже не проникает. Наконец, в центре, где трёхликий Люцифер тщетно машет крыльями, рождая ледяной ветер, царит вечная ночь. В чистилище свет начинает возвращаться: вершину горы озаряет земной рай с вечным полднем, символом состояния души до грехопадения – без тени зла. Перед входом в рай Данте проходит через стену огня – очищающего света, который обжигает, но не уничтожает. Когда Беатриче впервые появляется, Данте видит ослепительное облако, слышит ангельский гимн – предвосхищение небесной славы. В раю уже всё соткано из света. Данте не только поэтически, но и научно осмысляет природу небесного света. Он обсуждает с блаженными и оптические парадоксы: почему человеческий взор не слепнет от славы рая, как возможны отражения света и тени в атмосфере небес, и т.д. Этим Данте будто бы пытается показать, что наука, поэзия и религия не взаимоисключают друг друга. Про аллегорические толкования самых глубоких смыслов, включая то, что может означать образ Беатриче, мы говорить не будем, ибо это слишком высокодуховные материи для материалиста-эпикурейца.

---

Существуют и некоторые осложнения в том, как трактовать доктринальные утверждения различных ораторов в «Божественной комедии». Например, в «Чистилище» Марко Ломбардский появляется на террасе гнева, и в обращении к паломнику Данте затрагивает множество философских тем, включая опровержение астрального детерминизма (влияния звезд на судьбу человека). Но кульминационные строки его речи представляют собой краткое изложение политической философии, изложенной в «Пире» и «Монархии». В частности, Марко предлагает следующую диагностику причины гражданских раздоров в Италии времен Данте:

Рим, создавший прекрасный мир,
имел два солнца, которые делали видимыми
два пути – мирской и Божий.
Одно солнце погасило другое,
и меч соединился с пастушьим посохом,
и нехорошо, когда эти два существа силой соединяются,
ибо, соединившись, они не боятся друг друга.

Соответственно, читая в свете «Пира» и «Монархии», когда Марко утверждает, что для того, чтобы отвратить человеческие желания от низменных удовольствий и дать человеку возможность обрести подлинное счастье, необходимы либо руководитель, либо поводья, мы можем понять, что Данте поддерживает точку зрения, согласно которой наилучшим вариантом развития справедливости является объединение политической власти императора, законы которого действуют как «узды» для человеческих желаний, с авторитетом внутреннего «руководства», которое философия предоставляет в своих работах по вопросам этики. Тем не менее, как бы прямолинейно ни звучала речь Марко в этом месте, внимательный читатель будет иметь в виду, что говорящий, возможно, испытывает покаяние, и хотя верно, что речь Марко повторяет ключевые аргументы «Пира» и «Монархии», драматический контекст речи вносит некоторые сомнения относительно того, следует ли нам понимать эту речь как безоговорочное одобрение этих позиций. А уже упомянутое выше влияние неоплатонизма вызывает вопрос, до какой степени Данте может считаться последователем Аристотеля, Фомы и Аверроэса, которых раньше он обильно цитировал, почти не допуская исключений. Значит ли все это, что при написании «Комедии» Данте ещё колебался, и только потом склонился в сторону аристотелизма, секулярной власти Империи и т.д.? 

И все же, мы склонны считать, что «Комедия» никак не противоречит идеям «Пира» и «Монархии», она задаёт те же координаты: схоластическую телеологию, аристотелевско-томистскую этику и провиденциализм. Поэма универсализирует ту же мораль: богословские добродетели, примат разума над чувствами. Если её в этот раз и заносит сильнее на сторону платонизма и религии, то возможно это объясняется специальной тематикой книги. Или же, как объяснял сам Данте в «Пире», тем что старческому возрасту не подобает нигилизм. Быть может он попытался раскрыть логику двух диаметральных царств в двух различных произведениях, и поэтому в «Монархии» упор шел на земные блага, а в «Комедии» на духовные, а сам Данте считает и так и так, в зависимости от ключевого акцента. Точного ответа здесь дать невозможно.