Будучи наслышан о том, что Бартоломео Платина (1421-1481) связан со школой эпикурейца Лоренцо Валлы, и что в его окружении друг друга вполне называли эпикурейцами, решил таки открыть кулинарную книгу Платины — «De honesta voluptate et valetudine» (ок. 1471), написанную на латыни, чтобы найти какие-то свидетельства об этом (книга про историю Пап вряд-ли была подходящим выбором, но на сайте уже есть краткий обзор и на нее). И даже при том, что текстовый слой был загажен разными лишними символами, я вполне убедился, что его более-менее неплохо переводит ChatGPT. Я правда таки откопал английский перевод, и он на мой взгляд даже чем-то портит перевод от ИИ, хотя и очень похож. Попробую слепить из двух переводов один, выбирая лучшие выражения из обоих версий. Сама эта книга, кстати, называется первой массово растиражированной кулинарной книгой, переведенной на множество европейских языков в последующее столетие (немецкий, французский, итальянский и английский, как минимум). Написанная Платиной между 1465 и 1466 годами, она была посвящена кардиналу Варфоломею из Ровереллы: рукописный экземпляр был предложен этому покровителю около 1468 года. Впервые эта книга появилась между 1470 и 1475 годами в Риме и в 1475 году в Венеции. В основном она была перепечаткой рецептов Мартино да Комо из его кулинарной книги «Libro de Arte Coquinaria» (около  1465 года), но это не был плагиат, потому что Платина и Мартино были друзьями, да и сам Платина открыто признается, откуда взял свои рецепты. 

Какого повара, бессмертные боги, вы сравните с моим Мартино из Комо, чьему творчеству я во многом обязан всем этим?

Он собрал сведения об истории и диетических свойствах продуктов питания частично из «Естественной истории» Плиния и других древних сочинений, а меньшую часть добавил из собственных наблюдений. В отличие от предыдущих работ, Платина уделил пристальное внимание процессу приготовления, подчёркивая удовольствие от еды через приобретение и приготовление ингредиентов; он включил в свою книгу и время приготовления, основанное на часовой системе, и наблюдения для определения последовательности приготовления (цвет, консистенция и т. д.), и рассмотрел особенности используемых ингредиентов. Книги организованы таким образом, чтобы подсказать порядок подачи представленных рецептов на ужин. Он сочетает свои технические инструкции с анекдотами, заметками о пищевых привычках и советами, связанными с представленными рецептами. В первых главах особое внимание уделяется стихиям, временам года и телесному гумору, что позволяет рассуждать о том, как включенные им рецепты, как ожидается, повлияют на организм. Платина представил приготовление пищи как эстетический опыт и способ не только обеспечить пропитание, но и доставить удовольствие потребителю. Однако в своих работах Платина подчёркивает, что удовольствие от еды отличается от обжорства и связано с воздержанием и стремлением к укреплению здоровья. Среди действующих лиц книги фигурируют имена (или, скорее, псевдонимы) гостей, большинство из которых были членами «академии», возглавляемой Помпонием Летом. 

Фрагмент из Платины про Эпикура

Возразят, и даже весьма сильно, достопочтеннейший прелат Б. Роверелла, те, кто, увидев, что вы приняли этот труд, сочтут его отнюдь не достойным того, чтобы быть посвященным вашему имени, поскольку он носит заглавие «О наслаждении и здоровье». Но поскольку сила и острота вашего интеллекта, последовательность вашего нрава и честнейшей жизни, и ваше величие в преподавании и учении воистину очевидны мне и всем ученым мужам, я предпочел сделать одного лишь вас покровителем, или судьей моих трудов, если в них есть что-то незрелое. Злопыхатели, я это прекрасно знаю, будут яростно нападать, говоря, что не следовало писать о наслаждении для человека наилучшего и самого воздержанного. Пусть же ответят мне, прошу, эти стоики, которые с надменно поднятыми бровями судят не о вещах, а лишь о именах и звучании слов: что дурного заключает в себе обдуманное наслаждение? Ведь это слово, как и «здоровье», обозначает не крайность, а средину [тут имеется ввиду почти наверняка концепция «добра», «зла» и чего-то «нейтрального»]. Я говорю не о том «наслаждении», которое распущенные и похотливые ищут в роскоши, в излишестве яств и возбуждении чувственных утех. Да не подумают, будто Платина пишет к святейшему мужу о подобной сладострастной радости! Я говорю о наслаждении, которое рождается из умеренности, из упорядоченного питания, и из тех вещей, к которым сама человеческая природа естественно стремится. Не встречал я ещё ни одного столь похотливого и невоздержанного человека, кто не испытал бы некоторого наслаждения, если бы когда-нибудь уклонился от вещей, вожделенных сверх всякой меры.

Как я это вижу, авторитет Цицерона господствует среди этих людей. Подобно тому, как Аристотель пользовался трудами Платона, Пифагора, Зенона, Демокрита, Хрисиппа, Парменида и Гераклита, так и Цицерон использует Эпикура. И, хотя спорить с умершим Эпикуром было ему безопаснее, чем с живыми, — для меня куда весомее авторитет Сенеки, Лукреция и Диогена Лаэртского, которые превозносят Эпикура как святейшего и наилучшего из мужей. Говорить же, будто мудрецу неприлично освобождаться от скорби, — это нелепо, ведь устранение страдания и тревоги рождает устойчивое наслаждение. Что же дурного, или, напротив, что может быть лучшего, чем наслаждение, возникающее из добродетельного действия? Оно ведет к счастью, подобно тому, как умение врача приводит больного человека к здоровью. Более того, есть ли такой глупец, чтобы, как хотят эти мрачные люди, быть чуждым жизни чувств, избегая всякой радости тела и души? Ведь из гармонии тела и разума рождается одна и та же добродетель и счастье. Это слово [удовольствие] не порицается ни Платоном, ни Аристотелем, которые говорили ясно и полно о его аспектах. Расточительство и вожделение Метродора и Иеронима стали причиной того, что школа и доктрина того лучшего мужа, Эпикура, была предана пороку; порицания заслуживает поэтому не то, что сказал этот добрый человек, а то, что добавили его развращенные последователи.

Пусть же прекратят, наконец, эти оценщики вещей, словно на весах взвешивающие то, что ежедневно делает каждый человек, порицать меня за то, что я написал о здоровье или о разумном образе жизни, который греки называют «диетой», добавив некоторые предписания для лечения болезней посредством природы вещей и кушаний. Ведь это занятие не только не чуждо гражданину, но и одобрено самыми знаменитыми философами. Как некогда герой, спасший сограждан в бою, так и тот, кто в мирное время сохраняет многих граждан правильным образом жизни, заслуживает не меньшей гражданской похвалы. Они упрекают меня в том, что я пишу о кушаньях, как будто я — обжора и чревоугодник, будто я предлагаю орудия похоти и некие шпоры для невоздержанных и порочных. О, если бы они сами по природе или по обычаю, как Платина, придерживались умеренности и бережливости! Тогда мы не видели бы сегодня в городе стольких трактирщиков, лакеев, шутов, прожигателей жизни, стольких раболепных угодников страстей, ревностных искателей чревоугодия и алчности.

Я же написал о яствах, следуя примеру Катона — наилучшего мужа, Варрона — учёнейшего из всех, Колумеллы, Цельса, а также Апиция — не для того, чтобы побуждать читателей к роскоши (напротив, в самом изложении я всегда предостерегал от порока), но чтобы принести пользу гражданину, ищущему здоровья, умеренности и изящества в еде, а не излишества; и чтобы показать потомкам, что и наше время имеет умы, которые, если и не равны древним, то, по крайней мере, дерзнули их подражать в любом роде красноречия. Посему, ученейший прелат, не презрите эти мои «деревенские упражнения», которые я написал этим летом в тускуланском уединении [Марино], пребывая у славного и достопочтеннейшего отца Франческо Гонзага. Не презрите их, если в них больше хорошего, чем плохого, или если они не поощряют людей к пороку, что было бы достойно презрения, но поощряют их к здоровью и умеренности, с вашим ободрением их дозволенным использованием вашего имени.

Был ли Платина эпикурейцем?

Однако, несмотря на такие заявления, Платину почти невозможно назвать эпикурейцем. Если открыть другие его сочинения, такие как «Dialogus contra amores» («Диалог против любви»), «De falso et vero bono» («О мнимом и истинном благе»), то в них мы увидим прямую критику гедонизма и эпикурейской философии. В первом из сочинений в жесткой форме, во втором уже в смягченной, где Эпикур представлен в стоической версии, подобному тому, как мы видели это выше, в цитате из кулинарного трактата, но немного сдержаннее. В диалоге о любви Платина выступает как стоик и христианин, а его оппонент как вполне здравомыслящий эпикуреец, и весь диалог Платина в агрессивной форме оспаривает своего оппонента, развивая аргументы в духе Платона, о том что есть разные виды любви, и чисто плотская любовь, секс — это худший вид, оправданный лишь тем, что без него невозможно продолжение рода. Поэтому увы, Платина не был эпикурейцем, но всё же нужно признать, что его отношение к самому Эпикуру несколько лучше, чем в среднем по Италии. Более подробно про эти два трактата Платины см. «Римская Академия (Лето, Платина, Каллимах) и эпикурейская философия эпохи Возрождения».