Александрия оказалась крайне подходящим местом для развития наук и искусств. Но некоторые вещи стоит акцентировать дополнительно. В 280-250-х годах, во времена правления Птолемея Филадельфа — почти всё греческое побережье от Босфора до Кипра попало под власть Египта (и оставалось под ней примерно до 190-х годов). Как раз в годы его правления создается и расширяется Александрийская школа, а на вышеназванных подвластных ему территориях (конкретнее около острова Родос) как раз и находились все ведущие медицинские школы предыдущего периода развития этой науки. И не только медицинские; большинство ученых самых разных направлений, работавших в Александрии, по происхождению были как раз малоазийцами из регионов, попавших под прямой контроль Египта. Так что сугубо политический фактор (успешное правление царя Птолемея) можно считать крайне значимым для развития медицины в частности.
Первая часть, про основание древней медицины.
Цари из династии Птолемеев не просто разрешили врачам вскрывать трупы, как мы уже говорили раньше, но, чтобы снять с анатомов позорное имя палачей и преступников, дававшееся им чернью, даже сами цари занимались вскрытиями. В Александрии также был построен Музей (Мусейон), в котором, помимо всего прочего, были собраны образцы всех царств природы. Здесь не только проживали известные учёные, получавшие содержание от государства, но также происходили диспуты, на которых обсуждались учёные вопросы. Всё это должно было служить повышению престижа египетских царей и невероятно сильно стимулировало развитие античной науки.
Но перейдем ближе к делу. Выше мы уже говорили о том, что александрийская школа породила множество направлений в медицине. Практически сразу же по возникновению, она распалась на два крупных направления (догматическое и эмпирическое), а позже к ним прибавилось ещё два (методическое и пневматическое). Так что рассматривая далее античную медицину, мы разберем каждую школу по порядку, а в этой статье рассмотрим первые две.
Догматическая школа
Мы уже упоминали раньше «догматическую школу», к ней принадлежали знаменитые врачи Праксагор (учитель Герофила) и его собственный учитель Диокл. Даже само название школы уже объясняет её суть. Последователи этого направления считали себя «ортодоксальными гиппократовцами», верными последователями принципов Гиппократа.
Если вернуться ещё немного назад в прошлое, то стоит сказать, что основателем школы считался ещё врач Фессал, сын самого Гиппократа. Некоторое время Фессал провел при дворе Архелая I Македонского (правил в 413-399 годах до н.э.). Несколько раз он даже получил высокую оценку от Галена, который называет его самым выдающимся из сыновей Гиппократа, и говорит, что он «не изменил ни одной из доктрин своего отца». Несомненно, что когда Фессал выполнял трудную задачу по подготовке к посмертной публикации сочинений Гиппократа, он сделал некоторые собственные дополнения. Некоторые из древних писателей также предполагали, что он был автором нескольких работ, составляющих часть т.н. «корпуса Гиппократа». Отметился в основании «догматической» школы также и зять Гиппократа Полибус, который также, согласно Галену, безоговорочно следовал мнениям и практикам Гиппократа. Полибус неоднократно упоминается Галеном, главным образом в связи с различными работами в «корпусе Гиппократа», которые ему приписывались. Его также упоминают Цельс, Целий Аврелиан и Плиний. Так что влияние ранних «догматиков» на медицину греков несомненно велико. Известным учеником «догматика» Праксагора был врач Флистоик, уже современник Александрийской школы. Похоже, он написал работу по анатомии и несколько раз упоминается у Галена, который называет его одним из самых выдающихся врачей своего времени. Уже в этом контексте стоило бы говорить о Праксагоре и Диокле, и о том, как на это весьма солидное направление мысли могла повлиять философия Аристотеля. В общем, мы можем смело считать, что догматическая школа по праву может считаться первой среди школ нового периода развития медицины.
«Догматическая школа», вслед за Гиппократом считала, что необходимо знать «скрытые причины» болезней, а также более «очевидные причины» и знание того, как происходят естественные процессы жизнедеятельности и принципы работы частей человеческого тела. Почти всё это обязательно предполагает знание устройства внутренних органов, отсюда и необходимость заниматься анатомией. Догматики дали название «скрытой причины» тем вещам, которые касаются элементов или принципов, из которых состоит наше тело, и которые являются причиной дальнейшего хорошего или плохого здоровья. Они считали, что невозможно знать, как лечить болезнь, если не обладать знанием того, от чего эта болезнь происходит (причины-следствия). Поскольку нет никаких сомнений в том, что они должны лечить болезнь каким-то определенным (истинным) способом, то их не сильно интересовало, что разные «догматики» могут предполагать разные причины, основываясь на разных философских школах. Догматизм школы выражался в требованиях соблюдать основы учения Гиппократа (гуморальная теория, скрытые причины, роль погодных условий и санатории, рассудительность врача и наблюдения и т.д.), всё остальное, что может быть непротиворечиво вписано в это учение — т.е. разные философские концепции — уже не требовали такого же единомыслия.
По сути, именно здесь открывалось обширное поле для экспериментов, для создания ответвлений внутри школы, что делает их уже не такими догматиками, как это может показаться на первый взгляд. Несмотря на то, что вариантов предлагается много, а верным может быть лишь один — они не впадали в разочарование и скептицизм, а только предлагали продолжать поиски того самого, действительно верного варианта. Ведь поскольку истина одна, то даже если мы умеем лечить какие-то конкретные болезни, то мы явно делаем это согласно истине, даже если не вполне понимаем, в чем она заключается. Оставалось понять, путем постоянных опытов и изучения организма, какая философская концепция лучше всех прочих соответствует правильному лечению. Только знание настоящей причины болезни — предполагает действительное лечение болезни, а не бессмысленное лечение её симптомов.
Отсюда ясно, что «догматическая школа» не отрицала необходимости экспериментов; но её представители считали, что эти эксперименты нельзя делать без предварительных рассуждений. Обращаясь к историческому типу аргументации, они пытались доказать, что первые люди, которые обратились к медицине, не могли рекомендовать своим пациентам первое же, что приходило им в голову. Считалось, что сначала люди долго обдумывали правомерность своих действий на основании «общей теории», и только после размышлений они решались на эксперименты, которые в итоге сообщали им, правильным было рассуждение, или нет. Таким образом эксперимент должен был развивать «общую теорию», именно она была конечной целью медицинской науки, а не эксперимент сам по себе.
«Догматики» говорили, что мы часто наблюдаем вспышки новых болезней, от которых ни эксперименты, ни традиция врачевания — ещё не нашли лекарства; и что, следовательно, необходимо наблюдать, откуда эти болезни пришли, и как они впервые начались, а иначе никто не сможет сказать, почему в такой чрезвычайной ситуации нужно использовать одно лекарство, а не другое. Вот почему врач должен попытаться обнаружить «скрытые причины» болезней.
Что же касается «очевидных причин», т.е. банально-наблюдаемых, то они могут быть легко обнаружены кем угодно, и для их знания нужно только понять, исходит ли болезнь от жары или от холода, от слишком малого или слишком большого количества еды и т.д. Догматики считали, что обо всём этом знать также необходимо, и что стоит проводить соответствующие размышления и об очевидных причинах болезней; но они не считали, что нужно останавливаться на достигнутом, не продвигаясь ещё дальше в познании уже «скрытых причин».
Они также утверждали относительно «естественных процессов», что необходимо знать, почему и каким образом воздух наполняет наши легкие, и почему мы впоследствии его выдыхаем; почему пища поступает в организм, как она там переваривается, а затем распределяется по каждой его части; почему артерии подвержены пульсации; что является причиной сна, бодрствования и т. д.; и они утверждали, что люди не смогут вылечить болезни, связанные с этими многочисленными функциями, если не смогут объяснить сами эти явления. Наконец, они утверждали, что, поскольку основные боли и заболевания исходят из «внутренних органов», люди не могут принимать какие-либо лекарства, если они не знакомы с этими органами. Поэтому «догматики» и считали, что необходимо препарировать трупы, поскольку невозможно лечить больные органы, если не понимаешь природу органов здоровых.
Герофил из Халкидона
Так что, не удивительно, что первые александрийские врачи были «догматиками», откуда же ещё могли возникнуть значительные альтернативы? Поэтому можно даже сказать, что всё дальнейшее развитие античной медицины было или согласием с догматиками, или оппозицией к ним. К «догматикам» относится и уже знакомый нам Герофил (335-280), который возвёл анатомию на недосягаемую до этого высоту. В то время, как его предшественники вскрывали трупы животных, Герофил, благодаря протекции египетских царей – уже изучал трупы человеческие. Более того, считается, что он занимался «вивисекцией» на живых преступниках (что позже сильно осуждалось с этической точки зрения). Поэтому Герофил первый начал отличать нервы от сухожилий и доказал, что именно нервы проводят ощущения.
В труде «Анатомия» Герофил подробно описал твердую и мягкую мозговые оболочки, части головного мозга, и особенно его желудочки (четвертый из которых он считал местом пребывания души), проследил ход некоторых нервных стволов и определил их связь с головным мозгом.
В сочинении «О глазах» Герофил описал стекловидное тело, оболочки и сетчатку, но наиболее известна его работа «О пульсе». В этой работе он изложил свои представления об анатомии сосудов (описал легочную артерию и дал название легочным венам) и об артериальном пульсе, который считал следствием деятельности сердца. Герофил первым определил частоту пульса и указал на диагностическое значение этого параметра. Наблюдая за пульсом во время систолы и диастолы(сокращения и расслабления сердца), отмечая его частоту, наполнение, ритмичность и стабильность, он делал свои общие медицинские заключения. Правда стоит отметить, что это открытие уже было намечено Аристотелем и Праксагором на теоретическом уровне. Но Герофил отошел от Праксагора, который считал, что в артериях движется только одна воздушная «пневма» — по Герофилу артерии наполнены смесью крови и воздуха. Небезынтересно сравнить это мнение с теорией его современника, философа Эпикура:
«…душа есть состоящее из топких частиц тело, рассеянное по всему организму, очень похожее на ветер с какой-то примесью теплоты, и в одних отношениях похоже на первое [т. е. на ветер], в других-на второе [т. е. на теплоту]. Есть еще часть [души], которая по топкости частиц имеет большое отличие даже от этих самих и по этой причине более способна чувствовать согласно с остальным организмом».
(с) Эпикур
Герофил определял ритм пульсации крови в артериях, сравнивал разные виды пульса с музыкальными ритмами, присвоил каждому типу пульса своё специальное название. Одно из этих названий, «скачущий пульс», так и сохранилось до наших дней. В области живота им были описаны лимфатические сосуды, печень, двенадцатиперстная кишка, исследованы мочеполовые органы. Но, несмотря на все эти успехи, Герофил развивал традиции Косской врачебной школы, и следуя им, он был сторонником гуморального учения о четырех жидкостях, довольно архаичного и умозрительного набора идей.
Эрасистрат из Кеоса
К «догматикам» принадлежал также и внук Аристотеля по имени Эрасистрат (304-250), который был не только анатомом, но и опытным врачом-практиком. Он изучал медицину на острове Книд, у врачей Хрисиппа и Метрадора, а затем уже на острове Кос, у последователей Праксагора. Он буквально может считаться воплощенным примером переходного звена между Гиппократом, аристотелевской теорией и новейшей медициной того времени. Какое-то время Эрасистрат даже работал при дворе царя Селевка (главного конкурента египетских царей Птолемеев), однако после перехода его родных краев под протекторат Египта — переехал в столицу этого царства, в Александрию.
Эрасистрат известен дальнейшими исследованиями сердца и его клапанов, которым он дал названия, а также изучением анатомии мозга. Он изучал извилины и полости мозга, провёл деление нервов на чувствительные и двигательные, описал селезёнку и состояние лимфатических сосудов во время пищеварения. Он пытался объяснить процесс дыхания, предполагая существование особого газа, который вводится через лёгкие в организм. В печени он даже предполагал особые жёлчные ходы, которые были открыты много веков спустя, когда печень стали рассматривать в микроскоп. При лечении он назначал тёплые ванны, слабые промывательные, массаж, гимнастику и несколько лекарственных средств; питание больного он ставил на первый план. Он предлагал заменять кровопускание другими средствами.
В хирургии Эрасистрат проводил смелые для его времени взгляды. Согласно Эрасистрату, человек подобен машине: его сердце — насос, который на входе и выходе контролируют створчатые клапаны; печень, почки и мочевой пузырь — фильтры; развитие организма — механический процесс, который осуществлялся через триаду: нервы, вены, артерии. Нервы исходят из мозга (по ним движется душевная пневма), в венах течет кровь (питательная субстанция), которая формируется из пищи, а в артериях — воздух (жизненная пневма).
Если присмотреться к цитате Эпикура, приведенной в разделе про Герофила, то из неё также можно было бы вывести два типа «пневмы», обычную и разумную. Поэтому, если по смыслу (смесь крови и воздуха) Герофил больше попадает в теорию Эпикура, даже не будучи с ней знаком, то Эрасистрат, уже знакомый с эпикуреизмом — попадает в эту теорию лишь формально. Но даже несмотря на эту несуразность, оба примера в общем-то показывают, что врачи того времени имели общие источники с Эпикуром (если вообще не находились, в том числе и под его влиянием).
Теория «животных духов», как жидкости, которая перемещается по нервам, объясняла принцип работы нервной системы вплоть до конца XVIII века. Поскольку Эрасистрат принципиально разделял кровеносные вены и возухоносные артерии, он оказался немного дальше от истины, чем его коллега Герофил. Для Эрасистрата попадание крови в артерию — это патология. Он считал, что это может случаться при повреждении артерий в силу создавшегося вакуума (понятие о котором ввел Стратон из Лампсака). По его мнению, воспаление легких есть результат захождения крови в поврежденные артерии (под действием вакуума/пустоты) и воспламенения находящейся там пневмы. Не трудно понять в чем дело. Не связывая вопрос пульса с давлением и с работой сердца, можно было сделать вывод, что «фонтан крови» при повреждение артерий — именно результат попадания крови в артерии и выталкивания этой крови артериальным «воздухом». А тот факт, что после смерти этот процесс заканчивается, можно было связать с отсутствием «пневмы» и заполнением артерий кровью, что в рамках данной теории выглядит как доведение патологии до максимальной крайности. Отчего и не удивительно, что человека в этом случае настигает смерть. Теория вакуума могла ещё дополнительно объяснить не только процесс «втягивания» крови в артерии, но и видимые процессы давления.
Влияние Стратона на Эрасистрата
Может возникнуть вопрос, почему Эрасистрат выдвигает такие странные концепции, разве он не был анатомом? Да и разве он не проводил вивисекцию? Конечно, на мертвых телах исследовать артерии не имеет такого же смысла, как на живых; в этом же и суть жизни, что только будучи живым, по жилам человека расходится «пневма». Но проведение вскрытия на живых подопытных, само по себе мало что могло дать, такие вскрытия лишь приводили к мнению «что и требовалось доказать». Поэтому есть все основания считать, что Эрасистрат в теории кровообращения являлся чисто умозрительным теоретиком, черпающим из философских концепций.
- Но каковы были эти философские концепции?
Рассматривая этот вопрос, мы получаем дополнительный аргумент в копилку «гипотезы о Стратоне» (о том, что Стратон был эпикурейцем, или по крайней мере заимствовал оттуда почти всю свою систему). Если верить врачу Галену, то знаменитый Стратон из Лампсака (340-270) будущий глава перипатетической школы после смерти Теофраста — был очень близок к Эрасистрату. Примерно в 300-288гг., Стратон находился при царском дворе в Александрии, как воспитатель будущего царя Птолемея II Филадельфа (того самого, которому посвятил своё сочинение эпикуреец Колот из Лампсака). Мы уже видели выше, что теории Стратона о «пустоте» применялись Эрасистратом для аргументации о различии артерий и вен. Гален утверждает, что медицинскую теорию Эрасистрата хорошо знал и сам Стратон. Он даже подтверждает, по косвенным и прямым примерам, что Эрасистрат знал анатомию кровеносной системы хуже, чем Герофил, и что скорее всего он вообще не проводил анатомического исследования по этому вопросу. При этом, в отличии от Герофила, сам Эрасистрат отошел от широко распространенного учения о роли «соков» в организме (от гуморальной теории гиппократиков) и отдал предпочтение «твердым частицам». Он считал, что организм состоит из множества твердых неделимых частиц (атомов), которые движутся по каналам тела: нарушение этого движения в связи с несварением пищи, или закупорка просвета сосудов, их переполнение — являются причиной болезней. Исходя из таких представлений, Эрасистрат направлял лечение на устранение причин «застоя»: строгая диета, рвотные и потогонные средства, упражнения, массаж, обливания, растирания. Таким образом, была подготовлена практически вся теоретическая база для возникновения будущей «методической школы», связанной с эпикурейской философией.
Атомистика была явным заимствованием из Стратона, но кроме того, они оба отказывались от кровопускания:
«Говорят также и то, что Эрасистрата справедливо прославляют, так как он излечивал без всякого вскрытия вен. А этот способ использовали только те, кто был до него. Сам Стратон, если исходить из его сочинений, никогда не использовал вскрытие вен. И что здесь удивительного, ведь Эрасистрат во всем подражал Хрисиппу Книдскому, который никогда не вскрывал вены».
Как и Стратон, он предлагал использовать метод голода для лечения, считая что таким образом в организм не попадают новые атомы, что позволяет вывести старые «излишки», освободить поры и вернуть утраченную гармонию. Получается, что Эрасистрат был менее фанатичным «физиологом» и «анатомом»; он больше описался на умозрительные гипотезы, среди которых он избрал эпикурейскую атомистику, что прямо привело к созданию «методической школы». В этом плане он догматичнее самих догматиков. А причастность Стратона из Лампсака к этой медицинской школе, только дополнительно подтверждает его тесную связь с эпикурейской философией вообще.
Согласно позднему «методисту» Авлу Корнелию Цельсу — Эрасистрат проводил вскрытия умерших больных, и установил, что в результате смерти от водянки печень становится твердой, как камень; а отравление, вызванное укусом ядовитой змеи, приводит к порче печени и толстого кишечника. Таким образом, Эрасистрат сделал первые шаги по пути к будущей патологической анатомии.
Последователи Эрасистрата таки осознанно выделились из «догматиков» и стали называться «эрасистраторами»; их учениками были видные врачи Древнего Рима: Асклепиад, Диоскорид, Соран, о которых мы ещё будем говорить в связи с «методической школой».
Так, оба знаменитых представителя первоначальной Александрийской школы (Герофил и Эрасистрат) изначально принадлежали к «догматической школе». Она, с одной стороны, считала своим учителем Гиппократа, но с другой — старалась применить к медицине господствовавшие тогда философские учения. Из последователей «эрасистратиков» нам известен Аполлоний из Мемфиса, написавший работу «О названиях частей тела человека». Его не стоит путать с Аполлонием «Гиппократиком», учеником самого Гиппократа, которого Эрасистрат обвиняет чрезмерным фанатиком в деле ограничения количества напитков, разрешенных его пациентам. Последователем Эрасистрата был некий Аполлоний Стратоник (вероятно по связи со Стратоном); возможно он и был Аполлонием из Мемфиса, и под этим именем написал работу «О пульсе», которую цитирует Гален.
Из числа врачей, трудившихся в эпоху «после Герофила», наиболее известные фигуры – Бакхий, Андрей Александрийский, Каллимах, Зенон, Гегетор, Мантиас и Деметрий Апомейский. Всех их Г. фон Штаден называет «герофилейцами», считая последователями Герофила. Одним из самых выдающихся последователей Герофила был врач Зенон (III-II вв. до н.э.), которого Гален называет «необычным человеком», и который говорил (согласно Диогену Лаэртскому), что лучше сначала подумать, чем сразу писать. Он был современником Аполлония Эмпирика, с которым вел спор относительно значения некоторых «знаков», которые встречаются в конце некоторых глав третьей книги «Эпидемии» Гиппократа. Этот Зенон уделил особое внимание «Материа Медика», и, возможно, был тем врачом, чьи медицинские формулы цитируются у Галена. Если последнее верно, то в таком случае он должен был быть родом из Лаодикеи (это важный момент, ведь город станет центром медицинской школы эпикурейцев). Он упоминается в нескольких других отрывках Галеном, а также Геродианом; возможно, также Плинием, Целием Аврелианом, Александром Афродисийским и Руфом Эфесским.
Эмпирическая школа
Герофил – сторонник гиппократовского рационалистического направления в медицине. Естественно предположить, что его последователи должны были придерживаться таких же взглядов и симпатизировать образу мыслей, характеризуемому как «теоретическая медицина» (этот термин иногда используется в историографии для характеристики учения врачей-рационалистов). Однако именно «после Герофила» возникает, и вскоре начинает доминировать медицинская «школа эмпириков», для которой характерно отрицательное отношение к теоретической медицине, вплоть до полного отрицания пользы от изучения анатомии человека. Стоит отметить, что термин «догматик» – это ходовое слово в скептической философии в целом, которым они обозначали любую систематическую школу, кроме самих себя. Поэтому, вероятнее всего, «Догматическая школа» не была самоназванием её представителей, а скорее возникла уже позже, в результате полемики скептиков против сторонников «теоретической медицины».
Уже после работ Герофила, врачи могли убедиться, что накопление дополнительных теоретических знаний не привело к расширению практических возможностей лечения. Поэтому эмпирикам казалось более надежным и безопасным методом, полагаться на определенный набор из уже хорошо проверенных на практике представлений и подходов. М. Фреде следующим образом характеризует возникновение школы эмпириков:
«Эмпириками были врачи, которые считали, что все медицинские теории имеют общую черту – опираются на спорные предположения, истинность которых не может быть установлена окончательно… Из этого, по их мнению, следовало, что истинность подобных предположений не может быть установлена, и что даже с помощью разума подобные вопросы не удастся разрешить».
Эмпирики намеренно отвергали научные основы медицины, потому что эти основы так и не привели ни к каким важных открытиям. Но они не просто критиковали своих коллег (по их мнению, чрезмерно увлеченных теоретическими построениями), но и довольно часто достигали успеха в лечении страждущих. Ведь они использовали, по сути, тот же арсенал лечебных средств, что и их оппоненты. Исходя из этого, врач-эмпирик считал, что его задача состоит в том, чтобы быстро поставить диагноз, исходя из идеи отождествления явного «манифестирующего» симптома с самим заболеванием. Основываясь на результатах собственного опыта, или опыта своего наставника — задачей эмпирика было предложить наиболее подходящее в данном случае терапевтическое средство. Кроме того, они не отвергали полностью необходимость размышлений, а принимали их на уровне здравого смысла.
Именно их врачебная «опытность» должна подсказывать правильное решение, и в этом плане даже «догматики», выбирающие себе философию «по вкусу», точно также полагаются на свою интуицию. Так что в этом плане различие между школами невелико.
Самоназвание данной школы происходит от слова empeiria (ἐμπειρία «опыт»), потому что они заявляли, что черпают свои знания только из опыта, и тем самым противопоставляли себе «догматическую школу» Герофила. Эмпирики пытались извлечь основы для своего учения из непосредственного наблюдения (что называется «очевидными причинами» у догматиков). Они считали, что заключение следует делать из ряда одинаковых случаев, наблюдаемых при одинаковых условиях. При этом следует исключать из наблюдения всё случайное, и удерживать лишь постоянное, неизменное («шаблон» для лечения). Это был отход от Косской школы Гиппократа в сторону Книдской школы, к более традиционному и древнему представлению о медицине; хотя, конечно же, здесь учитывались и некоторые методологические требования Гиппократа, и многие достижения экспериментальной медицины (за что потом Гален будет порицать эмпириков как лицемеров).
Из этого представления о «типичном шаблоне» эмпирики также подразделяли приступы на обыкновенные и случайные. Типичные заболевания удерживались в памяти для сравнения со «случаем», подлежащим исследованию. Далеко не все важные случаи приходится видеть воочию каждому из врачей, оттого следует прибегать к чужому опыту, например к письменным свидетельствам.
В противовес манифестируемой важности «рассуждений» в предпочтительном выборе, эмпирики заявили, что древняя медицина была выведена как раз таки из экспериментов; поскольку больные, ещё когда не было никаких врачей, либо принимали пищу в первые дни своей болезни, либо воздерживались. Если в одной группе болезнь облегчалась быстрее, чем в другой — то на основании этого даже «не-врачи» могли делать правильные выводы. Так что, медицина не была изобретена в результате рассуждений, и «общую теорию» начали искать только после открытия медицины. Подобная теория была куда более разумной, чем аналогичные рассуждения «догматиков», несмотря на всё благоразумие, и в целом верную цель последних.
Эмпирики спрашивали также, «предписывает ли разум то же, что и опыт, или нечто иное»: если то же самое, то в разуме нет особой необходимости; если нечто иное, то это ещё не приводило к нужному результату. Возможно, что раньше даже существовала необходимость исследовать лекарства с максимальной точностью, но теперь все они исследованы достаточно точно (не без помощи Египетских наблюдений); а раз нет новых болезней, то, следовательно, нет необходимости в каких-либо новых методах лечения. Если у пациента даже и будет какой-то неизвестный тип болезни, то врач, не прибегая к неясным знаниям, определил бы, какой тип болезни наиболее близок к этой новой, и провел бы испытание лекарств, используемых для лечения родственного заболевания.
Неважно, почему лекарство работает; важно только то, что оно действительно работает. Необязательно знать, как мы дышим, но нужно знать, какие действия облегчают затрудненное дыхание. Важно не то, что именно вызывает заболевание, а то, что его вылечит. Точно так же мы должны искать не причину движения в артериях, а то, на что указывает каждый отдельный вид движения. Эти вещи известны из опыта и «эпилогических рассуждений» (метод аналогии). А в знаменитом препарировании мертвых тел нет никакого смысла, поскольку состояние органов у мертвых тел сильно отличается от живых. Официально операции над живыми нигде не допускались (а истории про Александрию, если это вообще не легенды, были редчайшим временным исключением), поэтому подобный подход к препарированию мертвецов означал ликвидацию подобных исследований вообще.
Интересно отметить также тот факт, что скептическая философия присутствует в рассуждениях самого Гиппократа и его близкого друга Демокрита. Они едва-ли могли называться скептиками, хотя безусловно из скептицизма и выросла их теория «скрытых причин», но как мы видим — в обоих случаях, последователи этих учителей сами сделали необходимые выводы, и вскоре стали скептиками: одни в философии (последователи Демокрита), другие в медицине (последователи Гиппократа).
Такова история «эмпирической школы», взятой в общем. Часть их замечаний действительно имели смысл в те времена, но фактически они блокировали дальнейшее развитие медицинской науки, и просто объявляли, что методы лечения 2000-летней давности всё ещё важнее всяческих новшеств. Они «снисходительно» позволяли себе пользоваться достижениями «догматиков», но считали себя при этом гораздо умнее и свободнее от всяких лишних заблуждений (что было правдой, однако вместе с заблуждениями они были свободны также и от знания медицины).
Для гротеска, можно представить одну гипотетическую ситуацию, чтобы стало понятно, в чем заключается проблема «эмпирической школы». Представьте, что вы греческий врач, вы столкнулись с неизвестной болезнью, где никакие средства не помогают. И вот к вам приходят «опытные» старики и говорят, что знают ведьму, которая лечит и не такие вещи. Вы ходите по округе, как истинный эмпирик, собирая больше сведений о нашей ведьме. Вся округа из нескольких сёл регулярно обращается к ней и рекомендует как врача. Отсюда «эмпирик» должен заключить, что эта ведьма действительно хороший врач и даст направление к ней. Да, возможно в античности ведьма лечила бы не хуже нашего «эмпирика»; но теперь представьте тоже самое для нашего времени, когда в отсталых регионах мира всё ещё множество шарлатанов пользуется общепризнанным доверием, при том, что рядом уже сосуществует доказательная медицина. Что бы сделал врач, который всерьез руководствуется принципами «эмпирической школы»? Ровно тоже самое, что и тысячелетием ранее.
Эта проблема была осознана в качестве проблемы уже в самой античности. Спасало «эмпириков» только то, что в те времена они ещё действительно были правы. Медицина того времени была так несовершенна, что они и без особых теоретических знаний могли лечить людей не хуже «ученых» медиков. Достаточно только механического копирования успешных примеров. Но такой подход неизбежно приводил к «порогу познания», основанному на банальных наблюдениях. Очевидно, что руководствуясь такими представлениями, мы бы никогда не изобрели аспирин.
Представители эмпирической школы, краткое изложение
Самыми известными представителями школы были — Филин Косский, Серапион Александрийский, Зевкс Тарентский, Менодот из Никомидии, Секст Эмпирик, Марцелл Эмпирик, и многие другие — чаще всего они выступали в своих сочинениях против Гиппократа. Все «эмпирики» неплохо развили науку о ядах и противоядиях; ведь побуждение к такого рода исследованиям исходило от царей, которым они прислуживали, будучи наиболее популярными врачами своего времени. Особенно славились познаниями в этом отношении Аттал III, и ещё больше — Митридат Евпатор. Говоря о развитии их учения на частных примерах, мы не будем останавливаться на каждом примере подробно, а многие имена придётся вовсе пропустить, поскольку они не имеют никакого значения для развития вышеизложенной теории.
Первым основателем «эмпирической» школы стал Филин Косский около 270г. до н.э., который проходил личное обучение ещё у «догматика» Герофила. Сам Филин происходил из семьи «асклепиадов» и родился на острове Кос. На «эмпириков» этого времени влияет набирающая в это время обороты скептическая философия; они больше не верят, что медицина – это настоящая наука: и они идут даже дальше скептиков в утверждении непостижимости природы. Реальность медицины – это только практика, основанная исключительно на том, что наблюдается с помощью органов чувств, основанная на накоплении случайных наблюдений, личного и коллективного опыта; а при анализе всего этого мы исходим из аналогий, а не путем научного анализа.
Его несогласие с Герофилом происходило не столько из-за эмпиризма, сколько из-за отказа от анатомических исследований (возможно даже по этическим соображениям), проводимых Герофилом на трупах людей. Филин скорее выступает за клинические и фармакологические исследования. Известно, что главным врагом Филина был некий Бакхий из Танагры (275-200), по-видимому последователь Герофила.
Последователь Филина — Серапион Александрийский настолько расширил и усовершенствовал систему самого Филина, что создание школы иногда приписывали именно ему. Серапион также писал сочинения против Гиппократа, но ни одна из его работ не сохранилась. Строгие правила проведения медицинских научных экспериментов стали тем, за что Гален и более поздние эмпирики очень ценили его. Серапион также является автором книги «Против сект» (типичное название в среде философов-скептиков), в которой критикуются другие медицинские школы; эта книга открывает длинный список «ссорящихся сект», выдержанный в классическом пафосе скептической критики философских школ. Сама теория Серапиона крайне примитивна, она сознательно объединяет лечебные традиции египтян и персов.
Итак, у эмпириков нет «умозрительной доктрины», потому что «скрытые и тайные вещи» недоступны для чувств. Болезнь проявляется исключительно в явных симптомах, и поэтому любое популярное лечение, основанное на коллективном опыте, заслуживает внимания (см. наш пример про ведьму-гадалку). Чтобы хоть как-то отделить зёрна от плевел, а нормальную медицину от шарлатанства, Серапион устанавливает грань между приемлемым и неприемлемым с точки зрения обращения(что будет подвергнуто критике позже Галеном).
Дальнейшие члены школы, Зевксис Тарентийский и Главк были известны многочисленными комментариями к сочинениям Гиппократа, которые уже не особо интересовали поздних римских врачей. Некий «догматик» Мантий был учеником Герофила, и как говорит Гален, он не был обычным врачом, а уже скорее книжным теоретиком. Его работы, которые несколько раз цитировал Гален, утеряны, но названия некоторых из них сохранились. Но этот «догматик», несмотря на такое самоопределение, воспитал следующего крупного представителя «эмпирической» школы — Гераклида Тарентийского, открытого философа-пиррониста. Диоген Лаэртский говорит, что этот Гераклид обучал пирронизму самого Энесидема (80-10 гг. до н.э.), который в свое время возродил скептическую школу в философии. Этот же самый Гераклид написал несколько работ «Materia Medica», которые очень часто цитирует и очень хвалит Гален, говоря, что тот был писателем, на которого можно полностью положиться, поскольку писал только то, что проверял на своем собственном опыте. Он также был одним из первых, кто написал комментарии ко всем произведениям в Корпусе Гиппократа. Несколько раз Гераклида цитировали Целий Аврелиан и другие древние авторы, но к сожалению его работы так и не дошли до нас. Также можно упомянуть, что двое Апполониев Эмпириков (отец и сын) принадлежали к этой школе примерно во времена жизни Гераклида.
Менодот из Никомидии (ок. 60-110гг.) философ-скептик и врач эмпирической школы. Он учился у Антиоха Лаодикейского, опроверг некоторые мнения «методиста-эпикурейца» Асклепиада Вифинского, и был чрезвычайно суров в полемике против «догматиков». В свое время он пользовался значительной репутацией, а его исследования оказали влияние на Галена. Вместе с Менодотом, у Антиоха Лаодикейского учился «эмпирик» Феод из Лаодикеи, а у самого Менодота учился Геродот из Тарса, будущий наставник Секста Эмпирика.
Сам же знаменитый Секст Эмпирик (160-210 гг.) , как и все прочие «эмпирики» был философом-скептиком и врачом. Его философские труды являются наиболее полным сохранившимся описанием древнегреческого и римского пирронизма. А из-за содержащихся в них аргументов против других школ эллинистической философии, они также являются основным источником информации об этих школах. Однако, по крайней мере дважды в своих трудах Секст, как кажется, ставит себя ближе к методической школе. Секст Эмпирик описывает, на что он опирается в своей жизни, в виде четырёхчленной схемы:
- скептик, как и все люди, ощущает и мыслит;
- скептик подчиняется требованиям телесных аффекций, нужд организма: если хочет пить — пьёт и т.д.;
- скептик следует принятым традициям, законам и установлениям;
- скептик может обучаться профессии.
По Сексту, как это было принято ещё в III в. до н.э. — скептик понимает, что традиции условны и недоказуемы в плане истинности, а в медицине не рассуждает о скрытых причинах болезни, а руководствуется симптомами (явлениями), из которых и делает выводы о необходимом лечении. Таким образом, мы видим, что в своей основе школа сохраняла основные принципы на протяжении как минимум 450-ти лет и, вероятно, даже гораздо дольше.
Одним из наставников знаменитого римского врача Галена был Эсхрион Пергамский, врач II века нашей эры, принадлежавший к секте «эмпириков» и имеющий большие познания в фармации и «Materia medica». Эсхрион был изобретателем знаменитого суеверного средства от укуса бешеной собаки, которая упоминается с одобрением Галена и Орибасия, и наиболее важным компонентом которого были живые раки. Он велит поймать их в то время, когда солнце и луна находились в определенном относительном положении, после чего запечь их заживо и стереть в порошок для создания целебного средства. Это более чем красноречиво говорит о том, к чему приводила методологическая база школы «эмпириков».
Последним известным представителем школы был латинский писатель из Галлии по имени Марцелл Эмпирик (прим. 360-430гг.). Он родился в Бордо в аристократической и состоятельной семье, поэтому получил хорошее образование и связи. Так через воспитателя императора Грациана он сам получил должность при дворе. После того как Феодосий I стал императором всей Римской империи Марцелл Эмпирик был назначен на пост «магистра оффиция». На этой должности он был до захвата южной Галлии вестготами. После этого он выполнял некоторые поручения императора Аркадия, в частности с дипломатическим заданием в 415 году посещал Палестину. В дальнейшем вероятно он уже служил вестготским королям и умер в городе Нарбон. Его потомки были достаточно влиятельными в этом городе в V веке. Его единственный сохранившийся труд является «De medicamentis», компендиум фармакологических препаратов, построенный на основе многочисленных медицинских и научных работ I в. н.э., а также народных средствах и магии.
Из всей этой истории мы видим не только постоянство школы, но и можем заметить, что она таки пользовалась уважением догматиков, таких как знаменитый Гален. Почему так? Потому что они создавали по крайней мере «эмпирическую базу» для того, чтобы настоящий врач-теоретик в будущем смог сделать на основании этого полноценные научные выводы. Да, возможно эмпирики были глупцами (в методологическом смысле, сами они могли быть, да и были образованными людьми), но они были «полезными глупцами».
Итоги эллинистического периода развития медицины
После кратковременного взлета «теоретической медицины» в лице школы «догматиков», мы наблюдаем стремительное угасание влияния этой школы. Отчасти это угасание можно понять и на теоретическом уровне, аргументы скептиков-эмпириков звучат довольно сильно для того времени, и должны были деморализовать врачей-теоретиков. Отдельными причинами кажутся также падение могущества династии Птолемеев (а это уже и снижение финансирования школ), и более банальное — исчерпывание темы анатомических описаний уже первыми «догматиками». В самом деле, куда дальше могла продвинуться чистая медицинская теория после работы, проделанной Герофилом, Эрасистратом и первым поколением их учеников? А ведь даже после всей этой титанической работы — аргументы «эмпириков» всё ещё имели силу. Так что доминирование эмпириков, и исчезновение крупных фигур «догматической» школы в промежуток 240-50гг. до н.э. не представляется нам чем-то удивительным.
Но, как мы знаем, скептическая философия, которая совершила такой переворот в медицинских взглядах, была одной из трех ведущих эллинистических школ, а две оставшиеся — эпикуреизм и стоицизм, в сфере философии занимали порой даже более сильные позиции. Было бы вполне ожидаемо, что они также вторглись в медицину, и также создали собственные направления в ней. Это и было ими совершено, но с некоторой временной задержкой. О связи «эрасистратиков» с эпикурейской атомистикой мы уже говорили в этой статье, а в следующей части поговорим уже про дальнейшую эволюцию этой группы врачей, а по совместительству и главных конкурентах «эмпирической школы».