«Аякс» («Эант») — трагедия Софокла на сюжет троянского цикла. Поскольку у Софокла была также несохранившаяся до нашего времени трагедия об Аяксе Локрийском, то настоящую трагедию нередко называют «Аякс-биченосец». Точных свидетельств о времени постановки трагедии не сохранилось. Архаическое построение парода (анапестическое вступление Корифея, сопровождаемое лирической партией хора) напоминает его структуру у Эсхила в «Просительницах», «Персах» и «Агамемноне»; кроме того, активно используется эсхиловская фразеология. Согласно этим аргументам, учёные полагают, что трагедия относится к раннему периоду творчества драматурга.
Тема трагедии «Аякс» — присуждение после смерти Ахилла его доспехов не Аяксу Теламониду, а Одиссею. Из-за этого Аякс в припадке безумия перерезал скот, приняв его за своих недоброжелателей, а потом, узрев собственный позор, покончил с собой. Трагедия особенно интересна с точки зрения характера Одиссея.
Софокл в данной трагедии, в отличии от предыдущих его «Трахинянок» — уже менее философски настроен. Возможно из-за того, что главным героем пьесы является один из великих воинов, и то, что тематика Троянской войны обязательно требует повышенной военной бравады и пафосности. Но несмотря на это, философские мотивы присутствуют также и в этой трагедии; равно как и отсылки на современность. Общеизвестно, что образом ловкого ритора и софиста в героическом эпосе регулярно является «многоумный» Одиссей. Эту роль умеренно-отрицательного персонажа он играет также и здесь.
Мы уже говорили, что в творчестве Софокла можно найти ярко выраженный след софистической философии; но это не означает, что сам он был «софистом». Софокл ещё в «Трахинянках» пытался решить проблему софистического нигилизма, обращаясь за помощью к божественному провидению. Поэтому нет ничего удивительного, что софист в самом гротескном своем виде (т.е. Одиссей) является для Софокла персонажем негативным (хотя в конце пьесы он будет говорить фактически от лица самого Софокла). Его негативную позицию можно оценить по диалогу с Афиной:
(Одиссей) Зачем, Афина? Нет, не кличь его!
(Афина) Стой молча, ожидай — не будь же трусом.
(Одиссей) Молю богами, пусть он не выходит…
(Афина) Чего страшиться? Он же человек!
(Одиссей) Но твоему слуге он был врагом.
(Афина) Не сладостно ль смеяться над врагами?
(Одиссей) Доволен я и тем, что он в шатре.
(Афина) Страшишься, видно, ярости его?
(Одиссей) Будь он в рассудке, я бы не страшился.
(Афина) Не бойся, он тебя и не приметит.
(Одиссей) Возможно ли? — его глаза при нем…
(Афина) Он зряч, но мглой ему подерну очи.
(Одиссей) Искусны боги — все доступно им.
(Афина) Теперь молчи и смирно стой на месте.
(Одиссей) Стою… но лучше б отойти подальше…
Трусость Одиссея ещё можно понять, поскольку Аякс физически сильнее него во много раз. Но здесь интересно то, что Одиссей даже разговаривая с богиней — проявляет скептицизм. Он не верит, что безумец будет обуздан, ведь он своими глазами видел безумцев. Он не верит, что имеющий глаза человек не сможет его заметить, чем помимо прочего демонстрирует свою приверженность сенсуализму. И даже после убеждений богини, он всё ещё желает на всякий случай перестраховаться. Одиссей выступает как полу-комическая карикатура на Протагора.
Показав зрителю всю картину безумия Аякса, нам представляют небольшой диалог, который продолжает тему сострадания к рабам, уже звучащий раньше в «Трахинянках». Мотив, основанный на софистической идее «естественного закона» и равенства всех людей от природы:
(Афина) Вот, Одиссей, как власть богов сильна.
Кто из мужей разумней был в советах,
Кто в нужный час решительней в делах?
(Одиссей) Нет никого… Горюю об Аяксе,
Пусть он мой враг, — он истинно несчастен,
Постигнутый тяжелым помраченьем.
Его судьба… моя, — не все ль одно?
Лишь призраки, одни пустые тени!
И вновь мы видим этот мотив, основанный на софистической относительности, которую он снова ограничивает неким божественным предопределением и верой в то, что Боги помогают хорошим и наказывают злых. И как раннее было в «Трахинянках», здесь звучит мотив важности семейных уз, выходящих из «кровной» плоскости в плоскость эмоциональную:
Будь выбор у тебя, что ты избрал бы:
Знать радости ценой страданья близких
Иль с близкими страдать и самому?
Точно также, как в «Трахинянках», здесь звучит и мотив жизни сегодняшним днем. Потому что прошлого не вернуть, а будущее ещё неизвестно, чтобы портить себе жизнь уже здесь и сейчас из-за ложных предсказаний:
Зачем страдать о том, что миновало?
Таков закон: что было раз, то было.
Аяксу стыдно, что он был обесчестен, когда доспехи Ахилла передали не ему, а хитрому Одиссею, не имеющему никаких доблестей. По всей логике доспехи должны были быть у Аякса, что по кровной связи, что по линии физический силы и боевых заслуг. Теперь же он ещё совершил преступление, чем опозорился вдвойне. Как ему с таким позором возвращаться домой? Его отец — знаменитый герой, и дома его будет ждать ещё более мучительный позор.
Или к троянским броситься стенам,
Там биться одному и честно пасть?..
Но этим лишь обрадую Атридов…
Не быть тому! Найти мне должно способ
Отцу седому доказать, что сын,
Рожденный им, не малодушный трус.
И вновь, основной герой как будто бы толкает консервативную телегу, с которой должен быть согласен сам автор. Набор взглядов Софокла и без того крайне напоминают какой-то прото-стоицизм (см. «Трахинянки»), и казалось бы, Аякс только подтверждает эту позицию, когда говорит:
Не нужен мне и даром человек,
Питающий надежды по-пустому.
Нет, благородный должен славно жить
И славно умереть. Я всё сказал.
Но тут снова против Аякса выступает сразу весь хор, и даже его собственная жена, пытаясь образумить героя. Его товарищи по оружию, солдаты-моряки, все пытаются отговорить от самоубийства:
Никто не обвинит тебя, Аякс,
В неискренности: это — голос сердца.
Но перестань, оставь такие мысли
И дай друзьям тобой руководить.
Жена напоминает, что своим эгоистическим поступком он обрекает её вместе со своим ребенком на бесчестье и рабство, и это тоже запятнает его репутацию, которой тот якобы очень дорожит. Ему внушают, что он боится опозорить родителей, но родителям не так важно это, как то, чтобы он вернулся домой живым. Да и в целом он поступает максимально эгоистично и глупо.
Едва умрешь, едва меня покинешь,
Знай, в тот же день меня захватят силой
Аргивяне, и нам с твоим ребенком
Обоим есть придется рабский хлеб.
И кто-нибудь из них, господ, уколет
Мне сердце горьким словом: — Вот подруга
Аякса, первого в аргивской рати.
Как сладко ей жилось — и вот кем стала! —
Так скажет он… Тяжка мне будет доля, —
Но срам падет на род твой и тебя.
Стыдись отца, которому готовишь
Ты злую старость, матери своей,
Годами древней, день и ночь молящей,
Чтобы живым вернулся ты домой.
Аякс внял части этих речей, и решил всё таки уберечь родню от рабства, «юридически» переписав их на своё доверенное лицо — на родного брата. Теперь он формально обезвредил аргумент своей жены (хотя эгоистической сути и глупости ситуации это не изменило), и решается на самоубийство. Но на этом ситуация не заканчивается, Софокл ещё больше подчеркивает, что Аякс не прав в своей крайней позиции:
(Текмесса) О скорбь!.. Во имя твоего ребенка
И всех богов: не предавай ты нас!
(Аякс) Ты досаждаешь мне… Не знаешь разве,
Что у богов уже я не в долгу?
(Текмесса) Не богохульствуй.
(Аякс) Говори другому.
(Текмесса) Не хочешь слушать?
(Аякс) Много говоришь.
(Текмесса) Но страшно мне…
(Аякс: слугам) Скорей ее заприте!
(Текмесса) Смягчись, молю богами!
(Аякс) Ты безумна,
Теперь уж поздно нрав мой изменять.
В целом, по итогу ситуации, у Аякса нет полноценного морального превосходства. Он ведет себя крайне эмоционально, как очень уязвлённый и обиженный человек. Обрекает себя на гибель, игнорируя чувства всех вокруг, и всё из-за весьма «призрачных» проблем. Всё это предельно обнажается Софоклом, и этим он как бы намекает, что сам не находится всецело на стороне Аякса. Хотя нельзя также сказать, что он считает позицию Аякса не благородной. Напротив, это очень «сильный» поступок, требующий огромного напряжения воли, но Софокл далек от того, чтобы чрезмерно обожествлять подобные моменты и поступки по типу самоубийства, позиция Софокла — это позиция обывательской умеренности.
На этом эмоциональном диалоге Аякса и Текмессы заканчивается первый эпизод драмы. И весьма ожидаемо, что второй эпизод открывается с монолога Аякса, в котором тот:
Смягчился вдруг, остыл, как меч в воде,
От женских слов — и жалко мне оставить
Среди врагов вдовицу с сиротой.
Кажется, что он полностью переосмысливает ситуацию и решает, что всему виной был взятый в бою с Гектором трофей, притягивающий к себе неудачи. Теперь Аякс говорит, что решил избавиться от трофея и пойти на мировую с лагерем ахейцев. Так думают все окружающие и возможно даже зрители, но на самом деле Аякс солгал, чтобы никто не смог дальше сдерживать его уговорами. На самом деле он решил закопать «проклятый» меч острием вверх, чтобы совершить самоубийство, бросившись на него сверху; что он с успехом и совершает.
И сразу после этого происшествия, над трупом Аякса разворачивается борьба. Лидеры ахейцев (Менелай и Агамемнон) по очереди приходят, чтобы запретить похороны Аякса, ведь если бы не боги, тот бы убил их всех, а значит его нужно расценивать как врага и относится к нему также, как к вражеским воинам. Но во имя родственных связей за Аякса заступается его брат. В двух словесных перепалках Тевкр язвительно отказывает царям в их требованиях, хотя формально он более прав, и ближе к Софоклу по общему духу. Софокл даже вкладывает в его уста весьма злободневные строчки:
Ты — в Спарте царь, а нам ты не владыка.
Нужно понимать, что братья Аякс и Тевкр происходили из афинского Саламина, а Менелай был царем Спарты — поэтому такие речи не были простой случайностью. И тем не менее, Тевкр злословит, язвит, а Софокл крайне не любит язвительность (и очень любит всякую умеренность, во всём выбирать «золотую середину»), поэтому спартанские цари не являются совершенным злом, и им в уста вкладываются слова, которые Софокл также готов поддержать:
Плох воин рядовой, когда не хочет
Начальникам своим повиноваться.
Нет, в государствах не цвести законам,
Коль с ними рядом не живет боязнь.
Начальствовать над войском невозможно,
Коль совести и страха в людях нет.
Да знает человек, пусть мощен он,
Что может пасть от легкого удара.
А тот, в котором есть и страх и стыд,
В благополучье жизнь свою проводит.
Но если в государстве всем дать волю
И допустить бесчинствовать, ко дну
Пойдет оно и при попутном ветре.
Итак, спор на счет погребения (по обычаям чести или по закону) призван решить Одиссей, который в этот раз выступает голосом самого Софокла, и речь которого фактически закрывает всю пьесу.
Так слушай же. Молю тебя богами:
Не оставляй его непогребенным,
Не будь жесток, не поддавайся гневу
И ненавистью лютой справедливость
Не попирай. Ему всех ненавистней
Я в войске был с тех пор, как мне был отдан
Доспех Ахилла. Все ж его позорить
Не стану, пусть он враг мой. Признаю:
Он был из нас, явившихся под Трою,
Всех доблестней, коль не считать Ахилла.
Его лишая чести, ты не прав.
Ведь не его, а божий законы
Ты оскорбляешь. Если умер честный,
Его нельзя бесчестить — пусть он враг.
То, что Одиссей, бывший главным врагом Аякса, проявил снисхождение — едва ли не главная нравоучительная часть всего сочинения. «Дружба» и «вражда» понятия относительные, говорит нам Софокл; и не стоит в этом слишком усердствовать, но во всём нужно знать меру. Стоит быть благоразумными и иметь смелость менять позицию, когда это требуется. Сцена начала похорон Аякса заканчивается внезапным, не очень связанным с произведением куплетом хора на около-философскую тематику:
Учит многому опыт. Никто из людей
Не надейся пророком без опыта стать.
Непостижны грядущие судьбы.