По материалам М.М. Шахнович.
Несмотря на нарастание в I-II вв. н.э. христианского влияния на Римскую культуру, и несмотря на общие тенденции к росту увлечений мистицизмом (что закончилось для философии т.н. “неоплатонизмом”), эпикурейская философия всё ещё держала очень сильные позиции, особенно в Малой Азии. Однако, в ходе великого “кризиса 3-го века”, греческие провинции были разорены вторжениями готов и/или герулов, в 267 году сожжены Афины, а вместе с ними и эпикурейский “Сад”. Вероятнее всего именно это событие становится началом стремительного упадка влияния Эпикура в античности, которое усугубило и без того серьезные проблемы всякой секулярной философии. Однако, даже после этого, через сочинения христианских “отцов церкви” и апологетов новой веры – эпикурейские доктрины распространялись, выступая как объект критики и запретное знание. Про античный и позднеантичный эпикуреизм в собственном смысле слова мы ещё будем говорить отдельно. Основное внимание этого очерка посвящено “темным векам”. На протяжении всего средневековья, с аутентичными эпикурейскими текстами можно было ознакомиться в первую очередь через самого Лукреция и сочинение Диогена Лаэртского. Также доступны были некоторые сочинения Цицерона и стоиков, где эпикурейская доктрина излагается более-менее аутентично. Поэтому нельзя сказать, что Эпикур исчез, вероятнее всего могли даже существовать симпатизирующие его учениям группки еретиков. Сочинение Лаэртского упоминается в литературных каталогах в VI, IX, X, XII веках. Наиболее ранние из дошедших к нам версий поэмы Лукреция датируются 800-м годом (составленные Дунгалом из Боббио (ок.780-830 гг.), учеником знаменитого Алкуина), но отрывки из этого сочинения можно находить и раньше.
Просветители темных веков
Среди христианизирующих мыслителей конца античности, кроме Августина, Боэция, Кассиодора и папы Григория Великого особо отмечен Исидор Севильский (565-636) – последний “латинский отец церкви”, известный своей попыткой составления наиболее крупной энциклопедии сохранившегося античного знания. Этот автор оказал прямое влияние на большинство писателей “Каролинского возрождения” (те же вышеупомянутые Алкуин и Дунгал), и его также очень почитали в эпоху Ренессанса. Например Данте в “Божественной комедии” включил Исидора в число высочайших духовных авторитетов и поместил его в Рай; а Петрарка свидетельствовал о распространённости его трудов в XIV веке. Позднейшие гуманисты именовали Исидора “последним филологом античности”, и считали его ещё причастным к древней, не-средневековой мудрости. Крупнейшие сочинения Исидора носят названия: “Этимологии”, “Дифференции”, “О природе вещей”, “Сентенции”. И уже здесь видно, почему этот автор интересует нас. Его сочинение “О природе вещей“ прямо перекликается с названием одноименного сочинения Лукреция Кара.
Исследователь Ж. Фонтэн провёл сравнительный анализ трактата с аналогичными античными сочинениями и выявил 26 полных совпадений с поэмой Лукреция, 24 — с трактатом “Placita” Аэция, 31 — с “Естественной историей” Плиния Старшего. В целом же это сочинение всё таки было проникнуто духом аристотелизма и христианства. Однако, по-видимому, Исидор не владел греческим языком и читал почти исключительно латинских авторов, а труды Платона и Аристотеля были ему известны только из пересказов, комментариев и схолиев. Круг цитируемых им авторов был довольно широк — от Плавта и Вергилия до Марциана Капеллы и Кассиодора. Ему были известны труды Варрона, Тита Ливия, Светония и других, но явно отдавалось предпочтение Цицерону.
Конечно, Исидор не был ни атомистом, ни эпикурейцем, даже в каком-то ограниченном смысле слова. Однако его сочинения показывают, что ещё в 620 году в Испании можно было достать сочинение Лукреция, и довольно полноценно ознакомиться с большинством известных нам античных писателей. Кроме того, Исидор прямо повлиял на аналогичный по названию труд о природе вещей Беды Достопочтенного (673-735) и на сочинение Рабана Мавра (780-856): “О мире, или о природах вещей”. Все эти свидетельства говорят о том, что с эпикуреизмом можно было ознакомиться на вполне приличном уровне. И хотя для IX-XI веков никаких отчетливых следов эпикуреизма найти нельзя, позже мы вновь встречаемся с многочисленными реминисценциями.
Первое возрождение эпикуреизма в Средние века
В конце XI – начале XII веков, Марбод (1035-1123), епископ Реннский, ознакомившись с эпикурейским учением, обличал пороки современных ему людей, заявляя, что эпикурейцев теперь очень много: “Кто исчислить сумел все земли, грады и веси, Домы и кровы людей, идущих вослед Эпикуру”. Однако это очевидное нытье консерватора о падении нравов, и вряд-ли хоть как-то связано с попытками реальной актуализации Эпикура. Однако, по мнению Б.И. Уколовой, “материалистические поиски Бернара Шартского, Гильома Коншского, Жильбера Порретанского – выдающихся мыслителей Шартрской школы, вероятно, осуществлялись не без влияния Лукреция”. Эта школа уже открыто оперировала атомизмом, который правда мог быть усвоен в платонической версии из диалога “Тимей”. Но главная причина видеть здесь некоторое влияние доктрин Эпикура состоит в свободомыслии этих философов, и в их концепции пантеизма, где роль Бога заключалась лишь в том, чтобы “запустить механизм” природы. Правда, и это также могло быть лишь частью материалистически понятого аристотелизма. В пользу влияния именно Лукреция отчасти говорит выдержка из сочинения Гильома Коншского:
“Нет столь ложной школы, которая не имела бы некоторой примеси истины, хотя эта истина и затемняется примесью чего-нибудь ложного. И в самом деле, говоря что мир состоит из атомов, эпикурейцы говорили правду, однако их слова, что эти атомы безначальны и что, разделенные, они порхали в великой пустоте и что затем они объединились в четыре великих тела, – басня, ибо ничто, кроме Бога, не может быть безначальным и не имеющим своего места”.
Помимо шартрской школы, XII век отметился также поэзией Вагантов, которая активно использует эпикурейские мотивы:
Чтят бродяги-школяры бредни Эпикура.
Голодранцам дорога собственная шкура.
Бочек пива и вина алчет их натура.
Ах! Студента полюбить может только дура.
В XIII веке Альберт Великий обвинил в эпикуреизме парижского богослова и философа Давида Динанского, развивавшего пантеистическое учение о материи в духе Шартрской школы (практически полностью предвосхитив спинозизм). Альберт указывал, что Эпикур, так же, как Анаксагор, аль Фараби, Авиценна, Абубацер и Аверроэс, враждебен христианской вере и теологии. Обвинения некоторых ересей в страшных заблуждениях связывались с эпикуреизмом. Ещё в XI в. летописец Родульф Глабр назвал эпикурейцами секту катаров. А в XIII веке один из аббатов монастыря Сен-Виктор в проповеди против амальрикан назвал их “учениками Эпикура”:
“Существуют новые безбожные учения, которые проповедуют скорее ученики Эпикура, нежели Христа. Они с опаснейшим коварством пытаются уверить тайно в безнаказанности за прегрешения, убеждая, что и грех – это ничто и за совершение греха никто не должен быть наказан Богом; по виду и разговору они благочестивы, но в помыслах и тайных деяниях они отвергают могущество его. Но, что является верхом безумия и нечестивой лжи, это то, что, будучи таковыми, они ничего не боятся и, не краснея, приравнивают себя Богу”.
В общественном сознании укрепилось идущее от Нового Завета и отцов церкви отношение к эпикурейцам, как к враждебным церкви безбожникам, признающим лишь удовольствия плоти. Якоб Буркхардт писал, что доминиканская инквизиция употребляла слово “эпикуреец” как орудие против тех самых ранних оппонентов церкви, в отношении которых трудно было начать процесс за отсутствием определенно выраженного еретического учения. В таких случаях было достаточно умеренной роскоши, чтобы при помощи имени Эпикура выдвинуть обвинение. Именно в этом смысле употреблял его Джованни Виллани, который усматривал во флорентийских пожарах 1115 и 1117 гг. наказание за ереси, “между прочим, и за беспорядочную и невоздержанную секту эпикурейцев”.
В XIV веке Данте в девятой и десятой песнях “Ада” изобразил страшное, покрытое пламенем море, усеянное могилами с раскаленными полуоткрытыми гробами, в которых мучаются “верившие когда-то, как Эпикур и все, кто вместе с ним, что души с плотью гибнут без возврата”. Среди флорентийских эпикурейцев, страдающих, по мнению Данте, в аду, – выдающийся политический деятель, вождь гибеллинов Фарината дельи Уберти, посмертно в 1283 г. осужденный как еретик. Он не верил в загробную жизнь, полагая, что все помыслы человека должны быть сосредоточены в земной жизни. Там же – Кавальканти деи Кавальканти, отец друга Данте, Гвидо. Отец и сын Кавальканти считались безбожниками и эпикурейцами, так как отрицали бессмертие души и искали доказательства отсутствия бога. Данте считал, что эпикурейцев было очень много: “Здесь больше тысячи во рву”, и среди них – император Фридрих II Гогенштауфен, король Неаполя и Сицилии, враг папского престола, и кардинал Оттавио дельи Убальдини, епископ Болоньи, прослывшие критиками учения о бессмертии души и загробной жизни. Отрицание бессмертия индивидуальной души и мнение о том, что счастье человека не зависит от божественной воли, были характерны для последователей Аверроэса, на воззрения которого в свое время повлиял эпикуреизм.
Дальнейшая история эпикуреизма относится уже к классическому Возрождению и Новому времени, и мы уже начали её затрагивать, упоминая Гвидо Кавальканти и Козимо Раймонди. О влиянии эпикуреизма на арабскую и иудейскую философию в средние века – будет отдельная публикация.
