Диалоги Платона обычно очень условно разделяют на 3-4 периода по хронологии, и списки их датировок часто отличаются друг от друга. Мы взяли все доступные списки и попытались совместить все подходы, после чего получилась следующая картина: 

• Ранний период (90-80-е гг. IV века до н. э.): «Апология Сократа», «Критон», «Евтифрон», «Лахет», «Лисид», «Хармид», «Протагор» и 1-я книга «Государства».
• Переходный период (сер. 80-х гг.): «Горгий», «Гиппий меньший», «Ион», «Гиппий больший», «Менексен».
• Зрелый период (кон. 80-х и 60-е гг.): «Менон», «Эвтидем», «Кратил», «Федон», «Пир», «Федр», II-X книги «Государства» (учение об идеях), «Теэтет», «Парменид».
• Поздний период (кон. 60-х и 50-е гг.): «Софист», «Политик», «Филеб», «Тимей», «Критий», «Законы», «Послезаконие» (редактор и вероятный автор — Филипп Опунтский). 
• Спорные диалоги (если авторство его учеников, то это чаще всего поздний период): «Алкивиад первый», «Алкивиад второй», «Гиппарх», «Влюбленные», «Феаг», «Клитофон», «Минос», «О правосудии», «О добродетели», «Демодок», «Сизиф», «Безмятежный», «Алкион», «Гермократ», «Эриксий», «Аксиох».

Как и в случае с предыдущим диалогом «Критон», на счет «Евтифрона» идут споры об авторстве, и считается, что автором мог быть кто-то из учеников Платона. Произведение описывает встречу и последующий разговор Сократа и афинского прорицателя Евтифрона на тему благочестия. Здесь мы застаем Сократа в период, непосредственно предшествующий судебному процессу против него, где-то в начале 399 г. до н.э. Сократ только что узнал, что неким Мелетом на него подан донос, в котором он обвиняется в дурном влиянии на молодежь и в неверии в отеческих богов. Сам Сократ подозревает, что главная причина обвинений против него состоит в том, что он вводит новшества в религиозное почитание, обращаясь к своему «гению», или, как его еще называют, «даймонию». Сократу необходимо как ответчику по обвинению в нечестии явиться в так называемый царский портик — помещение, где заседал архонт-басилевс. Там-то как раз Сократ и встречает утром Евтифрона. Прорицатель пришел сюда не как ответчик, а как истец. Да не просто истец, а подающий жалобу на родного отца (!), за то, что тот повинен в смерти их наемного работника. Платон рисует удивительную для его консервативного сознания ситуацию: Евтифрон пришел сделать добровольный донос на отца и, как он сам считает, поступает вполне благочестиво. Но разве можно доносить на отца?! Что-то здесь не по понятиям, решил пацан Сократ, и принялся выяснять, что же такое вообще благочестие и справедливость. Кстати, что немного удивительно, Платон позволяет себе посмеяться над прорицателем, и заставляет того дать ложное пророчество:

Скорее всего, мой Сократ, это ничем серьезным не кончится, и ты успешно выиграешь свою тяжбу, как и я, полагаю, свою.

Итак, начинается самая суть диалога. Как только Сократ узнал, что Евтифрон подал жалобу на отца, он тут же начал строить допущения, что для такого ужасного поступка должны были быть серьезные причины, и отец должно быть убил какого-то родственника: «Ведь не стал бы ты привлекать отца к судебной ответственности из-за чужого?». Вот так, оказывается, работает универсальная законопослушность Сократа. Если твой родственник кого-то убил, то при прочих равных надо его покрывать. Впрочем, Евтифрон вполне адекватно на это отвечает: «Смехотворно, Сократ, если ты думаешь, будто есть разница, из домашних ли убитый или чужой, и не считаешь, что надо заботиться лишь о том, по праву ли умертвил его убивший или же нет». В общем, Евтифрон стоит за принцип равенства всех перед законом, в духе какого-нибудь либерала, тогда как Сократ, перечеркивая все свои слова из диалога «Критон», сопротивляется, лишь бы защитить принцип «семья это святое». Но сам случай действительно не совсем однозначный (правда Сократ по началу об этом не знал, и тем не менее все равно возмутился). Отец Евтифрона убил наемного работника, который сам убил одного из их рабов. Именно за это рабочего скинули в яму, чтобы он никуда не сбежал, пока примут решение о дальнейших действиях. Но пока решение принималось, рабочий умер. Конечно, для Евтифрона смерть раба это скорее из разряда почти имущества, прецедент не такой уж и серьезный. Но все равно он считает убийство раба убийством: «… из-за убийцы я обвиняю в убийстве отца». К тому же, оказывается, отец не считает себя убийцей, потому что рабочий якобы умер сам, по естественным причинам. Дескать ущерб ему был причинен, но не смертельный, и косвенное убийство — не убийство вовсе. Как бы то ни было, но, по сути, Евтифрон все равно прав, и отца стоило бы судить. Только Сократ не согласен, и намерен в своем классическом стиле доказать, что Евтифрон дурак, и ничего не понимает в вопросах благочестия, и потому не в праве дать оценку поступкам своего отца! Начинает Платон/Сократ с теории идей, и сразу же закладывает бомбу, заставляя Евтифрона согласиться со следующим базовым определением благочестия. Немного перефразируя слова Сократа из риторического вопроса в утверждение, это звучит так:

В любом деле благочестивое тождественно самому себе, и, с другой стороны, нечестивое противоположно всему благочестивому, а самому же себе подобно, и имеет некую единственную идею, выражающую нечестие для всего, что по необходимости бывает нечестивым.

Евтифрон пытается доказать, что преследовать преступных родственников вполне нормально, ссылаясь на религию, где Зевс и Кронос взаимно наносили друг другу обиды, и в конце-концов Зевс оскопил отца и отправил его в заключение. Тем не менее, греки считают Зевса справедливейшим из богов. Понятно, что это только аллегория, которая призвана показать, что люди, которые верят в эти истории, в то же время осуждают Евтифрона. Это иллюстрация противоречий в общественных мнениях, не более того. Отца же надо судить не потому, что Зевс поступал так-то и так-то, а потому, что отец — преступник. Но Сократа все это не интересует. Он хватается за соломинку и начинает атаковать. С точки зрения Сократа — мифы Гомера и Гесиода о богах, это просто кощунство, которое делает Богов такими же жалкими, как и людей:

Значит, ты полагаешь, будто между богами и в самом деле бывают войны, жестокая вражда, битвы и прочее в том же роде, как об этом рассказывают поэты, с а хорошие живописцы расписывают этими чудесами священную утварь?

Если все мифы о богах — просто народные сказочки. А боги, или даже единый Бог — само совершенство, то ссылка Евтифрона на мифы не работает, а значит отец не виновен. Но это все же требует от Евтифрона принять религиозные взгляды Сократа, что почти невозможно. Поэтому Сократ не настаивает, а только оставляет это за кадром, что Евтифрон — дурак, ссылающийся на сказочки, чтобы осудить родного отца. Основной удар Сократа приходится на определение благочестия. Сократ прямо таки требует, чтобы Евтифрон не приводил ему частные примеры благочестивого поведения, а дал ему определение благочестия как такового, поскольку Евтифрон сам ему это пообещал. Так и не поняв, что он уже попал в ловушку Сократа (который поставил задачу, решение которой не доступно ни ему самому, ни кому-либо другому во всей Вселенной), Евтифрон повелся на этот развод и начал пытаться играть по правилам Сократа. Первая попытка определения благочестивого звучит так:

Благочестиво то, что угодно богам, нечестиво же то, что им неугодно.

Аргументация Сократа против этого определения прямо развивает предыдущие рассуждения о богах. Если Боги — как люди, и ссорятся между собой, то они явно не сошлись в понятиях про то, что есть справедливое и благочестивое. Ибо если бы для них это было ясно, и если бы им была доступна чистая идея благочестия, то они бы просто сравнили бы свою проблему с этим эталоном и быстро поняли бы, кто прав, и кто виноват. Без всяких ссор и препирательств. При чем Платон/Сократ ссылается здесь на математическую науку. В геометрии или математике все спорные вопросы решаются быстро и однозначно, проведением измерительных вычислений. И споров о том, что больше, а что меньше — там не возникает. Один раз найдя строгое доказательство, все остальные спорщики тут же его принимают. Вот так же должно быть с идеями в сфере этики (ср. Аналитическая философия XX-XXI вв.). Ну и раз Боги сами не могут сойтись в том, что им угодно, а что им не угодно, то и определение благочестивого у нас становится совершенно размытым и ситуативным.

Дилемма Евтифрона

Сократ переходит в следующим аргументам: на судах часто бывает, что люди, которые мыслят как Евтифрон, предстают перед судом, обвиненные в убийстве, и не отрицая того, что они совершили, тем не менее, не признавали своей вины. Потому что вопрос переносится в другую плоскость — что считать преступлением? Сократ намекает, что отец Евтифрона не виновен, потому что не хотел убивать рабочего, так получилось случайно, да и сам рабочий был виновником убийства, а значит убить убийцу — это уже не так плохо, даже если бы это было сделано осознанно, а тут это еще и непрямое убийство без явного желания убить! Отца надо простить. Понимая, что основной аргумент из теории идей все равно непробиваем, и поэтому Евтифрон проиграл без малейшего шанса, Сократ издевательски идет на уступки, и делает уточнение в определение про богов: «Нечестиво ненавистное всем богам, а угодное всем им — благочестиво, если же что-либо одни из них любят, а другие ненавидят, то это либо ни то ни другое, либо и то и другое одновременно». Но не успев сделать такую поправку, Сократ тут же начинает пускаться во все тяжкие метафизических спекуляций, и задает второй вопрос:

«Благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?».

Эта цитата вошла в историю под названием «Дилемма Евтифрона», и считалась серьезным логическим парадоксом. Она используется атеистами в качестве обоснования тезиса о том, что мораль от религии не зависит. Если принять за основу первую часть дилеммы, то получается, что «благочестие» и «мораль» первичны, что они существуют независимо от богов, как некие сущности, на которые сами боги неспособны повлиять, а это противоречит идее о всемогуществе богов. При признании истинным второго — боги являются первоисточником морали, и могли бы провозгласить благим всё, что угодно, то есть мораль является предметом случайной прихоти богов. Но в таком случае дать определение благочестию становится совершенно невозможно. Это ловушка, любой ответ на которую приведет Евтифрона к богохульству. Нужно ли после таких выходок еще задаваться вопросами, почему Сократа обвиняли в нечестии и порче нравов молодежи? 

Видя недоумение Евтифрона, Сократ уточняет утверждение на примерах «любящего и любимого», «ведущего и ведомого», «несущего и несомого» и т. п. Говоря про пару «рассматриваемое и смотрящего» Сократ говорит: «На него не потому смотрят, что оно является рассматриваемым, но, наоборот, оно является рассматриваемым, поскольку на него смотрят; и не потому ведомое ведут, что оно является ведомым, но оно потому и ведомо, что его ведут». Проще говоря — Платон хочет сказать, по семантической аналогии, что «благочестивое» любят потому, что оно «благочестиво», а не наоборот. Т.е. что верен вариант №1, а значит, если поверить Гомеру, то боги не всемогущи, и чтобы спасти религию, нужно срочно вводить прото-христианский монотеизм. Проблема только в том, что аналогии, которые привел Сократ — не соответствуют постановке вопроса в дилемме Евтифрона. Если «ведомое потому и ведомо, что его ведут», то значит и благочестивое потому и благочестиво, что его благочещают. Но это бред, поэтому Сократ добавляет что-то про ощущение любви, т.е. вторую переменную, которой не было ни в одном из примеров в его аналогиях. Возьмем, например, одну из его фраз, и тут же рядом поставим аналогичные слова из примера про благочестие, чтобы это стало очевидным: «не потому ведомое (благочестивое) ведут (любят), что оно является ведомым (благочестивым), но оно потому и ведомо (благочестиво), что его ведут (любят)». 

Если без этой пыли в глаза, Платон просто хочет сказать, что вещи могут иметь свойства или сами по себе, или получать их извне. И он старается доказать, что есть объективные свойства вещей. Или, если на уровне этических идей, что есть неизменные идеи, благочестивое как таковое, которое не зависит от богов. Но так уж вышло, что по его аналогиям выходит, что правильным будет решение дилеммы №2, что вещь получает свойства из-за действия актора извне, т.е. выходит, что благочестивое становится таковым, из-за того, что так решают боги. Не знаю, это я тупой, или Платон, но мне кажется все эти примеры по аналогии доказывают совсем не то, к чему приходит наш Сократ. Но дальше, не успев доказать свой тезис №1 (видимо, совершенно ошибочно), Сократ углубляет уровень словоблудия, и настаивает на том, что надо отличать благочестивое от богоугодного. Потому что если благочестивое — это то, что любят боги, то богоугодное — это то, что угодно богам. Любят не = угодно. А значит и понятия разные. Это можно было бы объяснить и так, но Платон старается придать этому более серьезный вид. Он хочет сказать, что в благочестивом роль богов пассивная, и они ничего не могут изменить, а в богоугодном — активная, ведь угодно им или нет — это уже дело их прихоти. Почему же нельзя провести те же мудреные аналогии с богоугодным — не ясно. Нам просто констатируют эту разницу, как данность. Итак, после всей этой клоунады, Сократ снова возвращается к принципиально нерешаемой проблеме, и зная, что никакого ответа не существует, злостно требует:

Похоже, Евтифрон, ты не желаешь разъяснить мне вопрос о том, что такое благочестивое, и показать его сущность, а говоришь лишь о некоем состоянии, претерпеваемом благочестивым, а именно о том, что оно любимо всеми богами; сущность же его ты не раскрываешь. Послушай, если тебе угодно, не таись от меня, но скажи мне снова, с самого начала, в чем состоит сущность благочестивого, из-за которой оно любимо богами или испытывает еще какое-то состояние?

Кстати, к чести Евтифрона, он понимает, что Сократ где-то подложил мину, и что парадоксальность рассуждений — это не его собственная проблема, а ловушка Сократа. Только вот он не может понять, где подвох. А Сократ только и делает что потешается, зная, что ответа нет. Только и говорит, что Евтифрон дурак, который посмел думать, что он что-то знает. Сократ, обладатель титула «Мистер-скромность 399 года», тут же начинает объяснять, что: «особая тонкость моего искусства заключена в том, что я мудр поневоле», и продолжает свои унижения в открытую, переходя к разговору с самим собой: «Поскольку, мне кажется, ты слабоват, я сам постараюсь показать тебе, как надо мне разъяснить благочестие». 

Сократ-атеист или «Мудрость поневоле»

Сократ вводит еще одну переменную, и теперь все благочестивое — составная часть справедливого. Он требует выяснить, за что именно отвечает эта часть. Евтифрон отвечает, вполне логично и соответствуя логике самого этого термина, который создан буквально для характеристики чего-то религиозно одобряемого: «праведным и благочестивым является та часть справедливого, которая относится к служению богам». Но Сократ, конечно же, продолжает издевательства и подмены понятий. Сам Евтифрон сказал, что оставшаяся часть благочестивого связана с заботой о людях. Сократ хватается за это, и буквально делает синонимами слова служение и забота. Получается, что как всадник заботится о лошадях, так и жрец заботится о богах, и тем самым, унижает богов. 

«Так, значит, и благочестие, будучи заботой о богах, приносит богам пользу и делает их лучшими? И ты согласишься с тем, что, когда ты совершаешь что-то благочестивое, ты делаешь кого-то из богов лучшим?».

Конечно же, Евтифрон в панике от таких выводов, и тут же божится, что ничего подобного не имел ввиду. Служение это служение, не забота. Получается что три страницы текста издевательств над Евтифроном и над читателем — просто лишние, потому что Евтифрон увидел подмену и просто ее отменил. Он говорит, что благочестивым будет только такое служение «каким служат рабы своим господам». Больше он ничего не говорит, но Сократ снова решает вместо Евтифрона, и задает вопрос, какую пользу приносит искусство услужения врачам? Очевидно, оно приносит здоровье. И снова серия примеров, где наивный Евтифрон просто отвечает на вопросы, даже не подозревая, что якобы делает аналогию с Богами и ждет от них утилитарной пользы. Ведь он и не говорил такого, все аналогии начал, ни с того, ни с сего, проводить сам Сократ. Сократ приводит другие профессии, где люди подчиняются специалисту и достигают какой-то цели, например солдаты подчиняются военачальнику, чтобы достичь военной победы. На вопрос, что за дела вершат Боги, пользуясь людьми, как слугами, Евтифрон отвечает очень просто и наивно: «Многие чудесные дела они вершат». Конечно же, Сократа это не устраивает, ему нужна конкретика, чтобы тут же фыркнуть и глубокомысленно заявить, что это все «не то». Евтифрон пытается сказать, что все хорошее и все плохое, что происходит с нами где бы то ни было — это заслуга богов. И мы можем повлиять на милость богов, задабривая их жертвами. То, что мило богам — то и благочестиво. Тот поступок, который боги одобрят и взамен на что даруют нам блага — тот поступок и благочестив. Казалось бы, это прописные истины религии (тезис №2 дилеммы Евтифрона, который не нравится Платону). И Сократ это понимает, не совсем же идиот. Поэтому говорит:

«Получается, что благочестие — это наука о том, как просить и одаривать богов». 

Сократ здесь пытается навязать снова какие-то обыденные мысли, которые сами по себе разумны, и наивный Евтифрон отвечает без привязки к основной теме, что например обмен благами должен быть взаимовыгодным. Ты получаешь от соседа то, в чем нуждаешься, и даешь ему то, в чем нуждается он. Сократ поэтому даже не удержался, чтобы вголос выразить свое презрение к Евтифрону, сравнивая его ремесло с тем, что в парадигме Сократа/Платона — делает человека хуже последней грязи под ногтями, с торговлей. Сократ делает вывод: «благочестие — это некое искусство торговли между людьми и богами». Евтифрон понял шутку, но ответил кратко — ну и пусть. Как будто просто ссылка на торговлю, как матерное слово, что-то меняет. Но раз так, то выходит, что у благочестивого Евтифрона есть нечто, чего нет у богов, и что Боги не совершенны, раз в чем-то нуждаются, да еще и от смертного! Евтифрон пытается сказать, что ничего такого у него нет, но богам приятно, когда их почитают. Из этого Сократ тут же лепит новое определение, как будто проблема не в том, что он сам — клоун, который выдергивает каждое слово ради издевательств, а будто бы определение, строгое и научное, дает сам Евтифрон. Сократ заключает: «благочестивое — это приятное, а не полезное и угодное богам?». Ха-ха, путаешься в показаниях? Выдвинул тезис, который противоречит прошлым тезисам! (на самом деле тезисы выдвигает сам Сократ из обыденных фраз, которые слышит, и на дает даже ничего возразить, но ладно). После этого Евтифрон говорит — ну да, это же то, что угодно богам! Он не понимает, что все эти слова для Сократа — принципиальны. Это Евтифрон воспринимает все слова как синонимы какой-то абстрактной благости.

Поэтому Сократ делает очередной вывод: «Значит, вот оно что такое, благочестивое — это угодное богам». После этого он указывает, что данное утверждение было опровергнуто в самом начале разговора. Евтрифон глупый, сделал круг, вернулся к началу. Ничего не смог объяснить Сократу, и еще думает, что вправе обвинять отца в убийстве! Вот же скотина, отец его родил, а теперь из-за того, что он убийца, ему суждено быть обвиненным в убийстве! Доколе! Убийца не убийца, если он отец! О, истина, приди на помощь Платону. На очередное обвинение в тупости, Евтифрону большего нечего возразить и он, сославшись на дела, уходит. А клоун-Сократ вдогонку кричит, проявляя свою знаменитую «иронию»:

Что ж это ты делаешь, друг мой! Уходишь, лишая меня великой надежды узнать от тебя о благочестивом и нечестивом и избежать Мелетова иска, доказав ему, что я стал мудрым в божественных вопросах благодаря Евтифрону и никогда уже не буду заниматься невежественной болтовней и вводить в этом деле различные новшества, но впредь стану жить самой достойной жизнью!

---

Если попытаться суммировать философские идеи этого диалога, то выглядит это примерно так: теория идей используется для софистических споров, хотя в идеале она должна работать, как математическая наука, без споров о пустых словах. Традиционная религия высмеивается в пользу более идеализированного монотеизма. Осуждается всякий буржуазный быт, далекий от аристократической доблести: Платон против торговли и против философии утилитаризма. В вопросах права Платон плевать хотел на верховенство закона, и если твой родственник преступник — будь добр покрывать «кровинушку». Для него семья важнее всего. В общем-то это и все, что здесь можно найти по содержанию. 

В начале III века до н. э. философ-эпикуреец Метродор из Лампсака написал трактат «Против платонова “Евтифрона”». Возможно имеется ввиду против диалога, а не самого Евтифрона, против которого и без того уже выступил Сократ. Само сочинение не сохранилось, но оно является первым, в котором упомянут диалог «Евтифрон». Диоген Лаэртский назвал «Евтифрона» «испытательным» сочинением. Также он подчеркнул, что некоторые из учителей философии помещали «Евтифрона» в начало сборников платоновских сочинений, так как оно является наиболее подходящим для начала изучения наследия Платона. Правда, Диоген Лаэртский писал, что Сократ отговорил Евтифрона от замысла подать в суд жалобу на отца, что не соответствует тексту диалога. При таких странных аргументах против религии, неудивительно, что поздний платоник Нумений считал, что в «Евтифроне» Платон выступил с критикой религии. И если это даже простое следование оригнальному учению Сократа, то совсем не удивительно, что практически все его ученики, и особенно киники и киренаики — вели себя точно также. Правда киники более последовательно пытались отстаивать политеизм, приближенный к монотеистическому христианству, а киренаики буквально приходили к атеистическим выводам. Платон, как можно понять, в этом вопросе ближе к киникам.