Автор текста: Friedrich Hohenstaufen

Версия на украинском

Часть цикла «вульгарные материалисты». Статья о жизни и философии Карла Фогта — будет здесь.

Обзоры на другие книги Бюхнера: будут здесь (позже).

Книга Карла Фогта представляет собой уникальное сочетание сатиры, политической критики, научной метафоры и философских размышлений, в котором он использует образы животных сообществ, таких как пчелиные ульи, муравейники и колонии морских организмов, для анализа человеческих обществ, в первую очередь немецкого общества середины XIX века (см. Бюхнер, «Психическая жизнь животных»). Написанная в период после революционных событий 1848-1849 годов, она отражает глубокое разочарование Фогта в политической реакции, господствующей в Германии, и в интеллектуальной элите, которую он обвиняет в предательстве идеалов свободы и прогресса. Книга адресована широкой аудитории, но с явным вызовом к академическим кругам, о чем свидетельствует подзаголовок: «Молодым и старым для пользы и удовольствия, а профессорам наперекор». Это произведение не столько научный трактат, сколько язвительный памфлет, в котором научные аллегории служат инструментом для критики социальных и политических пороков. Фогт начинает книгу с предисловия, которое задает тон всему тексту: он неоднократно цитирует персидского поэта Хафиза, чтобы подчеркнуть разрыв между поэтической красотой природы и сухим педантизмом ученых, которые, по его мнению, не способны постичь истинную суть жизни. Фогт заявляет, что его цель — показать, как животные сообщества, несмотря на их кажущуюся простоту, демонстрируют организацию, которая даже превосходит человеческую в своей эффективности и стабильности. В начале он обращается к недавним событиям в Германии, где ему якобы написал некий вымышленный друг:

«Пусть мертвые покоятся! Зачем продолжать преследовать этих готов? Они больше не партия. Их газета «Deutsche Zeitung» развалилась из-за недостатка подписчиков, — они сами не только умерли, но и стали немыми, что, как вы знаете, еще более показательно для профессоров, ибо их языки бродят по земле и после смерти, как язык той знаменитой жены, которая с того света все еще вдохновлялась каждую ночь читать проповеди. Пусть они покоятся в могиле, которую они неустанно вырыли для себя, — не выносите их трупы, — они гниют и вызывают отвращение у мира, который теперь хочет не вскрытия трупов, а операций на свежем мясе».

Через воображаемый диалог с другом Фогт обсуждает, стоит ли продолжать критиковать этих «мертвых» политиков. Друг советует оставить их в покое, утверждая, что они потеряли влияние, а некоторые даже обратились к радикальным идеям, например, Генрих фон Гагерн якобы стал республиканцем. Фогт скептически отвергает эту идею, называя таких политиков «навозными жуками», которые пачкают настоящее и копаются в прошлом, чтобы задним числом оправдать свои действия. Он изображает этих политиков, пускай они и «трупы», как все еще опасных, сравнивая их с насекомыми, которые притворяются мертвыми, чтобы избежать опасности, но готовы вернуться, как только угроза минует. Он обвиняет их в том, что они обманывали народ в 1848 году, выдавая свои корыстные интересы за борьбу за свободу, и выражает разочарование в немецкой интеллигенции, которая, по его мнению, предала революцию, поддерживая реакционные силы. Профессора сравниваются с «кукушкиной слюной» на немецком дубе, а их деятельность — с паразитизмом, высасывающим жизненные соки нации. И ещё во множестве разных мелких сравнениях Фогт использует образы природы, чтобы высмеивать своих оппонентов. Напримем, когда воображаемые политики общаются у него друг с другом, то это разговор двух жуков-оленей, где Фогт использует метафору оленя в разных оттенках, от жертвы измены до наивного глупца. Он не ограничивается общими рассуждениями и часто обращается к конкретным фигурам и событиям. Так, он осыпает своими саркастичными похвалами Генриха фон Гагерна, одного из лидеров либералов, называя его «жертвенным ягненком», который ищет «пасть реакции», чтобы героически пасть, но так и не находит ее. Он также высмеивает других политиков, таких как Дальман, Бидерман и Велькер, приписывая им глупость, жадность или трусость. Фогт признается, что его сомнения в человеческом совершенстве усилились как раз во Франкфурте, где он наблюдал за «лучшими людьми нации» — политиками Национального собрания, и отдельно выражает презрение к философской школе Гегеля:

Время от времени у меня возникают небольшие сомнения относительно того, действительно ли человек является самым совершенным существом? Сколько усилий было приложено, чтобы мы поняли это с юных лет! <…> Абсолюта вообще не существует, возможно, даже в мозговых выработках молодых философов-гегельянцев. Но я считал, что человек — самое совершенное животное. Детская вера! <…> Так как немец всегда сначала схватывает вопрос в его общности, а затем проникает в частность (практичные народы делают наоборот), то почему я должен так далеко отступать от своей немецкой натуры? По словам г-на Лаубе, в левом движении так много французского характера, что нужно постоянно следить за собой, чтобы не обнаружить здесь и там следов французской черты на немецком сюртуке.

Также уже в начале книге Фогт вводит материалистическую перспективу, утверждая, что человеческие идеи и убеждения напрямую зависят от питания: например, крестьяне Тельтова сохраняют консерватизм благодаря репе, а прусская знать — благодаря гусиному жиру. Кофе, по его словам, стал революционным напитком, пробудившим человечество, тогда как картофель способствует стабильности. Но самое интересное, что для этого Фогт использует теорию атомизма, «поскольку вера является лишь свойством атомов тела, изменение веры зависит только от способа замены атомов тела». И поглощение атомов репы замещает некие части тела крестьян, делая их всё более консервативными. Почти наверняка, когда Энгельс обобщал, что «вульгарные материалисты» сводят всю историю к той банальности, что люди едят, то он имел ввиду именно эту книгу. Но, конечно же, всё это Фогт говорит не серьезно, или только полу-серьезно. Но даже такая шутливая теория на самом деле становится предлогом для раскрытия одной из ключевых идей книги, которой является роль материальных условий в жизни обществ.

В какой бы форме ни выражалась животная потребность в государстве, в абсолютной или конституционной монархии, в республике с кастовыми различиями или без них, в демократическом или аристократическом социализме, — материальная потребность всегда является тем рычагом, посредством которого движется и приводится в движение вся государственная машина.

Фогт утверждает, что как животные, так и человеческие сообщества зависят от питания и ресурсов. Он с сарказмом замечает, что немецкие политики игнорируют эту простую истину, мечтая о величии, но не заботясь о хлебе насущном для народа. В качестве примера, он приводит кофейную революцию: кофе, по его словам, пробудил человечество от «законного государственного сна», вызвав беспокойство и революционные идеи, тогда как картофель, напротив, способствует стабильности и консерватизму. Этот пассаж, хотя и шутливый, только подчеркивает материалистический подход Фогта: даже идеалы свободы и прогресса зависят от экономических основ, а материальные условия буквально определяют общественное сознание. Фогт здесь саркастически предлагает, что реакция будет продолжаться, пока кофейные урожаи на Яве не восстановятся, а картофель продолжить быть основой питания немцев. 

Законы, по которым управляется общественный мир, таинственны. Но законы механики, к сожалению! слишком хорошо известны — общественность, однако, не смогла даже стать вредной для миропорядка. Когда Лаплас представил свою «Небесную механику» императору Наполеону, тот спросил его, почему он не упоминает в книге Бога. «Сир, — ответил Лаплас, — я не нуждался в этой гипотезе!». Страшно подумать, что Лаплас направил бы свою изобретательность на изучение законов, управляющих человеческим обществом. Христианское германское государство не могло использовать его в качестве профессора; даже возрожденные мартовские министерства были бы вынуждены уволить его за подобные принципы, пагубные для молодежи. Повезло новым строителям государств, что таинственные законы, частично основанные на картофеле, кофе, репе и гусях, были заподозрены лишь немногими и не поняты никем.

И вот, переходя к животным государствам, Фогт утверждает, что их устойчивость обусловлена скорее неизменностью их питания. Например, пчелы зависят от пыльцы и меда, что определяет их поведение: летом они активны и склонны к роению, зимой пассивны и остаются в улье. Эта стабильность контрастирует с человеческими обществами, где торговля продуктами привела к нестабильности и смене государственных форм. Вообще чем разнообразнее питание, тем и развитие организм, а человечество начало разнообразно питаться с тех пор, как все продукты с разных континентов оказались в свободном доступе. Но чем развитие становится индивид, чем больше у него возникает разных сложных идей, тем тяжелее удерживать общество в повиновении и стабильности. Именно здесь Фогт дает нам одну из самых красочных метафор всей этой книги, призывая человечество к анархии. Этот текст настолько хорош, что приведу его целиком, тем более что так станет гораздо проще понять настоящие политические взгляды самого Фогта:

Я хотел бы выделить только один результат как существенный и общий. Каким бы совершенным ни было животное общество, созданное определенным видом посредством его творческой мысли, всегда можно заметить, что родственные виды, живущие в более или менее совершенной анархии, находятся на более высокой ступени организации. Существуют животные состояния разной степени совершенства: чем они ниже, тем больше они упраздняют личность и превращают ее права в обязанности по отношению к обществу. Атрофия организации идет в ногу с этим; сами индивидуумы постепенно гибнут в таких слишком хорошо управляемых государствах, и часто редуцируются до такой степени, что индивидуум выступает только как орган целого, без определяющей свободной воли, без передвижения, без самостоятельности во всех отношениях.

Таким образом, преследование идеи правительственного устройства в животных государствах мстит нам посредством остановки роста и деградации индивидов. Кажется, совершенно неважно, лежит ли принцип животного государства в социализме, в республиканском, аристократическом или монархическом строе. В чисто социалистическом государстве полипов индивидуум низводится до роли простого налогоплательщика (снабжающего продовольствием все государство) и производителя потомства, как и в монархическом илотском государстве ленточного червя, с той лишь разницей, что здесь, в силу монархической тенденции целого, низложение индивидуума (члена) даже возрастает вплоть до принудительной эмиграции и изгнания индивидуумов из материнского государства.

Совершенно противоположное направление имеет место при постепенном развитии в сторону анархии. Индивид становится тем совершеннее, чем больше он освобождается от государства, – его индивидуальные органы, а следовательно, и его способности возрастают во внутренней энергии и во внешней красоте; он поднимается на более высокий уровень совершенства, как в целом, так и в деталях. Анархия закаляет органы, обостряет чувства и увеличивает умственную силу — как личность, сталкивающаяся со стихиями и их врагами, индивидуум в анархии использует все свои органы и способности, чтобы достичь независимости, которая ему необходима в бою. Какая разница между шакалом и волком, которые, надо признать, являются довольно свободными республиканцами, и хитрым лисом, который анархически живет в своей норе и находится под патриархальной дисциплиной родителей только в течение своего короткого детства!

Как же стыдно должно быть тем, кто предпочитает государственную власть государственной свободе, перед лицом этого простого факта, который можно доказать вплоть до мельчайших деталей. Поистине, прав был мой друг Л. Саймон фон Трир, когда на основе философских принципов провозгласил анархию, полную свободу личности, высшей целью человечества; когда он утверждал, что каждая форма правления, каждый закон являются признаком несовершенства нашего цивилизованного государства. Каждый живой атом жаждет анархии, стремится к свободе и развивается до высшего совершенства только в свете этого солнца!

Поэтому пусть все, кто лелеет в сердце стремление к совершенству человеческого рода, позаботятся о том, чтобы направить все свои мысли и усилия на то, как можно скорее, как можно полнее и как можно шире осуществить анархию. Это лжепророки, которые верят, что могут спасти человечество с помощью законов, систем и государственных институтов; Это лжепророки, которые действительно верят, что могут сделать людей счастливыми, сменив правительство и систематически делая их счастливыми сверху! Прогресс человечества к лучшему заключается только в анархии, и целью его стремления может быть только анархия.

Приди же, милая, спасительная для мира анархия, к которой вздыхают угнетенные умы как управляемых, так и правящих, как к единственному спасителю от этих условий отупения, приди и избавь нас от зла, называемого государством! Недавно злой революционер Прудон призвал иронию спасти человечество! Я, консервативный исследователь животных-государств, далек от иронии! Со святой искренностью убеждения я указываю на наших братьев, животных, на наших отсталых товарищей в стремлении к совершенству, и взываю к вам, глупые государственные мужи, к вам, черви в канцелярии параграфов: смотрите и просвещайтесь! Берите пример со своих собратьев на этой земле! Посмотрите, как они, закованные в государственные кандалы, тщетно трудятся, тщетно борются за совершенство, как они остаются на том уровне, на который их поставили законы общества-государства! Посмотрите и убедитесь сами, как те, кто освободился от этих цепей, свободно стремятся вверх, к достижимой для них цели совершенства, как они сражаются и побеждают в анархии, с анархией, посредством анархии!

Животные государства как модель: пчелы, муравьи и полипы

Теперь Фогт подбирается к центральной метафоре этой книги — сравнению человеческих обществ с животными государствами. Он начинает с одной из самых популярных метафор, с пчелиного улья, который называет словом «Биененштаат» (пчелиное государство), и с иронией описывает его как монархию, где «Ее Величество» (пчелиная матка) играет центральную роль. Этот образ позволяет Фогту высмеять монархические институты, показывая, что даже в природе власть королевы ограничена и подчинена коллективным интересам. Как говорит нам Фогт, пчелиный улей «уже был прототипом монархического института для греков», но иронично радуется, что глупые греки решили отказаться от монархии и предпочли республики, в отличии от умных немецких интеллектуалов, обосновывающих вселенскую необходимость монархических государств.

У них был Демосфен, но не было Дальмана!

Убежденный республиканец Фогт высмеивает либеральный конституционализм того времени, рисуя серию комичных сценок, и заканчивает их словами: «Больше не спрашивают, хорошо ли, целесообразно, разумно ли то или иное, — спрашивают лишь, конституционно ли это». В назидание конституционалистам он предлагает посмотреть на пример конституционной монархии в животном царстве, а именно у пчел, чтобы немцы смогли хотя бы свою любимую монархию сделать лучше, потому что они настолько плохи, что им есть чему поучиться даже у пчел. Правда монархию пчел он рисует не то, чтобы приятной системой власти:

Я покажу вам ее, эту конституционную монархию в животном царстве, с самодержцем наверху, который даже убивает своих собственных детей, чтобы удержаться на троне, с наследственным пэрством, поддерживаемым необязательностью работать, с бедными, угнетенными людьми, которые должны направлять свою трогательную заботу на заботу о своих детях и на прокорм своего потомства и которые лишь изредка поднимаются из рабства, чтобы снова в него погрузиться! 

Дальше нам показывают в деталях строение организма пчелы и социальное устройство улья, но делается это в литературном стиле, и с постоянными отсылками на политическую современность Германии. Например, мундштук пчелы, включающий верхнюю губу, острые челюсти, щеточки и хоботок, описывается как инструмент для сбора нектара и пыльцы, а также для строительства сот. Но кроме самого описания, Фогт проводит параллель, сравнивая челюсти пчел с губами политиков, таких как Дальман, чьи слова источают «конституционный мед». А когда доходит до описания пчелиных ног, то вообще разгоняется до такой степени, что его критику едва-ли отличишь от марксистской:

В любой опасности, в любой борьбе ноги — это уверенность конституционалиста; Он вверяет себя им, то убегая от демократии в лагерь абсолютизма, то убегая от абсолютизма в лагерь демократии. Но особенно когда речь идет о том, чтобы броситься в жертву между штыками сражающихся братьев и погасить разгорающийся конфликт своей кровью, именно в этом случае ноги конституционалиста кажутся наделенными силой крыльев, чтобы унести его с поля боя в противоположном направлении к миру и порядку..

Итак, пчелиное государство делится на три касты: королева, дроны и рабочие пчелы. Королева, единственная самка, способная откладывать яйца, воплощает народ, но ее физические особенности — длинное брюшко и короткие крылья — ограничивают ее подвижность. Дроны, самцы, крупнее рабочих, с большими глазами и без рабочих инструментов или жала, живут за счет труда других, это местная аристократия и опора реакционного режима. Рабочие пчелы, составляющие большинство, — это стерильные самки, чьи половые органы недоразвиты из-за скудного питания в юности. Фогт видит в этом метафору угнетения пролетариата, намеренно лишенного возможностей ради поддержания элиты. Численность улья ограничена: 600-1000 дронов и 15-30 тысяч рабочих под одной королевой. Он иронизирует над идеей создания наследственной аристократии в человеческом обществе, где на миллионы работников приходится лишь горстка богатых, называя это «лумпацократией». При чем опять подчеркивается, что соотношение элиты и рабов в улье гораздо демократичнее, чем в человеческом обществе. Рабочие пчелы, несмотря на свои способности и преданность, лишены наслаждений, жертвуя всем ради улья. И эта их самоотверженность снова сравнивается с пролетариатом. 

Книга описывает процесс воспитания пчел: яйца королевы помещаются в просторные ячейки и обильно питаются, тогда как яйца рабочих — в тесные, с минимальным уходом. Это различие определяет их судьбу, показывая, что пролетариат не рождается таковым, а создается системой. Иногда рабочие яйца случайно попадают в королевские ячейки, и из них вырастают королевы, что подчеркивает потенциал каждого индивида при правильных условиях. Жизнь рабочих пчел делится на полевые работы (сбор нектара и пыльцы) и внутренние обязанности (уход за личинками, строительство сот). Полевые пчелы наслаждаются свободой, но подвергаются опасностям, таким как атаки птиц или ос. Домашние пчелы, напротив, живут в темноте улья, ухаживая за молодняком и поддерживая порядок. Их преданность и жертвенность контрастируют с праздностью дронов и королевы. Фогт описывает роение как процесс создания нового улья. Королева, окруженная рабочими, покидает старый улей, чтобы основать новый. Люди часто вмешиваются, предоставляя ульи, но Фогт видит в этом эксплуатацию: человек забирает мед и воск, обращая пчел в своего рода крепостных. Это сравнивается с человеческими системами, где элита присваивает плоды труда масс, оправдывая это заботой.

Улей изнутри затемнен, чтобы скрыть его тайны, что автор интерпретирует как стремление конституционной монархии избегать прозрачности. Пчелы заделывают все щели прополисом, оставляя лишь узкое летное отверстие. Любая попытка осветить улей вызывает панику: рабочие замазывают стекла, дроны беспокоятся, а королева мечется. Но если свет проникает постоянно, то пролетарии осознают свое положение, улей охватывает революционная агитация: рабочие перестают трудиться, игнорируют королеву, а дроны бегут. В итоге улей погибает, так как рабочие, воспитанные в монархическом духе, не могут создать новую систему и растворяются в анархии. Королева играет центральную роль, откладывая яйца рабочих, дронов и будущих королев. Ее жизнь спокойна, пока не появляются новые королевы, вызывающие ее ярость. Она пытается убить соперниц, но рабочие часто защищают молодых, вынуждая старую королеву покинуть улей с частью рабочих для создания нового. Новая королева, вылупившись, уничтожает сестер, чтобы закрепить власть. После этого она отправляется на брачный полет с дронами, возвращаясь для продолжения рода. Рабочие, несмотря на ужас от ее преступлений, принимают ее как воплощение будущего улья. Если королева умирает, оставив наследниц, улей продолжает функционировать без потрясений. Если наследниц нет, рабочие выбирают личинку рабочей пчелы и выращивают ее как королеву, демонстрируя гибкость системы, но также и ее монархическую закостенелость, поскольку пчелы не способны перейти к республике. Фогт видит в этом трагедию: даже освободившись, народ возвращается к монархии из-за отсутствия альтернативного мышления. Но как и большинство других животных организаций, Фогт использует пчелиный улей для мимолетной критики коммунизма:

Пожалуй, пчелиную монархию можно было бы назвать и автократией, смягченной социалистическими институтами и отсутствием народного сознания. Возвратившаяся пчела предлагает своим товарищам изобилие своего меда – себе она берет только то, что ей нужно, чтобы утолить голод – все остальное сдается на государственные склады и хранилища. Здесь мы видим некий социалистический элемент, перерастающий даже в коммунизм. На самом деле, несмотря на монархическое руководство государством, несмотря на существование привилегированного класса, условия жизни рабочих пчел основаны исключительно на коммунизме и могут быть объяснены только в нем и через него. Этот коммунизм доходит до полной отмены собственности, даже семьи, в рабочем классе; ни у одной работницы нет собственной квартиры — она уединяется в первой попавшейся келье или, подобно русским крепостным, спит в основном со своими товарищами в коридорах и на крыльце королевских дворцов. Детеныши не кормятся и не воспитываются в семье, а сообща в сотах: каждая женщина-смотрительница кормит столько, сколько может, не проявляя особой привязанности ни к одной личинке. Частная собственность не существует; излишки меда и пыльцы пчела сдает в общие государственные хранилища, из которых обеспечивается пропитание колонии в голодные времена и зимой. Но только рабочие имеют право на эти склады, которые они сами и наполняют; трутни лишены возможности пользоваться ими, а их яростные попытки захватить даже этот последний источник помощи трудящимся провоцируют самые кровавые революции. Поэтому существование социальных институтов, простирающихся до самых дальних границ коммунизма, вполне совместимо с конституционно-монархической формой правления. 
<…>
Можно было бы также назвать пчелиное государство социал-демократической монархией с наследственной кастовой системой, если бы не нужно было опасаться, что это глубоко поколеблет конституционно-государственное сознание лучших людей Германии.
<…>
Гложущая рана современных государств — постоянная армия — не существует в пчелиной монархии. Простой животный разум не понимает, как можно за счет государства кормить множество бесполезных бездельников, которые не вносят никакого вклада в труд, а являются лишь потребителями. Каждый пролетарий вооружен, каждый умеет пользоваться оружием — безопасность государства возложена на сообщество граждан.

И если социализм так хорошо совместим с монархией, то Фогт только удивляется тому, что парламентарии Германии так сильно боятся этого самого социализма. Выходит даже у пчел монархия хоть немного сглажена какими-то более гуманными принципами, чем не могут похвастаться немецкие парламентарии! Кульминацией книги становится описание революций в улье, происходящих в конце лета, когда запасы истощаются. Дроны требуют доступа к меду, ссылаясь на свои аристократические привилегии, что вызывает гнев рабочих. После неудачной петиции к королеве, рабочие восстают, уничтожая дронов и их личинки. Королева, поддерживавшая дронов, оказывается под стражей, но рабочие прощают ее, веря в ее обещания реформ. Однако с приходом весны королева вновь откладывает яйца дронов, восстанавливая старую систему. Фогт подчеркивает тщетность таких революций: без изменения сознания масс они лишь временно облегчают давление, но не устраняют корень проблемы. В заключение автор обращается к людям, призывая учиться у пчел. Он утверждает, что революции неизбежны в системах, основанных на неравенстве, но их успех зависит от способности народа использовать их плоды. Конституционные реформы, по его мнению, ведут лишь к усилению угнетения, подобно русским порядкам, где бунты крестьян не меняют сути системы. Пчелиный улей становится зеркалом человеческих обществ, где монархический дух и привычка к подчинению препятствуют истинной свободе. Фогт заканчивает саркастическим призывом к политическим деятелям, таким как Безелер, осознать уроки пчел, чтобы избежать крушения их собственных систем. 

Стоит отметить, что это очень и очень сокращенная версия красочной истории пчелиного государства, и аналогий с человеческой жизнью там огромное количество. Но для пересказа приходится сильно сокращать. Читая эту книгу, можно подумать, что читаешь какую-то сказку о животных. Пчелы там ведут диалоги между собой, плетут интриги, отстаивают классовые интересы и т.д. Эта книга действительно стоит того, чтобы её читали даже сегодня.

Продвигаясь дальше, Фогт расширяет свою аналогию, рассматривая муравейники, термитов и морские колонии, такие как полипы и так называемые «бласентрагеры» (плавучие колонии, подобные физалиям), особое место уделяет тараканам. Он описывает устройство всех этих животных с научной точностью, но постоянно вплетает в повествование политические параллели. Например, муравейник становится очередной метафорой общества, где трудящиеся массы (рабочие муравьи) обеспечивают процветание, а «благородные» особи (аналог аристократии) паразитируют на их труде. Но муравьи в его изложении всё же играют самую благородную роль. Он описывает, как муравьи строят мосты и ведут войны за ресурсы, сравнивая это с человеческими армиями, которые действуют ради материальной выгоды. Он шутит, что пчелиный улей защищен от «социал-демократических» муравьев водяными барьерами, но муравьи все равно проникают внутрь, используя «существующие условия»: намек на революционные силы, которые обходят преграды реакции. В качестве примера он приводит гипотетическую речь муравья, который пытается вдохновить сородичей на войну за ресурсы — и не ради абстрактных идей, а ради конкретной выгоды, такой как доступ к медвяной росе. Эта сцена снова иллюстрирует материалистический подход Фогта: животные действуют ради выживания, а не ради пустых идеалов. Точно также, описывая тараканов, как неких бандитов-грабителей, в чем Фогт снова находит черты коммунизма (почти все животные у него хоть в чем-то да коммунисты), на стражу справедливости снова выходят муравьи:

Эти черные ребята, не встречая сопротивления, распространились бы по всей стране, сея повсюду нищету и страдания своей прожорливостью, если бы у них не было врага, который поклялся беспощадно мстить и всегда готов положить конец их прогрессу. Это муравьи-воины, сыны социал-демократических свободных государств, которые являются бесспорными властителями земли в южных регионах. Их социальная структура, тесная дружба, братская любовь и способность к самопожертвованию позволяют им одолеть любого врага, даже самого большого и опасного, который в сто раз превосходит их по силе. Муравьи следят за тараканами. Они терпеливы, и часто позволяют им действовать без помех в течении многих лет. Но иногда происходит вспышка, как электрическая искра по всему семейству социал-демократических муравьев. От дерева к дереву, от кучи к куче, от леса к лесу летят их посланники, разносятся их шумовые сигналы. Повсюду вы встретите бесчисленные стаи, поющие: «Народ, вставай! Грянул гром! Кто трусливо кладет руки на колени?». Все маршируют к местам сбора, и вот, наконец-то армия собрана. Командиры организуют армию, формируют атакующие колонны, распределяют тяжелого и легкое вооружение, и выстраивают фалангу в боевой порядок. О друзья, я видел такую армию, и мое сердце все ещё трепещет при мысли о тех бесчисленных воинах, которые шли маршем мимо меня.

После всех приготовлений к войне, Фогт описывает красочное сражение армий муравьев и тараканов, которое он якобы и сам наблюдал однажды, когда муравьи штурмовали какую-то тараканью крепость (человеческий дом). Скрытые аллегории Фогта здесь намекают на то, что Германии скорее даже необходимы социал-демократы, которые смогут одолеть всех элитарных вредителей, как муравьи одолевают пчел или тараканов. Мельком Фогт также упоминает полипов и коралловые рифы, называя их «социалистическими фаланстериями», которые существовали еще в доисторические времена. Явная отсылка на Фурье. Также он приводит пример устриц, которые выбирают новый грунт для колоний, избегая старых структур, в отличие от людей, цепляющихся за устаревшие системы. Он показывает, как животные сообщества способны переживать катастрофы и восстанавливаться, в отличие от человеческих государств, которые рушатся из-за внутренних противоречий. Здесь он саркастически сравнивает немецкую идею единства, воплощенную во Франкфуртской конституции, с карточным домиком, который рухнул при первом же порыве реакции. 

О! Они умны, основатели животных государств, эти герои животной цивилизации. Чем больше я вникаю в их конституции, их формы правления, их прогрессивное развитие, тем больше я краснею за нас самих!

Филистеры-пузыреносцы

Но особенно Фогт увлечен описанием «бласентрагеров» (буквально «пузыреносцы»), которые используются как метафора для анализа социальных, политических и экономических структур, в первую очередь бюрократии, государственной власти и финансовых систем. Фогт саркастически сравнивает поведение и организацию этих морских существ с функционированием общества, уделяя особое внимание критике государственной машины, капитализма и социальных институтов, таких как образование и налогообложение. В начале текста подробно описывается поведение пузыреносцев. Это морские организмы, которые появляются на поверхности моря только в условиях абсолютного покоя. Малейшее волнение, любое движение воды или дуновение ветра заставляет их мгновенно погружаться в глубину, чтобы избежать воздействия внешних сил. Эта потребность в покое интерпретируется как метафора стремления определенных социальных групп или систем к стабильности и неподвижности, избегающих любых изменений или потрясений. Пузыреносцы символизируют некую «партию покоя», консервативные элементы общества, которые боятся реформ, революций или любого нарушения status quo.

Пузыреносцы описываются как сложные организмы, состоящие из множества частей, каждая из которых выполняет свою особую функцию. Но центральным элементом является «воздушный пузырь», который поддерживает организм на плаву и регулирует его движение. Эта пустота, — самое важное: она регулирует баланс, обеспечивает плавание, направляет поток энергии. Парадоксально, но именно «ничто» (пустота, воздух) управляет всем. Это очередная аллегория, символизирующая конституционную монархию, как пустую форму. Пузырь управляет циркуляцией «жизненного сока» (жизненной силы), что символизирует финансовые потоки и ресурсы, питающие государство. Но вообще организм пузыреносцев состоит из нескольких частей, каждая из которых соответствует определенному аспекту общества:

• Воздушный пузырь (государственная казна): Как уже упомянуто, пузырь — это символ финансовой системы государства, которая, будучи «пустой» (например, из-за долгов), тем не менее поддерживает всю структуру. Фогт саркастически отмечает, что эта «пустота» воспринимается как нечто необходимое для функционирования государства, подобно тому, как долговая экономика якобы способствует процветанию, что иллюстрируется примером Англии, где национальный долг считается основой экономической мощи и якобы стимулирует экономику (сам он правда скептичен к этой идее).
• Плавательные колокола (бюрократия): Эти элементы, расположенные ниже пузыря, символизируют бюрократию. Они механически выполняют команды, поступающие сверху, и обеспечивают движение организма. Колокола описываются как жесткие, ограниченные в своих действиях и полностью зависимые от центрального ствола (государственной системы). Они работают ритмично, строго по расписанию, что отражает рутинную и безынициативную природу бюрократов. Молодые «бутоны» этих колоколов, расположенные ближе к пузырю, символизируют студентов или будущих чиновников, которых готовят к службе в государственных структурах.
• Сосущие рты: Эти части организма представляют собой аллегорию элиты или привилегированных классов, которые присваивают большую часть ресурсов. Они описываются как ненасытные, поглощающие все, что попадается на их пути, и оставляющие лишь остатки для общей системы. Сосущие рты претендуют на роль кормильцев государства, утверждая, что их деятельность поддерживает циркуляцию ресурсов. Эти существа утверждают, что без их «переваривания» весь организм умрёт, но на деле они обогащаются за счет остальных. Их «кассовые пространства», наполненные «золотыми зернами», символизируют накопление богатства.

Есть там также и «защитные чешуйки», символизирующие армию, и «репродуктивные органы», как аналог религии и культуры. Особую роль играют «Proletarier» — крошечные существа, которые служат ловцами добычи. Они рабочий класс, наёмные работники, у которых нет индивидуальности. Их задача — с помощью специальных ловчих нитей вытягивать мелкую живность, которую потом пожирают глоточные органы. Эти пролетарии легко теряются, гибнут, заменяются новыми, и никто не беспокоится об их судьбе. Они лишь инструмент, нужный элите. 

Эта модель позволяет Фогту представить государство как единый организм, где каждая часть выполняет свою функцию, но дисбаланс приводит к краху. Фогт подробно описывает устройство «бласентрагеров», их военную организацию он сравнивает с милитаризованными государствами, такими как Пруссия. Религия, по его словам, играет роль стабилизатора, но в упадочных государствах становится лишь инструментом эксплуатации. Но самая значительная часть текста посвящена критике бюрократии и системы образования, которые автор рассматривает как инструменты поддержания власти и подавления свободы. Бюрократы (плавательные колокола) изображаются как лишенные самостоятельности, работающие только по указке сверху и заботящиеся лишь о сохранении своего положения. Их существование зависит от государственной казны, и любое изменение системы воспринимается ими как угроза. Система образования, особенно университеты, подвергается особенно язвительной критике. Автор описывает их как «питомники для будущих чиновников», где молодых людей лишают индивидуальности и готовят к роли послушных слуг государства. Университеты называются «дрессировочными учреждениями», где свободный дух подавляется ради подготовки к экзаменам и службы. Профессора изображаются как корыстные дельцы, заботящиеся не о науке, а о личной выгоде, заманивающие студентов ради дохода и поддерживающие систему, которая выгодна государству. Затем Фогт переходит к сатирическому описанию финансовой системы, сравнивая государственную казну с воздушным пузырем, который, несмотря на свою «пустоту», поглощает огромные ресурсы. Государственный долг и дефицит бюджета называются «чудовищами», пожирающими богатство общества.

Ближе к концу он фокусируется на княжестве Монако, как пародии на абсурдные методы налогообложения и государственного управления. Князь Монако описывается как правитель, который под видом заботы о народе вводит многочисленные налоги и монополии, обогащая себя и свою казну. Среди примеров:

Святая свобода! Как клевещут на тебя эти люди, которые от твоего имени говорят о государстве и нации, о развитии высшей степени жестокости — государственной власти! Могущественная нация! — вот их высшая цель, их последнее желание! Что им до свободы личности, до свободы ближнего? Они хотят быть могущественными, чтобы угнетать ближних, навязывать им свою волю — рабы внутри и рабы снаружи — вот идеал поклонников государственной власти. Ту жестокость, что сидит у них внутри и которую они, поскольку слишком трусливы, чтобы проявлять её индивидуально, они хотят выплеснуть совместно — через государство. Поэтому они стремятся образовать замкнутый круг, называемый нацией. Как? Потому что мне не посчастливилось родиться на том или ином клочке земли, я теперь должен быть к нему прикован всеми своими стремлениями и надеждами — и ради отрицания всех общечеловеческих интересов должен утешаться сознанием, что я — немец? Прекрасное утешение! Особенно в наши дни!