Цикл «Античная философия: аристократическое наступление»:

• Вступление (исторический контекст, Аристофан, Критий, Алкивиад и т.д.).
• Первая часть (философия Сократа).
• Вторая часть (философия Ксенофонта).
• Третья часть (элидская и мегарская школы).
  • Менедем и Стильпон (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к мегарской и элидской школам).
• Четвертая часть (школа Антисфена).
  • Диоген из Синопа (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену).
  • Школа киников после Диогена (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену) — вы здесь.
  • Школа киников эллинистического периода (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену).
• Пятая часть (контр-наступление, школа Аристиппа).
  • Киренаики (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Аристиппу).
• Шестая часть (Исократ).
• Седьмая часть (Платон).
  • Первая академия (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Платону).

В предыдущих разделах мы уже рассмотрели философские взгляды Антисфена и Диогена, двух основателей кинической школы, и увидели их колоссальную зависимость от софистической традиции Горгия, в частности, от идей Антифонта (прото-руссоизм). Теперь мы переходим ко второму поколению киников, которые были непосредственными учениками Диогена. Допуская, что средний возраст и длина жизни учеников Сократа были похожими, стоит предположить, что киническая школа была основана где-то около 395 г. до н.э., и Антисфен пробыл ее руководителем (если в кинизме вообще можно говорить о таких формальных иерархиях) до своей смерти, которая произошла около 365 г. до н.э. Где-то в это время Диоген перенес школу из Афин в Коринф, и пробыл ее неформальным лидером до 323 г. до н.э. В такие же два этапа формируются все остальные школы последователей Сократа: Академия Платона, Элидская и Мегарская школы и главные враги киников — киренаики. До 350-го года все они должны только формироваться, их основатели собирают свои первых учеников и воспитывают главных наследников. Только к 350 г. будут опубликованы все книги первых учеников (по сути Апостолов) Сократа, так что до этого времени сократические школы даже не могли войти в свою «зрелую» стадию, у них не было всех канонических текстов. Как только эти тексты появилась, а первые ученики Сократа умерли от старости, начинается второй этап развития «сократизма» (как ветви софистики Горгия). Примерно с 350 до 320 гг., лидерство переходит к тем сократикам, которые никогда не видели Сократа вживую; тенденции к расслоению и распаду усиливаются. Большинство созданных школ исчезают около 250 г. до н.э., сменив 2-3 поколения лидеров. Часто на это обращают особенное внимание, пытаясь сказать, что сократики были скоротечным явлением. Но самом деле это очень солидный срок, около 150 лет существования (больше, чем расстояние между Наполеоном и Гитлером, или как от нашего времени до революции 1848 года). За такое же время в античности успела появиться школа Пифагора (после 530 г.) и умер Сократ (399 г.). Но некоторые школы, созданные учениками Сократа, просуществуют намного дольше! В случае с платоновской академией — формально она сохраняется, но изменяет свое содержание настолько, что есть смысл говорить о полном ребрендинге и создании совсем новой школы, просто со старым названием. И одни только киники пережили всех остальных, и продолжали существовать аж до I-II вв. н.э. Попробуем подытожить учение Антисфена-Диогена, разобранное нами в прошлых разделах, как фундамент для последующего кинизма. Если совсем кратко:

1. Антисфен и Диоген — это философы-аскеты, целью которых является счастье.
2. Счастье заключается в добродетельной жизни, которая совпадает с разумной, философской жизнью.
3. Поскольку вселенский Разум и Природа — одно и тоже (пантеизм), то разумная жизнь = жизнь «по природе».
4. Все, что создали люди — искусственное, а не природное; и поэтому киники добиваются свободы от всех условностей общества (радикальная анти-социальность), и она совпадает с жизнью по природе = добродетелью = счастьем.
5. Чтобы не зависеть от искусственных установлений людей, нужно отказаться от всех достижений культуры и питаться тем, что дает сама природа в чистом виде, это ведет к принципиальному аскетизму.
6. Чтобы обрести такой уровень свободы и приобщиться к аскетическим практикам нужен разум, который дает философия.

Сама эта философия в своей сущности очень консервативна, ее этика просто совпадает с представлениями обычного патриархального обывателя, ее идеалом является «сильный мачо», а в ее теорию познания заложен рационализм (но не радикальный, а в духе Аристотеля, с разными уровнями, на самом низком из которых признается необходимость чувственного опыта). В политике киники исповедуют нечто, напоминающее анархизм (потому что государственная власть искусственна, а не естественна), хотя в целом комплиментарно относятся к монархии и осуждают демократию; хотя бы из-за того, что при демократии решения применяют не философы, а «толпа». В самом детализированном виде эта философия предстает в работах Диогена, и, в собственно «школе киников», а позже в ее развитии и постепенной ассимиляции школой стоицизма.

Всем, кому кажется, что это слишком жесткое суждение о киниках, отсылаем прочитать сначала статью про Антисфена, потом про Диогена, а затем открыть Лаэртского (для самых скептичных) и перечитать заново. Тогда все вопросы отпадут сами собой.

Три основных термина, которые стали важными техническими определениями в рамках школы: 1) аскезис, т.е. буквально аскетические практики, предельная простота жизни; 2) апедевсия, т.е. способность к освобождению от догм религии и культуры и 3) автаркия, способность к независимому существованию и самоограничению. Отказ от семьи и государства. Все три очень близки по содержанию и взаимодополняют друг друга. Автаркия при этом граничит с индивидуализмом, что является наверное единственной «либеральной» чертой кинизма, если не считать логики номинализма, т.е. отказа от веры в обобщенные сущности. Как мы уже говорили в разделе про Антисфена — в принципе, это радикальный сократизм в этике, но критика абстрактной логики Сократа (практический сократизм, который выступает против теоретической ветви, развитой мегариками и платониками). Кинизм — это одна из самых патриархальных и консервативных философских систем древности.

Второе поколение киников (Кратет и его товарищи)

Образцовым учеником Диогена, и наиболее известным из всех, считается Кратет из Фив (ок. 365-285 гг.). Происходил он из богатой фиванской семьи; и поэтому получил хорошее образование. По сообщениям античных источников, он получил от отца хорошее наследство, и в общем-то его должна была ждать отличная безбедная жизнь. Но по какой-то причине он от всего этого отказывается. Почему так? На это существует несколько версий. Самая известная, что он еще раньше познакомился с Диогеном, и тот убедил Кратета отдать под пастбища все свои земли, а все свои деньги бросить в море. Все это якобы и сделал Кратет. Существовала и другая, более мягкая версия, якобы он обратил все свое имущество в деньги, и распределил их между гражданами, сам же «бросился в философию с таким рвением, что даже попал в стихи Филемона, комического поэта». По еще одной версии в кинизм он обратился, когда увидел в какой-то трагедии персонажа Телефа, который был в жалком виде и с корзиночкой в руках. Можно допустить, что сначала пришлошла эта сцена, потом он познакомился с Диогеном, успел какое-то время у него проучиться, и уже потом, после смерти отца, избавился от наследства. Есть и третья версия, что свои деньги Кратет положил у менялы, договорившись так: если его дети будут, как все, тот отдаст им деньги, если же они станут философами, то раздаст деньги народу, потому что философам деньги не надобны.

Обычно считают, что Кратет переехал в Афины после разрушения Фив Александром Македонским в 335 г. до н. э., где и стал последователем Диогена. Удобная датировка, подвязанная под крупное и всем известное событие. Но эта версия неправдоподобна по целому ряду причин. Во-первых, сразу после этого события Александр (по легенде, конечно) находит Диогена в Коринфе, где тот уже давно находится в доме у Ксениада. Если бы Кратет переехал в Афины, то Диогена бы там не нашел. Во-вторых, по легендам ясно, что расстаться с наследством отца он должен еще до разорения Фив (иначе не было бы и земель, которые надо отдавать под пастбища), но он уже тогда был знаком с Диогеном, до переезда в Афины, или куда бы то ни было. К тому же, множество легенд показывают Кратета действующим лицом в биографиях Стильпона и Менедема (а это города Эретрия и Мегары), а значит сам Кратет постоянно путешествовал, и не находился в Афинах регулярно, и поэтому он мог найти Диогена в том же Коринфе. Одна из историй жизни Кратета буквально помещает его в Коринф, что характерно. Впрочем, и сам Диоген мог не сидеть на месте. Так или иначе, Кратет запомнился как богатый человек, который демонстративно отказался от богатства ради жизни киника.

Но все же, важно отметить, что большинство историй, которые делают Афины обязательным местом для действия всех философов — не более чем легенды. А откуда взялась такая настойчивая связь всех философов с царем Александром? Снова же, она берется из самой логики конструирования мифов. Вот например, античный историк Диокл говорил, что Александр Македонский останавливался в доме Кратета, и спросил у философа: «Хочешь, я восстановлю твой город?». Кратет якобы ответил:

«Зачем? Какой-нибудь новый Александр возьмет и разрушит его опять».

Как и история с Диогеном, сразу понятно, что это не более чем миф. Составители таких историй точно знают, что Диоген живет в Коринфе, а Кратет — в Фивах. Потом они видят, что знаменитейший человек античности (Александр) оказывается то в Фивах, то в Коринфе. Что может быть лучшим вариантом, чем придумать историю про встречу звездных персонажей, и про их личные взаимоотношения? Разве в XIX веке не любили вспомнить, как Гегель смотрел на Наполеона, входившего в его город? И эту историю до сих пор активно распространяют, как нечто очень важное. Живи Гегель в античности, ему бы наверняка приписали какой-то разговор с Наполеоном про принципы диалектики и Абсолютного Духа. Такие вещи напрашиваются сами собой. Так еще и в оба раза, как с Диогеном, так и с Кратетом, вместо обычного разговора мы получаем какие-то коротенькие поучительные притчи: Диоген на деле показал отношение киников к тиранам и богатству, а Кратет — принцип космополитизма. Сюда же можно добавить близкого к киникам «мегарца» Стильпона, которому приписали пафосную встречу со звездным царем (Деметрием), и такую же поучительную беседу, символизировавшую отношение киников к автаркии, самостоятельности мудреца. Но в разделе про Кратета в истории Лаэртского эти выдумки уже доходят почти до абсурда, потому что он говорит: «именно в доме Кратета останавливался Александр, как в доме Гиппархии — Филипп».

---

Кто такая эта женщина, в доме у которой останавливался раньше отец Александра Македонского? Гиппархия из Маронии (ок. 350-280 гг.) — это ученица и жена Кратета. Совпадение? Или может авторы мифов просто любят сводить между собой царей и философов? Ответ практически самоочевиден. Но прежде чем продолжить изложение философии Кратета, мы рассмотрим его ближайшее окружение, дополняя контекст в котором он жил. Поэтому, раз уж затронули историю Гиппархии, то начнем с нее. Как и сам Кратет, Гиппархия происходила из знатной семьи, но уже из города Марония (недалеко от Абдер, северная Греция). Из-за того, что ее брат был учеником Кратета (об этом дальше), и описывал ей свои философские приключения, она увлеклась личностью Кратета и пригрозила родителям самоубийством, если те не выдадут её замуж за философа. Она «полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для неё всё». Родители позвали Кратета, чтобы тот отговорил её; и он сделал все, что мог, чтобы разубедить. Но когда он понял, что это все бесполезно, то встал перед ней, снял с себя одежду и сказал: «Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я». Однако Гиппархия была вполне довольна этим; она приняла образ жизни киника, надев ту же одежду, что и он (мужскую одежду), и появляясь с ним на публике повсюду. Кратет называл их брак «собачьей парой» (киногамия), и вокруг этого распространялись сплетни и анекдоты про их распущенность и бесстыдство, в том числе публичное. Например, считалось, что они занимались сексом прямо на улице («ложиться с Кратетом у всех на глазах»).

А однажды, явившись на пир к Лисимаху, Гиппархия сокрушила самого Феодора Киренского (школа Аристиппа) таким софизмом:

Если в чем-то нет дурного, когда это делает Феодор, то в этом нет дурного и когда это делает Гиппархия; когда Феодор колотит Феодора, в этом нет дурного, стало быть, когда Гиппархия колотит Феодора, в этом тоже нет дурного.

Феодор не нашел на это никаких возражений и, когда Гиппархия его треснула по голове, только разодрал на ней плащ (надо понимать, оголив грудь), «но Гиппархия не показала ни смущения, ни женского стыда». Увидев ее реакцию, Феодор процитировал строку из «Вакханок» Эврипида: «Вот она, что покидает свой станок и свой челнок!» (имеется ввиду ткацкий станок, ведь ткачество было обязанностью женщины, и символизировало их целомудрие), на что она ответила: «Да, это я, Феодор; но разве, по-твоему, плохо я рассудила, что стала тратить время не на станок и челнок, а вместо этого — на воспитание?». По одной из легенд, она и за Кратетом ушла, потому что тот посоветовал ей бросить ткацкий станок и заявил, что это форма угнетения женщин. Впоследствии у Гиппархии было по крайней мере двое детей, дочь и сын по имени Пасикл (названный в честь брата Кратета). Больше мы о ней ничего не знаем, но существует эпиграмма, которая указывает, что могло быть написано на ее могиле:

Я, Гиппархия, выбрала не дела богато одетой женщины, а мужественную жизнь киника.
Туники с застежками-брошками, нарядная обувь и надушенные платки не понравились мне;
Но с кошельком и товарищем-посохом, вместе с грубым плащом и постелью из твердой земли
Мое имя прославится больше, чем самой Аталанты: ибо мудрость лучше горного бега.

И снова, в связи с легендами о киниках мы видим, как важна для них именно патриархальная мужественность. В связи с Гиппархией эта тема повторяется еще несколько раз, но уже в совсем легендарных историях, созданных в позднем Риме. Все эти истории мы приводить не будем, но характерно, что якобы сам Диоген писал письмо жителям ее родного города Маронии, которые якобы переименовали его в честь Гиппархии: «лучше тебе быть названным в честь Гиппархии, женщины, это правда, но философа, чем в честь Марона, человека, торгующего вином». При прочих равных, быть женщиной — пацанский, йопта, зашквар. Но уж лучше так, чем быть развратником и торгашом. Второе, что мы видим в этих историях — это сближение с риторическими приемами Мегарской школы, с которой киники находились в странных симбиотических отношениях (вроде критических, а вроде и ученических). 

Считается, что Гиппархия познакомилась с Кратетом через посредничество ее родного брата — Метрокла (ок. 350-280 гг.). Родители отправили его на обучение в Афины, где он учился сначала у Теофраста, лучшего ученика Аристотеля (а значит уже после 322 г.), и Ксенократа, наследника платоновской Академии. Но, в конечном итоге, Метрокл стал последователем Кратета. Его знакомство с кинизмом передается в максимально комичной форме. Однажды, посреди лекции Теофраста, Метрокл не смог удержать порыв и громко пукнул («испустил ветер»). От стыда и огорчения он закрылся дома и решил уморить себя голодом. Узнав об этом, Кратет вломился к нему без разрешения, перед этим нарочно наевшись волчьих бобов (корм доя лошадей), и стал убеждать Метрокла, что он не сделал ничего дурного, – напротив, чудом было бы, если бы он не предоставил ветрам их естественный выход; а под конец он взял и сам громко пукнул, чем и утешил Метрокла. Как добавляет Лаэртский, цитируя один из принципов античной медицины: «подобное исцелилось подобным». С этих пор Метрокл стал последовательным киником.

Сочинения, написанные во время обучения у Теофраста он сжег со словами: «Се – привиденья преисподних снов!» (то есть пустые, праздные); а другие говорят, что сжег он записи теофрастовых чтений, сказавши: «Бог огня, поспеши, твоему ты надобен граду» (Отсылка на Гераклита? значит ли это, что киники еще до стоицизма совмещали свою этику с физикой Гераклита?). Вещи, говорил он, покупаются или ценою денег, например дом, или ценою времени и забот, например воспитание. Также он говорил, что богатство пагубно, если им не пользоваться достойным образом. Выходит, что в принципе, богатство не является злом само по себе, и все зависит от пользователя. Такое умеренное отношение не было свойственно кинизму раньше, и похоже больше на сентенции школы Аристиппа. Впрочем, позже в школе стоиков такой подход тоже возобладает. Возможно, это естественная эволюция кинизма в сторону уменьшения радикализма. Считается, что Метроклом был создан новый литературный жанр — хрия. Это был короткий морализирующий анекдот об исторической личности. Известны его хрии, идеализирующие Диогена Синопского. По-видимому, Метрокл знал мегарского философа Стильпона и спорил с ним, и Стильпон написал диалог под названием «Метрокл». Умер Метрокл от старости, сам задержав дыхание (все таки самоубился, как и хотел перед знакомством с Кратетом). 

---

Был и еще один ученик Диогена и Кратета, который присоединился к ним даже раньше, чем Гиппархия и Метрокл. Его звали Моним из Сиракуз. История этого киника явно легендарна и построена по модели биографии самого Диогена. Моним якобы был рабом коринфского менялы, а Ксениад (который купил Диогена на рынке рабов), часто бывал у этого менялы, и своими рассказами «о его добродетели, о его словах и делах возбудил в Мониме любовь к Диогену». Моним притворился сумасшедшим, стал перемешивать на меняльном столе мелочь с серебром, пока наконец хозяин не отпустил его на волю. Сразу после этого Моним явился к Диогену и стал жить как он и Кратет (а хозяин, как говорят, глядя на это, все больше убеждался в его безумии). В философии Моним якобы вообще отменил критерий истины, то есть отверг идею о том, что существует какой-либо стандарт суждения для достижения знания. В таком случае он выступил как очередной ранний скептик. Согласно Сексту Эмпирику, Моним был подобен Анаксарху, потому что они «сравнивали существующие вещи с картиной на холсте и предполагали, что они напоминают впечатления, испытанные во сне или безумии» (ср. Матрица). Моним был известен тем, что говорил, что «все суета» (τῦφος, tuphos, буквально «туман» или «дым»). И во второй книге «Размышлений» Марк Аврелий пишет:

В утверждении киника Монима, что «все есть мнение», есть очевидная истина; и очевидна также полезность этого утверждения, если человек извлекает из него пользу, поскольку оно истинно.

С другой стороны, Диоген Лаэртский утверждал, что Моним наоборот презирал «мнение» в противоположность «истине» («…был очень строг, всякое мнение презирал и стремился лишь к истине»), чем выделялся из общей колеи кинической вражды к парменидовским идеям. Многие другие источники говорят о том, что Моним был строгим философом добродетели. По словам Стобея, Моним также сказал, что «лучше быть без зрения, чем без образования, потому что при первом несчастье ты падаешь на землю, при втором — глубоко под землю», и он также сказал, что «Богатство — это рвота Фортуны». По линии этики добродетели он вполне следовал за Диогеном и Антисфеном. Комедиограф Менандр (друг Эпикура) позже утверждал, что Моним держал три сумки нищего вместо одной; это могло означать, что Моним был в три раза большим киником, чем другие, или могло быть сатирой, подразумевающей, что он любил деньги больше, чем считалось подобающим для философа-киника.

– А Моним – он не столько знаменит.
Ты знал его. Филон?
– Который Моним? Тот, что с сумой?
– И не с одной – с тремя;
Но, поклянусь, никто и никогда
Не слышал от него ни слова, кроме
«Познай себя», – а сам был нищ и грязен,
А все иное почитал тщетой.

Написал он 2 книги: «О порывах» (или «О побуждениях») и «Поощрение» (или «Увещевание к философии»), а также еще одно сочинение, которое имеет гораздо большее значение для дальнейшего развития литературы античности. Это сочинение называется «Безделки, с которыми незаметно смешаны важные вещи». По названию, в общем-то, понятно и все содержание. В каком-то смысле, все то, что дошло до нас в виде легенд про Диогена — это и есть забавные истории, за которыми скрывается серьезная патриархальная мораль. Так что вполне возможно, что Моним создал первое сочинение такого плана, которое запустит целый тренд особой кинической литературы.

Философия Кратета

Итак, допустим, что в 335 г. до н.э. Кратет уже ученик Диогена и активный киник. Место действий здесь не так уж важно, они могли постоянно менять города, но уже после смерти Диогена (ок. 323 г.) Кратет и его ученики явно базируются в Афинах. Что мы имеем по его философским взглядам? В принципе, это последовательный киник. Большинство тематик, о которых мы говорили в статьях про Диогена и Антисфена, упоминаются почти в таком же контексте и здесь. Значительная часть историй про Диогена у некоторых античных историков приписывались Кратету, и может быть не просто так. Есть все поводы подозревать значительную долю сходства между учителем и учеником. Первое, с чего мы начнем, это космополитизм, который уже и так был упомянут в связи с разрушением Фив. Кроме легендарного разговора с Александром, Кратет говорил еще такие вещи: «Родина моя — это Бесчестие и Бедность, неподвластные никакой Удаче, и земляк мой — недоступный для зависти Диоген». Или даже такие строчки:

Мне родина – не крепость и не дом,
Мне вся земля обитель и приют,
В котором – все, что нужно, чтобы жить.

К жизни Кратет относится просто, даже можно сказать по-эпикурейски беззаботно, и буквально считает, что философия его научила «Жевать бобы и не знавать забот». Плутарх, который написал подробную биографию Кратета, говорил, что: «Кратет, имея на себе только кошелек и рваный плащ, весело смеялся над своей жизнью, как будто он всегда был на празднике». Это была жизнь веселой простоты. Кратет учил аскетизму, который, кажется, был намного мягче, чем у его учителя:

И поэтому Кратет ответил человеку, который спросил: «Что мне будет, когда я стану философом?». «Ты сможешь, — сказал он, — легко открыть свой кошелек, и запустив туда руки, щедро давать другим, вместо того, чтобы, как ты делаешь сейчас, ёрзать, колебаться и дрожать, как те, у кого парализованы руки. Если кошелек полон, ты будешь так его видеть; но если ты увидишь, что он пуст, то не будешь огорчаться. И как только ты решишь использовать деньги, ты легко сможешь это сделать; а если у тебя их нет, ты не будешь тосковать по ним, но будешь жить, довольствуясь тем, что имеешь. Не желая того, чего у тебя нет, и не испытывая недовольства от того, что тебе попадается на пути».

Этот аскетизм не такой, как в философии Диогена и Антисфена. Он уже гораздо ближе к тому, что мы видим у киренаиков и эпикурейцев, и такой ограниченный аскетизм Кратета унаследовал, как мы видели выше, его ученик Метрокл, и, в принципе, ограниченный аскетизм будут поддерживать стоики (хотя и ссылаясь на Диогена, как на божественный идеал, им самим недоступный). Получается, что мы видим стабильный тренд на послабление кинического радикализма.

Основатель школы стоиков, Зенон Китийский, в своих «Изречениях» сообщает, что к своему плащу Кратет пришил напоказ овчину; выглядело это безобразно, и в гимнасии все над ним смеялись, а он то и дело восклицал, воздевая руки к небу: «Смелей, Кратет, и верь глазам своим и телу своему: сейчас они смеются над твоим видом, а скоро скрючатся от болезней и станут тебе завидовать, а себя ругать за свою лень!». Из этого можно сделать вывод, что Кратет порицал ленивых людей и восхвалял честный труд (тема, популярная позже и среди стоиков). Нечто подобное, в принципе, можно подозревать и за Диогеном. А когда правитель Афин, Деметрий Фалерский послал Кратету хлеба и вина — он стал попрекать его и воскликнул: «Ах, если бы источники текли и хлебом!» – ибо, конечно, пил он только воду. Так что нельзя сказать, что аскетизм Кратета был совсем уж либеральным. Эта легенда напоминает аналогичную сцену с Платоном и Диогеном, поэтому тоже вероятнее всего выдумана. Как последовательный космополит, Кратет считает, что знатность происхождения и место в общественной иерархии ничего не значат. Он говорил, что заниматься философией нужно до тех пор «пока не поймешь, что нет никакой разницы между вождем войск и погонщиком ослов». И как типичный аскет, Кратет выступал и против любителей богатства. Чего стоит только история о том, как он, богатый человек, выбросил все свое состояние. Но кроме этого, есть и другие фрагменты на эту тему:

Все, что усвоил я доброго, мысля и слушаясь Музы,
Стало моим; а иное богатство накапливать тщетно;

Эти стихи буквально совпадают с одной из основных мыслей Стильпона: «все свое ношу с собой», и учитывая то, что Стильпон считался учителем Кратета — это больше, чем просто совпадение. Среди сентенций Кратета существует даже такая, что показывает его как очередного фаната патриархальности: «Привыкайте есть простой хлеб и пить воду, а к вину даже не прикасайтесь, ибо вино стариков превращает в животных, а юношей в женщин» (кстати, запрет на питье вина поддерживал и Диоген). Точно также, как и Диоген, Кратет активно нападал на проституток и гомосексуалистов. И это несмотря на всем известные отношения с Гиппархией. Кратет вслед за своим учителем даже выступал с осуждением самого чувства любви. Известны и такие его стихи, где влюбленному человеку предлагается самоубийство: «Чем излечиться от любви? Лишь голодом и временем, а если нет – удавкою». Можно заметить, что тема самоубийства как рекомендации для тех, кто ему не нравится, пользуется спросом и у Диогена. По словам Лаэртского «блудниц он бранил неустанно». Есть у него и пресловутая «Поденная запись» с такими стихами:

Получит драхму врач, но десять мин – повар;
Льстецу талантов – пять, но ничего другу;
Философу – обол, зато талант – девке.

От Гиппархии у него был сын по имени Пасикл, и когда он стал юношей, то Кратет отвел его к блуднице и сказал: «Так и отец твой женился». Кто блудит, как в трагедиях, говорил он, тому награда — изгнание и смерть; а кто блудит, как в комедиях, с гетерами, тот от пьянства и распутства выживает из ума (а какую награду получил Кратет, он почему-то не говорит). Весьма странные методы воспитания и очень странное, двойственное отношение к женщинам и гетерам. Из-за этого, точно также, как и Монима, его в своих комедиях упоминает Менандр. Например, в комедии «Сестры-близнецы»:

Пойдешь со мною, в грубый плащ закутана,
Как некогда жена Кратета-киника,
Который хвастал, будто бы и дочь свою
Давал на месяц в пробное замужество

Проститутки плохие, но отдавать дочь кому-то за деньги (или того хуже — бесплатно), вот это надо понимать совсем другое дело. Впрочем, все это может быть выдумкой его противников. Но принимая во внимание общую демократичность взглядов Менандра, можно предположить, что и политически Кратет мало чем отличался от консерватора-лаконофила Диогена. С другой стороны, стоит учесть, что свою жену от спас от «типично-женского» порабощения домашними делами, и такое отношение к бытовой жизни и к эмансипации женщин далеко от консерватизма. Точно также и здесь можно сказать, что это не консерватизм, а наоборот, неправильно понятое Менандром свободомыслие. Кратет мог давать право своей дочери заниматься сексом вне брака, с тем, кто ей понравится. А своему сыну показал, что такое секс, отведя его к проститутке, и явно не просто ради разговора с ней. В общем, в каком-то смысле можно сказать, что тезис «что естественно, то не безобразно» Кратет довел до полноценной сексуальной революции. Которая, правда, не смогла пустить корни в обществе древности.

В стихах комедиографа Филемона говорилось, что Кратет вел себя странно, одеваясь не по погоде:

Он, как Кратет, зимой одет во вретище,
А летом бродит, в толстый плащ закутавшись.

По-видимому он поддерживал эпатажный образ Диогена, ибо как мы уже говорили выше, даже занимался сексом со своей женой, прямо посреди улицы, превзойдя этим поступком даже публичный онанизм своего учителя (какой последовательный борец против «блудниц»). Часто к нему приходили родственники, чтобы отговорить его от жизни киника, но он был непоколебим и прогонял их палкой. Можно подумать, что и он был очень сварлив, чем тоже напоминает истории про Антисфена и Диогена. Например, он говорил, что тот кто окружен льстецами, тот одинок, как теленок среди волков: ни там, ни здесь ни в ком вокруг содействия и во всех вражда (но киники умудряются быть как телята среди волков и не только со льстецами). Кроме аскетизма Кратет преследовал и строгую нравственность, поэтому выискивал грехи во всех людях, аки христианин:

Невозможно, говорил он, найти человека безупречного: как в гранатовом яблоке, хоть одно зернышко да будет в нем червивое.

Впрочем, это не так уж плохо, потому что из-за такого подхода он был все таки менее категоричен к людям с пороками. Все мы грешны, сказал бы Кратет. Но при этом, прямо как Сократ и Диоген, он активно навязывался людям. У него было прозвище Дверь-откройся за его обычай входить во всякий дом и начинать поучения. Впрочем, по другим источникам, Кратет не проводил язвительного презрения к человеку. Он «вел себя с кротостью и жители его любили; они писали на дверях „Открыто для Кратетова доброго духа“». А консерватор Плутарх, возможно, выгораживая своих любимых героев прошлого, говорил даже, что:

«Он входил в дома своих друзей, без приглашения или иного вызова, чтобы примирить членов семьи, даже если было очевидно, что они глубоко в ссоре. Он не упрекал их резко, но успокаивающе, таким образом, что не был обвинителем по отношению к тем, кого он исправлял, потому что он хотел быть полезным им, а также тем, кто просто слушал».

Тем не менее, мы видим полным полно историй, которые этому противоречат. Как и Диоген, Кратет активно издевался над музыкантами, которых открыто презирал. Кифареда Никодрома он довел до того, что тот разбил ему лоб; тогда Кратет положил на рану повязку с надписью: «Никодромова работа» (аналогичная история с избиением и повязкой с именами обидчиков есть и про Диогена). В других историях Кратета пороли розгами, или даже отправляли в тюрьму, когда он доставал Менедема в Эретрии. Считалось, что Менедем был хорош собою и слыл любовником Асклепиада Флиунтского, и вот однажды, ухватив Менедема за ляжку, Кратет провозгласил: «Вот где Асклепиад!». Менедем рассвирепел и поволок его прочь. В тюрьму же его отправили за то, что он высмеял Менедема как робкого политика, когда того назначили правителем Эретрии. Получается, что за свое навязчивое поведение он все таки получал по голове, точно как Сократ и Диоген. 

---

В общем, свидетельств про Кратета не так уж много, но все то, что у нас есть — показывает его вполне последовательным учеником Диогена. Может быть только немного более мягким и либеральным, поэтому его ученики начнут допускать еще больше отхождений от первоначальной консервативности Диогена. Из действительно нетипичных моментов в его философии можно выделить только создание некой кинической утопии в стихах, которая начинается с пародии на описание Крита Гомером:

Некий есть город Сума посреди виноцветного моря,
Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий,
Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден,
Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных.
В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы,
Из-за которых народ на народ не станет войною:
Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают.

В этом переводе речь идет про виноцветное море, но в английском говорится про туман (tuphos) винного цвета. Слово tuphos — одно из первых известных киниками употреблений слова, которое буквально означает туман или дым. Киники использовали его для описания умственного смятения, в котором находится большинство людей. Киники стремились рассеять этот туман и увидеть мир таким, какой он есть на самом деле (см. как киник Моним сравнивался с ранними скептиками и говорил, что весь мир, это иллюзия). Кратет был также автором нескольких философских трагедий и нескольких небольших поэм, по-видимому, называемых «Играми». Трагедии, как мы видим, писал уже Диоген, и даже некоторые из его учеников. И опять мы видим, что в то же время, как основателям школы приписывали критическое отношение к культуре, во втором поколении школы мы имеем явную попытку играть с литературными жанрами! Моним создает анекдоты с серьезным смыслом, а Метрокл — жанр «хрия» (по-сути тоже самое), ровно тем же занимается и Кратет, и все это восходит к тому, что уже сам Диоген писал трагедии. Все это послужит в следующих поколениях киников к созданию устойчивого жанра кинической литературы, близкий по смыслу к понятию трагикомедии.

Кратет был учителем не только для Монима, Метрокла и Гиппархии, но также и для основателя школы стоицизма Зенона из Кития. Правда, считается что и сам Зенон, и Кратет вместе с ним — были слушателями Стильпона из Мегары, а сам Стильпон при этом учился у Диогена (такой вот сложный клубок). Более того, иногда считалось даже, что Кратет обучался не напрямую у Диогена, а у Стильпона и его сына Брисона Ахейского, и что к ним Кратета привел родной брат Пасикл. Такая вот парадоксальная связь, где Стильпон выступает отдельной ветвью развития кинизма (в спайке с Мегарской школой). Зенон всегда относился к Кратету с величайшим уважением, и некоторые из рассказов, которые у нас есть о Кратете, вероятно, дошли до нас через сочинения Зенона. 

Умеренные киники и знакомство с индуизмом

На примере Кратета и его учеников уже можно сказать, что они стали гораздо умереннее, в каком-то смысле они стали умереннее Антисфена, а значит, намного ближе к Сократу и Ксенофонту. Но кроме т.н. «группы Кратета», ближайших учеников и наследников кинизма, существовали и другие линии, местами еще более умеренные. Как минимум, одной из умеренных групп киников стали стоики. Они до такой же степени были киниками, как троцкисты были марксистами (несмотря на то, что употребляются два разных названия). Но и кроме стоиков было как минимум еще несколько ответвлений умеренных киников, которых мы сейчас вкратце рассмотрим. Одна из этих групп была доподлинно связана с Диогеном, и возможно попали к нему в ученики даже раньше, чем Кратет. На равне с Кратетом по известности был Онесикрит из Эгины (ок. 370-290 гг.). Ходила даже легенда о том, как Онесикрит отправил своего сына Андросфена в Афины, где тот попал под очарование речей Диогена и стал его учеником. Тогда Онесикрит отправил за Андросфеном своего старшего сына Филиска, но и тот решил остаться с Диогеном. После этого за сыновьями в Афины поехал Онесикрит, который также попал под очарование речей Диогена и стал еще одним его учеником. Никаких деталей этого ученичества больше нет, и возникает вопрос, насколько он вообще был именно «учеником».

Как говорит Лаэртский, судьба Онесикрита похожа на судьбу Ксенофонта: как тот ходил в поход с Киром, так этот — с Александром; как один написал «Воспитание Кира», так другой — о том, как рос Александр; как первый сочинил похвальное слово Киру, так второй — Александру. Даже в слоге он сходствовал с Ксенофонтом. Случайно ли, что после всех сходств между Антисфеном, Диогеном и Ксенофонтом, один из учеников Диогена поступает таким образом? Как ясно из этой истории, Онесикрит сопровождал Александра Македонского в персидском походе. И его участие отмечено другими античными историками, которые писали именно про сам поход царя. Все они, правда, отмечали, что Онесикрит в своих собственных сочинениях все сильно приукрашивал, повышал собственную значимость и вообще много чего просто выдумал (впрочем, если он подражал Ксенофонту, то это изначально задумывалось, как роман, а не строгое историческое сочинение). 

Во время Индийского похода Александра Онесикрит встречался с голыми философами-гимнософистами. Этот диспут стал первым между индийскими и греческими философами. Онесикрит, возможно, приписал индийским мудрецам, предположительно джайнам, сходное с кинизмом учение, либо, действительно, уловил сходные принципы в двух философских системах. Но по этой легенде, джайны потребовали от него снять одежду, прежде чем начать диспут, и киник, что неожиданно, никак не мог понять, почему нельзя делать тоже самое в одежде. Во время битвы на Гидаспе был кормчим на царском корабле, либо главным кормчим македонского флота. В 326-324 годах до н. э. Онесикрит участвовал в плавании из Гидаспа в Персидский залив. Общее руководство экспедицией было возложено на Неарха, в то время как Онесикрит отвечал за навигацию. В походе он выполнял дипломатические миссии и был приближенным Александра, что делает легенды про интерес Александра к киникам более правдоподобным. Вскоре после смерти Александра Онесикрит написал, что царь был отравлен. Данное утверждение можно рассматривать в контексте политической борьбы после смерти Александра. Плутарх упоминает о том, как Онесикрит читал своё произведение «царю» Лисимаху (не раньше 306 г. до н.э.). 

---

Одним из сыновей Онесикрита был Филиск Эгинский (ок. 350-280 гг.), и кроме Диогена он также был учеником Стильпона (точно также, как и Кратет). Византийский словарь «Суда» утверждает, что он был учителем Александра Македонского, но ни один другой древний писатель не упоминает об этом, да и по возрасту это маловероятно. Так же упоминается, что Филиск написал диалоги, включая один под названием «Кодр». Считалось, что трагедии, приписываемые Диогену, на самом деле были написаны Филиском. И среди диалогов, приписываемых самому Диогену, один называется «Филиск». Это значит, что он был далеко не последним из учеников Диогена, и судя по возрасту, должен был учиться одновременно с Кратетом. Но в отличии от большинства остальных последователей Диогена, Филиск, должно быть, был самым консервативным. Он описывается как соратник политика Фокиона, который в период борьбы афинян с Македонией был лидером одной из умеренных промакедонских группировок, считая, что только македонские цари прекратят в Греции постоянные междоусобицы. Позже в самих Афинах Фокион выступал как сторонник олигархической партии. 

Из таких малозначимых киников, которых находились в обществе Кратета и были учениками Диогена, стоит упомянуть еще про Гегесия из Синопы, которого, как говорят, однажды отругали за то, что он попросил одолжить ему дощечку для письма. Хотя о жизни Гегесия известно немного, считается, что он действовал около 325 г. до н. э. и был известен под прозвищем «Собачий ошейник».

Анаксимен из Лампсака

Особняком в истории кинизма стоит оратор Анаксимен из Лампсака (ок. 380-320 до н.э.). Предполагают, что школа Анаксимена представляла тесно связанное с риторикой эристико-диалектическое направление кинизма (т.е. дрейф из книзизма в сторону мегарской школы). Город Лампсак породил ряд выдающихся историков и философов. Харон из Лампсака (ок.  500 г. до н. э.) составил истории Персии, Ливии и Эфиопии, а также анналы своего родного города. Ещё в 428 г. в Лампсаке умер философ Анаксагор, изгнанный из Афин, и в честь которого был учрежден ежегодный праздник, известный как Анаксагория. Из Лампсака происходил Метродор, друг Анаксагора и один из толкователей Гомера, который пытался находить в мифологии аллегорические трактовки природных явлений. Стратон из Лампсака (ок. 335-269 г.) был перипатетическим философом и третьим главой школы Аристотеля в Афинах. Эвеон из Лампсака был одним из учеников Платона. А в 310-х годах Эпикур попытается основать в Лампсаке первую свою школу, и среди его ближайших учеников большинство происходили из этого города. Отсюда же происходил Анаксимен, племянник которого (а значит ровесник школы Эпикура) тоже стал историком. И несмотря на такое количество выдающихся деятелей, жители Лампсака поставили статую в Олимпии только одному ритору Анаксимену.

Анаксимена из Лампсака можно встретить в историях про Диогена, как одну из постоянных жертв киника, и по сути его личного врага. Но по какой-то причине он вошел в историю, как ученик Диогена. Риторике он обучался у еще одного киника-диалектика Зоила, знаменитого критика Гомера. Впоследствии Анаксимен создал собственную школу риторики в Афинах. Взгляды Анаксимена противоречили учению знаменитого ритора Исократа. В античных источниках это нашло отображение в отсылках на плохие отношения между Анаксименом и представителями исократовой школы Феокритом и Феопомпом. Оба из них были сторонниками аристократии и врагами демократов (как и сам Диоген, который, несмотря на то, что считается учителем Анаксимена — открыто на него нападал). Тот факт, что при этом Анаксимен был учеником знаменитого «Бича Гомера», которого кстати тоже считали киником (!) и называли «собакой красноречия», тоже может указывать на неприятие аристократической этики, которую манифестировало творчество Гомера. Есть основание подозревать, что Анаксимен был склонен к демократии и софистике. Но при этом Зоил критиковал Гомера тоже достаточно «киническим» образом, а значит мог быть консерватором. При известии о смерти Патрокла, Ахилл предается безмерной скорби и изливается в слезах; вслед за Платоном Зоил повторяет, что смерть не следует почитать злом, что слезы и отчаяние — удел женщин; «даже Гекуба, при виде влекомого за колесницей тела Гектора, не проявляет такого исступления, каким Гомер наделяет здесь своего героя». К тому же самому Анаксимену приписывали составление обвинительной речи против гетеры Фрины (которую невзлюбил еще Диоген). Да и среди учеников Анаксимена античные источники упоминают Тимолая из Лариссы и Архия из Фурий, оба враги демократии, которые привели к поражению патриотическую партию в Афинах на милость сторонникам Филиппа Македонского. Также Плутарх упоминал некоего молодого ритора «ученика Анаксимена», который не смог ответить на вопрос царя Антигона Одноглазого (сподвижника Александра). Так что оставим этот вопрос открытым, насколько Анаксимен был демократичнее Исократа и Феопомпа, возможно что и не был вовсе.

Противники нападали на него по самым разным предлогам, далеко не самого хорошего образца. Диоген намекал на богатство Анаксимена, указывая, что тот растолстел. Феокрит бранил Анаксимена за неумение одеваться со вкусом. Также, согласно Павсанию, Анаксимен настолько мастерски умел копировать чужой стиль, что один раз написал пасквиль от имени Феопомпа «Триглав», в котором возложил ответственность за государственный упадок Греции на Афины, Спарту и Фивы. Этим он обеспечил своему врагу ненависть со стороны всех греков. По одной из версий, именно Анаксимен написал один из древнейших учебников ораторского искусства — «Риторика для Александра», который традиционно приписывается Аристотелю. Так что считалось, что Анаксимен был одним из учителей Александра Македонского и сопровождал его в походах, вместе с киником Онесикритом. Считалось, что как ритор, он был одним из первых, если не первым, который изобретал импровизированные речи на ходу (такие способности приписываются еще софистам, но кто знает, может это было и преувеличение).

Анаксимен написал историю Греции в двенадцати книгах, простирающуюся от происхождения богов до смерти Эпаминонда в битве при Мантинее, и историю Филиппа Македонского. А третью свою историческую работу написал об Александре. Анаксимен был одним из восьми образцовых историографов, включенных в Александрийский канон. Некоторые из речей против Филиппа в корпусе речей Демосфена считают заимствованиями из сочинений Анаксимена (что дает еще +1 в копилку партийной принадлежности к демократам). Жители Лампсака были настроены проперсидски или их подозревали в этом, и Александр был в ярости и пригрозил нанести им огромный вред. Поэтому они послали Анаксимена заступиться за них. Александр знал, зачем он пришел, и поклялся богами, что сделает противоположное тому, о чем просил, поэтому Анаксимен сказал: «Пожалуйста, сделайте это для меня, ваше величество: поработите женщин и детей Лампсака, сожгите их храмы и сравняйте город с землей». У Александра не было возможности обойти этот трюк, и поскольку он был связан своей клятвой, то неохотно простил жителей Лампсака. Именно поэтому жители Лампсака воздвигли ему статую в Олимпии. Таким был этот необычный киник, да и киником ли он был?

Получается, что уже в первом поколении кинизма выделилось две группы: радикальная и умеренная, если говорить просто. Радикальная группа (Диоген) постепенно трансформировалась в умеренную и растворялась в ней. В свою очередь умеренные разделились, условно, на классическое (Кратет, Онесикрит) и диалектическое (Зоил, Анаксимен) направления. Точно также и в Мегарской школе, некоторые ее представители мигрировали от диалектического направления (Евбулид, Крон) в этическое (Стильпон), и сблизились с киниками до предельно возможного уровня. Можно даже попытаться рассмотреть их как родственные направления с тремя группами:

• Радикальные практики (Антисфен, Диоген)
• Умеренные центристы (Ксенофонт, Зоил, Анаксимен, Стильпон).
• Радикальные теоретики (Евклид, Евбулид, Крон)

Но наверное это все же будет слишком большой натяжкой. В дальнейшем все практики так или иначе смещались к центру, что мы видим уже во втором поколении, на примере Кратета и его ближайшего окружения, а впоследствии даже среди стоиков. Кинизм сохраняет значимость практики, но удельный вес теоретических и риторических вопросов внутри школы растет с каждым новым поколением.