ECHAFAUD

ECHAFAUD

Критический обзор книги Мюссе «Исповедь сына века» (1836) и творчества Сент-Бёва

Автор текста: Friedrich Hohenstaufen

Версия на украинском

Остальные авторские статьи можно прочитать здесь

Невероятная убогость книги Мюссе «Исповедь сына века» (1836), просто поражает. Нет, я признаю, что книга написана неплохо, язык ее написания очень поэтичен, в этом плане я бы поставил его даже выше, чем Виктора Гюго. А вступительная глава книги про «мировую скорбь» молодежи после падения Наполеона — выше всяких похвал. Но в остальном эта книга просто катастрофа. Я мог бы сравнить это произведение с более ранним «Адольфом» (1807-16) Констана, или с «Вертером» (1774) Гёте, и они действительно похожи, но это будет слишком долгим отступлением, поэтому не стану. Скажу только, что эта углубленная версия «Адольфа» и «Вертера» оказалась гораздо хуже обоих, хотя автор и пытался сгладить неприятные моменты. То, что я сейчас пишу, это не полная рецензия, не серьезный обзор, а только мое личное впечатление.

Суть этой книги в том, что Мюссе расстался после отношений с Жорж Санд, и поэтому возненавидел мир, женщин, и собственную жизнь (оттуда и его личный пессимизм). Произведение имеет по сути своей одну главную тему — что свсе женщины шлюхим. Но при этом, что парадоксально, роман считается своеобразным «прости» в адрес Санд. Несмотря на тематику, более важной идеей произведения является критика нравов современного мира. Главный герой (по сути протеже самого Мюссе) — человек отвратительный и беспринципный. Он прожигатель жизни и гедонист в самом плохом смысле слова, настолько плохом, что даже я сам, как эпикуреец, который счтиает пошлостью оправдывать Эпикура и лепить из него аскета, и всё равно даже для меня этот персонаж выглядит просто до нелепости ничтожным. Конечно герой пытается сопротивляться, и постоянно ловит себя на мыслях о том, как низко он падает, но падать от этого не перестает. По началу он ещё был якобы романтиком, верящим в вечные идеалы, в том числе идеалы любви, но измена его первой возлюбленной погрузила его во все тяжкие. Разгульная жизнь щеголя и «денди» навсегда испортила его характер, и даже последующая искупительная жизнь в деревне не смогла его излечить (хотя эффект все же временно произвела). Было бы плохо, если бы автор сделал этого героя отличнмы примером, это сделало бы книгу плохой, с идейно-философской точки зрения, уже только поэтому. Но ещё хуже то, что автор рисует такого гротескного персонажа, чтобы дать ему критику и удариться в другую крайность! При чем делает он это не искренне, потому что обрисовая персонажа и смакуя все его поступки в деталях, совсем не скажешь, что главный герой не нравится Мюссе.

Да, это очередное произведение, где города развращают, а деревни исцеляют. Это очередное нытье о том, что буржуазия — уродский класс общества, а его этика, эпикурейская по своей сути этика — хуже сатанизма. Спасти героя романа может только вера в какой-то светлый идеал. Это мог быть даже идеал коммунизма, но поскольку автор не был слишком радикален, то ему подошёл простой идеал Христа. Деревенская жизнь, дополненная правильно понятным христианством — вот ключ к спасению души (в этом плане Мюссе близок к Гюго). Но книга плоха не потому, что пропагандирует христианство и осуждает гедонизм. Это только главная фабула, причина проблемы. Книга плоха потому, что ее лирический герой, которому по логике вещей нужно пытаться сопереживатьманьяк, занимающийся психологическим террором над своей возлюбленной. Нам конечно пытаются сказать, что это все очень плохо, и что нельзя такого повторять, но суть произведения именно в том, чтобы погрузиться в этого персонажа и прочувствовать его. К тому же этого персонажа якобы оправдывает «болезнь века», та самая мрачная меланхолия, тот самый разнузданный гедонизм, который испортил якобы чистого душой героя-романтика. Да и автор рисует его скорее искренним идиотом, чем продуманной скотиной. Он пытается оправдывать его тем, что он чувствует «по настоящему». На деле же мы, к сожалению, видим продуманную скотину, нарочно издевающейся как над своей жертвой, так и над терпением читателя. Его резкие перепады настроения невозможно оценить иначе, как форму шизофрении. Но автор искренне не понимает, что нарисовал не просто испорченного персонажа, а натурального маньяка, и поэтому он пытается сказать, что это и есть «норма» чувственности, просто его герой ну совсем немного перегнул.

В общем, герой романа вроде и негативный, а вроде бы и не совсем. И кроме как следить за его мыслями и поступками нам не остается ничего. Другие герои там почти отсутствуют. Есть по-сути только возлюбленная жертва и друг-гедонист, как пример плохого влияния.

Сент-Бёв, критик эпикуреизма, в картикатуре Андре Жиля (1868) изображается как гедонист.

Эта книга даже чем-то напоминает мне римского писателя Ювенала. Он тоже был типичным сыном века, но много жаловался на нравы современников и восхвалял нравы дедов (как эталонный пример критики буржуазного мира Ювенала использует тот же Гюго). Точно также и Мюссе. Его герой, даже когда «грешит» — сам себя осуждает, а вместе с собой — всю эпоху. Его герой в конце книги даже обретет искупление, и вернется в лоно христианской веры. При том, что все 100% его поступков — всецело аморальны с какой стороны не посмотри. Как и Ювенал — он выглядит глубоко завравшимся лицемером. Как и Ювенал — он продвигает глубоко консервативную идеологию. Как и Ювенал — он бреется на щит «левыми» для критики буржуазии. И все это в очередной раз показывает глубокое родство левых и консерваторов.

Мюссе, кстати, был членом около-левого кружка, который возглавлял Гюго в 1830-е годы. В этом кружке также фигурируют такие персонажи как Александр Дюма и критик Сент-Бёв. Я даже провел минимальную разведку по обоим, и обнаружил, что эти писатели тоже вдохновлялись «Вертером» и «Адольфом», тоже писали драмы про отношения, где неуравновешенные лирические герои занимаются фигней и заканчивают самоубийством (или убийством девушки). При этом Дюма даже принимал участие в восстании 1832 года (те баррикады, которые описывались в «Отверженных» Гюго), а Сент-Бёв был близок к «идеологам», после чего стал сен-симонистом, и оставался левым до конца своей жизни. Казалось бы, это более радикальная, либеральная версия Мюссе. И плевать, что стиль и тематика произведений у них похожи, а герои безумные маньяки.

Но даже Сент-Бёв оказался открытым критиком эпикуреизма. Как и Гюго, он находился под влиянием христианского социализма Ламенне, но ещё и любил консервативный английский романтизм Вордстворта и Кольриджа, последний из которых вообще был популяризатором крайне консервативного анти-эпикурейского немецкого романтизма Шлегелей. Он поднимает имена Дидро, Кондильяка, Гельвеция, Гольбаха и т.д., и даже хвалит их! Но тут же осуждает за крайности. А таких деятелей как Ламетри он вообще стыдится. Слово эпикуреец он приводит преимущественно как синоним дурного человека, и тоже жалуется, что его век заражен этой «болезнью». Выход он точно также видит в правильно понятом христианстве. И это объединяет всех деятелей кружка «Сенакль», пускай Мюссе и либерал, Сент-Бёв прогрессист, а Гюго радикальный социалист: все равно они все оказываются христианскими социалистами, в той или иной мере, и все они винят Эпикура в торжестве буржуазии и падении нравов.


В конце 40-х Сент-Бёв пишет даже, что по существу, Шатобриан«человек эпикурейских склонностей», «пресыщенный скептик». Вообще он один из немногих, кто критиковал Шатобриана и отказывал ему в исключительной важности для литературы Франции. Эту работу потом прочитал Маркс и полностью подписался под ней. То есть негативное отношение к кому-либо, в данном случае к Шатобриану, обязательно должно сопровождаться обвинениями в эпикуреизме. Вот несколько цитат Сент-Бёва:

  • «Эпикуреизм, но эпикуреизм пламенный, страстный, не последовательный — такова слишком часто практическая религия нынешних литераторов, и каждый из нас — увы! — в этом так или иначе повинен».
  • «Я был искренне рад, найдя в этом же сочинении суждение о Ламетри, свидетельствующее о том, что Дидро несколько позабыл, как видно, собственные крайности в области морали и философии и, более того, относится с отвращением и явным осуждением к материализму безнравственному, развратительному».

При этом, кстати, Сент-Бёв прямо называет Стендаля эпикурейцем, что и требовалось доказать, потому что мы уже писали об этом в отдельной статье. В этот период творчества он как раз не любит Стендаля (правда и Сорель, герой книги Стендаля, тот еще больной человек, прямо как у Мюссе и тусовки, так что в принципе они все мало отличаются друг от друга). И это мы ещё говорим про персонажа, который лично знаком с Дестютом де Траси, считал себя частью группы «идеологов», был прогрессистом левых взглядов и обратил внимание на философию Просвещения! Что же говорить тогда про Мюссе, который даже абстрактное Просвещение делает виновником нравственного падения Франции!

Если добавить сюда наши обзоры на философскую составляющую в творчестве Стендаля, Гюго и Эжена Сю, то можно сказать, что у нас уже почти готова статья про отношение к Эпикуру во французском романтизме.