Исследователям античной культуры широко известно, что в эпикурейской школе философии практически отсутствует раздел «логика». Её заменяет некий «Канон», представляющий из себя набор рекомендаций для правильного ведения беседы, чтобы не возникало лишних затруднений (строго говоря, логика разрабатывалась эпикурейцами, особенно индуктивная логика в школе Филодема из Гадары, но это не отменят их общего негативного отношения к логике, как таковой). Эпикур, вооружившись теорией софиста Продика, советовал чётко определять смысл всех слов, чтобы при этом не возникало двойственных трактовок. А если говорить ещё точнее, следовало определять разновидности одного и того же слова в зависимости от разных контекстов; каждый раз, при изменении смысла, его следовало озвучивать. Простейший пример — понятие удовольствия, которое может быть телесным, душевным, активным и пассивным; а может иметь родственные слова, отличающиеся по смыслу (наслаждение, блаженство, радость и т.д.). Если подобное разграничение будет совершено, то в спорах не будет места излишним софизмам. И наоборот — если этого не сделать, то каждый второй спорщик будет пытаться использовать одно и то же слово в разных контекстах, намеренно создавая путаницу и ложные проблемы (как это часто делали Цицерон, Плутарх или даже Аристотель). Основные сведения об этом «Каноне» можно найти у Диогена Лаэртского и в письме к Геродоту:

«Каноника представляет собой подступ к предмету… обычно каноника рассматривается вместе с физикой: каноника – как наука о критерии и начале в самых их основах… Диалектику (риторику, логику) эпикурейцы отвергают как науку излишнюю – в физике, говорят они, достаточно пользоваться словами, соответствующими предметам… Все предметы Эпикур называл своими именами, что грамматик Аристофан считает предосудительной особенностью его слога. Ясность у него была такова, что и в сочинении своем «О риторике» он не считает нужным требовать ничего, кроме ясности. А в письмах своих он обращается не «желаю радоваться», а «желаю благополучия» или «желаю добра»» (с) Лаэртский.

Итак, прежде всего… следует понять то, что стоит за словами, чтобы можно было свести к ним для обсуждения все наши мнения, разыскания, недоумения, чтобы в бесконечных объяснениях не оставались они необсужденными, а слова не были пустыми. В самом деле, если только мы хотим свести к чему-то наши разыскания, недоумения, мнения, то нам необходимо при каждом слове видеть его первое значение, не нуждающееся в доказательстве. И затем мы должны во всем держаться ощущений, держаться наличных бросков мысли или любого иного критерия, держаться испытываемых нами претерпеваний – и это даст нам средства судить об ожидающем и неясном. А уже разобравшись с этим, следует переходить к рассмотрению неясного.

(с) письмо к Геродоту

На первый взгляд можно сказать, что здесь эпикурейцы предлагают разработку нового, более сложного, философского языка, который убрал бы все двусмысленности, создав новые понятия для каждого отдельного предмета. Однако, это не так. Речь идёт наоборот об упрощении и скорее об использовании обыденного языка. Недоумения должны быть сняты не при помощи создания новой терминологии (ибо это абсурд, усложнение языка создаст только больше проблем с пониманием), а предварительным уяснением всех возможных двусмысленностей, для избегания неправильных силлогизмов и софизмов. К слову, из всех античных школ в создании нового философского языка («новояз») больше всего отметились стоики. Уже отсюда почти очевидно, что из-за принципиального межшкольного конфликта эпикурейская позиция должна была хоть как-то отличаться. И косвенно об этом сообщают жалобы известных римских риторов на то, что язык Эпикура и его последователей — грубый и простоватый, и что в вопросах риторики эпикурейцы в принципе несведущи.

Здесь будет к месту привести несколько фрагментов.
Квинтилиан говорит (II 17, 15), что нисколько не удивляется относительно Эпикура, «который избегает всякого учения, судя по тому, что он написал против риторики». Полагая, что риторика есть «софистическая наука составлять речи и создавать доказательства» (frg. 49 Us.), Эпикур считал ораторское искусство дурным искусством (cacotechnian, frg. 51 Us.), а если и допустимы политические речи, то тут сама «природа есть то, что направляет речи, а не какое-нибудь искусство» (frg. 55 Us.). Плутарх по этому поводу говорит (Adv. Col. 33), что: «они пишут, чтобы мы не ораторствовали». Более того, позиция по поводу простоты и ясности речи была настолько строгой, что Эпикур, по-видимому, заявлял о естественном происхождении языка. Это было весьма шаткой позицией, поскольку язык (как и логика с математикой) в среде эмпириков обычно считается инструментом, искусственно созданным людьми для упрощения коммуникации. В вопросе происхождения государства и права Эпикур стоит как раз на этой почве, отстаивая теорию Общественного Договора (т.е. «искусственного» соглашения, хотя и «естественно» возникшего); но в вопросе языка — он вдруг занимает позицию, близкую религиозным мыслителям (т.е. принципиально «естественное» возникновение). Конечно, он имеет ввиду «естественность» как результат взаимодействия человека с окружающей средой, что происходит как бы «само собой», во всех уголках света одинаковым образом, и как раз из-за вторичных отличий в условиях климата мы имеем и различие в языках народов мира. Но это всё равно остается заметным диссонансом, ведь эпикурейцами признавалась, что язык всё таки не создают путем заключения договора; и этот диссонанс вряд ли был допущен случайно. На наш взгляд, это результат принципиальной позиции по «Канону», что потребовало особых оговорок и в отношении происхождения языка.

---

С «Каноном» вроде бы всё понятно; есть «добро», а есть «добро» (например добро как действие и добро как характер, или добро как богатство). Но почему сама логика считается излишней и вредной? Попробуем разобраться.

Отчасти об этом уже сказано выше, где Эпикур вслед за софистами принимает разделение «природы» и «искусства». Логика по самому своему определению является описанием процесса мышления, т.е. искусственным конструктом. Сам этот процесс мышления возникает до того, как появляется его описание; а это значит, что уже на субстанциональном уровне мышление не нуждается в «логике». Точно так же, что более общепринято, речь человека не нуждается в правилах синтаксиса. Сообразовывать мышление (живое, настоящее мышление) с его описанием на бумаге-чертеже — это так же глупо, как предпочитать нарисованного лобстера ведру настоящих раков.

Можно возразить, что без создания науки филологии мы не имели бы и литературного языка, и тогда все разговаривали бы на вульгарном уровне простонародья. Или что изучение законов природы (физики/химии/биологии) сохраняет колоссальную полезность, и хотя природа без них работала бы столь же хорошо, наша цель в неприродном их использовании. Даже больше того — можно сказать, что эти законы всегда существовали, просто не были открыты и описаны (так мы уходим в платонизм и уже уступаем религии). Применимо к логике это значит, что она может существовать незаметно для нас, и в нас самих; да ещё и сохраняет за собой право «искусственного» развития мышления, возможность выхода за пределы своих естественных рамок.

В теории это всё звучит неплохо. Только на практике, даже спустя 2000 лет, многочисленные «логики» не могут прийти к консенсусу по любым вопросам, выходящим за пределы самих же правил логики (но даже здесь консенсуса также нет). Если бы всё работало так, как и должно — люди быстро обрели бы одинаково откалиброванный ум, мыслящий по строгим и универсальным правилам мышления. И как результат — все людские предпочтения и избегания стали бы примерно одинаковыми. На практике мы этого не видим, и не видели никогда (даже в отдельно взятой касте ученых). Опять же в теории всё звучит настолько хорошо, что можно стать умным человеком, прочитав всего несколько учебников о том, как «правильно мыслить». Но только на практике такого никогда не происходит. Это вообще оксюморон — стать умным, рассуждая строго по схеме из учебника. Как правило, такой схематизм принято считать образцом именно отсутствия ума. Если бы это было возможно, то самыми умными созданиями на земле сейчас были бы компьютеры; однако все мы знаем, что это не так, и что машины лишены разума.

Вариантов тут только два:

1. Либо логика в принципе не может быть адекватным отражением сути мышления (как кинематика никогда не сможет полностью отразить все нюансы движения и «слиться» с настоящим движением, а рисунок дерева никогда не сможет стать трехмерным деревом с текстурой коры), и тогда попытки перекроить разум по её стандартам = сознательное отупение.
2. Либо же логика всё ещё не развилась в достаточной мере, и когда это наконец случится, машины (даже в нынешнем своем виде) быстро станут умнейшими созданиями в мире.

В любом случае, современные формы логики в развернутом виде слишком огромны, чтобы ими можно было пользоваться в повседневной жизни, и вопрос касается только машинного сознания. Первый вариант не сулит человечеству никаких преимуществ; а второй даже принизит нас перед собственными же созданиями. И даже при всей громоздкости современного логического аппарата, если мы вооружим этим машину — она (по крайней мере сегодня) всё равно остаётся глупее всякого человека, который вообще никогда не держал в руках ни Аристотеля, ни Фреге. И тогда либо мы должны работать с этой логикой, что крайне неудобно; или же работать с логикой в более простых, античных формах, которые мы способны использовать в своей жизни. Но только вот эти «старые логики» неизменно приводили, приводят и будут приводить к пустым словопрениям, что на практике происходит до сих пор.

Систематическое мышление

Что же в таком случае предлагается взамен? Против этого легкого пути, дающего надежды стать гением уже сразу после усвоения десятка базовых законов и парочки учебников-путеводителей (что уже должно было бы выглядеть ненадёжно), выдвигается требование систематического мышления. Для ума, как и для клюва попугая, не столь важно, обо что именно его оттачивать. Стать разумным, мыслить правильно — можно разными путями. Но все они, так или иначе, будут требовать широкой эрудиции и дальнейшей систематизации накопленных фактов. Чем больше информации из разных сфер жизни мы накапливаем, тем чаще эта информация вступает в противоречия между собой. Чем больше мы накапливаем дополнительно — тем точнее понимаем, какие из возникших противоречий наиболее абсурдны. Этот «информационный клубок» в какой-то мере сам себя «калибрует». Так что Гераклит был не совсем прав, когда говорил, что многознание не научает уму. В какой-то мере оно ему научает; хотя, конечно, есть различия в зависимости от того базового вектора, которым заранее вооружается тот или иной философ, т.е. в зависимости от его «школы», от избранного пути для дальнейшего системообразования.

«Ум» всегда в том и заключался, чтобы человек был способен из «каши» фактов сложить систему взглядов. Как показала практика разных регионов мира в течении тысячелетий — таких «систем» оказывается меньше десятка. Люди изобретают их повсеместно, точно так же, как везде изобретают колющее оружие и крышу над головой. Мы не удивляемся универсальному развитию материальной культуры, зная, что у всех людей одни потребности и одинаковое число конечностей. С чего бы удивляться, что обладатели одного и того же инструмента (мозга) создают одни и те же продукты («системы мышления»)? Человек с подходом Гераклита смог бы назвать «умным» носителя почти любой из этих систем мысли (забудем, что исторический Гераклит считал тупыми почти всех на свете). А дальше возникает вопрос правомерности выбора именно «той, а не иной» системы. И главным критерием их пригодности является непротиворечивость под давлением всё большего и большего количества новых фактов из всё более разнообразных сфер жизни.

Кстати, сами любители логики также являются одной из «базовых школ», и они также могут создавать свою систематическую философию. Но это не значит, что они обязательно будут менее противоречивы; суть систематического мышления как раз в том и заключена, что в рамках своей системы — противоречий будет всё меньше и меньше, вне зависимости от принятых базовых постулатов. По крайней мере так происходит на простых, первоначальных этапах истории мышления; например, в той же античной Греции. Но со временем, под давлением новых фактов, все естественно образованные «школы» вынуждены перестраиваться, отвечая на новые вопросы. Здесь и вскрываются все слабые стороны каждого направления мысли.

О философии и науке

Из вышеизложенного становится очевидно, что эти «внешние» факты, которые являются пробным камнем для философских систем, сами отделены от философии. И тогда возникает вопрос — что же такое сама философия, и что от неё отделено? Мы разделяем сложившуюся в ходе истории практику отличать естественные науки от философии (хотя и не всецело). Позитивисты и марксисты из этого обычно заключают, что в философии осталась только логика или диалектическая логика. Психология, которая также является порождением «ума» — тоже якобы обрела свою собственную «науку» (а наука, как известно — не философия, ага). Почему тогда логика не может стать наукой и тем самым убить само понятие философии вообще — тот ещё вопрос. Только на самом деле это ложная дилемма, и титул «наука» ещё ничего не решает. В свое время научным назывался и коммунизм, и этот ярлык можно применять к чему угодно.

Так вот, философия работает со всем, что не имеет строгого фактологического объяснения, а также с интерпретацией полученных фактов. То, что мы называем наукой — работает с самими фактами, с их добычей посредством экспериментального метода. Чистые «теоретики» в рамках отдельных наук, в принципе, сами являются философами, но крайне ограниченного типа (погруженными исключительно в свою научную сферу). Они не осознают своего родства с архетипичными традициями мысли, и поэтому не полностью вклиниваются в цех профессиональных «философов». Они не ищут выхода из тупика для мысли вообще (а этот тупик заключается уже в самом факте плюрализма систем, в то время как истина должна быть едина), а ищут только выходов из тупиков своей отдельной науки.

Чтобы выйти из кризиса истории мысли, нужно преодолеть плюрализм, а для этого нужно осознать его, увидеть все школы, понять их сильные и слабые стороны, занять четкую позицию и испытывать её критикой. Современные философские традиции либо принимают в качестве данности сам плюрализм и не ищут никакого выхода; либо вообще не признают его, и называют философией — логику и филологию (такие же конкретные науки, как и физика). На современном этапе, можно даже сказать, что философия находится в столь глубоком кризисе, что и вовсе почти не существует.

О том, что философия касается не только рассудка, и что она влияет на образ жизни, а значит, и сам образ жизни влияет на рассудок и стиль мышления — здесь не место говорить. Но если вкратце, то основой философии является этика, критерии оценки для предпочтений и избеганий, способы существования в обществе. Характер человека является комплексным понятием, и характер можно изменять. Определение относительно более правильного способа рассуждений, таким образом, совпадает с определением относительно более правильной оценки своего места в обществе и избранием верной стратегии повседневного поведения. Но здесь речь про мышление, а не об этике в целом, так что идем дальше.

Итак, наиболее «плохие» из базовых постулатов создают системы (и рассудка, и этики) такого низкого качества, что те просто умирают под весом искусственных костылей, которые раз за разом спасали мертвую систему от неразрешимых противоречий. И та система считается предпочтительнее, которая во все времена, во все эпохи, показывает наилучшую согласованность с «внешними» явлениями. Задача правильного мышления стоит в том, чтобы избрать «первую среди равных» систему мысли, и работая с ней дальше — стремиться по мере своих сил к статусу Универсального Человека.

Homo Universalis

Здесь закономерно возникает вопрос. Какой ещё «Универсальный Человек» в эпоху переизбытка информации и узкой специализации в научной сфере? А вместе с этим и другой вопрос — зачем всё это эпикурейцу, имеющему скромную цель в счастливой жизни?

Ответ на это в принципе один — отчуждение (марксистский концепт). В условиях, когда от человека отчуждается всё им созданное, включая как отдельные предметы, так и мыслительные концепты; в условиях, когда отдельный человек не понимает почти ничего из того, что создается «человеком вообще», и когда это неведение ставит настоящего единичного человека в подчиненное положение относительно собственных же творений — ни о какой свободе, и ни о каком спокойствии и избавлении от страхов не может идти речи. А главным способом преодоления отчуждения является познание всего опыта человечества и ликвидация строгого разделения труда. Задачи отчасти утопические, но дальше мы увидим, почему лишь отчасти.

Нет никакой нужды знать, на каком именно «культурном слое» земли была найдена Троя конкретно микенской эпохи, а на каком слое находилась Троя римского времени. Достаточно знать, что Троя существовала, была описана Гомером, и после этого отстраивалась и продолжала существование. Нет никакой нужды знать все гаплогруппы, чтобы осознавать, как работает палеогенетика и зачем она нужна. Проще говоря, достаточно обладать широкой эрудицией, даже без детального знания всех мелочей, чтобы освободиться от всех неуверенностей и заслужить статус Homo Universalis. От поверхностного знания всех наук (это вполне достижимо, свести каждую науку к 2000 страничным фолиантам, а позже уже новым поколениям осилить это всё за какие-то 10 лет) — выиграют все. Это спасёт каждого из нас от профессионального кретинизма. Ведь никто не требует, чтобы современный да Винчи был обязательно лучшим специалистом абсолютно в каждой сфере и её специализациях. Но знать обо всём в общих чертах вполне возможно. Знать основные принципы устройства маршрутки, в которой ты едешь, может каждый человек на земле (за исключением инвалидов), не особо обременяя себя. И уж точно на это способны люди науки.

А ведь об этом и пишет Эпикур в своем письме к Геродоту.

Кто не может, Геродот, тщательно изучать всё, что мы написали о природе, и вникать в более пространные сочинения наши, для тех я уже составил обзор всего предмета, достаточный, чтобы удержать в памяти хотя бы самое главное. Я хотел, чтобы это помогало тебе в важных случаях всякий раз, как придется взяться за изучение природы. Да и те, кто уже достиг успеха в рассмотрении целого, должны помнить основные черты облика всего предмета: общее движение мысли часто бывает нам нужно, а подробности – не так часто. К этим общим чертам и приходится нам обращаться, постоянно памятуя столько, сколько нужно бывает и для самого общего движения мысли о предмете, и для всемерной точности подробностей, то есть хорошо усвоив и запомнив самые основные черты. В самом деле, главным признаком совершенного и полного знания является умение быстро пользоваться бросками мысли, [а это бывает, когда все] сводится к простым основам и словам. Ибо кто не может в кратких словах охватить всё, что изучается по частям, тот не может познать толщу всего охватываемого. И вот, так как такой путь полезен для всех, кто освоился с исследованием природы, то я, отдавший исследованию природы постоянные свои усилия и достигший жизненного мира прежде всего благодаря ему, составил для тебя и нижеследующий обзор, заключающий в себе основы всего учения.

Итак, претензии эпикурейцев просты.

Знание, разумность, необходимы для «атараксии» (спокойствия души), или что тоже самое, для преодоления отчуждения. Истинное знание достигается при помощи стремления к универсальности, а в процессе накопления знаний, ошибочные концепты сами по себе будут исключаться из «системы». В основу системы закладывается та теория, которая при прочих равных всегда дает наименьшие сбои; а изначальный набор этих теорий дает нам сама история развития человеческой мысли. Все эти теории возникают «естественно», но ближе всего к истине будет только одна из них. Для выявления ошибочных концептов «логика» не обязательна (и этого уже достаточно для отказа от неё). На деле она или бесполезна людям, или вредна и носит отупляющий эффект. Но здесь важно заметить, что говоря о бесполезности логики, мы подразумеваем, что она бесполезна исключительно для пользования своим умом. Логика более чем полезна в программировании и машиностроении, она является инструментом, таким же, как и любая другая описательная система знаков (математика, языки). Польза от всего этого есть, но она не носит абсолютного и всеохватывающего характера. Согласно самому же принципу универсальности — всё это необходимо изучать (хотя бы в общих чертах), но не стоит ожидать здесь какой-то панацеи от всех проблем и самого легкого пути. Дорога к правильному мышлению не может быть слишком простой, и если даже логика сможет обрести свою завершенную форму, если её смогут свести до учебника на 200 страниц, то даже такое чудо никого не сделает умным, пока этот «некто» не обработает всё тот же огромный пласт информации, о котором мы говорим.

---

Частный разговор со среднестатистическим логиком — это всегда разговор о словах. Разговор с человеком, который не понимает аналогий, не понимает предложения, если где-то допущена ошибка или перепутано слово. Будучи педантом, он не может уловить логику (вот она, очевидная (!) двусмысленность слова «логика», о которую уже бы споткнулись) изложения мысли своим оппонентом. Ни один здравомыслящий человек не назовет такую биологическую машину разумным существом. Куда разумнее тот, кто сможет понять, что «снежная холодная коробка» вероятнее всего подразумевает морозильник или холодильник, и сможет быстро добиться уточнений при помощи наводящих вопросов. Но интеллектуалы от мира логики не таковы — они просто заявят, что не понимают сказанного, и даже не будут пытаться понять. Им недостаточно этого «вероятнее всего». Им нужна абсолютная точность. Поэтому таким людям остается только прочитать Давида Юма и отказаться от познания вообще, играясь с цифрами ради самой игры, ведь хоть там они получат свою заветную точность.