Это четвертая часть книги “Общий обзор позитивизма” (1848). Найти все остальные части можно перейдя по ссылке на основную статью. Там же находится и предисловие Конта ко всей книге. Чуть ниже я даю оглавление конкретно к этой части:

• Глава 1. – Женщина, являясь аффективным элементом общества, должна стать высшим регулятором человеческой жизни.
• Глава 2. – Женщина и современные идеи.
• Глава 3. – Позитивизм дает удовлетворение законным желаниям женщины.
• Глава 4. – Женщина не должна повелевать. Она должна влиять на мужчину любовью и советом.
• Глава 5. – Комбинированное действие женщин, философов и пролетариев составляет моральную силу.
• Глава 6. – Позитивизм и католицизм. Новая духовная власть будет превосходнее старой.
• Глава 7. – Позитивизм рассматривает сердце и ум, как два взаимно друг другу помогающих элемента.
• Глава 8. – Тяготение женщины к позитивизму.
• Глава 9. – Католицизм очистил любовь в ущерб нежности.
• Глава 10. – Влияние женщин на пролетариев и философов.
• Глава 11. – Салон позволяет женщине оказывать социальное влияние.
• Глава 12. – Главная область деятельности женщин всегда будет семья.
• Глава 13. – Жена.
• Глава 14. – Нерасторжимый брак.
• Глава 15. – Вечное вдовство.
• Глава 16. – Мать.
• Глава 17. – Воспитание ребенка принадлежит матери.
• Глава 18. – Современные софизмы о правах женщин.
• Глава 19. – Эволюция благоприятствует не равенству полов, а их обособлению.
• Глава 20. – Мужчина должен содержать женщину.
• Глава 21. – Женщина должна получать такое же образование, как и мужчина.
• Глава 22. – Награда, связанная с аффективной миссией женщины.
• Глава 23. – Женщина и рыцарство.
• Глава 24. – Культ женщины.
• Глава 25. – Культ женщины подготовляет культ Человечества.
• Глава 26. – Исключительные женщины.
• Глава 27. – Женщины распространяют позитивизм среди населения южных стран.
• Глава 28. – Женщина есть симпатический элемент умеряющей власти.

Глава I.
Женщина, являясь аффективным элементом общества, должна стать высшим регулятором человеческой жизни.

Как бы велика ни была сила, которую деятельное сотрудничество пролетариев должно доставить социальному влиянию философов, преобразовательный импульс требует еще третьего элемента, указываемого истинной теорией человеческой природы и подтверждаемого здравой исторической оценкой великого современного кризиса.

Наша моральная организация слагается не только из рассудка и деятельности, представителями которых являются философский и пролетарский элементы; но она также характеризуется чувством, в котором, согласно теории, изложенной в начале этого “Обзора”, сосредоточено даже ее преобладающее начало. А этот высший фактор, составляющий единственное реальное основание человеческого единства, не представлен ни достаточно прямо, ни достаточно полно в описанном нами выше основном союзе между философами и пролетариями. 

Конечно, социальное чувство будет господствовать в решительном подъеме каждой из этих двух сил. Но его источник не является здесь ни достаточно чистым, ни достаточно глубоким и поэтому его сила не соответствовала бы его назначению, если бы не была вдохновляема из более прочного и более живого источника.

Общественное чувство новых философов будет, без сомнения, отличаться постоянством, так как оно связано у них с систематическими убеждениями; но его собственная рациональность слишком ослабила бы его энергию, если бы менее рассудочное побуждение постоянно не оживляло его. Хотя их благородная общественная служба должна вскоре сообщить их чувствам деятельность, неизвестную отвлеченным мыслителям, тем не менее это коллективное возбуждение не может обходиться без эмоций частного характера. Даже то, что их нравы выгадают из сношения с пролетариями, не сможет достаточно восполнить обычные пробелы умозрительной организации.

С другой стороны, если присущие народу страсти более самородны и большее сильны, чем страсти философов, то за то они вообще отличаются меньшим постоянством и меньшей чистотой. Их активное назначение не позволяет им быть ни достаточно бескорыстными, ни достаточно устойчивыми. Все моральные выгоды, связанные с систематизацией народного элемента, без естественной помощи более мягких и более постоянных эмоций, не могли бы возместить ущерба, наносимого общественности эгоистическими побуждениями. Избавляя пролетариев от необходимости формулировать свои жалобы или желания, философы не могут изменить их неизбежное себялюбие.

Таким образом союзу, который по необходимости будет руководить нашим преобразованием, недостает еще достаточного представителя высшего человеческого регулятора. Таким представителем может быть только непосредственно сродный ему элемент, подобно тому, как философский элемент свойственен рассудку, а пролетарский – деятельности. Такова основная побудительная причина необходимости присоединения женщин к преобразовательному союзу, как только его стрелмения и потребности станут достаточно доступны оценке. Только этот третий элемент позволит органическому движению принять свой истинный и окончательный характер, так как он естественно обеспечит постоянное подчинение рассудка и деятельности всеобщей любви, и тем по возможности предохранит первого от заблуждений, второго от мятежного характера. 

Так как включение этого элемента доставит позитивизму необходимое средство для завершения всего современного движения, от которого женщины до сих пор были слишком устранены, то оно является для позитивизма неизбежной обязанностью.

Глава II.
Женщина и современные идеи.

Революция могла до сих пор внушать симпатию только некоторым женщинам; коллективного одобрения они ей пока не выражают, вследствие существенно отрицательного характера ее первой части. Они по-прежнему высоко ставят преимущественно средневековые социальные учреждения. А это предпочтение обусловлено не только, как это принято думать, их справедливыми сожалениями об упадке рыцарских нравов. Правда, средние века являются для них единственной эпохой, когда культ женщины был надлежащим образом организован. Но более интимный и менее корыстный мотив определяет, главным образом, их невольное влечение к этим прекрасным воспоминаниям. Наиболее нравственный элемент человечества должен предпочитать всякому другому единственный режим, который прямо возвел в принцип преобладание морали над политикой. Таков, смею утверждать, тайный источник главных сетований, вызываемых у женщин беспросветным разложением средневековой социальной системы. 

Отдавая должное различным частным успехам, которыми человечество обязано современному движению, они считают их недостаточной компенсацией общего упадка, знаменующего, по их мнению, возврат к старому, когда политика имела перевес над моралью. Временная необходимость в подобном положении вещей, соответствующем светской диктатуре, вызванной несовершенством католического духа, должна быть, вследствие отсутствия истинной исторической теории, плохо оценена умами, почти чуждыми активной жизни. Так что женщинам совершенно правильно приписывали, на основании этих благородных сетований, ретроградные стремления. Они с большим правом могли бы сделать подобный упрек нам, за наше слепое восхищение греческим или римским строем, который все еще ставится гораздо выше католико-феодального режима. Но долговечность этого заблуждения объясняется, главным образом, нелепым образованием, от которого женщины, к счастью, избавлены.

Как бы то ни было, эти женские настроения наивно выражают главное условие нашего истинного возрождения, именно потребность восстановить систематическое подчинение политики морали, но на более прямом, более обширном и более прочном основании, чем то основание, на какое оно опиралось в средние века. Характерным же результатом подобного режима является культ женщины. Итак, вот какой ценой обновляющее движение приобретет искреннее расположение женщин! Эта программа, я думаю, может казаться ретроградной только тем философам, которые не способны ее выполнить. 

Таким образом, женщины не отворачиваются от революции, а только от анти-исторического направления, господствовавшего в первой ее части, когда слепое осуждение средних веков оскорбляло их лучшие чувства. Могли-ли они приветствовать метафизический режим, который, казалось, полагал человеческое счастье, главным образом, в пользовании политическими правами, настоящего влечения к которым никакая утопия никогда им не внушит? Но они глубоко сочувствуют справедливым народным требованиям, характеризующим главную цель великого кризиса. Их врожденные желания всегда будут благоприятствовать прямым усилиям философов и пролетариев, направленным к превращению политических споров в социальные сделки с надлежащим перевесом обязанностей над правами. 

Если они сожалеют о своем прежнем мирном влиянии, то это преимущественно потому, что они теперь устраняются грубым эгоизмом, который уже более не смягчается революционным энтузиазмом.

Итак, все недовольства современным положением вещей, в которых упрекают женщин, способствуют лучшему выявлению основной необходимости развеять, наконец, нравственную и умственную анархию, которая порождает все главные поводы их справедливых обвинений.

Глава III.
Позитивизм дает удовлетворение законным желаниям женщины.

Дабы женщины могли вполне примкнуть к революционному движению, достаточно, чтобы оно стало стремиться прямо к своему органическому назначению и совершенно отказалось бы от первоначального отрицательного направления, но необходимость которого женщины не могли понять настолько, чтобы оправдать его заблуждения. Надо, чтобы этот окончательный кризис представлялся отнюдь не как явление, не имеющее никакой связи со средними веками, но, сообразно своему истинному историческому характеру, как призванный осуществить на лучших основаниях всеобщее преобладание, которым мораль пользовалась в то время. Одним словом, позитивизм должен внушить женщинам любовь ко второй части революции, основывая наши республиканские нравы на рыцарском чувстве.

Только таким образом дополнится преобразовательное движение, которое осталось бы незаконченным без близкого участия того человеческого элемента, который является наилучшим представителем основного принципа окончательного режима, а именно, преобладание общественного чувства над личным. Одни только философы могут сообщать этому принципу действительно систематическое постоянство, которое предохранит его от всяких софистических искажений. Деятельное же проведение его может быть поддержано только пролетариями, без которых его применение почти всегда затруднялось бы. Но одни лишь женщины должны придать ему полную чистоту, свободную одновременно и от размышления и от угнетения. В этом составе преобразовательный союз явится предварением будущего нормального состояния человечества и живым типом нашей собственной природы.

Если бы новая философия не могла заручиться поддержкой женщин, она должна была бы отказаться от идеи всецело заменить теологию в ее прежней социальной функции. Но основная теория, изложенная в начале этого “Обзора”, гарантирует приемлемость позитивизма для женщин еще более непосредственно, чем его целесообразность для народа. Ибо его всеобщий принцип и его метод понимания и рассматривания великой человеческой проблемы суть только систематическое проведение идей, которые спонтанно свойственны женщинам. Им, а также народу он открывает благородное социальное поприще и в то же время обеспечивает удовлетворение их справедливых личных желаний.

Эти общие свойства в том и другом случае отнюдь не случайны, а составляют необходимое следствие реальности, отличающей новую философию, которая основывает всегда свой свободный авторитет на точной оценке того, что есть. Эмпирические предубеждения не помешают женщинам вскоре понять, что позитивизм удовлетворит лучше, чем католицизм, все их потребности, не только интеллектуальные, но, в особенности, моральные и социальные, призывающие их еще к режиму, отсталость которого им видна, благодаря их мудрой проницательности. 

Эти предрассудки вытекают теперь из весьма извинительного смешения здравой философии с ее научным началом.  Таким образом, сухость, в которой столь справедливо упрекают ученых, вменяется в вину новым философам, ум которых должен был вначале держаться такого же строя мыслей. Но когда установятся нормальные отношения между тремя элементами позитивного союза, несправедливость этого мнения вскоре обнаружится. Женщины признают тогда, что моральная опасность наших научных исследований зависит, главным образом, от их узкой и эмпирической специализации, отвергающей всегда социальную точку зрения. Они поймут, что эта опасность не может распространяться на ознакомление с основными философскими понятиями, в значительной степени даже прирожденными, причем различные научные исследования составляют только необходимый ряд предварительных этапов, способствующих правильному понимают социальных вопросов и лучше позволяющих посвятить всю нашу жизнь всеобщему совершенствованию. Такт, свойственный женщинам, позволит им не смешивать этой подготовки, всегда относящейся к единственной цели совершенствования с деятельностью, всецело посвященной академическим пустякам. Впрочем, все изложенное в этом “Обзоре”, вполне избавляет нас от дальнейших разъяснений по этому вопросу.

Глава IV.
Женщина не должна повелевать. Она должна влиять на мужчину любовью и советом.

В позитивном строе социальное назначение женщин непосредственно является необходимым следствием их истинной природы.

Этот пол, без сомнения, выше нашего в отношении наиболее основного свойства человеческого рода, именно, стремления давать перевес общественному чувству над личным. В силу этого морального качества, не зависящего от какого-либо материального назначения, он заслуживает всегда наше нежное благоговение, как наиболее чистый и наиболее прямой тип Человечества, которое не может быть достойным образом изображено в форме мужчины. Но это естественное превосходство не дает еще женщинам того социального первенства, о котором иногда мечтали смелые люди, хотя и без их согласия. Ибо правильный взгляд на реальную цель всего человеческого существования, составляющих их положительное преимущество, сочетается у них со столь же несомненной отсталость. во взгляде на различные средства ее достижения. Во всех видах силы, не только телесной, но также умственной и волевой, женщина очевидно уступает мужчине, соответственно нормальному закону, относящемуся вообще к миру животных. А практическая жизнь, поскольку она беспрестанно требует упорной деятельности, по необходимости управляется не чувством, а силой. Если бы нужно было только любить, как в рисуемой христианством будущей жизни, свободной от всяких материальных потребностей, женщина царствовала бы. Но для борьбы с невзгодами нашей настоящей жизни нужно, главным образом, действовать и мыслить; поэтому мужчина должен повелевать, несмотря на то, что он стоит ниже женщины в моральном отношении. Во всяком большом предприятии успех зависит более от энергии и таланта, чем от усердия, хотя последнее условие сильно влияет на два первых.

Таков естественный недостаток общей гармонии между тремя частями нашей моральной орагинзации, обрекающей женщины умерять посредством любви царство силы. Верное чувство своего аффективного превосходства, обыкновенно, внушает им желание господствовать, которое поверхностная критика слишком часто приписывает эгоистическим наклонностям. Но опыт постоянно напоминает им, что в мире, где необходимые блага редки и трудно достижимы, власть по необходимости принадлежит более сильному, а не более любящему, хотя последний более достоин ею обладать.

Этот вечный спор приводит только к постоянному ограничению первенства мужчин. Мужчина тем более идет на уступки – независимо от всякой чувственности, – что в глубине души он сознает естественное превосходство женщин касательно главного атрибута Человечества. Он сознает, что его собственная власть обусловлена, главным образом, требованиями нашего положения, налагающего на нас всегда трудные работы, в которых эгоизм проявляется сильнее чувства общественности. Поэтому-то во всех человеческих обществах публичная жизнь принадлежит мужчинам, а жизнь женщин ограничена преимущественно домашним кругом. Цивилизация отнюдь не уничтожает этого естественного различия, но беспрестанно его развивает, совершенствуя его, как я это ниже укажу.

Отсюда вытекает основное сходство в условиях социальной жизни женщин, философов и пролетариев. Здесь мы также находим объяснение тесной солидарности между тремя необходимыми элементами умеряющей власти.

Относительно философов аналогия основана на том, что то же роковое обстоятельство, которое мешает женщинам первенствовать в силу их аффективного превосходства, лишает мыслителей еще в большей степени власти, которая, по их мнению, должна им принадлежать вследствие их теоретического превосходства. Если бы наши материальные потребности были легче удовлетворяемы, практическое преобладание менее препятствовало бы интеллектуальному могуществу. Но в этом случае первенство более подобало бы женскому элементу. Ибо наш рассудок развивается, главным образом, для того, чтобы освещать действительность, – его собственный порыв в весьма незначительной степени вызывается строением нашего мозга. Одна только любовь сохранила бы тогда свою неизменную спонтанность.

Таким образом, власть над реальным миром еще менее принадлежит мыслящим существами, чем любящим, хотя высокомерие ученых не столь безропотно, как тщеславие женщин. Вопреки ее притязаниям, интеллектуальная сила, в сущности, не более нравственна, чем сила материальная. Они обе составляют только средство, моральность которого зависит от его употребления. В нашей природе непосредственно нравственной является лишь любовь, которая одна только и стремится дать перевес общественному чувству над личным. Если же любовь не может господствовать, на каком основании стал бы царствовать разум?

Всякое практическое первенство принадлежит деятельности. Таким образом, роль рассудка, еще более чем чувства, сводится к видоизменению реальной жизни. Вот почему философский элемент устраняется от участия во власти управляющей, по крайней мере, настолько же, насколько и женский элемент. В тщетной борьбе за господство уму всегда удается только видоизменять. Невозможность главенствовать становится даже косвенным источником его нравственности, которая развратилась бы если бы осуществилось его господство. Он может значительно улучшать естественный порядок, но при условии всегда относиться к нему с уважением. Благодаря своей способности к систематизации, он связывает между собой все социальные элементы, которым свойственно благотворно видоизменять материальное преобладание. Таким образом, женское влияние, как средние века это показали, является необходимым союзником для всякой духовной власти.

Естественная же солидарность этого влияния с народным элементом будет охарактеризована в конце этого социологического анализа морального могущества.

Умеряющая сила, будучи сначала чисто аффективной, становится затем рациональной, когда к ней присоединяется разум. Чтобы стать активной, ей остается только соединиться с естественно тяготеющей к ней пролетарской массой. А это неизбежное дополнение обусловлено тем, что народ, хотя и образует необходимое основание практической власти, так же, как и два других элемента, не участвует в управлении государством.

Сила, в собственном смысле слова, – та сила, которая управляет действиями, но не регулирует волю, вытекает из двух весьма различных источников: массы и богатства. Хотя первый считается более материальным, чем второй, на самом деле он вносит больше нравственного элемента, так как, вытекая из участия многих, он предполагает известную солидарность чувств и мыслей, менее совместимую с преобладанием эгоизма, чем непосредственная власть богатства. Но даже с этой стороны его влияние слишком косвенно и слишком непостоянно, чтобы он мог всегда первенствовать. Этот элемент устраняется от участия в государственном управлении и сводится к моральному влиянию силой материальной необходимости, создающей такое же социальное положение для женщин и для философов.

Основное преобладание физических потребностей обусловливает непосредственное влияние богатства, поскольку оно доставляет средства для их удовлетворения. Ибо богатые суть естественные хранители материалов, вырабатываемых каждым поколением для облегчения существования и подготовления работы следующего поколения. Таким образом, в руках каждого богача сама собой сосредотачивается практическая власть, которую масса может превозмочь только в исключительных случаях. Эта необходимость обнаруживается даже среди воинственных народов, где численное влияние, хотя более прямое, имеет преобладающее значение только относительно способа приобретения. Но промышленное состояние, при котором насилие перестает быть обычным источником богатства, делает особенно ощутительным этот социальный закон.

Отнюдь не уменьшаясь под давлением успехом просвещения, его естественное влияние по необходимости увеличивается по мере того, как постоянное возрастание капиталов увеличивает средства, позволяющие существовать лицам, не обладающим никаким имуществом. Именно в этом смысле останется всегда истинным безнравственное положение древности: Paucis nascitur humanum genus.

Итак, лишенная политической силы, пролетарская масса становится у современных народов все более и более необходимым элементом моральной силы, как это было разъяснено в третьей части настоящего “Обзора”. Этика этой массы, еще более косвенная, чем этика философского элемента, еще более подчинена практическим соображениям. Когда управление государством случайно оказывается в руках народной массы, тогда богатство, благодаря своей способности умерять власть, становящуюся уже насильственной, приобретает, вопреки своей природе, некоторый нравственный характер.

Выше мы признали, что главные качества сердца и ума, свойственные современным пролетариям, вытекают преимущественно из их социального положения. Они значительно изменились бы к худшему, если бы практический авторитет, присущий богатству, перешел навсегда к массе.

Глава V.
Комбинированное действие женщин, философов и пролетариев составляет моральную силу.

Такова вкратце позитивная теория моральной силы, призванной умерять самопроизвольное царство материальной силы путем необходимого совместного действия трех социальных элементов, не принимающих участия в государственном управлении, в собственном смысле слова. Это основное сочинение составляет наше главное средство для решения, насколько это возможно, великой человеческой проблемы, именно, для установления постоянного преобладания общественной жизни над личной. 

Каждый из трех естественных элементов умеряющей власти сообщает ей необходимые качества. При отсутствии первого ей недоставало бы чистоты и самобытности; при отсутствии второго – постоянства и мудрости, при отсутствии третьего – энергии и деятельности.

Хотя философский элемент не является ни наиболее прямым, ни наиболее действительным, тем не менее, именно он представляет эту силу, потому что только он систематизирует ее организацию и разъясняет способы ее осуществления, сообразно истинным законам социального существования. И именно как систематическому носителю умеряющей силы, духовная сила дала ему собственное имя. Но подобное наименование может породить ложную идею о природе силы гораздо более моральной, чем интеллектуальной. Уважая драгоценную историческую традицию, позитивизм, однако, исправит этот обычай, установившийся во времена, чуждые всякой социальной теории, и в эпоху, когда разум считался центром человеческого единства. Поэтому в позитивном строе женщины составляют домашний источник умеряющей власти, систематическим органом которой становятся философы, а политической гарантией – пролетарии. Хотя учреждение этого основного сочетания принадлежит рациональному элементу, не следует никогда забывать, что его собственное участие менее непосредственно, чем участие элемента аффективного, и менее значительно, чем таковое активного элемента. Его социальное влияние возможно лишь при условии, когда он опирается на женское чувство и на народную энергию. 

Таким образом, необходимость приобщить теперь женщин к великому преобразовательному движению не только не создает никакой помехи для философии, долженствующей им руководить, но, напротив, доставляет ей могущественное средство, обнаруживая истинную организацию моральной силы, призванной регулировать осуществление всякой другой человеческой власти. Это явится первым шагом к нормальному будущему, поскольку это позволяет нынешнее переходное состояние, так как преобразовательный импульс вытекает из того же основного совместного действия, которое, будучи лучше развито и более упорядочено, явится затем главной характерной чертой конечного режима. Так что это окончательное состояние человечества оказывается вполне согласным с нашей собственной природой, в которой чувство, рассудок и деятельность, как каждый в отдельности, так и все вместе, точно соответствуют трем необходимым элементам преобразовательного союза: женскому, философскому и народному.

Все социальные эпохи позволяют, более или менее ясно, проверить эту теорию, три стороны которой определяются всегда одной и той же основной необходимостью, относящейся к биологическому закону, по которому животные функции подчинены в организме функциям питания. Но в социологии особенно применим указанный во второй части этого “Обзора” общий принцип (прогресс есть развитие порядка), позволяющий связывать каждое динамическое умозрение с соответствующим статическим понятием. Ибо человеческая эволюция всегда увеличивает умеряющее влияние моральной силы, либо путем особого развития ее трех элементов, либо укрепляя их совместное действие. Прекрасное историческое наблюдение Робертсона над постепенным улучшением судьбы женщин является только частным случаем этого социологического закона. Все эти успехи имеют общим началом биологический закон, по которому преобладание растительной жизни над животной уменьшается по мере того, как организм растет и развивается. 

В различных формах древнего политеистического строя умеряющая сила сводилась всегда к домашнему влиянию женского элемента без всякой общественной помощи со стороны интеллектуальной силы, которая была еще неизменно связана с материальным могуществом, сперва как источник его, затем как его орудие. В средние века западный католицизм сделал первую попытку привести в систему моральную силу, подчинив практический порядок независимому духовному авторитету, обыкновенно опирающемуся на помощь женщин.

Я указал уже в третьей части настоящего произведения, что одна только современная эволюция позволила дополнить организацию умеряющей силы включением в ее состав наиболее энергичного ее элемента, так как только теперь началось организованное выступление на социальной арене наших пролетариев. Моральная сила, носившая сначала чисто аффективный характер и ставшая затем рациональной, может ныне стать активной, не теряя своего основного характера, ибо она по-прежнему слагается из влияний, лежащих вне политического порядка в собственном смысле слова. Все эти силы убеждают, советуют, судят, но, за исключением крайне редких случаев, ни одна из них никогда не повелевает. Поэтому социальная миссия позитивизма состоит, главным образом, в систематизации самопроизвольного сочетания трех необходимых элементов, развивая специальное назначение каждого из них.

Вопреки нынешним предубеждениям, новая философия в состоянии выполнить все условия этого необходимого общественного служения. Эта способность позитивизма достаточно установлена в предыдущих частях этого “Обзора” относительно элемента философского и элемента народного, как изолированных, так и соединенных между собой. Мне остается охарактеризовать ее здесь прямо касательно женского элемента.

Это разъяснение само собой вытекает из аффективного принципа, поставленного в начале настоящей книги, как всеобщее основание позитивизма. Основывая всю здравую философию на систематическом преобладании сердца, тем самым создается почва для участия женщин в новой духовной власти, в качестве существенной ее части. Католический дух мог видеть в них только драгоценную вспомогательную силу, ибо ее прямой источник не зависел от их содействия. Позитивный же дух оценивает их, как необходимый элемент, так как в них наиболее естественным и наиболее чистым образом выражен его основной принцип. Помимо их домашнего влияния, позитивизм преимущественно ожидает от них приведения двух других элементов к тому общему единству, от которого каждый из последних зачастую расположен уклоняться и которое первоначально создано было женщинами.

Как бы сильно ни действовали на истинных философов доказательства, устанавливающие логическое и научное преобладание социальной точки зрения, которая приводит затем к систематическому первенству сердца над разумом, это косвенное убеждение не может сделать для них излишним прямое воздействие всеобщей любви. Они сами прекрасно знают, как невелико практическое значение чисто интеллектуальных влияний, и потому, в интересах их собственной миссии, они никогда не будут уклоняться от этой приятной необходимости. Смею думать, что я это надлежащим образом понял, когда я писал 11 марта 1846 года той, которая, несмотря на ее смерть, навсегда останется моей неизменной подругой (прим. – Клотильда де Во), следующие слова: “Чтобы стать истинным философом, мне в особенности недоставало страсти, одновременно глубокой и чистой, которая дала бы мне возможность достаточно оценить аффектную сторону человечества”.

Подобные эмоции оказывают поразительное философское воздействие, поднимания тотчас ум на истинно всеобщую точку зрения, куда научный путь может быть проложен лишь посредством долгой и трудной разработки, ослабляющей его первоначальный пыл и мешающей ему поэтому деятельно исследовать новые следствия установленного таким образом принципа.

Итак, непосредственный сердечный порыв, вызываемый женским влиянием, не только необходим для социального значения философии, которая никогда не смогла бы стать народной, если бы для ее усвоения требовались научная подготовка, подобная той, какая была необходима для ее первоначального образования. Постоянное женское влияние необходимо также для всех ее систематических выразителей, дабы сдерживать их естественное стремление к отвлеченным умозрениям, вырождающимся в праздные умствования, которыми всегда гораздо легче заниматься, чем здравыми исследованиями.

Глава VI.
Позитивизм и католицизм. Новая духовная власть будет превосходнее старой.

Чтобы понять в этом отношении превосходство нового спиритуализма, было бы достаточно принять во внимание, что старый был совершенно лишен спасительного женского импульса, вследствие неизбежного для католической системы безбрачия духовенства. Ибо женское влияние могло, таким образом, сказываться только вне духовной корпорации, не совершенствуя прямо ее собственных членов, как едкая сатира Ариоста это справедливо отметила. Незаконные же связи духовенства, за исключением крайне редких случаев, могли иметь не нравственное значение, а скорее развращающее, так как вступавшие в эти связи духовные лица вынуждены были постоянно лицемерить.

Но прямое сравнение основного характера двух духовных направлений показывает еще лучше, насколько новое будет более способно, чем старое, надлежащим образом развивать во всех классах моральное влияние женщин.

В самом деле, аффективный принцип позитивизма по необходимости социален, между тем как аналогичный принцип католицизма мог быть только существенно личным. Каждый верующий католик  преследовал всегда чисто индивидуальную цель, которая так завладевала им, что заглушала всякое не относившееся к ней чувство. Правда, мудрость духовенство, достойная выразительница народного инстинкта, ставила исполнение главных социальных обязанностей необходимым условием личного спасения. Но это косвенное побуждение хотя и давало возможность нашим чувствам правильно проявляться,  но значительно портило их бескорыстие и даже их чистоту. Бесконечное воздаяние, обещанное за все жертвы, не могло создать почвы для вполне бескорыстного чувства, ибо для этого потребовалось бы невозможное и даже святотанственное отречение от надежды на будущее, личный характер которого по необходимости оскверняет всякую бескорыстную преданность.

Этот строй мыслей породил недостойную моральную теорию, ставшую столь опасной в руках метафизиков, которые сохранили её ложный принцип, сведя на нет её теологические коррективы. Оценивая любовь к Богу даже в её наиболее совершенной и чистой форме, приходится признать, что это чувство могло быть социальным только косвенно, ввиду тождества цели, указанные таким образом всем сердцам. Но в основе её собственный характер был настолько эгоистичен, что она требовала, как тип совершенства, полного пожертвования всякой другой привязанностью. Эта тенденция очень легко замечается у наиболее выдающихся выразителей христианского духа и чувства. Она в особенности обнаруживается в чудном поэтическом произведении того монаха, столь нежного, сколь и возвышенного, который наилучшим образом изобразил католический идеал. Размышляя ежедневно об этом произведении, не имеющем себе равного И столь достойном быть украшенным нашим великим Корнелем, Я часто чувствовал, как подобный строй мысли изуродовал естественное благородство сердца, которое, несмотря на все помехи, доступно иногда наиболее чистому порыву. По-видимому, наши вполне бескорыстные чувства врождены нам гораздо глубже, чем это обыкновенно думают, так как они не переставали развиваться, несмотря на господство в течение двенадцати веков такого угнетающего воспитания.

Глава VII.
Позитивизм рассматривает сердце и ум, как два взаимно друг другу помогающих элемента.

Позитивный строй мыслей, ввиду своего полного соответствования с нашей природой, один только может поощрять прямой подъем – одновременно частный и общественный – этого поразительного атрибута человечества, остававшегося до сих пор в зачаточном состоянии, за недостатком надлежащего систематического воспитания. Католическое поощрение деятельности сердца было в основе враждебно уму, который, в свою очередь, по необходимости старался освободиться от гнета чувства. Напротив, позитивная дисциплина естественным образом устанавливает наиболее полную и наиболее деятельную гармонию между чувством и рассудком.

В позитивизме размышление стремится всегда укреплять чувство общественности, делая привычкой реальную связь каждого со всеми. Так как наш ум не может сохранять впечатления, не приведенные в систему, то отсутствие социальной теории мешает ему точно оценить эту обычную солидарность, которая обнаруживается ему только в исключительных случаях. Но позитивное образование, в котором всегда господствует социальная точка зрения, естественным образом сделает такую оценку чрезвычайно легкой, потому что всякая форма нашего реального существования, как индивидуального, так и коллективного, постоянно связывается с этими явлениями.

Только теологическое или метафизическое неясное миросозерцание может давать и принимать бесполезные разъяснения, в которых человеку часто приписывается то, что в действительности относится к человечеству. Когда здравая теория позволит ясно увидеть то, что в действительности есть, каждому остается только присматриваться к своей собственной физической, интеллектуальной или моральной жизни, для того, чтобы всегда понимать свои обязанности относительно всех своих предшественников и современников. Тот, кто стал бы себя считать независимым от других в своих чувствах, мыслях или поступках, не мог бы даже выразить подобного богохульства, не впадая тотчас же в прямое противоречие, так как его речь не ему принадлежит. Величайший ум не в состоянии самостоятельно создать простейший язык, ибо последний всегда требует народного сотрудничества многих поколений.

После всего сказанного, я думаю, было бы излишне более останавливаться на характеристике очевидного стремления истинного позитивного духа систематически развивать чувство общественности, постоянно напоминая нам, что одно только целое реальное, так как части могут иметь лишь абстрактное существование.

Помимо этого неизменного благотворного воздействия ума на сердце, окончательное состояние Человечества должно доставить нашим наилучшим чувствам более чистые, более прямые и более активные средства для развития, чем какой-либо из предшествовавших режимов. Именно таким образом благожелательные чувства могут, наконец, освободиться от всякого личного расчета. Они будут стремиться первенствовать, – поскольку это позволяет наша несовершенная природа, – так как они более способны удовлетворить нас и более доступны развитию, чем все другие. Сердца, чуждые теологических страхов и надежд, одни только могут вполне вкусить истинное человеческое счастье, чистую и бескорыстную любовь, в чем действительно и заключается высшее благо, которое напрасно искали различные старые философии. Его естественное преимущество достаточно характеризуется бесподобным наблюдением, которое может подтвердить всякая чувствительная душа: любить еще лучше, чем быть любимым.

Хотя эта мысль может в настоящее время показаться экзальтированной, она, однако, прямо соответствует истинной природе нашей души, всегда более переживающей в активном состоянии, чем в пассивном. Счастье быть любимым никогда не может быть избавлено от эгоистического элемента: как можем мы не гордиться привязанностью человека, которого мы предпочитаем всем другим? Если же любя мы бываем лучше удовлетворены, то это показывает естественное превосходство вполне бескорыстных привязанностей. Наш основной недостаток заключается, главным образом, в том, что эти последние врождены нам значительно слабее эгоистических наклонностей, необходимых для нашего сохранения. Но коль скоро они возбуждены, хотя бы даже по мотивам, имеющим первоначально личный характер, они стремятся развиваться, в силу присущей им приятности. Сверх того, окружающие нас люди создают для них благоприятную почву, между тем как они по необходимости подавляют наши эгоистические побуждения.

Отсюда понятно каким образом позитивная философия, без всякого напряжения, сможет систематизировать эти естественные стремления, дабы сообщить нашим симпатическим инстинктам такую постоянную деятельность, какой они до сих пор не могли проявлять. Как только наше сердце избавится от гнета теологов и от сухости метафизиков, оно легко поймет, что реальное благополучие, как частное, так и общественное, состоит, главным образом, в возможно большем развитии чувства общественности и в удовлетворении личных желаний лишь постольку, поскольку это необходимо ввиду наших неизбежных слабостей. Таким-то путем позитивизм оказывается пригодным для всех существ и для всех состояний. В незначительнейших, как и в важнейших отношениях, образованное человечество будет вскоре проводить на практике это очевидное правило: давать лучше, чем получать.

Это постоянное возбуждение сердца, в свою очередь, окажет на ум благотворное влияние, которое будет специально исходить от женщин. Я уже об этом достаточно говорил и могу здесь не вдаваться в подробные объяснения; скажу только, что лишь из чувства я почерпнул истинный принцип всякой позитивной систематизации, даже систематизации мысли. Единственное замечание, которое я должен теперь добавить к предыдущим основным соображениям, касается поразительной способности этого направления легко преодолевать величайшие философские затруднения. Взывая к сердцу, можно немедленно внушить уму научный образ мыслей, пригодность которого он долго отрицал бы, если бы он открыл его только путем рассуждения. Попробуйте, например, доказать чистому геометру, хотя бы выдающемуся и добросовестному, логическое и научное превосходство социальный умозрений над всеми другими реальными размышлениями, – и нам удастся его убедить в этом лишь после долгих усилий, когда он, так сказать, исчерпает все свои индуктивные и дедуктивные аргументы. Напротив, чувство прямо подскажет пролетарию или женщине, не получившим никакого образования, истинность этого великого энциклопедического принципа, который они тотчас и будут применять в различных практических случаях. И только таким путем высокие социальные понятия могут действительно стать преобладающими и именно таким образом можно заставить всех приобретать познания, необходимые для их социального значения.

Симпатический инстинкт еще более способен деятельно вызывать социальные чувства, чем подвергаться их справедливому влиянию. Поэтому, когда позитивное образование станет господствующим, наличность моральных условий будет зачастую считаться гарантией настоящей интеллектуальной способности. Революционная мудрость Конвента как-будто предчувствовала возможность подобной солидарности, осмеливаясь иногда ставить республиканские чувства выше научных заслуг. Хотя на практике подобное направление вскоре теряет реальную почву и, покуда всеобщая мораль не систематизирована, становится даже вредным, тем не менее упрек в ретроградности более заслуживает нынешний обычай, который не оставляет места сердцу в профессиональных гарантиях, единственно определяемых теперь умом. Но эти заблуждения исторически объясняются угнетающим характером тех верований, которые одни только могли до сих пор непосредственно руководить воспитанием чувства.

Роковая вражда, продолжающаяся с конца средних веков между умом и сердцем, может прекратиться только при возобладании позитивного духа; никакой другой способ мышления не в состоянии надлежащим образом подчинить рассудок чувству, не вредя в то же время собственному развитию каждого из них, как я это установил в начале настоящего “Обзора”. Нынешнее первенство ума приводит только к беспорядку. Он может стать действительно органическим лишь тогда, когда отречется от своего главенства в пользу сердца. Но это отречение может быть действительным только при условии, что оно совершится вполне свободно. А такой результат может дать только позитивизм, ибо он основывается на том же принципе, на который рассудок опирается в своих притязаниях, именно на реальном доказательстве, от которого дух не может отказаться, не признав себя единичным. Всякое другое теологическое или метафизическое средство по необходимости увеличивало бы зло, немедленно вызывая рассудок на новый бунт против чувства.

Глава VIII.
Тяготение женщины к позитивизму.

Женщины, будучи лучшими чем мы судьями в оценке морали, поймут, что аффективное превосходство позитивизма над всеми другими философиями, еще справедливее, чем его отныне бесспорные умозрительные преимущества. Они быстро придут к этому заключению, когда они перестанут смешивать новую философию с ее научным введением.

Хотя их ум еще менее нашего способен к слишком общим индукциям и к весьма удлиненным дедукциям, одним словом, ко всем усилиям абстрактного мышления, он, однако, обыкновенно лучше склонен понимать сочетание реальности с полезностью, характеризующее позитивность. В этом отношении они стоят выше пролетариев, имея к тому же то общее преимущество, что они чужды нашему современному бессмысленному образованию. Они еще более чем народ находятся в нормальном состоянии, чрезвычайно благоприятном для самопроизвольного и правильного развития созерцательной жизни, вследствие их обычной отчужденности от практической деятельности. Таким образом, их ум естественным образом оказывается расположенным к здравой философии, требующей бескорыстного и неравнодушного внимания. Их умственное родство с истинными философами, в сущности, гораздо теснее, чем близость последних с учеными в собственном смысле слова, так как они одобряют не только позитивность, но и общность, ученые же ценят только грубую позитивность. Поразительная рациональная формула Мольера, которую я выше применил к пролетариям, была назначена автором, именно, для женщин. Поэтому-то уже первая систематическая разработка новой философии, начавшаяся благодаря могущественному влиянию Декарта, приковала к себе женский ум. Это основное тяготение ярко обнаружилось, когда позитивный синтез не мог еще позволить себе высокие социальные и моральные умозрения. Возможно-ли, чтобы оно не продолжало развиваться еще более, когда позитивизм, достигший, наконец, полноты, поставил себе главной задачей то, что может служить наиболее достойным предметом размышления для обоих полов?

Итак, новая философия может считать как женский ум, так и народный рассудок своими естественными вспомогательными элементами, без которых она никогда не смогла бы преодолеть глубокие предубеждения наших образованных классов, в особенности во Франции, где, однако, должно совершиться ее окончательное развитие.

Глава IX.
Католицизм очистил любовь в ущерб нежности.

Нужно заметить, что необходимая помощь женщин будет зависеть более от моральных симпатий, чем от интеллектуального тяготения, как только женщины непосредственно оценят позитивизм и убедятся в его аффективном превосходстве над средневековым католицизмом. Сердце тотчас направит их к единственной философии, которая надлежащим образом систематизирует всеобщее преобладание чувства. Никакой строй мыслей не покажется им более привлекательным, чем тот, который представляет их как естественное олицетворение истинно-основного принципа человеческого единства, поставленного, таким образом, под их особое попечение. Если они теперь как-будто сожалеют о прошлом, то это исключительно потому, что они нигде не находят справедливого удовлетворения своим драгоценным социальным инстинктам.

Общий характер католического режима, в сущности, еще менее соответствует женскому чувству, чем мужскому рассудку, ибо он оскорбляет преобладающее свойство женского сердца. В мнимом моральном совершенстве христианства всегда смешивали нежность с непорочностью. Правда, любовь не может быть глубокой, если она не чиста. Но, именно, в этом единственном отношении католический строй благоприятствовал развитию истинной страсти, между тем как политеизм, главным образом, поощрял чувственные желания. Христианство, кроме того, неопровержимо доказало, что нравственная чистота, даже доведенная до фанатизма, может существовать без всякой нежности. Таково теперь главное значение католицизма для женщины, с тех пор как рыцарский дух не смягчает более христианской суровости.

Политеистический режим, в сущности, более благоприятствовал нежности, хотя она здесь не отличалась чистотой. Католическая систематизация чувств имела центром совершенно эгоистическую привязанность, которая в особенности оскорбляла лучшие наклонности женского сердца. Помимо того, что любовь к Богу толкала каждого к монашескому уединению, ее преобладание прямо препятствовало взаимной нежности. Вынужденный любить свою даму через посредство своего Бога, рыцарь не мог, без святотатственного противоречия, следовать лучшим внушениям своего сердца, всегда подавляемого подобным посредничеством.

Итак, будучи отнюдь не заинтересованы в увековечивании старого режима, женщины вскоре почувствуют особое побуждение содействовать его безвозвратному упразднению, во имя главных свойственных им чувств. Это неизбежное стремление обнаружится, когда моральные условия, естественным образом, отданные на их справедливое попечение, не будут более оскверняться чисто материальным социализмом. Позитивизм же в полной мере доставляет их сердцу, еще лучше чем их уму, эту необходимую гарантию. Глубоко зная нашу истинную природу, он один только может надлежащим образом сочетать наивную нежность политеизма с драгоценной непорочностью католицизма, не опасаясь различных софистических смутных представлений, которыми отличается современная анархия. Подчиняя друг другу эти два основных качества женского сердца, позитивизм, не колеблясь, поставит нежность выше непорочности, как ближе стоящую к общей цели человеческого совершенствования, т.е. к преобладанию социального чувства над личным. Женщина, лишенная нежности – еще более уродливое социальное явление, чем мужчина, лишенный мужества. Сверх того, значительные умственные способности и даже избыток энергии у женщины могли бы принести ей и окружающим ее только вред или, по крайней мере, если эти способности не будут заглушены богословской дисциплиной. Ее характер внушал бы ей лишь возмущение против всякой реальной власти, и ее ум занимался бы только придумыванием разрушительных софизмов, как в нашем анархическом состоянии это зачастую обнаруживается.

Глава X.
Влияние женщин на пролетариев и философов.

Итак, согласно изложенной выше теории, позитивизм дает женщинам благородное социальное назначение, одновременно общественное и частное, вполне соответствующее их истинной природе. Не оставляя семьи, они должны своеобразно участвовать в умеряющей власти вместе с пролетариями и философами, отказываясь, еще решительнее чем они, от всякой руководящей роли даже в домашнем быту. Они, одним словом, являются естественными жрицами Человечества, как об этом подробнее будет указано в конце этого “Обзора”. Их функция состоит, главным образом, в непосредственном культивировании аффективного начала человеческого единства, наиболее чистое олицетворение которого они собою представляют.

На этом поприще они должны оказать общественное влияние на все классы, создавая всегда почву для преобладания чувства над рассудком и над деятельностью. Я уже достаточно указал, каким образом они воздействуют на философов, которые, – если только не захотят быть недостойными своей миссии, – почувствуют личную потребность все чаще подкреплять свою душу у этого самопроизвольного источника истинной общественности, дабы лучше бороться с присущими им сухостью и разглагольствованием.

Чувство, когда оно чисто и глубоко, само исправляет свои естественные злоупотребления, ибо они по необходимости вредят неизменно преследуемому им благу. Напротив, заблуждения разума и неправильные поступки могут быть указаны и, в особенности, исправлены только любовью, которая одна только непосредственно от них страдает. Отсюда вытекает естественная и непрестанная обязанность женского элемента мягко предостерегать два других элемента умеряющей власти, дабы привести их к основному принципу, находящемуся под специальной охраной женщин, исправляя у каждого из них свойственные ему недостатки.

Что касается пролетариев, то это женское влияние, главным образом, назначено для борьбы с их природным стремлением злоупотреблять присущей им энергией, дабы получить путем насилия то, чего они должны были бы добиваться путем свободного соглашения. Не взирая на трудности подобной миссии, женщины здесь встретят меньше препятствий, чем им предстоит при исправлении у философов злоупотребления рассуждением. До сих пор было мало примеров, чтобы философы под женским влиянием отказались аргументировать, когда нужно чувствовать. Напротив, хотя женское влияние еще нисколько не систематизировано, оно часто исправляет у народа злоупотребление энергией. Это различие, без сомнения, обусловлено отсутствием в настоящее время истинных философов, ибо таковыми нельзя назвать жалких софистов, риторов, психологов или идеологов, неспособных ни на какое реальное размышление. Но, кроме того, оно в особенности зависит от преобладающих черт характера каждого класса. Высокомерие педантов всегда будет менее успешно исправляться женским влиянием, чем народное насилие; ибо пролетарий сильнее философа проникнут аффективным началом, прямое обращение к которому составляет единственное оружие женщин. Садизм представляет им гораздо больше препятствий, чем страсть. Женское влияние, надлежащим образом комбинированное с народным инстинктом, действительно составляет нашу главную гарантию против громадных социальных волнений, которые, кажется, должно вызвать нынешнее анархическое состояние умов. Хотя разум и не в состоянии исправить пагубные софизмы, сердце умеет нас предохранять от обусловливаемых ими беспорядков. Поразительная непоследовательность, с которой я выше поздравил наших коммунистов, служит в этом отношении решительным доказательством.

Таким образом, среди теологических заблуждений, невольно стремящихся разрушить или парализовать общество, немногие пролетарии постоянно выказывают нежное благоговение к женщинам, не наблюдаемое в той же степени ни у одного из современных классов. Важно остановиться на этих радостных примерах, не только для того, чтобы отдать справедливость мало ценимой половине рода человеческого, но, в особенности, дабы, в виду этих спонтанных проявлений анархического состояния, уразуметь важные моральные средства, которые нам обещает нормальное будущее. Наставления педантов, конечно, не имели никакого влияния на этот драгоценный результат; напротив, они скорее мешают его осуществлению, укрепляя своими бессмысленными опровержениями те самые заблуждения, на которые они же нападают. Мы этим всецело обязаны народному чувству, надлежащим образом возбужденному естественным влиянием женщин. Протестантские народы, у которых это влияние менее сильно, теперь более страдают практически от метафизического коммунизма. Женщинам же мы в особенности обязаны тем, что организация человеческой семьи испытывает теперь незначительные удары, несмотря на глубоко ретроградный республиканизм, выдвигающий практиковавшиеся у некоторых древних народностей полное поглощение семьи отечеством, как тип новейшей общественности.

Это благотворное стремление к практическому исправлению всех моральных заблуждений до того присуще женщинам, что оно распространяется даже на систематические соблазны, которые мужчины, по своей грубости, считают непреодолимыми. Губительные последствия развода вот уже три века ослаблены в протестантской Германии, благодаря инстинктивному отвращению, питаемому к этому институту женщинами. Таким же образом сдерживаются теперь еще более чувствительные поражения, грозящие основному институту брака и подготовляемые метафизическим направлением, получившим, благодаря нашей анархии, возможность обновить свои старые заблуждения. Ни одно из последних не могло иметь серьезного успеха среди женщин, хотя все они кажутся чрезвычайно способными их соблазнить. Видя их бессилие опровергнуть подобные софизмы, которые одна только истинная социальная наука может разрешить, наши проповедники анархизма поспешно заключают, что женский рассудок здесь будет побежден. Но, к счастью, женщины, как и пролетарии, судят в этом случае только по внушению чувства, которое ведет их гораздо лучше, чем ум, лишенный теперь всякого принципа, способного предупредить или исправить его серьезные заблуждения.

После сказанного было бы излишне дольше останавливаться на характеристике естественной способности женщин исправлять всюду моральные недостатки, присущие каждому из социальных элементов. Если это драгоценное влияние уже чрезвычайно действительно, будучи только следствием самопроизвольного побуждения сердца, то оно должно приобрести гораздо больше постоянства и даже расширения при систематической помощи реальной философии, которая отбросит все софизмы и рассеет все несообразности, от которых чистый инстинкт не может нас достаточно предохранить.

Таким образом, влияние женщин на общественную жизнь не должно быть исключительно пассивным и выражаться только в необходимом одобрении истинного общественного мнения, формулируемого философами и провозглашаемого пролетариями. Помимо этого постоянного индивидуального или коллективного участия, они должны также оказывать активное моральное влияние, дабы напоминать всюду основной принцип, первоначальным источником которого они явились и наилучшими органами которого они естественно всегда будут. Но, чтобы закончить характеристику этой двоякой общественной функции, важно отметить ее естественную согласованность с необходимым условием, предписывающим женщинам действовать, главным образом, в кругу домашней жизни.

Глава XI.
Салон позволяет женщине оказывать социальное влияние.

Западно-европейская цивилизация уже давно нашла естественный исход из этого кажущегося противоречия, которое древние должны были считать неразрешимым и которое на деле всюду еще существует. Когда средневековые нравы обеспечили женщинам справедливую внутреннюю свободу, на Западе вскоре появились благотворные добровольные союзы, где общественная жизнь тесно смешивалась с частной под руководством женщины. Развившиеся, главным образом, во Франции в течение долгого переходного состояния, эти периодические лаборатории, в которых само-собой вырабатывалось мнение, кажутся теперь отжившими или выродившимися, благодаря нашей умственной и нравственной анархии, не позволяющей никакого свободного обмена чувств и мыслей. Но такой социальный обычай, который в свое время столь сильно благоприятствовал философскому движению, породившему великий современный кризис, не может исчезнуть в среде, где истинная общественность стремится одержать верх. По мере того, как новая философия будет объединять умы и сердца, этот обычай будет все шире и все решительнее распространяться.

Такова естественная форма, в которую единственно может достойно влиться общественная деятельность женщины, являясь здесь преобладающей с общего согласия всех остальных. Когда салоны будут таким образом преобразованы, они потеряют свой прежний аристократический характер, ставший отныне глубоко ретроградным. Позитивистский салон, руководимый всегда женщиной, дополнит систему союзов трех общих элементов умеряющей власти. Прежде всего, эти элементы будут торжественно собираться в храмах Человечества, где, конечно, председательствовать будут философы; между тем как участие женщин и пролетариев должно там оставаться преимущественно пассивным. В клубах, где народный элемент естественно господствует, женщины и философы будут играть роль сочувствующих членов, но без права решающего голоса. Наконец, женские салоны разовьют более деятельную и более тесную интимность между тремя умеряющими силами, которые радушно подчиняться руководящему влиянию, соответствующему этим собраниям. Именно здесь женщины заставят подчиниться своей мягкой моральной дисциплине, чтобы подавить в зачаточном состоянии все порочные или злые побуждения. Косвенный, но благожелательный и сердечный совет может часто заставить философа сойти с ложного пути, указанного ему честолюбием или отказаться от горделивого заблуждения. Сердца пролетариев здесь очистятся от зародышей насилия и зависти, под влиянием неустанной настойчивости, святость которой они сумеют оценить. Благодаря искусному и правильному распределению здесь похвал и порицаний, вельможи и богачи ясно поймут, что все люди, обладающие каким бы то ни было превосходством, морально призваны постоянно служить людям не наделенным никакими преимуществами.

Глава XII.
Главная область деятельности женщин всегда будет семья.

Каково бы ни было реальное значение общественной роли женщины, отводимой ей в окончательном строе Человечества, их благородное социальное назначение преимущественно характеризуется их священным домашним призванием, этим естественным источником всякого их влияния, в качестве необходимого элемента умеряющей власти. Никакая современная философия не может надлежащим образом поддержать эту естественную основу нашей истинной общественности. Метафизика распространила на нее свой разделяющий анализ, и ее софизмы не встречают рационального опровержения. Но правила домашнего была не менее страдают и от теологического эмпиризма, который упрямо старается подчинить их губительной опеке одряхлевших верований, которые давно уже вредят всему тому, что они некогда обеспечивали. Беспутные песни трубадуров свидетельствуют нам, что, начиная с конца средних веков, тщетные протесты духовенства были бессильны против тяжких ударов, которые поверхностная критика наносила уже святости брачного союза. Эти протесты еще менее могли затем помешать скандальному приему, который встречали всюду эти легкомысленные прославления семейной безнравственности, публично провозглашаемые даже в присутствии королей. Таким образом, ничто не является более странным, чем это слепое притязание теологии сохранить за собой опеку над догматами семейной жизни, которые она не сумела предохранить от анархической критики и которые в действительности поддерживаются у современных народов только благодаря благотворному общественному и, в особенности, женскому инстинкту. Разве они могли бы устоять против правдоподобных софизмов, опираясь, как на единственную поддержку на наивный вымысел о физическом происхождении женщины, когда утверждавший его авторитет был сам развенчан и лишен доверия?

Отныне одна только позитивная философия может обезопасить их одновременно от метафизической распущенности и от теологического бессилия, путем неизменного присоединения их к совокупности реальных законов нашей природы, как личной, так и социальной. Эта связь будет догматически установлена во втором томе нового трактата, систематическим введением к которому является настоящее произведение. Вынужденный здесь ограничится кратким замечанием об этом основном предмете, я надеюсь, что оно, по крайней мере, покажет решительную способность позитивизма обосновать истинную нравственность.

Грубая оценка, грубо формулированная ретроградным героем, по видимому, признает теперь за женщиной только ее животное призвание, откуда многие утописты готовы вывести заключение, что воспитание маленьких детей должно быть всецело предоставлено отвлеченным заботам государства. Позитивная теория брака и семьи стремится, главным образом, установить, что основная обязанность женщины совершенно не зависит от функции размножения и строит ее на наиболее важных свойствах нашей природы.

Вопреки моральной важности материнства, двусмысленность слова “жена” решительно свидетельствует, что общественный инстинкт считает существенным призвание женщины роль жены. Помимо того, что человеческий брак бывает часто бесплоден, недостойная супруга почти никогда не может быть хорошей матерью. Поэтому-то позитивизм должен во всех отношениях преимущественно рассматривать женщины просто, как подругу мужчины, изгоняя сначала из своей оценки ее материнскую функцию.

Глава XIII.
Жена.

С точки зрения, указанной в предыдущей главе, брак составляет наиболее элементарную и наиболее совершенную ступень истинного общежительства, которое ни в каком другом случае не может достигнуть полного проявления. В этом союзе, о превосходстве которого свидетельствуют все просвещенные языки, наиболее благородная цель человеческой жизни достигается со своей возможной полнотой. Позитивизм представляет наше существование, как беспрерывное преследование всеобщего совершенствования и выдвигает на первое место моральное совершенствование, характеризующееся преимущественно подчинением эгоизма чувству общественности. А этот бесспорный принцип, специально установленный во второй части настоящего “Обзора”, непосредственно приводит к истинной теории брака, устраняя всякую неясность и всякое сомнение.

В самом деле, естественные различия между двумя полами, счастливо дополняемые неравенством их социального положения, делают каждый из них необходимым для морального совершенствования другого. У мужчины, очевидно, преобладают качества, приспособленные к активной жизни, с неотделимой от нее умозрительной способностью. Она выше стоит в отношении нежности в то время, как он превосходит ее во всех видах силы. Никакая близость не может сравниться с той, которая устанавливается между двумя существами, столь склонными взаимно служить друг другу и становиться лучше под влиянием друг друга, не имя при том почвы для обычного соперничества. Вполне добровольный характер их союза служит к усилению его привлекательности, когда выбор сделан обеими сторонами удачно.

Итак, таково, согласно позитивной теории, главное назначение брака: дополнять и укреплять воспитание сердца, развивая наиболее чистые и наиболее живые из всех человеческих симпатий.

Без сомнения, супружеское чувство вытекает, в особенности у мужчин, из полового инстинкта, который чисто эгоистичен и без которого, однако, взаимная привязанность была бы обыкновенно недостаточно сильна. Но более любящее сердце женщины, вообще, гораздо меньше нуждается в этом грубом возбуждении. Поэтому его высшая чистота благотворно действует в смысле облагораживания любви мужчины. Нежность сама по себе столь приятное переживание, что раз она возникла, благодаря какому бы то ни было побуждению, она уже продолжается в силу своей собственной прелести, и по прекращении первоначального стимула. Тогда брачный союз становится наилучшим образцом истинной дружбы, которую украшает бесподобное взаимное обладание. Ибо полная дружба может быть достигнута только между различными полами, так как только здесь она свободна от всякого настоящего или возможного соперничества. Никакая другая добровольная связь не допускает подобной полноты доверия и непринужденности. Таков единственный источник, из которого мы можем вполне испить истинное человеческое счастье, состоящее, главным образом, в том, чтобы жить для другого.

Но, помимо своей собственной ценности, этот святой союз приобретает новое социальное значение, как необходимое первое основание всеобщей любви, являющейся конечной целью нашего морального воспитания. Я уже указал во второй части, насколько ложно и опасно мнение многих мнимых социалистов, усматривающих противоречие между этими двумя крайними членами ряда, изображающего эволюцию человеческого сердца. Тот, кто не может глубоко привязаться к существу, которое он избрал для наиболее интимной совместной жизни, покажется всегда весьма подозрительным в качестве преданного члена общества, состоящего большей частью из незнакомых ему людей. Наше сердце может надлежащим образом быть освобождено от своего первоначального эгоизма только той единственной интимностью, которая полна и прочна уже в силу своего исключительного назначения. Когда оно сделало этот решительный шаг, оно постепенно поднимается к искренней всеобщей привязанности, способной деятельно влиять на поведение, хотя с энергией, убывающей, по мере того, как связь расширяется.

Общественный инстинкт чувствует уже эту необходимую солидарность, ясно указанную истинной теорией человеческой природы, которая в конце концов сделает ее совершенно неуязвимой для метафизических покушений. Чем систематичнее будет становиться моральная сила женщины, благодаря позитивной философии, тем больше будет уважаться глубокая мудрость народного обычая, который всегда в частной жизни искал верных гарантий общественной жизни. Один из наиболее очевидных признаков всеобщего нравственного разложения, характеризующего нашу умственную анархию, является действующее еще поныне постыдное законодательство, благодаря которому вот уже тридцать лет вся частная жизнь Франции была точно замурована психологами, которые, очевидно, нуждались в подобной китайской стене.

Глава XIV.
Нерасторжимый брак.

Когда главное назначение супружеского союза вполне понято, тогда становятся ясными его необходимые условия, которые общество стремится только совершенствовать согласно естественному порядку.

Прежде всего, этот основной союз может достигнуть своей существенной цели, только будучи исключительным и нерасторжимым. Эти две характерные черты до того ему свойственны, что в незаконных связях они сами собой обнаруживаются. Только полное отсутствие в настоящее время каких бы то ни было моральных и социальных принципов единственно позволяет понимать, как могла явиться у людей дерзость серьезно утверждать, что непостоянство и легкость привязанностей являются главными гарантиями человеческого счастья. Никакая тесная связь не может быть глубокой, если она не будет прочной и продолжительной; ибо одна мысль о возможности перемены должны возмущать. Разве для того, чтобы два столь различных существа, как мужчина и женщина, могли друг друга хорошо узнать и достойно полюбить, наша краткая жизнь слишком большой срок? Однако, людские сердца обыкновенно столь непостоянны, что общество должно вмешаться во избежание колебаний и измен, ибо если предоставить им свободу, то человеческое существо превратилось бы в печальный ряд опытов, лишенных смысла и достоинства.

Половой инстинкт может быть могущественным средством совершенствования только в том случае, когда он подчинен постоянной и строгой дисциплине; в необходимости последней легко убедиться, присматриваясь к жизни многочисленных не-западно-европейских народов, которые не сумели еще ее достаточно установить. Напрасно пытались свести выбор между многоженством и единобрачием к простому климатическому условию. Эта легкомысленная гипотеза столь же противоречит всеобщему наблюдению, как и здравой теории человечества. Беспрерывно совершенствуя институт брака, как и всякое другое человеческое учреждение, наш род всюду удаляется от наиболее полного многоженства и стремится к наиболее совершенному единобрачию. Как на севере, так и на юге можно найти состояние полигамии, если проследить достаточно длинный ряд предшествовавших социальных возрастов: в южных странах, равно как и в северных, состояние моногамии становится преобладающим, по мере того, как общественность развивается; это наблюдается теперь даже на Востоке среди его наиболее цивилизованных народностей.

Итак, западно-европейское единобрачие является одним из наиболее драгоценных учреждений, которыми мы обязаны средним векам. Оно, может быть, более всякого другого института способствовало блестящему социальному превосходству великой семьи современных народов. Хотя у протестантских наций развод глубоко исказил его, но влияние этого временного заблуждения здесь значительно умеряется справедливым отвращением женского чувства и пролетарского инстинкта, ограничивающих его область приложения привилегированными классами. Эмпирическое усиление официальной метафизики внушает серьезные опасения, что этот бич может распространиться во Франции. Но здравая философия вовремя является на помощь, чтобы сдержать эти скоропроходящие и искусственные идеи, коренным образом противоречащие современным нравам. Эта борьба может быть направлена так, чтобы ускорить установление здравой брачной теории. Позитивизм тем более в праве на это рассчитывать, что, благодаря своему разумно относительному духу, он может без всякой ослабляющей непоследовательности делать в исключительных случаях уступки, несовместимые с абсолютным характером богословской доктрины. Позитивная философия одна только может примирить необходимую общую обязательность различных моральных правил с мотивированными исключениями, которые неизбежны для всяких практических предписаний.

Глава XV.
Вечное вдовство.

Позитивная философия не только не делает уступок анархическим тенденциям, но она еще и усовершенствует основное единство человеческого брака; а именно, она введет в обычай, хотя и без всякого законного принуждения, обязательность вечного вдовства, являющегося окончательным дополнением истинной моногамии. Народный инстинкт всегда высоко ставил такую сугубую сердечную преданность. Но до сих пор они одна доктрина не была достаточно чиста, или достаточно энергична для того, чтобы теоретически установить подобную обязанность. Ввиду высокого влияния, которое дает позитивизму его полная систематичность, благодаря которой все его решения основываются на совокупности реальных законов, он без труда приведет все нежные души к признанию этого дополнительного долга, вытекающего из того же принципа, что и основное правило. Ибо, если позитивистский брак, главным образом, призван совершенствовать человеческое сердце, то вдовство становится естественным продолжением единства связи.

Забвение всякой систематической нравственности мешает теперь понимать моральное величие, присущее этому посмертному постоянству, которое некогда достойно практиковалось многими женщинами. Но глубокое познание нашей истинной природы представляет такое внимание к памяти усопшего, как драгоценный источник совершенства, доступный, даже в молодости, всем благородным людям.

В самом деле, добровольное вдовство доставляет уму, телу, равно как и сердцу, все существенные преимущества целомудрия, не подвергая их серьезным моральным опасностям безбрачия. Это вечное обожание памяти, которую смерть делает более трогательной и более постоянной, позволяет всякой великой душе, в особенности философской, лучше посвятить себя активному служению Человечеству, давая, таким образом, исход достойному частному чувству любви. Таким образом, как истинное индивидуальное счастье, так и общее благо предписывают подобную обязанность всем тем, кто здраво оценивает то и другое.

Это святое продолжение наиболее совершенной связи, помимо доставляемого им всегда глубокого удовлетворения, найдет также  естественную награду в еще высшем напряжении. Если чувство связи переживает одного из двух членов, почему бы общественной благодарности не обеспечить их единство и после смерти второго, заключив в одну гробницу эти сердца, которые смерти не в состоянии была разъединить? Это торжественное увековечение достойного брака могло бы иногда быть наперед присуждено, если истинные выразители общественного мнения находят брак заслуживающим подобной чести. Это побудило бы тогда к новым общественным подвигам тех людей, которые увидели бы в этом закон полного и окончательного отождествления памяти двух лиц. Прошлое дает нам уже несколько примеров подобной солидарности; таковы союзы между Данте и Беатриче, или Лаурой и Петраркой. Но эти исключительные случаи не могут дать справедливого понятия об этом новом учреждении, которое, таким образом, может казаться возможным только для редких натур. Связывая всюду частную жизнь с общественной сильнее, чем это было когда-либо возможно, окончательное преобразование позволит применить ту же самую награду ко всем, заслуживающим ее сердцам, в пределах их собственной оценки.

Вот каким образом позитивистская нежность естественным путем найдет драгоценные утешения, не видя надобности сожалеть о химерах, которые унижают ум и сердце. Моральное превосходство нового строя обнаруживается даже в том отношении, что он дает утешение лишь в укреплении связи. Ибо столь превозносимые христианские утешения располагают к заключению других союзов, чем искажают главную сущность брака и порождают двусмысленность, плохо совместимую со смутной теологической утопией. До позитивизма ни одна доктрина не могла догматически предписывать вдовство и установить общность гробницы, как двоякое крайнее дополнение человеческого единобрачия. Именно таким усовершенствованием нашего морального благородства новая философия всегда должна отвечать на глупые предубеждения и на позорную клевету.

Итак, позитивизм делает теорию брака независимой от всякого физического назначения, представляя эту основную связь, как главный источник морального совершенствования и, следовательно, как существенную основу истинного человеческого счастья, как общественного, так и частного. Это систематическое очищение тем более ценно, что оно не предполагает исключительной восторженности, а вытекает только из глубокого изучения Человечества. Личное и социальное значение брака таким образом вполне осуществляется в союзе, который, хотя является более нежным, чем братский союз, остается тем не менее столь же целомудренным. Невзирая на то, что половой инстинкт обыкновенно необходим, в особенности у мужчины, для первоначального возбуждения нежности, привязанность может развиваться без того, чтобы этот инстинкт удовлетворялся. Если только отречение от половой жизни достаточно мотивированно с обеих сторон, оно ведет к еще большей взаимной преданности.

Глава XVI.
Мать.

Оценив таким образом собственное назначение брака независимо от материнства, нам остается дополнить социологическую теорию женщины рассмотрением материнской функции, которая есть необходимое расширение моральной миссии жены.

С этой новой точки зрения позитивизм также поднимает достоинство женщины, предоставляя матери главную руководящую роль в домашнем образовании, систематическим дополнением которого является затем общественное образование, как я это указал в третьей части.

Глава XVII.
Воспитание ребенка принадлежит матери.

Это философское решение вытекает из основного принципа, которому при нормальном состоянии общества необходимо вверять воспитание духовной власти, естественной представительницей которой в недрах каждой семьи является женщина. Это правило задевает нынешние предрассудки только вследствие начавшегося с конца средних веков революционного стремления разума возобладать над сердцем. Современные народы, таким образом, постепенно привыкали пренебрегать моральной частью воспитания и чрезмерно заботиться об ее интеллектуальной части. Но, завершая революционное состояние установлением систематического первенства сердца над разумом, позитивизм возвращает моральному воспитанию его естественное превосходство, как я это выше разъяснил. Поэтому женщины, которые были бы в самом деле малоспособны стоять во главе нынешнего образования, лучше чем в средние века возьмут на себя общее руководство образованием, в котором мораль будет всегда господствовать и в котором до достижения половой зрелости последовательно будут вестись эстетические упреждения.

Наши рыцарские предки обычно воспитывались таким образом под женским влиянием и, конечно, не были изнежены. Если же подобная подготовка приличествовала воинам, как может внушать опасение ее применение к мирному обществу? Мужское руководство необходимо только для обучения как теоретического, так и практического. Что касается морального образования, то, как я это указал, оно должно перейти в ведение философов только в возрасте, когда оно становится систематическим, т.е. в течение последних лет, предшествующих совершеннолетию. И даже философы должны оказывать моральное влияние, главным образом, на взрослых людей и указывать им правильное применение в реальной жизни, как частной, так и общественной, привитых в молодости принципов. Вся несистематическая мораль, т.е. воспитание чувств, которое, в сущности, больше всего оказывает влияние на всю жизнь, должно главным образом зависеть от матери. Именно, в силу этого обстоятельства важно воспитывать ребенка в семье, и упразднить, как я это предлагал, схоластические монастыри.

Естественное превосходство женщин для этой основной роли будет всегда с глубоким уважением признано истинными философами. Они никогда не забудут, что наиболее отзывчивые существа по необходимости наиболее способны развивать в других долженствующие возобладать чувства. В согласии с народной мудростью позитивная философия неизменно будет учить, что культура сердца важнее развития ума. Благодаря присущей ей реальности, она никогда не станет преувеличивать значение систематизации и игнорировать существенные условия последней. Действительно, систематизировать, в особенности в области морали, можно лишь то, что уже существует спонтанно. Так что настоящее и непосредственное развитие различных человеческих чувств неминуемо должно предшествовать всякой философской дисциплине.

Эта основная обязанность, начинающаяся одновременно с жизнью ребенка и продолжающаяся в течение всего периода физического развития, лежит необходимо на женщинах. Их способность в этом отношении такова, что при отсутствии матери удачно выбранная чужая женщина, если она сумеет войти в семью в качестве ее члена, оказывается обыкновенно более пригодной для этой роли, чем сам отец. Только те души, в которых чувство господствует, могут надлежащим образом понять его важность. Только они действительно знают, что большая часть человеческих поступков, в особенности совершающихся в юном возрасте, должны гораздо менее оцениваться сами по себе, чем по обнаруживаемым ими стремлениям и по вызываемым ими привычкам. В отношении чувства нет безразличных действий. С этой точки зрения малейшие поступки ребенка могут способствовать выполнению основного и двойного правила всего позитивного образования, – как домашнего, так и систематического: развивать чувство общественности и подавлять эгоизм.

Маловажные поступки сначала даже более пригодны для здравой оценки соответственных чувств, над которыми наблюдение может тогда лучше сосредоточиться, не будучи отвлекаемо особыми обстоятельствами. Кроме того, только с этих маленьких усилий ребенок может начать трудное обучение внутренней борьбе, которая будет господствовать над всей его жизнью, чтобы постепенно подчинить эгоистические побуждения систематическим инстинктам. 

В силу этих различных соображений, можно утверждать, что наиболее выдающийся даже по своим сердечным качествам наставник будет всегда уступать хорошей матери. Хотя последняя зачастую не в состоянии всегда формулировать и мотивировать свои решения, тем не менее, окончательное влияние их покажет всегда действительное превосходство ее морального воспитания. Никто другой не сможет так пользоваться всяким случаем, чтобы без аффектации подчеркнуть естественную прелесть добрых чувств и беспокойство, связанное с эгоистическими внушениями.

Эта социологическая теория матери естественным образом связывается с теорией жены, так как материнское влияние, несмотря на естественное убывание, неизменно продолжает руководить сердечными порывами вплоть до возраста вступления в брак. Тогда мужчина, незаметно управляемый женщиной, договаривается с ней относительно своего добровольного подчинения ей в течение всей своей остальной жизни, чем и завершает свое моральное воспитание. Это существо, призванное действовать, видит свое главное счастье в достойном подчинении спасительному влиянию существа, предназначенного любить. 

Итак, основная роль, одновременно частная и общественная, отводимая в позитивном строе женщине, составляет, во всех отношениях, только обширное систематическое развитие ее собственной природы. Столь однородное и столь определенное призвание не оставляет никакого серьезного сомнения относительно ее соответственного социального положения. Никакое другое существенное обстоятельство не может лучше подтвердить всеобщий принцип человеческого искусства, а именно: искусственный порядок заключается всегда в укреплении и улучшении естественного порядка.

Глава XVIII.
Современные софизмы о правах женщин.

Все переходные эпохи порождали, подобно нашей, софистические заблуждения относительно социального положения женщин. Но естественный закон, указывающий аффективному полу существенно домашнее существование, никогда не был серьезно изменен. Этот закон настолько реален, что он сам собой одерживает верх, хотя бы противоречивые софизмы и остались без достаточного опровержения. Домашний порядок устоял против хитрых нападок греческой метафизики, полной еще юношеского жара и действовавший на умы, которые не были способны ни к какой систематической защите. Поэтому нельзя считать серьезной опасностью появление из недр нашей умственной анархии некоторых жалких воспроизведений разрушительных утопий, против которых энергичная сатира Аристофана достаточно возбудила народный инстинкт.

Хотя настоящие социальные принципы теперь более полно отсутствуют, чем в течение перехода от политеизма к монотеизму, но зато и человеческий рассудок и, в особенности, чувство ныне также гораздо лучше развиты. Женщины были в те времена слишком унижены, чтобы отвергать, хотя бы молчаливым протестом, ученые заблуждения своих мнимых защитников, которым, следовательно, приходилось бороться только против разума. Но у современных народов благотворная свобода западных женщин позволяет им выказывать решительное отвращение, которое, за отсутствием рационального исправления, оказывается достаточным для отклонения этих умственных заблуждений, вызванных непостоянством сердца. Именно женское чувство одно только умеряет теперь практический вред, который, казалось бы, должны были причинить эти анархические стремления. Праздность увеличивает эту опасность у наших привилегированных классов, где богатство, сверх того, оказывает гибельное влияние на моральную организацию женщин. Тем не менее, даже там зло в действительности не очень глубоко или чрезвычайно ограничено. Никогда не удавалось соблазнить много мужчин и еще менее женщин, льстя их дурным наклонностям. Страшны по истине только те соблазны, которые действуют на наши добрые наклонности с целью исказить их направление. Поэтому утопии, непосредственно задевающие всю женскую нежность не могли иметь реального успеха даже в кругах наиболее расположенных к принятию их. Но среди народа, где их вред был бы особенно опустошителен, отвращение к ним гораздо более решительно, так как народная жизнь более ясно и определенно указывает обоим полам их истинное взаимное положение. Таким образом, преимущественно здесь, где наиболее важно укрепить домашние догматы, позитивизм встретить меньше препятствий для полного проведения своей естественной теории о социальном положении женщин, соответственно указанному мной выше двоякому назначению их.

В своей наиболее систематической разработке эта теория вытекает из главного принципа, относящегося к нормальному разделению двух основных властей, принципа, господствующего над всеми социальными вопросами. Ибо мотивы, в силу которых жизнь женщины сосредоточивается в недрах семьи, причем она не принимает никакого участия в управлении, даже домашнем, суть, в сущности, только более полное применение соображений, запрещающих вообще умеряющей власти всякое осуществление власти управляющей. Женщины, составляя наиболее чистый и наиболее самородный элемент моральной силы, должны лучше выполнять присущие ей условия. Характеризующее женщин аффективное влияние требует еще более, чем умозрительная способность полного отречения от деятельности, свойственной правящему полу. Если даже философы должны воздерживаться от практической деятельности, то женщины должны еще с большим основанием от нее отказаться, даже если бы естественный порядок общества предоставлял им выбор. Ибо нежность чувства, составляющая их главное преимущество и источник их истинного влияния, еще более доступна порче в активной жизни, чем чистота и общность теоретических принципов. Осуществление практического авторитета не может согласоваться с постоянным царением цельного миросозерцания, ибо оно занимает ум специальными вопросами. Но оно еще гораздо более вредит чистоте чувства, развивая эгоистические побуждения. Эта опасность была бы тем более неизбежна для женщин, что их чрезвычайно нежная душа обыкновенно лишена энергии, и не в силах надлежащим образом бороться с развращающими влияниями. 

Чем глубже будет изучаться этот основной предмет, тем понятнее станет, что их социальное состояние не только не вредит их истинному призванию, но в высшей степени способно развивать и даже совершенствовать их главные качества. Естественный порядок человеческих обществ, во всех отношениях, не так уже плох, как это изображают безрассудные разглагольствования. Без естественного царства материальной силы, моральный авторитет выродился бы, так как лишился бы значения. Если бы философы и пролетарии приобрели светское главенство, они вскоре исказили бы свои высокие умственные и сердечные качества. Но обладание властью извратило бы еще более женскую природу. Эту тенденцию очень легко подметить у высших классов, где богатство доставляет часто женщинам гибельную независимость и даже неподобающую им власть. Вот это-то, главным образом, и обязывает искать наилучший женский тип среди пролетариев, потому что нежность здесь лучше развивается и скорее достигает настоящего превосходства. Богатство, еще более чем праздность, способствует исчезновению и упадку нравственности у привилегированных женщин.

Глава XIX.
Эволюция благоприятствует не равенству полов, а их обособлению.

В отношении женщин, как и во всяком другом отношении, беспрерывный прогресс человечества только лучше развивает основной порядок. Взаимное положение обоих полов не только не обнаруживает никакого стремления к равенству, что невозможно в силу их природы, но совокупность прошлого ясно показывает также неизменную тенденцию человеческой эволюции резче выдвигать их существенные различия.

Средние века, несмотря на важное улучшение, внесенное ими в условия социального сосуществования женщин, лишили их, однако, жреческий функций, которые они разделяли с мужчинами в политеистическом состоянии, где священнодействие было скорее эстетическое, чем научное. Когда кастовый принцип потерял у современных народов свое древнее значение, женщины были устранены от участия в королевской власти и во всякой другой государственной власти. Во всех, даже простейших отправлениях практической деятельности обнаруживается та же тенденция, все более и более устранять женщин от различных промышленных профессий, даже от тех, к которым, казалось бы, они должны быть наиболее пригодны. Таким образом, жизнь женщины все более сосредотачивается на семье, вместо того, чтобы от нее удаляться и в то же время она лучше оказывает подобающее моральное влияние. Эти две тенденции не только не противоречат друг другу, а, напротив, неизбежно солидарны.

Не вдаваясь в обсуждение жалких ретроградных утопий, важно понять, чтобы лучше оценить реальный порядок, что, если бы женщины когда-либо получили то светское равенство, которого, помимо их желания, требуют для них их самозванные защитник, то их социальные гарантии столь же пострадали бы, сколь и их моральный характер. Ибо в этом случае они оказывались бы на большинстве поприщ лицом к лицу с повседневной сильной конкуренцией, которую они не могли бы выдержать, и в то же время практические соперничество испортило бы главные источники взаимной любви.

Глава XX.
Мужчина должен содержать женщину.

Вместо разрушительных мечтаний о равенстве для женщин, естественный принцип вполне обеспечивает существование женщин, определяя светские обязанности активного пола по отношению к полу аффективному. Позитивизм, в силу присущей ему реальности, один только может систематизировать этот принцип так, чтобы доставить ему надлежащее преобладание. Но новая философия отнюдь не создала той всеобщей тенденции, которую она, по справедливой оценке совокупности человеческого движения, теперь провозглашает. Мужчина должен содержать женщину – таков естественный закон нашего рода, вполне согласующийся, главным образом, с домашним образом жизни аффективного пола. Это правило, которое соблюдается даже на самой низшей стадии общественности, развивается и совершенствуется, по мере того как человеческая эволюция совершается. Все материальные улучшения, которых требует нынешнее состояние женщин, сводятся к лучшему применению этого основного принципа, последствия которого должны сказываться во всех социальных отношениях и, в особенно в вопросе о заработной плате рабочих. Соответствуя естественной тенденции, это правило связывается с благородным назначением женщин, как аффективного элемента умеряющей власти. При этом эта обязанность становится аналогичной долгу, предписывающему классу активному содержать класс мыслящий, дабы последний мог достойно исполнять свою основную общественную службу, с той только разницей, что обязанности активного пола по отношению к полу аффективному, еще более священны, уже вследствие домашнего характера женского служения. По отношению к мыслителям обязанности практических деятелей только коллективны; по отношению же к женщинам они преимущественно индивидуальны. Впрочем, эта прямая ответственность, лежащая особо на каждом мужчине касательно избранной им подруги, не избавляет весь активный пол от косвенной обязанности по отношению ко всему аффективному полу. При отсутствии супруга и родителей, общество должно обеспечить материальное существование женщины, вознаграждая ее тем за ее неизбежную светскую зависимость и, в особенности, за ее необходимую моральную службу.

Итак, таков, в этом отношении, истинный общий смысл человеческого прогресса: делать женскую жизнь все более и более домашней и освобождать ее от всякого внешнего труда, дабы лучше обеспечить выполнение ее аффективного назначения. Привилегированные сословия уже признали, что женщины должны быть избавлены от всякого тяжелого труда. И это – почти единственная сторона отношений между двумя полами, в которой наши пролетарии должны подражать нравам своих светских руководителей. Во всяком другом отношении народная масса на Западе понимает лучше практические обязанности мужчин по отношению к женщинам. Она даже стыдилась бы налагать на женщин варварские тяжелый труд, обременяющий до сих пор множество женщин, если бы только наш промышленный строй позволил устранить эту уродливость. Именно среди наших вельмож и богатых людей можно, главным образом, наблюдать постыдный и к тому же мошеннический торг, в котором безнравственное вмешательство определяет одновременно унижение одного пола и развращение другого. Выясняя лучше истинное призвание женщины и более расширяя брачный выбор, современные нравы быстро кладут конец этой подлой торговле, вытекавшей из обычая давать невесте приданое, обычая, уже почти исчезнувшего среди наших пролетариев.

Позитивистский принцип материальных обязанностей мужчины по отношению к женщине систематически изгоняет этот остаток варварства даже из среды наших привилегированных сословий. Чтобы лучше достигнуть этой цели, достаточно будет применить на практике вытекающее из социологической теории аффективного пола следствие, в силу которого женщинам должно быть воспрещено всякое наследование. Без этого запрета упразднение приданого было бы обойдено путем учета будущего состояния. Коль скоро женщина избавлена всякого материального производства, орудия труда, которые одно поколение подготовляет для следующего за ним, должны наследоваться мужчинами. Отнюдь не устанавливая никакой новой привилегии, этот способ передачи имущества естественным образом связан с тяжелой ответственностью. Эта дополнительная вера, без сомнения, не вызовет среди женщин серьезного противодействия. Здравое образование сделает им, сверх того, понятной личную пользу, которую эта мера им принесет, предохранив их от недостойных женихов. Но эта важная мера должна стать законом только после того, как она получит свободное преобладание в наших нравах, в силу всеобщего убеждения в ее способности укрепить новую организацию семьи.

Глава XXI.
Женщина должна получать такое же образование, как и мужчина.

Чтобы закончить характеристику социального положения женщин в позитивном строе, достаточно указать, исходя из той же теории, каково должно быть их образование.

Понимание основной роли женщин рассеивает в этом отношении всякое сомнение, налагая обязанность распространить на оба пола, в почти одинаковой форме, систему всеобщего образования, указанную нами выше для пролетариев. Эта система, будучи свободна от всякой специальности, подходит симпатизирующему элементу умеряющей власти так же хорошо, как и элементу действующему, даже относительно научных знаний. Если для пролетариев мы признали необходимость здравой исторической теории, то подобная необходимость распространяется также на женщин, в которых она должна надлежащим образом развивать социальное чувство, всегда несовершенное, пока сознание солидарности не дополнено сознанием непрерывности. Признавая же для обоих полов потребность в подобной теории и в вытекающих из нее моральной систематизации, нельзя отрицать одинаковую несостоятельность в предполагаемой ею научной подготовке, которая, сверх того, прямо придает всем равносильное значение. Наконец, так как женщины должны руководить естественным образованием, то надо, чтобы они также участвовали в систематическом образовании, составляющем необходимое дополнение первого. Чисто мужским является только так называемое профессиональное образование, относительно которого мы признали, что оно несовместимо ни с какой особой системой, а заключается в основательном упражнении, которое следует за разумным теоретическим развитием. Таким образом, как женщины, так и философы получат одинаковое образование с пролетариями.

Однако, провозглашая это равенство образования обоих полов, я далек от мысли, высказанной моим знаменитым предшественником Кондорсе, что школьные занятия должны быть совместными. Моральная оценка, долженствующая всегда преобладать, строго запрещает подобное смешение, как одинаково гибельное для обоих полов. В храме, клубе, салоне – вот где женщины и мужчины смогут всегда свободно встречаться. Но в школе эти преждевременные соприкосновения помешают тем и другим развивать свой собственный характер, не говоря уже об очевидном беспорядке, который они внесут в занятия. Пока чувства тех и других недостаточно сформировались, весьма важно, чтобы их сношения оставались случайными и ограниченными, и находились под постоянным надзором матерей.

Тем не менее, эта необходимость вести занятия в школе с каждым полом отдельно, хотя знания, приобретаемые там обоими полами, одинаковы, нисколько не должна привести к организации особого кадра учителей для женщин. Такое учреждение, помимо своих финансовых неудобств, в особенности привело бы к искажению женского образования, порождая неизбежный предрассудок о более низком уровне образования учителей женских школ.

Дабы основное образование действительно было одинаково для обоих полов, необходимо, чтобы учителя были общие, невзирая на разделенность уроков. План, указанный в третьей части настоящего “Обзора”, легко согласовывает эти два условия, требуя, чтобы каждый философ имел в общественной школе не более двух уроков в неделю. Эти занятия могут быть без труда удвоены, не доводя преподавателей до того переутомления, на которое так справедливо жалуются нынешние учителя. Сверх того, так как каждый философ должен будет последовательно пройти с учениками семь годичных ступеней позитивного образования, то обязанность обучать отдельно оба пола может быть регулирована с таким расчетом, чтобы избавить профессора от утомительного повторения. Впрочем, выдающиеся по своим качествам мужчины, которым всегда будет вверяться эта двойная служба, вскоре сами на опыте узнают, какова должна быть разница в приемах преподавания, соответственно естественному различию аудиторий, разница, которая, однако, никогда не должна нарушать необходимую однородность методов и доктрин.

Возвышая в общественном мнении достоинство женских знаний, это тождество преподавателей должно также оказывать благотворное влияние на интеллектуальный и моральный характер самих философов. Они, таким образом, будут меньше увлекаться ненужными частностями и естественным образом вернутся к цельному миросозерцанию. Основное подчинение ума сердцу станет для них также более привычным, когда они будут знакомиться одновременно с характерами, наиболее рациональными и наиболее сентиментальными. Это одинаковое обучение двух полов дополнит энциклопедическую всеобщность новых философов. Вынужденные, таким образом, параллельно рассматривать все классы реальных понятий и одинаково заинтересовывать ими две столь различные аудитории, они по необходимости должны будут обладать личными качествами, соответствующими их высокой социальной службе. Но в то же время совокупность этих условий до такой степени ограничит выбор их, что можно будет найти достаточно подходящих людей для осуществления подобного плата, лишь когда их вербовка будет мудро организована и их материальное существование надлежащим образом обеспечено. Сверх того, не забудем, что их корпорация должна носить западно-европейский характер, а отнюдь не национальный; так что позитивистские должностные лица еще чаще будут менять свое местопребывание, чем католические сановники в средние века.

Принимая во внимание все вышеприведенные соображения, нетрудно признать, что позитивное образование обоих полов может быть широко организовано для всех жителей Запада, не требуя даже столько бесполезных или скорее вредных расходов, какие вызывает теперь одно только англиканское духовенство. И тем не менее каждый чиновник-философ получит вполне приличное материальное вознаграждение, хотя ни один из них никогда, конечно, не будет развращаем богатством.

Корпорация философов численностью в двадцать тысяч была бы теперь достаточна, и вероятно всегда будет достаточна для обслуживания всех духовных потребностей населения пяти западных государств, так как она позволит ввести в двух тысячах пунктах позитивистской территории полную систему семилетнего обучения.

Влияние женщин и пролетариев никогда не может стать достаточно систематическим, чтобы каким бы то ни было образом сделать излишним вмешательство философов. Между тем, все более и более увеличивающееся приобщение их к совокупности умеряющей власти уменьшит прежнее расширение чисто мыслящего класса, который при теологическом режиме достиг чрезвычайных размеров. Число людей пользующихся достатком, не занимаясь производством, станет поэтому настолько небольшим, и эта привилегия будет настолько заслуженной, что не будет вызывать законных упреков. Всюду поймут, что издержки на содержание философов и женщин далеко не являются обременительными для активного класса, а составляют наиболее драгоценный источник его совершенствования и его истинного счастья, обеспечивая правильное развитие умозрительных и аффективных функций, которые суть характерные черты человечества.

Итак, все вопросы, относящиеся к социологической теории женщин, без затруднения разрешаются сообразно основному принципу, установленному в начале этой четвертой части касательно социального назначения аффективного пола, обусловленного его естественной организацией. Являясь самородными органами чувства, которое одно только и управляет человеческим единством, женщины составляют наиболее прямой и наиболее чистый элемент умеряющей власти, призванной все более и более морализировать необходимое владычество материальной силы. Они отправляют свои обязанности морального воспитания человечества сперва как матери, затем как жены. Отсюда ясно, что их жизнь должна стать все более и более домашней и их общее образование все более и более полным, дабы их социальное положение позволило им лучше выполнять свое призвание.

Глава XXII.
Награда, связанная с аффективной миссией женщины.

Теперь легко дополнить это краткое определение назначения женщины характеристикой естественной награды, выпадающей на ее долю.

Никакое другое призвание не дает понять в такой же мере, настолько счастье каждого существа состоит, главным образом, в развитии своей естественной функции. Ибо все женщины, в сущности, имеют одну и ту же миссию – любить. Но она является единственной, которая допускает неограниченное число исполнителей, и, отнюдь не боясь соперничества, расширяются с увеличением числа участников. Предназначенные поддерживать аффективный источник человеческого единства, женщины испытывают наибольшее счастье, когда они надлежащим образом понимают свое истинное призвание и когда они могут свободно его выполнять. Их социальная служба отличается той удивительной чертой, что она поощряет развитие их естественного инстинкта и предписывает им эмоции, которые все люди предпочитают всем другим.

Таким образом, женщинам, вообще, остается только желать, чтобы окончательное возрождение лучше приноровило их социальное положение к их назначению, освобождая их, с одной стороны, от всякой внешней деятельности и обеспечивая, с другой – их справедливое моральное влияние, Позитивный же режим прямо удовлетворит это двойное желание, благодаря совокупности материальных, умственных и моральных улучшений, которые он внесет в жизнь женщины.

Но помимо этого естественного вознаграждения за высоко полезную службу, позитивизм должен выполнить по отношению к женщинам то, что средние века могли только попытаться сделать, именно, систематизировать постоянную признательность, все более и более внушаемую их спасительным моральным влиянием. Одним словом, новая всеобщая доктрина одна только может надлежащим образом установить одновременно общественный и частный культ женщины. Это будет первая постоянная ступень основного культа Человечества, которая явится общим центром, как философского, так и политического позитивизма, как я это объясню в заключении настоящего “Обозрения”.

Глава XXIII.
Женщина и рыцарство.

Наши рыцарские предки сделали в этом отношении удивительные попытки, оцененные в настоящее время только женщинами. Но их благородные усилия не могли быть достаточны, в силу слишком воинственного характера их общественного чувства, а также вследствие неудовлетворительности господствовавшей доктрины. Тем не менее, они оставили в этой области нетленные памятники, и даже мы им обязаны наилучшей частью наших западных нравов, хотя уже значительно измененный нашей анархией.

Отрицательная философия последнего века утверждала, что рыцарство не может никогда возродиться, так как оно связано с отжившими верованиями, ставшими отныне отсталыми. Но эта связь была скорее кажущаяся, чем реальная, и к тому же носила чисто временный характер. Она была неправильно преувеличена современными защитниками католицизма, которые не могли ясно различить аффективный источник этого поразительного учреждения за его теологическим освящением.

Феодальное чувство, без сомнения, составляло прямое и естественное начало рыцарства; оно было затем санкционировано католицизмом, который являлся тогда единственным систематическим органом. Но теологический принцип в основе мало соответствовал рыцарскому духу; согласно первому человек должен был сосредотачивать всю свою заботу на химерическом будущем, между тем как второй направлял всю нашу энергию к реальной жизни. Постоянно служа то своему Богу, то своей даме, средневековый рыцарь не мог познать того полного морального единства, которое одно только могло бы всецело развить его добродетельную и благородную миссию.

Приближаясь к концу революционного переходного времени, мы начинаем понимать, что рыцарство далеко от окончательного исчезновения и должно занять преобладающее место в новом строе, покоящемся на более мирном общественном чувстве и на более человечной доктрине.  Ибо это важное учреждение отвечало основной потребности, все более развивающейся по мере того, как человечество просвещается; а именно: добровольное покровительство всем слабым. Переход от завоевательной деятельности древних к защитительной политике феодальных воинов должен был вызывать его первое общее проявление, одобренное в ту эпоху господствующими верованиями. Непреложное же преобладание мирной жизни еще более станет способствовать его расширению, когда эта великая светская черта современного порядка будет надлежащим образом систематизирована и морализирована. Только назначение рыцарского чувства преобразуется сообразно благотворному изменению, все более и более вносимому нашей цивилизацией в обычную форму притеснения. Так как материальная сила утеряла свой военный характер и приобрела характер промышленный, то преследование имеет своим объектом не личность, а имущество.

Это окончательное преобразование представляет много преимуществ как потому, что оно уменьшает серьезность опасности, так и потому, что оно делает покровительство более легким и более целесообразным; но оно никогда не избавит от добровольного и даже систематического покровительства. Инстинкт разрушения дает себя всегда живо чувствовать у всех тех, кои будут иметь, в какой бы то ни было форме, возможность ему предаваться.

Таким образом, в позитивном строе должно естественно иметь место, как общее добавление к систематизации нравственности, правильное развитие рыцарских нравов у светских начальников. Те из них, кои будут одушевлены таким же великодушием, как их героические предшественники, посвятят свободной защите всех угнетенных не свою шпагу, но свое богатство, свою деятельность, в случае надобности всю свою энергию. Точно также, как в средние века, это добровольное служение будет практиковаться, главным образом, по отношению к классам, особенно страдающим от светского гента, т.е. по отношению к женщинам, философам и пролетариям. Невозможно предположить, чтобы учреждение, наилучше проникнутое социальным чувством, могло бы остаться чуждым строю, который наиболее полно разовьет общественное чувство.

С этой точки зрения, окончательное пересоздание рыцарских нравов приведет только к обновлению великого средневекового учреждения, соответственно новому умственному и социальному состоянию. Теперь, как и тогда, самоотверженное служение сильных на пользу слабых станет естественным продолжением подчинения политики морали. Именно таким путем умеряющая власть находит великодушных покровителей именно в недрах управляющей власти, которую она должна заставить достойно и строго выполнять свои социальные обязанности. Но, помимо этого общего служения, феодальное рыцарство имело по отношению к женщинам более специальное и более интимное назначение, касательно которого превосходство позитивного строя будет наиболее полным и наиболее очевидным.

В своей попытке образовать культ женщины, феодальное чувство встречало со стороны католического принципа мало содействия и во многих отношениях даже серьезные препятствия. Будучи непосредственно неблагоприятным для истинной взаимной нежности, христианские нравы способствовали ее подъему только косвенно, предписывая постоянное целомудрие, необходимое условие настоящей любви. Во всех других отношениях рыцарским симпатиям приходилось вести непрерывную борьбу с эгоистической суровостью режима, который всегда допускал брак лишь как неизбежную слабость, неблагоприятствующую личному спасению. Даже благотворная заповедь о целомудрии была тогда искажена корыстными мотивами, значительно вредившими ее моральному значению. Вот почему, не взирая на поразительное постоянство наших великодушных предков, в средние века могли быть сделаны только несовершенные попытки установить культ женщины, особенно в народных нравах. Вопреки эмпирическим притязаниям католицизма, есть полное основание полагать, что, если бы феодальное состояние могло развиваться под влиянием политеизма, рыцарские чувства скорее одержали бы верх.

Глава XXIV.
Культ женщины.

Только позитивный строй, в котором, ввиду цельности систематизации, мнения всегда будут благоприятствовать нравам, дает почву для полного развития культа женщин. Возводя нежность в главное женское свойство, новый культ отведет, однако, достойное место целомудрию, которое оно свяжет, наконец, с его истинным источником и существенным назначением, как главное условие счастье и совершенствования. Глубокое изучение человеческой природы без труда устранит в этом важном вопросе жалкие софизмы, внушаемые нашей анархией поверхностным умам, соединенным с грубыми сердцами. Даже научный материализм представит в этом отношении мало действительных препятствий моральной миссии позитивизма. Известный врач Гуфланд уже заметил, что всем известная мощь древних рыцарей вполне устраняет всякое серьезное возражение о физических опасностях постоянного воздержания. Не расчленияя различные части этого вопроса, позитивная оценка легко установит, что целомудрие, налагаемое сначала как условие всякой глубокой нежности, не менее важно для материального и интеллектуального совершенствования человека и человечества, равно как для их морального прогресса. 

Как видно из соображений, изложенных в этой четвертой части, позитивизм располагает как ум, так и сердце надлежащим образом осуществлять в течение всей действительной, как частной, так и общественной, жизни, одновременно индивидуальный и коллективный культ полом активным пола аффективного. Созданные чтобы любить и быть любимыми, освобожденные от всякой практической ответственности, добровольно удалившиеся в домашнее святилище, наши западные позитивистски всегда встретят в семье чистое уважение и вполне искреннюю признательность. Как естественные жрицы Человечества, они будут свободы от собственных сомнений и от страшного соперничества мстительного бога. Каждый из нас с детства научится видеть во всем их поле главный источник человеческого счастья и совершенствования, как общественного, так и частного.

Все эти сокровища любви, которые наши предки утеряли ради мистической цели и которыми наши революционные нравы затем пренебрегали, будут тогда заботливо собраны и применены к их настоящему назначению народами, чуждыми всякой унижающей химеры. Существа, созданные для действия и проникнутые сознанием своей власти над реальным миром, будут полагать свое высшее счастье в достойном подчинении благотворному моральному влиянию существ, посвященных любви. Одним словом, мужчина будет сгибать колена только перед женщиной.

Это постоянное поклонение женщине вытекает из глубокой признательности постоянно определяемой точной оценкой реальных благодеяний пол аффективного по отношению к полу действующему. В силу привычного убеждения, каждому позитивисту станет ясно, что наше истинное благополучие, как частное, так и общественное, зависит, главным образом, от морального совершенствования, и что последнее преимущественно обусловливается влиянием женщины на мужчину, сначала как матери, затем как жены. Невозможно, чтобы подобное постоянное чувство не вызывало нежного и деятельного уважения к полу, который, в силу своего социального положения, устранен от всякого корыстного соперничества. По мере того, как женское призвание будет лучше понято и лучше развито, каждая женщина станет для каждого мужчины наилучшим олицетворением Человечества.

Но этот культ, первоначально вытекавший из признательности, естественно питаемой мужчинами по отношению к женщинам, будет затем, благодаря систематической оценке, признан за новое средство достигнуть счастья и совершенства. Моральное несовершенство действующего пола предписывает ему развивать, путем беспрестанного упражнения, нежные чувства, которые у него слишком бездеятельны. Ничего не может лучше способствовать выполнению этого важного условия, чем привычное осуществление на практике частного и общественного культа женщины. Именно таким путем позитивизм вновь найдет ту высокую моральную пользу, которую католицизм извлекал из молитвы. 

При поверхностной оценке этот религиозный обычай представляется теперь неотделимым от своекорыстных мечтаний, обусловивших его зарождение у первобытных людей. Но католическая систематизация всегда стремилась его от них освободить, хотя теологическое миросозерцание никогда не могло этого позволить в полной мере. Начиная со Св. Августина, все чистые души, возвышаясь над христианским эгоизмом, все более и более понимали, что молитва не должна быть непременно просьбой. Когда возобладает истинная теория человеческой природы, станет возможным лучше оценить эту высокую функцию, которую окончательный порядок должен более развить, на основании лучшего принципа. 

В нормальном состоянии человечества молитва, очищенная от личного расчета, станет, согласно ее истинному назначению, торжественным индивидуальным или коллективным излиянием великодушных чувств, всегда связанных с общими воззрениями. Позитивизм предпишет ежедневную молитву, как средство против эгоистических побуждений и узких идей, обыкновенно внушаемых активной жизнью. Она, поэтому, будет рекомендоваться, главным образом, мужчинам, так как они более нуждаются в подобном средстве, которое приводило бы их регулярно к цельным взглядам и к бескорыстным привязанностям, от которых обычная деятельность их удаляет.

Дабы лучше обеспечить ее целесообразность, важно, чтобы ее предмет был ясно определен. А это условие естественным образом выполняется культом женщины, который может поэтому стать более благотворным, чем культ Бога. Без сомнения, человеческая молитва должна в конечном итоге иметь в виду прежде всего Человечество, как я это особо укажу в конце настоящего “Обзора”. Но эта цель была бы слишком смутна и не дала бы тех спасительных результатов, которые можно ожидать от подобного обычая. Возможно, что женская любовь способна на такое внезапное и прямое расширение. Но как бы то ни было, активный пол даже в лице класса мыслящего, луже склонного все обобщать, не может на это притязать. Поэтому сначала частный, затем общественный культ женщины один только может подготовить мужчину к реальному культу Человечества.

Вряд ли есть такой несчастливец, который не мог бы найти среди женщин достойного предмета – будь то жена или мать – особой привязанности, которая была бы в состоянии предохранить его сердце от непостоянства в его частном обожании любящего пола. Смерть, которая, кажется, должна разрушить этот личный культ, напротив, может, когда последний прочно построен, его укрепить, сильнее его очищая. Позитивизм сумеет ясно показать связь настоящего со всем прошлым и даже будущим не только в коллективной жизни. Когда его доктрина, объединяющая всех индивидуумов и все поколения, станет привычной, она позволит каждому лучше оживить свои наиболее дорогие воспоминания. Сверх того, в позитивном строе, даже у самых незначительных граждан, частная жизнь будет глубоко связана с общественной жизнью. Хорошо просвещенные умы уже привыкли жить со своими выдающимися предшественниками средних веков и даже древности почти также, как они жили бы со своими отсутствующими друзьями. Почему сердце, гораздо более энергичное чем ум, не могло бы также позволить это идеальное воскресение?

Общественная жизнь дает нам уже частые примеры в высокой степени развитых у целых народов симпатий и антипатий по отношению к главным историческим личностям, в особенности, когда их действительное влияние доступно оценке. Ничто не мешает распространить на частные случаи и на личные отношения подобную аффективную способность.

Наша моральная культура совершалась до сих пор при столь мало удовлетворительном режиме, что мы не можем теперь себе достаточно представить, как успешно будет ее позитивное преобразование, при котором все чувства и мысли сосредоточатся на человеческой жизни. Возможность жить с усопшими является одним из наиболее драгоценных преимуществ человечества, у которого эта возможность развивается все более по мере того, как его идей расширяются и его чувства очищаются. Позитивизм должен способствовать самопроизвольному и систематическому увеличению этой возможности не только для общества, но и для отдельных лиц. Он распространит ее также на будущее, позволяя нам жить с теми, которые еще не родились; это слияние с будущими поколениями было невозможно раньше только ввиду отсутствия истинной исторической теории, обнимающей одним цельным взглядом судьбы человечества. Масса примеров показывает нам способность человеческого сердца на эмоции, не имеющие другого объективного основания, кроме идеального. Видения, свойственные политеисту, мистические чувства монотеиста знаменуют собой в прошлом естественную способность, которую будущее должно использовать, давая ей более реальное и более благородное назначение, соответственно лучшей общей философии.

Таким образом, даже те, коим не посчастливилось бы найти достойный предмет личной привязанности, могли бы, тем не менее, надлежащим образом установить для себя частный культ женщины, избирая среди наших предшественниц наиболее подходящий к их собственной природе тип. Люди с более сильным воображением могли бы открыть таким же путем область будущего, создавая себе еще более совершенный идеал.

В сущности, то, о чем мы сейчас говорили, часто делали наши рыцарские предки, несмотря на свое наивное невежество. Усвоение здравой исторической теории должно увеличить в этом отношении наши естественные способности.

Позитивная доктрина тем лучше распространит эту благотворную способность на будущее и на прошлое, что она сможет ее предохранить от великого ослабляющего уклонения от предмета, подчинив ее объективным законам, могущим сдерживать самопроизвольное непостоянство человеческого сердца.

Глава XXV.
Культ женщины подготовляет культ Человечества.

Я должен был настаивать на этом иногда реальном, иногда идеальном учреждении частного и индивидуального культа женщины, потому что иначе ее общественный и коллективный культ не будет иметь свойственного ему глубокого морального значения. Объединение мужчин способствует укреплению и развитию их собственных чувств, но не может внушать им таковых, и если бы каждый в отдельности не чувствовал постоянно нежного благоговения к тем, на ком сосредоточены наши главные страсти, то толпа, состоящая из таких личностей, ограничивалась бы повторением в храмах Человечества пустых формул в честь женщин. Но те, кои ежедневно искренно изливают перед ними свои сокровенные нежные чувства, часто смогут при их действительном содействии воспламенить свои благородные страсти до наиболее благотворного энтузиазма.

В моем последнем письме к моей вечной подруге я ей говорю: “среди самых тяжких мучений, какие только могут вытекать из привязанности, я не переставал чувствовать, что главное условие счастья – это, чтобы сердце было всегда переполнено любовью к достойному предмету”. После нашей роковой объективной разлуки, повседневный опыт лучше подтвердил эту оценку, которая, сверх того, вполне совпадает с истинной теорией человеческой природы. Вот посредством усвоения подобных индивидуальных привычек можно надлежащим образом подготовить практическое осуществление искреннего коллективного поклонения женщине. 

Позитивизм, бесспорно, еще более способен к этому общественному культу женщины, чем к ее частному культу. Ибо только систематическое преобладание социальной точки зрения позволяет воздавать подобное уважение основному назначению любящего пола. В средние века в больших собраниях рыцари проявляли одновременно свои различные индивидуальные чувства, не поднимаясь, однако, никогда выше простого коллективного продолжения частного культа. Хотя этот частный культ должен оставаться преддверием общего, последний будет состоять, главным образом, в прямом проявлении признательности народа к женскому полу за социальное служение в качестве естественного органа основного принципа человеческого единства и первого элемента умеряющей власти. А подобная оценка была невозможна в средние века, за отсутствием настоящей социальной теории, обнимающей совокупность реальных отношений. Она даже была бы несогласима с господствующей доктриной, в которой Бог присвоил Себе место человечества.

Глава XXVI.
Исключительные женщины.

Восхваление исключительных женщин настолько входит в задачи позитивизма, что он может такое распространить даже на аномалии. Без сомнения, общественный культ женщины, как и ее частный культ, должен относиться, главным образом, к характеризующему ее аффективному призванию. Но следует также уметь воздавать должные почести исключительным натурам, которые оказали действительные услуги человечеству либо на поприще чистого мышления, либо в области практической деятельности, еще более чуждой женскому типу.

Абсолютный характер теологической философии лишал ее подобной гибкости, которая тяжело отразилась бы на ее главных социальных предписаниях. Поэтому католицизм, несмотря на свои первоначально искренние сожаления, вынужден был оставлять без почитания память замечательнейших женщин, культ которых был бы тогда, на самом деле, еще более вреден для морали, чем полезен для политики. Ничто не характеризует лучше это необходимое бессилие теологической философии, как удивительная история героической девы, спасшей Францию в четырнадцатом веке. Людовик XI, справедливо оценивая ее выдающиеся заслуги, возбудил вопрос об ее канонизации, которая была одобрена папской властью. Однако, эта власть не определила как осуществлять на практике почитание ее памяти, и это вскоре привело духовенство к тому, что оно постепенно охладело к этому великому имени, которое особенно напоминало ему о его социальном бессилии. Такое поведение нисколько не случайно и даже не является достойным порицания; ибо оно было сначала подсказано весьма законными в то время опасениями моральных опасностей, связанных с подобным чествованием, которое могло подействовать извращающим образом на женские нравы.

Но эта несовместимость существует только для абсолютной доктрины, неспособной проставлять исключительную женщину без того, чтобы не нарушить правила. Позитивизм еще убедительнее, чем католицизм, доказывает, что военная жизнь чрезвычайно далека от истинного призвания женщины. Тем не менее, он один только может достойно чествовать бесподобную деву чествованием памяти которой пренебрегла теологическая философия, вследствие своего бессилия, и которую метафизический цинизм осмелился очернить даже во Франции. Торжественное поминовение ее в каждую годовщину ее славного мученичества будет не только национальным, но также западно-европейским, как и совершенное ею огромное благодеяние, без которого нормальный центр избранных народов, быть может, потерял бы свою независимость, необходимую для его европейской роли. Сверх того, так как весь Запад более или менее разделяет заблуждения вольтерианства, он должен равным образом весь, без исключения, способствовать их позитивистскому исправлению.

Отнюдь не оскорбляя женских нравов, это исключительное прославление сможет их укрепить, характеризуя данный случай, как уклонение от норм и показывая при каких условиях возможно подобное почитание. Это явится новым подтверждением того, что относительный характер позитивизма сообщает ему многие моральные преимущества, так как только позитивизм способен ценить исключения, не ослабляя значения правил. Это назначение позитивистского культа женщины мужчиной вызывает весьма щекотливый вопрос относительно способа удовлетворения такой же потребности у другого пола. Если мужчины не могут прямо подняться до реального культа Человечества иначе, как через это естественное преддверие, то женщины, хотя и более любящие, быть может, также нуждаются в аналогичной подготовке. Но у них она, конечно, должна принять иное направление, дабы лучше развить у каждого пола те моральные качества, которые их природа оставила недостаточно развитыми. Ибо энергия также является характерной чертой человечества, как и нежность, как это показывает удачное двусмысленное значение слова сердце. Мужчина, недостаточно нежный от природы, нуждается в этом отношении в частом упражнении, что представляется для него возможным на почве поклонения женщине. Напротив, аффективный пол, у которого ощущается недостаток в энергии, должен направить свою специальную подготовку к окончательному культу Человечества так, чтобы более развивать в себе мужество, чем любовь. Но я, как мужчина, не в состоянии глубже исследовать эти интимные потребности женского сердца. Философский свет открывает мне этот незамеченный пробел, не давая мне, однако, возможности его заполнить. Эта задача может быть разрешена только женщиной; и я ее предоставил бы моей незабвенной подруге, если бы тому не помешала ее преждевременная смерть, которую, я надеюсь, будет оплакивать со мной весь цивилизованный мир.

Мысли, изложенные в этой четвертой части, заставляют меня, как философа, глубоко чувствовать нашу объективную разлуку. Я полагаю, что мне удалось вполне установить основную способность позитивизма надлежащим образом приобщить женщин к великому современному движению, осуществляя, лучше чем католицизм, все их желания домашнего и социального характера, ввиду той благородной и естественной роли, которую он им отводит в окончательном строе. Тем не менее, я не могу надеяться на их деятельное участие, которое могло бы вытекать из достаточного усвоения ими подобных воззрений, покуда изложение таковых не будет сделано женщиной, единственно способной вполне приспособить его к их характеру и их привычкам. До тех пор их даже будут считать неспособными понять когда-либо новую философию, несмотря на то, что они, как это было выше указано, в силу своей природы, сами собой тяготеют к позитивизму.

Все эти препятствия оказались вполне устранимыми содействием моей благородной и нежной подруги, которой я посвятил этот новый трактат. Хотя это исключительной посвящение может показаться преувеличенным, я боюсь теперь, пять лет спустя после этого изъявления моего благоговения, что я слишком слабо выразил ту глубокую признательность, которую я чувствую к этой женщине за ее добродетельное влияние, без которого моральное развитие позитивизма было бы надолго отсрочено.

Одинаково выдающаяся как по своему уму, так и по своему сердцу, Клотильда де Во понимала способность новой философии надлежащим образом преобразовать женское влияние, столь искаженное, начиная с конца средних веков, во время революционного переходного состояния. Непонятая всеми, особенно своей собственной семьей, она, однако, благодаря своей великой душе, не питала никакой злобы к людям. Но взирая на пережитые ею столь же необыкновенные, сколь и незаслуженные несчастья, она, благодаря своей исключительной чистоте, не поддалась разрушающим семью софизмам, раньше даже, чем она оценила умом истинную теорию брака. Единственный труд, который она напечатала, содержит в этом отношении удивительное правило, которое ввиду собственной судьбы автора становится особенно трогательным: “Недостойно великих сердец, – говорит она, – распространять на других испытываемые ими душевные тревоги”. В прелестной новелле, предшествующей ее работе по позитивизму, мы находим ниже приводимое характерное мнение о призвании женщины, столь убедительное в устах такого судьи: “Доставлять мужчине удобства и радости домашнего очага и получать от него взамен средства к существованию, доставляемые трудом, разве это не истинное значение женщины? Мне гораздо приятнее видеть бедную мать семейства, стирающую белье своих детей, чем распространяющую ради заработка, вне семьи, плоды своего ума. Я исключаю, конечно, выдающихся женщин, которых их гений толкает вон из узких домашних сфер. Такие женщины должны получить возможность свободно развивать свои общественные дарования, ибо проявление есть истинный светоч, освещающий путь высших умов”.

Эти мысли, высказанные молодой дамой, столь же замечательной по своей красоте, сколь и по своим нравственным качествам, уже являются достаточным опровержением наших анархических утопий. Но, кроме того, сочинение более обширное, которое смерть помешала закончить, было прямо предназначено для отражения ударов, нанесенных основам семьи одной красноречивой современницей, уступающей, однако, нашему автору, как в таланте, так и в добродетели. Руководимая чувством, эта высокоодаренная душа умела подчиняться справедливому влиянию ума. Приступая к своим позитивистским работам, она мне писала: “Я лучше, чем кто бы то ни было, поняла слабость нашей природы, когда она не направляется к возвышенной и недоступной страстям цели”. Немного времени спустя, среди наиболее приятных дружеских влияний, ее женское перо, почти бессознательно, начертало следующую глубокую моральную сентенцию: “Нашему роду, более чем всякому другому, нужны обязанности, чтобы воспитать чувства”.

Неудивительно поэтому, что моя святая Клотильда, имея такую подготовку, правильно поняла моральное значение позитивизма, хотя она могла посвятить изучению этого вопроса только последний год своей жизни. За несколько месяцев до своей смерти она мне писала по этому поводу: “Если бы я была мужчиной, вы имели бы в моем лице восторженного ученика; я вам предлагаю взамен искреннюю поклонницу”. Это самое письмо следующим образом характеризует ее предполагавшееся участие в моральном установлении новой философии: “Женщина всегда выигрывает от того, что скромно идет позади новаторов, хотя и теряет при этом часть своего порыва”. Тут же характеризуя нашу умственную анархию, она дает следующий прекрасный образ: “мы все стоим еще нетвердой ногой у порога истины”.

Подобная сотрудница, объединявшая в своем лице все качества, рассеянные до сих пор между различными выдающимися женщинами, сумела бы вскоре приобщить свой пол к окончательному возрождению, так как она уже осуществляла нормально воздействие чувства на рассудок, в чем и должно затем состоять главное социальное служение женщин. По ее достаточном ознакомлении с позитивной философией, я хотел указать определенную, хотя и обширную цель всему ее сотрудничеству в области позитивизма, – цель, вполне соответствующую ее интеллектуальной и моральной природе. 

Я считаю долгом изложить здесь эту цель, дабы лучше охарактеризовать особое участие женщин в установлении на Западе позитивизма, которое аналогично их конечной социальной службе. Оно касается, главным образом, двух многочисленных южных народов. У других народов оно ограничивается влиянием на отдельные лица, которые, хотя и живут в эмансипированной среде, отстали в своем развитии. Многочисленные успехи, которые уже были достигнуты в этом последнем случае, наперед убеждают меня в общем значении ниже приводимых средств.

Глава XXVII.
Женщины распространяют позитивизм среди населения южных стран.

Освобождение мысли на Западе началось у двух северных народов (Англия и Германия) и сопровождалось всеми опасностями, сопряженными с движением, которое могло быть в то время только эмпирическим. Благодаря установлению протестантства, застой, созданный метафизикой, приобрел постоянство, которое очень вредно отразилось на прогрессе прошлых эпох и которое составляет еще и теперь главное препятствие для решительного обновления. Избавленный, к счастью, от этой мнимой реформации, нормальный центр Западной республики (Франция) наверстал затем потерянное время, перейдя сразу, под влиянием вольтерианства, к полной эмансипации, позволившей ему вновь занять естественно присущее ему место главы общего окончательного возрождения. Но, избегнув, таким образом, непоследовательности и колебаний протестантства, французский народ оказался беззащитным от анархических тенденций, которые должны были вызвать полное преобладание революционной метафизики. Это систематическое отрицание, продолжавшееся слишком долго, составляет теперь главное препятствие для окончательного преобразования, которое оно столь удачно подготовило.

Можно поэтому надеятся, что при своем неизбежном распространении у двух южных народов, западная эмансипация найдет более благоприятные условия среди населения, где католицизм лучше устоял до сих пор сперва против протестантства, затем против деизма. Если Франция перескочила через кальвинизм, почему бы Италия или даже Испания не могли бы миновать также вольтерианство? Естественным возмещением кажущейся отсталости южных народов было бы то, что они прямо перешли бы от католицизма к позитивизму, не останавливаясь серьезно ни каком отрицательном учении. Хотя новая философия не могла зародиться среди этих народов, вследствие их недостаточной предварительной подготовки, она, тем не менее, может там сразу занять преобладающее положение, после того как она будет надлежащим образом разработана в своем естественном очаге. Достаточно, чтобы позитивизм, не занимаясь никакой прямой критикой, отныне стал бы непосредственно конкурировать с католицизмом на почве всех его нынешних или даже прошлых социальных функций.

Все памятники, в особенности поэтические, свидетельствуют, по крайней мере относительно Италии, что до религиозного движения, начатого Лютером, западные верования были в большем упадке на Юге, чем на Севере. Отсталое сопротивление католицизма не могло там достаточно оживить христианскую веру. Эти народы, которые считаются отсталыми, в действительности исповедуют воззрения католицизма только потому, что не находят другого пути для реального удовлетворения своих моральных и социальных потребностей. Сердце там лучше, чем где бы то ни было, расположено к позитивизму, так как там менее извращен инстинкт братства, который у северных протестантов получил столь тяжелые удары от развития промышленности. В то же время ум там менее далек основному принципу новой политики о нормальном отделении светской власти от духовной.

Таким образом, позитивизм там достигнет решительного преобладания, как только будет признана его действительная способность удовлетворить лучше католицизма всем условиям, характеризовавшим средневековый режим. А такая оценка принадлежит больше к области чувства, чем к области рассудка, так как эти условия были, главным образом, моральными. Поэтому подобная пропагандистская миссия вполне соответствует особой природе женского таланта. Именно через женщин позитивизм должен проникнуть в Италию и Испанию, между тем как мужчины уже внесли его в Англию и, в особенности, в Голландию, являющуюся, начиная со средних веков, постоянным авангардом идей всей Германии. Но этот призыв к позитивизму итальянцев и испанцев может надлежащим образом исходить только от выдающейся француженки, и отнюдь не от француза, ибо слова, идущие от сердца, будут лучше поняты сердцем. Это краткое указание может, мне кажется, заставить оценить моего несравненного друга, которому я назначал подобную роль, и подготовить ему достойную заместительницу.

Итак, первый решительный пример подтверждает мою естественную надежду привлечь женские сердца к философскому движению, указывающему им теперь высокую социальную миссию, которая является характерным началом их будущего нормального служения. Каким бы исключительным ни казалось это первое сотрудничество, оно могло только предварить общее присоединение женщин к этому движению. Ибо одаренные натуры только раньше других подвергаются превращениям, которые должны стать всеобщими и лучшими органами которых они являются. За исключением ее поразительных природных моральных и умственных качеств, преждевременно созревших вследствие пережитого ею горя, никакие другие обстоятельства не располагали мою святую подругу стать в ряды позитивистов. Если бы она принадлежала к пролетариям или к необразованному классу, она, быть может, еще легче уловила основной дух и социальное назначение новой философии.

Глава XXVIII.
Женщина есть симпатический элемент умеряющей власти.

Как видно из соображений, изложенных в этой четвертой части, наиболее систематический элемент умеряющей власти связан родственными узами с наиболее симпатическим элементом, также как и с элементом наиболее энергичным. Только это присоединение женского элемента позволяет философам дополнить организацию моральной силы, основанной сначала на союзе с народом. Давая теперь толчок преобразовательному движению, долженствующему завершить революцию, это решительное сочетание усилий философов, пролетариев и женщин откроет уже окончательный порядок, так как каждый умеряющий элемент будет здесь действовать сообразно своему будущему нормальному назначению и своему естественному положению относительно руководящей власти. Таким образом, философский элемент, объединяющий два других, найдет для своей социальной миссии в каждой семье благоприятную частную помощь, усиливаемую в каждом городе могущественным общественным сотрудничеством.

Все влияния, долженствующие оставаться чуждыми практическому управлению, будут тогда способствовать подчинению специальной политики постоянным правилам всеобщей морали. В исключительных случаях деятельное участие народа будет избавлять два других умеряющих элемента от всякого прямого вмешательства, могущего повлечь за собой искажение их умозрительного или аффективного характера, которые важно поддерживать в его первоначальной чистоте и поэтому держать их всегда вдали от участия в какой-либо власти.

Но эта двоякая и основная поддержка, делая моральную силу более значительной, чем в средние века, поставит ее систематическим носителям тяжелые условия. В особенности нужно будет, чтобы у жреца Человечества его сердечные качества всегда находились в гармонии с его цельным миросозерцанием. Он сможет приобрести согласие прекрасного пола и помощь народа только при условии, что он станет таким отзывчивым и чистым, как женщина и в то же время таким энергичным и беспечным, как пролетарий. Без этого редкого соединения моральных качеств, новая теоретическая власть никогда не достигнет того социального влияния, которое требуется позитивизмом. Хотя в ее руках будут все внутренние и внешние средства воздействия, она вскоре поймет, что крайнее несовершенство человеческой природы выдвигает вечные препятствия осуществлению характерной задачи позитивизма – установить постоянно преобладание общественного чувства над личным.

---

Часть пятая: Эстетическая способность позитивизма (продолжение).