Автор текста: Friedrich Hohenstaufen
Это серия заметок, написанных в 2024 году, в ходе чтения Огюста Конта и его критиков.
Планировалось положить их в основу будущей статьи про философию Конта, и она таки будет, но пока пускай будут опубликованы хотя бы комментарии.
Версия на украинском и английском языках
Остальные авторские статьи можно прочитать здесь
Взявшись за изучение философии Конта и наследия французского Просвещения, наткнулся на целую серию статей, написанных в Российской Империи XIX-XX вв. Первая из работ — «Позитивизм Конта» (1893) авторства Козлова Алексея Александровича (1831-1901). Он отметился влиянием на таких философов, как Лосский и Бердяев, и развивал философию «панпсихизма». И это далеко не все его «заслуги» перед отпулением человечества. Но хотя Козлов ни в коем случае не является эпикурейским философом, в молодости он был материалистом и социалистом, увлекался Фейербахом и Фурье, писал статьи на тему политэкономии и даже позже его идеализм был направлен против избыточного рационализма, что в определенных пределах даже полезно. В общем, автор немного знал о том, о чем писал, и поскольку обобщенных работ о позитивизме на русском языке (и в открытом доступе) не так уж много, не считая конечно марксистской критики, то мы решили сохранить хотя бы такой вариант альтернативы.
Скажу сразу, что я сам до сих пор (комментарий писался в феврале 2024 года) отстранялся от классического позитивизма, зная о нем в основном по советским критическим замечаниям. Я понимал, что принципы, заложенные в позитивизме — это принципы французского материализма эпохи Просвещения. Я понимал, что не случайно утилитаристы и дарвинисты были в то же время позитивистами. И что если бы я жил в XIX веке, то или сам использовал бы этот термин для самоопределения, или это сделали бы за меня другие. Безусловно, это родственное мне направление, но с моей т.з. это было не очень удачное развитие принципов эпикуреизма, закончившее квази-религиозной системой. А всякие рассуждения о «трех стадиях» истории и т.п. вещи хорошими не выглядели (я и более сложные схематизации, как в истмате, и те отверг, а тут такая примитивщина, ей богу). К тому же Конт еще и слишком любил математику, что я никак не могу одобрить. Теперь же фигура Конта стала для меня интереснее, в свете переоценки всей истории материализма, и более узкоспециально, в свете «идеологии» и работ Геккеля и Гумбольдта. Но и это не все. Читая критическую статью Козлова, я вдруг осознал, что большинство вживую виданных мною марксистов были… позитивистами, в самом буквальном смысле слова. Не потому, что они были эмпириками (конечно нет, они враги эмпиризма), и не потому, что они были «вульгарными» и не применяли диамат. А потому что в позитивизме огромную роль играют:
- Социология как наука. И вообще «общество» как организм и законы, по которым это общество развивается во времени.
- Собственно сами законы, в самых разных науках, выделяются в отдельную категорию, которая руководит миром.
- Утопическое видение будущего общества, организованного при помощи науки. А крупнейшей целью всякой науки оказывается прогнозирование будущего.
- Убежденность в линейном прогрессе, который происходит вопреки временным периодам упадка.
- Обожествление Человечества (в этом собственно и состоит позитивная религия), которое становится мерой добра и зла и вообще всего на свете. То, чему мы приносим себя в жертву. То, чья сила растет благодаря науке, и измеряется в степени подчинения природы и т.д. и т.п. Кстати напоминает немного и о Фейербахе.
- Приоритет целого над частями в общественной жизни.
- Применение принципа историцизма.
- Постулирование всеобщей взаимосвязи всех явлений и познание их в этой взаимосвязи.
- Полный приоритет в пользу практики, а не в пользу теории.
- Ставка на пролетариат, как на силу, которая изменит в мир в соответствии с задуманной идеологией. И задача позитивистов просветить как можно больше этого народа.
И это только наскоро написанные обобщенные пункты. В деталях гораздо больше, и я думаю здесь огромный потенциал к выявлению более общих закономерностей в генезисе мысли XIX века. При чем никогда раньше я не видел, что марксистская стадиальность истории прямо выводится из схематики уровня Конта. Вернее читал об этом у Илюшечкина (тот находил стадиальность у Сен-Симона, и подумал что она взята Марксом оттуда, возможно так и есть, но ведь и Конт ученик Сен-Симона, и это все равно роднит марксизм с позитивизмом). Но я никогда не придавал этому много внимания. Теперь же, в честь 100-летия с ДР Ильенкова, такие ресурсы, как тот же Рабкор, выкатили подборку статей на тему. Одну из них я на днях прочитал (вру, прочитал все, и все смешной кринж), и нашел там «великого» психолога А. Н. Леонтьева. Если вкратце, этот великий человек разделил наше познание на три стадии развития: сенсуалистическое, рассудочное и разумное, если изложить их в упрощенной формулировке. Понятно, что это острием направлено на высмеивание сенсуалистов (проще говоря, эпикурейской традиции). Но он выводит в приложение к этому еще три стадии общественного развития: первобытное, классовое и коммунистическое. Проставьте все соответствия и вуаля — вывод. Все кто не при коммунизме живут — те животные и обыватели. Но дело даже не в этом! А в том, что это полная копирка трех стадий Огюста Конта, уже не только по форме, но и по существу дела. И теперь мне кажется, что сходства на этом далеко не исчерпываются. Марксизм это разновидность позитивизма, увиденное не развидеть.
Вот что пишется в одной из советских статей о позитивизме: «Гегелевская философская система завершала собой многовековую попытку классической философии найти ответы на все волнующие человечество вопросы с помощью спекулятивно-теоретического рассуждения. Грандиозность этой системы, вызывавшая восхищение современников, оказалась и одной из причин последующего разочарования в ней. Абстрактность умозрительных схем, невозможность их применения к задачам практической жизни обусловили поворот общественной мысли в сторону поиска таких теорий, которые могли бы стать основой реальной практики общества. В этом русле шло развитие, с одной стороны, линии, завершавшиеся возникновением марксизма, наполнявшего гегелевские схемы реальным содержанием, а с другой — линии, оформившейся в программу новой «положительной» философии. И для марксизма, и для позитивизма характерна открытая ориентация на практическое действие. Но при некотором внешнем сходстве обе эти философские программы выражают интересы существенно различных социальных сил».
В таком случае мне могут возразить, так что же, марксизм это метафизика, или это все таки позитивизм (отрицание всякой метафизики)? На это я отвечу, что во-первых позитивизм в версии Конта и не был чужд всякой метафизике, хотя сам много об этом говорил, и во-вторых, что конечно, марксизм был и тем и другим.
- Позитивизмом он был в тех местах, что я выше описал, и может даже в еще некоторых (не говоря уже о наукоцентричности и желании сделать коммунизм наукой).
- Метафизикой он был в том, что для выражения тех же идей использовал диалектику Гегеля, а вместе с ней и многие метафизические представления о природе мышления, роли категорий и т.д. Отчасти даже в том способе критики, который марксисты излили на позитивизм и продолжают это делать до сих пор, как бы защищая метафизику от излишней критики.
В сущности, все последующие конфликты внутри марксизма (и до-советского, и советского (взять хотя бы механистов и диалектиков), и пост-советского) это и есть конфликты позитивистов и метафизиков. При чем они именно так друг друга и «обзывали». И вообще разницу позитивизма и марксизма отлично иллюстрируют сами марксисты (см. цитату выше, взятую из книги про позитивистов России XIX-го века). Они толком этой разницы и не понимают, кроме того факта, что правильные ребята применяли диалектику. И в приведенном мной примере свели разницу к классовой борьбе.
«Назвать позитивную философию — далеко не значит еще дать понять, что она такое… Позитивная философия обретается еще — это не подлежит сомнению — в мраке… Известны только ее отрывки: в целом она совершенно неизвестна. Для одних она представляется каким-то математическим умозрением… Для других она кажется возобновлением учений Эпикура и Гольбаха и т. д…» (Е. Littré. Paroles de philos, positive, 1863, p. 1 et suiv. 2-e éd.).
Так о системе Конта выражается один из его крупнейших учеников. И без сомнения, позитивисты считали материализм Эпикура — метафизикой, да ещё и вредной с точки зрения влияния на мораль общества. Они нападали на материализм. В критике часто можно видеть, как этот момент позитивизма осуждается! Однако, ведь марксизм занимается точно таким же осуждением. Позитивисты критикуют «вульгарный» материализм. И думаю, что если бы им внятно растолковали содержание марксизма с т.з. диалектиков, то позитивисты одобрили бы его духовную составляющую (и осудили бы, скорее всего, за использование Гегеля). Цитату выделяю как очередное свидетельство осуждения Эпикура, в т.ч. и позитивистами.
Позитивизм по Лесевичу
Фигура Владимира Викторовича Лесевича (1837-1905) давно интересовала меня лично. Впервые обратил внимание на него, читая собрание сочинений Ткачева, где этот человек фигурирует как лидер позитивистов России. Позже я узнал, что Лесевич был украинцем по происхождению, принимал участие в «Громадах», которые боролись за самостоятельность украинского народа и популяризацию его культуры и языка, а также, что он взял себе псевдоним «Украинец», и был похоронен в Киеве, на Аскольдовой могиле. К сожалению, сейчас это парк, и там нет никаких могил, и нет даже памятной таблички. В Советском союзе его персонаж считался вражеским, и поэтому ни памятников, ни названия улиц, ничего подобного, не говоря уже о переиздании сочинений, не происходило. Творчество Лесевича может быть условно разделено на два периода. В первом он старался быть правоверным последователем Конта, а во-втором перешел на позиции т.н. «эмпириокритицизма».
Здесь мы опубликуем статью Лесевича про позитивизм («Позитивизм после Конта»), написанную в первый период творчества. Впрочем, статья не отличается особенным качеством. Лесевич воспринимает позитивизм, как «теорию теорий», некую философию, витающую над всеми науками, что непоследовательный позитивизм. Он отстаивает приоритет Конта над Миллем и Спенсером, что является в некоторых моментах скорее слабиной. Но для нас, исследователей эпикурейской традиции мысли, и позитивизма в частности, даже такие работы представляют интерес. При чем знаете что смешно, очень бросается в глаза, что он критикует эмпиризм во имя науки! Например, говоря про первую стадию развития общества (самую грубую, первобытно-мифологическую, метафизическую), мы видим такие высказывания: «В области практической культура этого периода не идет далее элементарнейшего эмпиризма и связанной с ним грубой техники». А через несколько абзацев он добавляет: «Позитивный строй мысли опирается, как я только что сказал, на науку; по этой причине возникновение его предполагает уже такую степень развития изучения действительности, когда изучение это выходит из области эмпирической и имеет уже возможность формулировать вполне определенно законы явлений». Вы и без меня хорошо знаете, кто еще любит противопоставлять «науку» и поиск законов всех явлений некому фрагментарному и грубому эмпиризму.
Вообще Лесевич меня конечно разочаровал. Мало того, что он превращает позитивизм в метафизическую систему и делает это почти сознательно, мало того, что он позже перейдет на позиции эмпириокритицизма (который мне не то, чтобы нравится), он еще и оценивает историю философии через призму такой посредственности, как Целлер, и поэтому отрицает философские попытки всех народов, кроме греков, как полную чепуху. Через приобщение к классицизму он также заостряет внимание на Платоне и Аристотеле, и несмотря на критические замечания в сторону обоих, все таки видит в Аристотеле праотца позитивизма (что, в общем-то, верно, но все равно накладывает оттенок кринжа). При чем греки у него такие избранные, потому что они развивали математику, в отличии от восточных народов (что, в общем-то, полная ерунда). Любовь к математике здесь просто переходит все разумные границы. Это то, за что я не люблю позитивизм и даже «идеологов».
Поэтому еще выше, чем Аристотеля — он поставит «александрийскую школу» в широком смысле слова, и школу скептиков. Они сделали для чистой науки куда больше, чем даже Аристотель. Оказывается Дюринг называл александрийцев позитивистами (Лесевич оговаривает, что это пред-позитивисты). Но когда он доходит до Эпикура, то начинается невероятная словесная эквилибристика, которой позавидует даже кафедра по изучению диамата. Он знает, что в XIX веке сравнение позитивизма с эпикуреизмом не редки, и не может просто в тупую эти сходства отрицать. Но он настаивает, что раз Эпикур был чужд науке своего времени, то он по сути открыл позитивизм как теорию «случайно», и поэтому его система и не смогла стать достаточно могущественной, поскольку он не видел в науке своего живительного источника. Эпикур вроде и «свой», а вроде и надо бы его отправить куда подальше.
Это отчасти проистекает из того, что Лесевич теорию ставит выше практики (вопреки наставлениям Конта), ему важна наука ради науки, которая развивается умозрением, высшим достижением Греции. Но в Риме, который был нацелен на практические результаты, она мол не могла дальше получать развитие. А школы стоиков и эпикурейцев, школы практические по своему смыслу, победили школы умозрительные. И это, как оказывается, плохо. Скептицизм невольно подрезал сук, на котором сидит, и поэтому был верным учением, но не смог справиться с мракобесием, а эпикуреизм, чем дальше идут жонглирования, тем больше поносится автором.
В общем, Лесевич решил, что наука без философии — это бесплодная эрудиция. Только при помощи философии, стоящей над всеми науками — может быть создано полноценное мировоззрение человека. Только вот большая часть философий — метафизический мусор. Поэтому Лесевич считает, что позитивизм и стал той самой философией, что очищена от метафизики, и которая при этом прямо связана с наукой. В его представлении позитивизм это философия всех наук, организирующий центр (и это далеко не только его представление). Правда на самом деле это уже капитуляция позитивизма перед догматической системой.
Я и сам сторонник догматической системы (эпикуреизма), но просто мне Лесевич откажет в праве на философию, а себе не отказывает. Это, конечно, непоследовательно. Но суть не в этом. Я хотел сказать, что такая любовь к отвлеченному теоретическому знанию — наносит некоторый вред. А несмотря на то, что я сказал выше, Лесевич все таки в целом благосклонно относится к эпикуреизму, как к философии. Он жалеет, что эпикурейцы не были учеными, и думает, что если бы были, то позитивизм возник бы гораздо раньше. А в отрыве от науки — это такая же пустая концепция, как и сама наука в отрыве от философии. В каком-то смысле он даже высоко поставил эпикуреизм, хотя и смешал всех конкретных эпикурейцев с дерьмом. В том числе, кстати, и на политическом уровне! Опять же, никого не напоминает?
Судьбы эпикуреизма представляют одно из множества свидетельств этой истины, которую не раз уже выясняли историки и публицисты новейшего времени. Эпикуреизм не понимал, что в самой науке есть живой родник внутренних сил и стремлений, а потому он и не умел ценить ее, не умел пользоваться ею. Теперь позитивное учение указывает на этот живой родник и научает пользоваться им и чем далее будет оно развиваться, тем яснее будет становиться его великое значение. Чуждые ему частности — как, например, предвзятый буржуазный либерализм многих современных его представителей — уступят силе последовательности развития основных положений учения, исключающего неизбежно всякие привилегии и всякий паразитизм, под какими бы благозвучными названиями они ни скрывались, и, следовательно, не оправдывающего никаких ухищрений буржуазного либерализма.
Ну и вот собственно статья Лесевича про историю античной философии с точки зрения его специфической формы позитивизма: «Первые провозвестники позитивизма» (1873). Характерно, что здесь часто цитируются такие представители науки того времени, как Гумбольдт и Дюринг, что достаточно характерно. Отсылаю к своим рассуждениям на эту тему.
Возвращаясь к Козлову
И теперь, следуя своему плану, добрался до чтения статьи того же самого идеалиста Козлова, только уже под названием «Французский позитивизм» (1893). Это прямое продолжение статьи про позитивизм Конта, но уже про разные ветки его последователей. Перепечатку с дореволюционного я уже делать не буду (запарно это), но комментарии дам. Козлов делит позитивизм, если грубо, на две части: 1) Чистый позитивизм; 2) Полупозитивизм (т.е. смешанный с метафизикой). Он обращается к таким фигурам (тут будут ссылки на Википедию), как Тэн, Рибо, Полан, как к представителям «чистого» позитивизма; и таким, как Фуллье, Гюйо, Тард, как к полупозитивистам.
На счет Тэна, о котором я и сам имею некоторые знания и представления, автор сразу бьет в самое уязвимое место, напоминая, что сам Тэн признавал Гегеля и Спинозу (!) своими учителями в философии. Но в целом он видит, что и Тэн, как Лесевич, критикует «узкий» эмпиризм и старается выйти на простор «теории теорий», и не верит в аргументы Юма про причинность, подразумевая догматическую веру в реальность мира. Поскольку всё это так, то что даже чистый позитивизм оказывается не так уж и чист. Возможно это и будет использоваться для критики. Но в дальнейшем он жалуется на Тэна так, что невольно начинаешь сочувствовать. Оказывается Тэн признает, что наш опыт — это иллюзия, но не признает, что это беспочвенная иллюзия. Он убежден, что опыт — результат воздействия внешних предметов. По контексту становится очевидным, что Тэн признает атомарную физику, но отрицает материю, как субстанцию (и точно также и душу, или «я»). Он признает что качества сохраняют стабильность не случайно, но не признает, что качества объективно присущи материи. Все слова на свете он считает не более чем удобными символами для коммуникации. А все наши психические состояние и сознание — продуктом физиологии мозга. При чем «иллюзии» он называет так, полностью признавая, что это не значит «нереальности», а скорее просто имеет ввиду, что наши вполне реальные восприятия трактуются нами с некоторой степенью искажения, и не более того. Подписываюсь под каждым словом, если конечно передача Козловым идей соответствует тому, что я себе представил.
При чем критика Козлова такая же смехотворная, как и в случае с Контом. Он по кругу только и делает что повторяет «позитивисты не определили содержание всех терминов, а значит говорят пустые слова» и добавляет разные фразы, суть которых сведется к идиотизму навроде «поскольку объясняя что-либо позитивист пользуется словами, а слова это вотчина метафизики, то все они должны либо молчать, либо создавать свою метафизику, либо пользоваться моей». Ничего большего он по сути и не способен выдвинуть. Но судя по всему, Тэн действительно вслед за Гегелем и Спинозой принял некий дуализм, и боялся сводить психический мир к физиологическому уж слишком грубо. Возможно он окажется таким же спинозистом в лагере позитивизма, как Ильенков окажется в лагере марксизма. Не случайно же Тэн вошел в историю в первую очередь как крупнейший теоретик эстетики в XIX веке. И возможно не случайно его так любил известный спинозист Плеханов.
Полана автор рассматривает по сути только как ученика Тэна, и добавляет только, что Полан сильнее ушел в юмовскую аргументацию и сосредоточился на отрицании существования «я». А вот Рибо рисуется чуть-ли не крупнейшим популяризатором и пропагандистом позитивизма во Франции с момента смерти Тэна. Если Тэна автор назвал сенсуалистом (как разновидность позитивизма), то Рибо — эмпириком. И это немаловажное различие. Буквально это значит, что Тэн ближе к эпикуреизму, а Рибо — к наукоцентричной философии в духе Аристотеля или Бэкона. Рибо, судя по словам автора — систематизирует позитивизм и относится к нему уже отстраненно, как к объекту изучения. И он смешивает все виды позитивизма, и все его региональные отличия, в одну кучу, рисуя некий общеевропейский позитивизм (что я даже одобряю). На этом в общем-то обзор первой части заканчивается. Вся суть ее была в атаке на Тэна, и во вскрытии за его принципами — атомистического материализма. Автор попытался сказать, что Тэн неизбежно признает метафизику и при этом впадает в агностицизм. В общем, непоследовательный во всех возможных смыслах этого слова. Так что себе могу отметить — Тэн, несмотря на его зависимость от Спинозы-Гегеля, обязателен к углубленному изучению.
Полупозитивисты, такие как Фуллье, нравятся автору по той простой причине (что они марксисты) что они признают дуализм материалистических и идеалистических философских систем, и ищут их непротиворечивого синтеза на базе материализма. Их минус в том, что все таки «на базе материализма», но в остальном они куда лучше для нашего автора, потому что допускают полным полно метафизики и возвышенных абстракций. Фуллье работает с разными крайностями, включая свободу и необходимость, и пытается найти способны показать, что эти крайности составляют единство. На радость автора, прямо как Бурик, Фуллье дотошно занимается определением категорий и понятий. Вообще любая победа идеализма хотя бы в мелочи, которая проявляется в идеях Фуллье — вызывает у Козлова восторг. Предмет науки, по Фуллье «не вещи — а законы, не реальность — а истина». Высказав это, критик тут же бросился на две страницы подчеркивать, что вот он-то настоящий реалист, что идеализм это реализм и т.д. Такое ощущение, что Фуллье для него только трамплин, чтобы показать что этот «лучший позитивизм» все равно дерьмо. Но главная тема Фуллье — понятие «идей-сил», которые заменяют механические движения, чтобы объяснять эволюцию мира. Фуллье нападает на Спенсера и прочих «вульгарных», заявляя что они на самом деле дуалисты, а он, Фуллье — настоящий монист (господи, почему везде марксисты…). Вообще я не хочу в деталях пересказывать эту чепуху, поэтому закончу на этом. Может посвящу этому разделу отдельный крупный пост, потому что это уже прям смешно, вылитый ильенковец плоть от плоти. Возможно конечно чуть более «грубый» и «вульгарный», но все таки он очень приблизился к той самой высоте «умного материализма».
Что касается до другой части задачи Фуллье, то я нахожу ее выполненной весьма хорошо. Едва ли после его работы возможно будет философам-позитивистам и научным материалистам так самоуверенно объяснять мировое развитие механической эволюцией и отрицать всякое значение у психического бытия. В энергии и таланте, с которыми Фуллье борется за признание последнего, заключается его почтенная заслуга даже и перед европейской философией вообще, но уже во всяком случае — перед французской.
Гюйо автор рисует как простого продолжателя идей Фуллье, который отметился только тем, что был поэтом (вах, брат, как красиво, душевно, морально), и тем, что написал специальную книгу с анализом (и критикой, что важнее) философии Эпикура. Еще бы за это не выделить Гюйо в отдельную рамочку. Ну а раздел про Тарда настолько плохо отсканирован, что читать это уже невозможно физически. Но можно понять, что линия одна и та же на всех троих — они признают роль человеческой воли и примыкают к направлению, близкому Ницше. По сути статья сталкивает друг с другом только Тэна и Фуллье. Если поместить между ними, как условными полюсами, например Энгельса, то он всё же окажется ближе к Тэну, как ни крути. Но мотивация (!) и сама логика того, как надо решить проблему позитивизма (!) в Фуллье настолько идентична попыткам Марины Бурик и подобным ей, что в это даже поверить сложно, что бывают такие «родственные души».
Некоторые заметки и цитаты:
Из книги Шкуринова П.С. — Позитивизм в России XIX века (1980).
Подобно Н. И. Тургеневу, и П. Я. Чаадаев в период своего пребывания во Франции в 1824-1826 гг. имел связи в обществах ученых и среди демократов-политиков. Не раз он встречался с братьями Гумбольдтами накануне их отъезда в Париж с целью прослушать лекции Конта. Имеются свидетельства о его дружеских контактах с Ламенне и де-Местром, Кюстином и Шатобрианом, в середине 20-х гг. тесно связанными с Контом. Не случайно П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу о возвратившемся из-за границы Чаадаеве, что их общий друг «сен-симонстаует».
…
Аналогично тому, как это было во Франции, демократические силы России с самого начала выражали свои симпатии материалистическому истолкованию позитивизма Э. Литтре, который был зачинателем критики контизма «слева». Несмотря на свои колебания между демократизмом и либерализмом, французский мыслитель тяготел все-таки к демократии. В 40-е гг., когда Конт вынашивал идеи позитивной религии, на страницах парижских журналов «Journal des Débats» и «Revue des Deux Mondes» Литтре подвергал резкой критике вмешательство теологии в науку, традиционную натурфилософию, а также спекуляции трансцендентального идеализма. Ученый с мировым именем, Литтре, несомненно, содействовал популяризации «первого» позитивизма, хотя его взгляды были далеко не тождественны контизму. «Я без ума от Литтре», — в середине 40-х гг. заявлял Белинский в одном из писем Боткину. Позиция Литтре была поддержана Гексли, Гумбольдтами, Либихом, Геккелем, чьи имена для многих ученых России со временем станут символом гражданского отношения к научным задачам своей эпохи. Любопытно, что созданный А. Гумбольдтом «Космос» в 40-50-е гг. пользовался среди российских ученых большим успехом. Журнал «Современник» одним из первых стал активно популяризировать «линию» нового международного органа научной прессы — линию, которая в определенной мере выражала идеи контизма и материалистически толкуемого позитивизма.
…
Дарвин и Либих, Фогт и Дюринг, Карпентер и Томсон, Гексли и Геккель объявляли себя позитивистами. Многие переоценивали материалистические элементы контизма. Близкий сердцу Писарева, особенно в конце 50-х гг., Л. Бюхнер считал философию Конта «материалистической», «сенсуалистской» и «атеистической».
Читая книгу про русский позитивизм, собираю список интересующих меня больше всего имен (список будет обновляться). Не все они обязательно прям «новые», есть и широко известные фигуры, но я все таки захотел составить для себя список: Пётр Лаврович Лавров (1823-1900); Матвей Михайлович Троицкий (1835-1889); Владимир Викторович Лесевич (1837-1905); Флорентий Федорович Павленков (1839-1900); Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868); Владимир Иванович Танеев (1840-1921); Николай Константинович Михайловский (1842-1904); Григорий Николаевич Вырубов (1843-1913); Евгений Валентинович Де Роберти (1843-1915); Пётр Никитич Ткачёв (1844-1886); Максим Максимович Ковалевский (1851-1916).
Когда советскому критику дали поразмышлять о Достоевском и Толстом..: «Проблематика личности Достоевским выдвигалась на передний план не только в связи с общей гуманистической ориентацией великого русского художника на принципы, осуждавшие крепостное право в России и его бесчисленные пережитки в пореформенные десятилетия. Здесь важно видеть возмущение писателя индивидуалистическим характером буржуазной демократии и той нравственностью, которая находила оправдание у Милля и Спенсера, Тэна и Льюиса. В «Зимних заметках о летних впечатлениях» давалась критика эгоистических и индивидуалистических «начал», родственных некоторым типично позитивистским доктринам. Идеи «автономии» личности не устраивали писателя, как не устраивала его и этическая программа Конта, формально ставившая Общество выше Личности, аргументировавшая этот вывод с помощью идей примата Общего над Единичным. Для Конта главная проблема — общество, для Достоевского — человек. Идея человечества рассматривается им только в связи с отдельно взятым человеком. Сюда же он относил «проблему бога», «проблему нравственности» и «проблему истины». Человек, личность, необъяснимы, по Достоевскому, только с точки зрения слепых законов абстрактного Целого»..
Если вы знаете про Армана Марра, политика, близкого к идеологам, то о нем можно услышать и в биографии Конта: «В 1835 году мирные занятия философа снова были нарушены политическими событиями. В Лионе вспыхнуло восстание, которое привело многих людей на скамью подсудимых. Между последними находился Арман Марраст, редактор революционной газеты, а впоследствии президент Учредительного собрания. Он выбрал себе в защитники Конта. Философ не отказался от такой чести, хотя и рисковал потерять место репетитора в Политехнической школе».
Когда в 1848 году революционеры спросили у Конта и его последователей, как они видят реформу общества… а он предложил диктатуру пролетариата, предпочитая технократию с авангардной партией во главе:
Во-первых, говорили они, исполнительная власть должна состоять из триумвирата, избираемого исключительно Парижем; во-вторых – триумвиры должны избираться из среды пролетариев; в-третьих – полномочия их не должны ограничиваться никаким сроком, но наряду с этим признавалось достаточным заявления нескольких десятков граждан, чтобы подвергнуть их новой перебаллотировке; в-четвертых – палата депутатов должна избираться всеобщим голосованием, а деятельность ее – ограничиваться вотированием налогов и контролем над употреблением этих налогов. Такая организация признавалась временной, пригодной лишь для переходной революционной эпохи. Полную несостоятельность ее признает сам Литтре; рассказывая обо всем этом, он говорит, что находился тогда всецело под влиянием Конта, увлекавшегося, в свою очередь, некоторыми мыслями, высказанными Конвентом Великой французской революции. Громадную исполнительную власть в лице триумвира философ соглашался предоставить лишь пролетариям, считая их наиболее свободными от всяких сословных и классовых пристрастий; людям же богатым, капиталистам и так далее он предоставлял решение финансовых вопросов, признавая за ними надлежащую компетентность в этой сфере. Итак, неимущие распоряжаются и управляют, а имущие дают средства и подчиняются! Слишком уж фантастичный это был проект, чтобы он мог иметь малейшее практическое значение. Любопытно, что в нем уже сказалось предпочтение Контом диктатуры самоуправлению. Он не разделял радужных надежд, возлагавшихся в то время на представительное правление, и считал, по крайней мере несколько позже, что единоличный правитель может сделать больше для распространения позитивизма, чем любое представительное собрание.
На счёт утопии Конта и средств ее достижения, скиньте это ильенковцам, я нашел их главного идеолога (цитата Конта):
Задача позитивной философии – объединить отдельные науки и послужить, таким образом, основанием новой социальной религии. «Социальная доктрина, – говорит Конт, – есть цель позитивизма, а научная доктрина – средство».
[…]
Общество, устроенное на началах, проповедуемых Контом, получает название социократии. Этого совершенного состояния человечество достигает медленным и трудным путем подчинения эгоистических инстинктов социальным чувствам. Уже в борьбе с природой человек научается подчинению: он может узнать законы природы, только покорившись сначала природе, а узнавши их, он уже подчиняет себе и саму природу. Таким образом, человек привыкает подчинять свою волю условиям правильного труда и работать совместно с другими людьми. Можно представить себе и иной путь развития. Если бы все люди, подобно богам, были поставлены в условия, при которых всякое естественное желание удовлетворяется без усилий и борьбы, то социальные склонности скоро бы взяли верх над эгоистическими стремлениями, так как если бы последние и были вначале чрезвычайно сильными, то они все-таки постепенно замерли бы за отсутствием всяких поводов к проявлению. Всего было бы в изобилии и хватало бы для всех. Поэтому интеллектуальная деятельность, не обостряемая борьбой за существование, приняла бы эстетическую окраску и направилась бы на изобретение форм для выражения социальных симпатий, а последние, наполняя всю жизнь человеческую, развились бы могущественным образом.
А теперь посмотрите ещё раз на 10 пунктов в начале этой статьи, и на представленные выше представления о диктатуре интеллигенции, которая основывается на диктатуре пролетариата. И это я обобщаю, в деталях там ещё интереснее.
Важно, сверх того, заметить с наиболее философской точки зрения, что, если какие-либо наши концепции должны сами рассматриваться как человеческие феномены, то такие феномены не суть просто личные, но также, и в особенности, социальные, ибо они на самом деле обусловлены коллективной и беспрерывной эволюцией, все элементы и фазисы которой по существу своему примыкают друг к другу. Если же, с одной стороны, признается, что наши умозрения должны всегда находиться в зависимости от различных основных условий нашего личного существования, то нужно равным образом допустить, с другой, — что они не менее подчинены совокупности беспрерывного хода социальных идей, так что никогда не могут оставаться в предположенном метафизиками состоянии совершенной неподвижности.
(с) Огюст Конт — «Дух позитивной философии» (1844).
Ср. Карл Маркс — «Тезисы к Фейербаху» (1845).
…
Охарактеризовав таким образом самопроизвольную способность положительного способа мышления строить окончательное единство нашего ума, не трудно будет дополнить это основное объяснение, распространяя его от индивида на род. Это необходимое расширение было до сих пор по существу невозможным для современных философов, которые, будучи сами лишены возможности окончательно выйти из метафизического состояния, никогда не становились на социальную точку зрения, единственно, однако, доступную полной реальности, как научной, так и логической, ибо человек развивается не изолированно, но коллективно. Изгоняя, как нечто совершенно бесплодное (или, вернее, глубоко вредное), эту уродливую абстракцию наших психологов или идеологов, систематическая тенденция положительного духа, которую мы только что рассмотрели, — приобретает наконец всю свою важность, ибо она указывает в нем истинное философское основание человеческой общественности…
(с) Огюст Конт — «Дух позитивной философии» (1844).
П.с. — эту тему он поднимает часто и с многих разных углов, и больше я возвращаться к ней не буду, но созерцательность материализма до Маркса конечно опять разбивается о любое соприкосновение с реальностью…
Промежуточный итог
Могу сказать, что мне сразу бросается в глаза его преемственность от Бэкона (впрочем, он сам прямо об этом заявляет). И общая задумка «Органона», и нацеленность на преобразование мира, и очень ограниченный (!), но всё же эмпиризм. В плане исходных принципов он, конечно, как наследник французов XVIII века, выглядит более радикальным сенсуалистом, но на деле не больше, чем Гоббс. При чем если посмотреть на метод, которым руководствуется Конт, то этот метод роднит его скорее с Декартом и его школой. Конт очень напоминает рационалиста, несмотря на всю массу оговорок. Он часто ссылается на картезианскую традицию, и другие авторы, такие как Милль, почему-то сравнивают его именно с Декартом, Спинозой и Гоббсом, но не с Локком или даже Бэконом. Это, конечно, не случайность, и возможно всему виной особый пиетет к математическим наукам, кто знает.
Для меня главное то, что он не «левее» (в философском плане, конечно) Гоббса или даже Бэкона, и это многое говорит. А в плане социально-политическом Конт действительно сын Сен-Симона, и поэтому вполне типичный утопический социалист. При чем его утопия даже вдвойне интересна, потому что ни Фурье, ни Сен-Симон не смогли обрести реального массового влияния на умы передовой ученой интеллигенции (социалисты-политики это другая категория граждан). Конт, который изначально задумал весь позитивизм как инструмент, целью которого было преобразование общества, сумел стать мейнстримом для всех, вне зависимости от политических взглядов в узком смысле слова. Он действовал наивно и типично для всех фриков-утопистов (писал письма царям, чтобы его реформы реализовали, выпрашивал деньги со всех сочувствующих), но в его случае это принесло ощутимый результат! Уже только этим его утопизм представляет интерес.
- Могу-ли я считать его версию социализма близкой к моей традиции социализма? Нет. Разве что только в том, что он проповедовал мирные изменения.
- Могу-ли я считать его философскую основу близкой к моей традиции эпикуреизма? Нет. Разве что только в том, что он боролся против метафизики, и часто использовал «эпикурейские» аргументы.
Конт, как очень ограниченный человек, которого в первую очередь раздражала пост-революционная «анархия», и который хотел гармонического порядка в обществе, создал весьма кастрированную и схематическую идеологию, в массе (просто тьме-тьмущей) местах идентичную марксистской. Его гуманизм переходит все черты здравого смысла и превращается в религию Человечества в Целом (платоновской идеи), а его рационализм так и не был побежден сенсуализмом, и в подобном «раздвоенном» состоянии сознания он создал половинчатую философию, полную внутреннего идеализма. Такой примитивный «материалистический» идеалист, нацеленный на грандиозные проекты изменения всего мира — и не мог придумать ничего лучше, чем мир его личной диктатуры. И поскольку это — цель всего позитивизма как проекта, можно представить, насколько искажена логика, скажем так, «секулярной» версии позитивизма. Но безусловно, это все еще философия враждебная Гегелю, это все еще борьба с метафизикой, и это все еще нисходящий тренд деградации, но все таки эпикурейской традиции. Деградировал он вплоть до уровня Бэкона, но предпосылки у него все же преемлемые.
До этого момента, я рассматривал марксизм как форму деградации эпикурейской традиции. Как монополизацию материалистического дискурса и его внутренний демонтаж при помощи раздутой важности немецкого идеализма. Теперь могу сказать, что позитивизм и марксизм — две разные формы этой деградации. Да, все таки разные, хотя и с крайне схожей внутренней мотивацией, похожими предпосылками и выводами. С точки зрения философской они отличаются степенью принятия идеализма (здесь позитивизм немного выигрывает), с точки зрения политической отличаются степенью принятия демократизма и революционных изменений (здесь марксизм немного выигрывает). Как форма синтеза разных крайностей, оба не справляются, но марксизм выглядит менее «натянуто», он лучше внутренне согласован, и его принципы более смелые в плане открытого признания материализма (позитивизм же осуждает материализм и идеализм, и хочет витать над этим). Я бы вообще конечно хотел сказать, что марксизм — это более материалистический и радикальный позитивизм, и это было бы даже во многом верно. Если бы не одно только «но». Проблема в том, что исходные предпосылки марксизма (Гегель) — это просто катастрофа. В этом плане исходные посылки позитивизма (сенсуализм) — по крайней мере сохраняют возможность адекватности. Но так уж вышло, что Конт и его последователи были во всем умеренны, и не смогли развить радикальной системы философии. Маркс не был умерен, и смог развить такую систему. Если бы Маркс делал это на основе сенсуализма, а не Гегеля, цены бы ему не было, но увы, имеем что имеем.
Вообще это все говорит не столько о том, что Маркс плагиатор, или что Конт — по сути марксист. Конечно нет, это говорит скорее о том, что есть некие «витающие в воздухе» идеи, которые в разных вариациях воплощаются в конкретных писаниях. Ведь все подобные идеи можно найти также у Геккеля, Гумбольдта и прочих, а они не были ни правоверными «контистами», ни марксистами.
Это один из многих случаев, когда есть некий общественный дух, набор всем понятных интуиций, почти как Гегель завещал для отдельных народов. Обесценивает-ли это то, что было сделано Контом или Марксом, или Гумбольдтом, или кем угодно еще? И нет и да. Нет — потому что тогда надо обесценить вообще все книги на свете. Да — потому что становится ясным, что альтернатива всегда найдется. Представьте, что Конт не родился, разве не нашлось бы человека, который захотел бы сделать систематическое изложение «вульгарного материализма»? Или представьте, что Маркс не родился. Разве не нашлось бы человека, который захотел бы усилить притязания коммунистов при помощи науки? Но безусловно, индивидуальный уровень реализации этих идей имеет значение. Если бы марксизм не смог оформится в настолько логически связанную систему идей, то вряд-ли держался бы так долго. Способ подачи материала уже зависит от индивидуальных качеств, и внутренние акценты зависят, и это все важно.
Кстати, тут мне в голову еще пришла цепочка аналогий, которые не имеют пока никакого серьезного смысла, кроме возможных новых подходов к взаимосвязям идей и выдвижения новых гипотез на будущее.
Платон — Декарт — немецкий идеализм
Эпикур — Гассенди — утилитаризм
Демокрит — Гоббс — «идеология»
Александрийцы — Бэкон — позитивизм
Все 4 группы идей в каждую из эпох соотносятся друг с другом весьма похожим образом.