Отвлекусь немного на Бурик, которая выкатила итоговую статью за последний год своих теоретических метаний, и попытаюсь рассмотреть ее работу буквально построчно. Начинает она следующим пассажем:

Сущность человека не есть абстракт, присущий каждому отдельному индивиду, в своей действительность она не есть также совокупность всех общественных отношений. Совокупность общественных отношений — это совокупность явлений этой сущности. Сущность человека заключается в универсальной деятельности, специфически характерной только для человека. В этой деятельности человек производит все условия своей жизни и все общественные отношения, создает противоречивые, взаимоисключающие, борющиеся тенденции развития общества. В этой деятельности человек и является субъектом, то есть действительным человеком.

Конечно, на слове «Сущность» можно было бы сразу закрыть эту статью, как теоретический мусор, который все еще существует в парадигме дуализма «сущности» и «явлений», и не вышел за переделы примтивного картезианства. Но так было бы совсем не интересно. Если придать этому хоть какой-то смысл, то она говорит, буквально, следующее:

Сущность человечества это то, что делает человека — человеком, и это не «Человечество как таковое«, не платоновская абстракция, которая проявляется в каждом отдельном индивиде. Это не так, потому что Бурик наконец-то поняла, что это банальная теология и идеализм. Но это даже не совокупность отношений между индивидами, потому что совокупность отношений, это совокупность проявлений «человеческого», и вообще в идеалистическом марксизме (!) стоит табу на сведение «целого» к совокупности частей. Так что же это «человеческое», если не абстракция Платона? И что же такое этот конкретный человек, как не проявление человеческого? Человечность — это «специфическая» деятельность по преобразованию природы, в которой человек становится творцом.

Отрицая платонизм как мем про «эйдосы», она пришла к платонизму как логике реализации «творчества». А если еще проще, то Бурик пытается перенести вопрос о сущности человека из абстракции о человечестве (т.е. опыте и творениях, которые передали нам наши предки за сотни поколений + то, что мы уже успели сделать сами) на, в общем-то, такую же абстракцию о «человеческой сущности», состоящей в преобразовательной деятельности.

Акцент смещается с итогового результата на текущий процесс. Но суть осталась в общем-то такой же, потому что человек — все еще обретает себя только посредством некой вне-его стоящей «сущности», существующей по своим собственным законам, и к которой созданию под названием Homo нужно еще приобщится, чтобы получить право быть «настоящим» Человеком с большой буквы. Просто раньше Бурик, по наивности, пыталась доказать, что быдло может стать «настоящим» человеком только после приобщения ко всему опыту наших предков (правда на деле этот опыт был уже якобы абсорбирован Гегелем, а поэтому достоточно было только понять Гегеля), и усвоив этот опыт — действовать уже в «новом» пространстве, творить что-то действительно актуальное, создавать что-то такое, чего предки еще не сделали. Таким образом, посредством таких личностей «человечество в целом» (или т.н. «Абсолютный дух») делало дальнейшие шаги. Тем не менее, в такой схеме человек действует в контексте «Человечества» и только ради него. «Человечество» использует такого индивида как инструмент для саморазвития. Индивид теряется в этой схеме. Поэтому Бурик пытается уйти от обожествления «Человечества», чтобы не создать, как Огюст Конт, секту «Церкви Человечества».

Раньше она семимильными шагами к этому шла, а теперь пытается обойти эту опасность. Но, как мы уже отметили, в сущности здесь мало что изменилось. Она и раньше говорила о том, что суть бытия человеком — в преобразовании природы под себя. И весь каркас ее построений в целом мало изменился.

---

Это понимание предполагает выявление той инварианты, наличие которой принципиально отличает деятельность человека от слепого действия сил природы, в том числе и очеловеченной — переработанной в социальный мир, состоящий из мира вещей и мира общественных отношений с его объективными независимыми законами. Такой инвариантой, то есть тем, чего нет в несубъектных действиях человека, является свобода. Субъектная, то есть специфически человеческая, деятельность — это деятельность по меркам свободы. 

Как и говорилось выше — мы живем в мире дуализма природы и общества, быть человеком, это значит быть демиугром, возвышенным над природой. Но Бурик осознала, что растворяя человека в материи, не наделяя его ничем «особенным» (квази-душой), она ступает на путь детерминизма, где человек не является чем-то вне-природным, а значит подчиняется механистическим законам материи (о нет! это же фу, материализм). По многим соображениям практического характера (о чем она говорила своей группе множество раз), детерминизм ей не нравится, и она не находит ничего лучшего, чем указать на наличие у человека свободы. Эта свобода не доказывается в общем-то никак, она просто самоочевдина. Животное от голода бежит к кормушке, а человек может хоть сутки повременить. Таких примеров она не дает, но в общем-то это близко к сути.

В каком-то смысле она повторяет шаги, сделанные в античное время атомистом Эпикуром. Правда Эпикур для этого не создавал раздвоенный мир природы и общества, ему было достаточно только разделения естественных и искусственных предметов, которые все состоят из атомов, подчиняются единым законам механики и являются частью природы. Бурик все таки не выдерживает такого уровня и откатыватся к дуализму, что автоматичеки делает человека «особенным». Но она пытается, как видно по цитате выше, также разделять рукотворную природу (те же искусственные вещи) и естественную природу. Правда они обе живут по своим, отдельным от человека законам, и поэтому одинаково «несвободны», запрограммированы.

Поразительно только то, что в общественном мире действуют в общем-то люди, но Бурик настаивает, что там нет никакой свободы. То есть, пытаясь избежать теологии «Человечества», она все равно обожествляет «общественные отношения» до такой степени, что в их рамках человек не более чем статистическая единица. А что такое человек вне общественных отношений? Что такое «свобода»? Уже здесь все это становится очень похожим на философию крайнего субъективизма по типу Фихте. Вместо материалистической трактовки, мы уходим в классический немецкий идеализм, т.е. в немецкий вариант возрождения платонизма.

Свобода всегда конкретно исторична. Свободная деятельность осуществляется в определенных условиях, но сама она состоит в отрицании этих условий, как утверждении человека во всей полноте его чувственности, нравственности и мышления, как реализация непосредственного интереса. Свобода, таким образом, не может быть верно понята ни как необходимость (пусть даже и осознанная), ни как чистая спонтанность. Полностью последовательное проведение обеих этих позиций в конечном счете обессмысливает сами понятия свободы и человеческой субъектности.

Здесь она просто констатирует свою мотивацию. Исторический материализм слишком напирает на том, что «общественные законы» реализуются, используя людей как свои пешки на шахматной доске; а Бурик хочет, чтобы человек действовал сам, чтобы от наших решений что-то зависело. Отчасти это практическая проблема, потому что вера в действие «законов» снимает с человека ответственность, и вместо того, чтобы действовать — такой человек сидит и ждет, пока «законы» сами начнут реализоваться. От него же ничего якобы не зависит! Само собой, что ожидание ни к чему не приведет, и нужно действовать, чтобы что-либо начало «реализовываться». Но чтобы действовать — нужно поверить в свою значимость, в значимость своей воли. Пассивность левых на пространстве СНГ является основной предпосылкой всей этой теоретической работы. Об этом она в общем-то и продолжает дальше говорить:

Свобода — это, каждый раз выход за пределы той определенности, в которой действует человек. В этом смысле она определяется условиями, но лишь негативно. Осуществление свободы — это отрицание всей совокупности имеющихся условий деятельности не только по логике этих условий, но и по универсальной, а значит в пределе бесконечно-разнообразной логике утверждения человека в мире. Свобода означает не только отрицание обстоятельств, но и самого налично-достигнутого характера (состояния) деятельности. Человек отрицает консервативную сторону своего собственного способа жизни, утверждая себя в этом отрицании. Реализация свободы — это всегда борьба за освобождение как с имеющимися обстоятельствами, так и с самим собой. Поэтому свободная деятельность всегда саморазорвана, всегда является борьбой разнонаправленных взаимоисключающих тенденций, другими словами, она всегда противоречива. И человек поэтому  всегда противоречив, саморазорван. Его субъектность это самопреодоление, борьба тенденций в нем.

Человек-субъект — это человек в своей деятельности выходящий за исторически сложившиеся ее формы. Субъектность — это выход за наличные пределы и отрицаемого, и отрицающего субъекта, а не действия исключительно в рамках определенности и в соответствии с нею, как бы широко эти рамки не раздвигались в сознании, даже до масштабов материи. 

Правда выход за пределы установленных отношений, т.е. совершение «отрицания» по Гегелю, это тоже часть детерминированного механизма из серии «отрицаний». В чем здесь собственно свобода, не совсем ясно. Но зато ясно, что Бурик намерена подготовить почву для атаки на материализм, уже не только на «вульгарный» атомизм, но и на «утонченный» диамат. И дальше ее целью становится понятие материи, которое она пытается демистифицировать также, как и понятие о человечестве.

Материя — это абстракция, но абстракция разумная поскольку под материей понимается мир взятый со стороны его единства. Материализм заключается в том, чтобы положить материю в основу теории. Это означает что идеальное (воля, сознание, чувственность), не может рассматриваться в отрыве от мира как самостоятельная сущность, а должны быть поняты из него и вместе с ним.

Материя не есть ни субстанция, ни субъект. (Парафраз претензии Гегеля к Спинозе). 

Здесь она просто признает континуальное понимание материи, констатирует, что она все еще «холист«, т.е. «философ Целого», иначе говоря — последователь Спинозы. Как правило, это автоматически толкает философа к конструированию из «материи» — нового Бога, в котором и через которого мы все живем, и чью волю исполняем. Если материя — целое, а мы — части, то по отношению к материи/природе мы является тем же, чем являются клетки по отношению к организму человека, или (в согласии с тем фактом, что человек «творец») — пальцами и руками в организме природы. И якобы своими руками (т.е. людьми) природа преобразует саму себя. Без рук она бы не могла этого делать, но вот природа «захотела» себя переделать, и создала для себя инструмент, человека. Без шуток, так и думала Бурик раньше, как и ее учителя, включая Пихоровича. И за это я много лет над ними уже насмехаюсь, но вот Бурик сама поняла, что это проблема, и решила от этой проблемы уйти.

Поэтому, ОПЯТЬ ничего в сущности не меняя, и оставаясь холистом, она надеется обойти все проблемы, что из этого проистекают (ну прямо как в марксистских мемах, где мелкие буржуа надеются построить утопию без ликвидации капиталистического фундамента).

Материя не есть субстанция. Под субстанцией в истории философии понималось то, что является причиной самого себя, или то, что не нуждается во внешнем основании для своего существования. Материя не является субстанцией не в том смысле, что нужно искать внешнюю причину или основание для ее существования, а потому что для мира в целом вообще не нужно искать никаких причин и оснований. Категория причинности, точно так же, как и понятия начала и конца и уж тем более цели, не применимы к материи, если последовательно проводить выше обозначенное понимание.

«Субстанция это то, для чего не нужна причина», говорит Бурик. «Но для материи не нужны причины и так», — добавляет она. Следовательно — материя не субстанция. Это настолько тупо, что я даже не знаю что тут еще сказать. Она буквально сказала — «поскольку материя субстанция, то она не субстанция». Она хочет снять с материи теологический статус, но не знает как это сделать, не отказавшись от холизма. Со своей стороны я бы сказал, что сама идея субстанции — мусор, как и вся метафизика в принципе.

Но отсюда она переходит к той самой шизе ее учителя Пихоровича, где материя — как живое существо, которое хочет себя изменять, пользуется нами, как инструментами. Нанести удар по этому бреду для нее куда более важно. Это необходимо, чтобы «освободить» человека от рабского служения природе.

Материя не есть субъект. В мире есть субъектность, потому что человек  часть мира, а не потому, что она характерна для мира как такового и только проявляется в человеке, как не его собственная субъектность, а воплощение субъектности материи. Субъектность относится к миру в целом, а не к определенной его части (к индивиду и даже к обществу), в том смысле, что человек универсально перерабатывает природу, в пределе превращая все во все, утверждая себя в этом и через это. Поэтому и чувственность, и мышление человека носят универсальный характер, то есть в мышлении и в чувствах люди могут делать своим предметом все в мире и весь мир. Но человек тем не менее является человеком, а не миром в целом. Его (человека или общество) неправомерно отождествить с материей, точно так же как неправомерно будет отождествлять с материей какое-либо существо, вещество, вещь или комплекс вещей и т.д. (любое конечное).

Но как мы видим, она ничего не изменила. Буквально: «Субъектность относится к миру в целом». Индивид все еще мусор, значение все еще имеет только целое. Фашизм/коммунизм в мышлении спасен, либералы не смогут использовать это для своего буржуазного индивидуализма, фух. Но почему, освободив человека, он все еще не субьект как индивид? Потому что его деятельность, та самая штука, которая является «сущностью человека» и которая существует вне индивида, и через приобщение к чему мы получаем право зваться «человеком» — позволяет преобразовать «всё во всё». В этом есть некая универсальность. Но как от этой универсальности перекидывается мостик к тому, что субъектность относится к миру в целом? И почему из этог следует, что человек, к которому она все еще относится опосредовано — свободен? А никак, это просто констатация, связанная с семантикой слов «универсальность» и «всобщее». Т.е. буквально словестные трюки.

Материя это все и сразу, а значит любой конструкт из материи — это уже не сама материя (т.е. не все и сразу, а только часть). В рамках атомизма это бы еще звучало разумно. Более сложные системы атомов обретают различные свойства, поэтому итоговые крупные составные тела — не полностью тождественны, хотя и состоят из одного материала. Но в случае с холизмом — это так не работает. Принцип-то Бурик использует такой же, но сама структура материи в ее представлении такова, что ее превращения — не иначе как магия. Один бесконечный пластелин в одном всеобщем качестве просто произвольно на отдельных своих участках трасформируется в другие вещи, и при этом такие вещи уже якобы не являются самим этим пластелином. Но эту тему (про дискретную и континуальную материю, их общие и различные черты) раскрывать долго, а мы нацелены на статью Бурик, а не на все косвенно связанные с ней вопросы. Даже если бы все работало с холизмом так, как и с атомизмом — Бурик пришла к выводу, что не только люди, но любые отдельные существа «неправомерно будет отождествлять с материей«. Материя стала вообще не нужна, мы оперируем только конкретными индивидами и различаем их по степени свободы. То, что все мы материальны — мы нарочно игнорируем, как вещь не важную, ибо это лишило бы нас метафизической свободы. Удобно? — да. Разумно? — нет.

Материя принципиально не завершена. В этой незавершенности заключается основание и возможность человеческой субъектности. Человек не меняет мир в целом, а всегда имеет дело с определенным предметом, но если этот предмет меняется, то и мир, и человек не остаются прежними. Противоречивость постоянно становящегося принципиально незавершенного мира проявляется в универсальной деятельности человека в чистом виде, поскольку человек не только (в пределе) может превращать все во все, но он отрицает не только предмет в его наличном бытии, но и свою собственную деятельность. Своими действиями человек создает новую реальность, то есть новые условия своей деятельности (своей борьбы).

Материя все еще страдает от того, что хочет себя изменять, она все еще хочет использовать своих деятельных рабов. Но Бурик решила, что человек реализует эту потребность материи, по своей собственной воле, и в каком-то смысле «случайно», не специально целясь именно на преобразование вселенной. Цели человека меньше и локальнее, но метафора «невидимой руки» отлично направляет его к всеобщему благу. Главное отметить, что нигде, включая тезис о материи как целом организме, Бурик не отошла от первоначальной шизы по сути дела, а просто несколько переформулировала ее, чтобы увеличить роль человека и сделать Природу менее божественной.

А дальше, не желая ничего менять, она просто повторяет тезисы «идеалистического марксизма» о трансформации материального и идеального, оставляя на месте сам дуализм души и тела, и все рудименты эпохи Декарта/Спинозы. То, что именно поэтому возникла все та шиза, которую она не очень удачно и убедительно пыталась оспорить — ее не волнует. То, что сохраняя эти рассуждения — она неизбежно вернется к вышеуказанным проблемам — ей все равно. Главное как можно меньше изменить любимые концепты.

В субъектных действиях человек всегда делает свою собственную деятельность предметом, то есть отличает себя от своей собственной деятельности и противопоставляет себя ей, поэтому субъектная деятельность  осуществляется в переходах материального в идеальное и обратно (Смотреть понимание идеального у Ильенкова). Создается идеальная сторона деятельности: самосознание как единство воли и интеллекта, чувства, желания, цели, понятия человека как о нем самом, так и о мире, в котором он живет. Другими словами, субъектность предполагает соответствующую субъективность и осуществляется через нее. Субъектность осуществляется как субъективность личности: как ее желания, ее волевые решения, постановка целей, поиск средств. Это давало основание  классикам идеализма (Фихте, Гегель) рассматривать субъектную деятель как реализацию самосознания (или Я), то есть  идеального в мире. Для нас же это означает, что в мире нет никаких целей, кроме человеческих, и никаких нравственных измерений деятельности, кроме человеческих. “Вынесение” их в бога (или в материю) соответствует отказу от собственной субъектности или, что то же самое, отчужденности от нее человека.

При чем разделив материальное и идеальное, и убрав материю на задворки, человек реализует теперь не потенцию природы к самосовершенствованию, а созданную собой же «идеальную» природу. Нас интересует идеальное и только идеальное, что и дарует нам свободу. А то, что оно возникло из какой-то там малозначимой материи, это только важная предпосылка, чтобы тебя не обвинили в идеализме. Она в самих рассуждениях больше ничего не значит, но и выбросить ее нельзя, чтобы сохранить статус «материалист». Совершив такой недосказанный «каминг-аут» в качестве идеалиста, Бурик переходит уже к вопросу самой личности-субъекта.

---

Субъектность — это всегда межсубъектность (Фихте и Гегель). Нельзя жить в обществе и быть свободным от него  (Маркс), но можно (и только так и можно) жить в обществе и быть свободным вместе с ним. Человеческая деятельность носит коллективный характер, преобразование деятельности и изменение ее условий — соответственно тоже. Субъект-личность существует исключительно в пространстве межсубъектности. Действительным субъектом исторического действия личность может быть только вместе с такими же свободными, то есть освобождающимися, личностями. Это означает, что саморазорванность, противоречивость субъекта, осуществляющаяся как борьба различных и разнонаправленных тенденций развития общества, имеет место и в каждой личности, и в коллективе-субъекте, и во взаимодействии таких коллективов. Субъектность — это постоянное самоотрицание сложившихся коллективных форм деятельности. Свобода угасает в окостенении коллективности.

Чтобы не показаться солипсистом и не получить обвинения в «робинзонаде» (хотя в этом нет ничего плохого, но марксисты явно обвинят), Бурик спешит оправдаться, что в своем субъективном иделизме по Фихте (можно назвать это фихтеанским марксисзмом) — она все же допускает важность и субстанциональность других личностей, и может реализоваться только вместе с ними. Так что мы будем строить все же коллективизм на идеалистической основе, это самое важное. Кто бы не строил коммунизм для блага всех людей — идеалист (Бурик) или материалист (вульгарные дураки), если они что-то такое смогут построить, то они будут молодцы! Правда ее борьба с тотальностями (Человечество, Материя) теперь уже добралось и до божества под именем Коллектив. С ним индивиду тоже нужно бороться, но посольку без него индивиду не выжить (см. «холизм»), то и бороться нужно в меру.

Подлинно-человеческой, а значит свободной, целью может быть только человек. Утверждение человека в его свободе — вот единственно возможная нравственная цель, какие бы разнообразные формы она не принимала.  Она требует всегда считаться со свободой другого, с его субъектными действиями. Это определяет выбор соответствующих средств. Попытки “осчастливить насильно” не только неэффективны, но и безнравственны.

Либеральный тезис про свободу, которая заканчивается там, где начинается кончик носа другого человека — Бурик воспроизводит почти в точности, но я надеюсь, что это бессознательно, так было бы даже смешнее наблюдать ее переход к фихтеанскому либерализму. Этот фрагмент ценен разве что тем, что здесь она выступает как морализатор, и очень печется о нравственности тех или иных действий. К счастью, пока что без критериев нравственности. Смеяться над этим нам еще предстоит в следующих ее опусах. Зато из хорошего, принятие либерализма оздоровило даже такого закоренелого фашиста, как Бурик, и она уже не хочет проводить над людми эксперименты и «осчасливать насильно».

В конце концов, речь идет о развитии свободной деятельности в общественную норму. В движении деятельности  нужно ставить на ее освободительную тенденцию. При этом следует учитывать, что победив эта тенденция становится консервативной, “застывает” в виде достигнутых форм и препятствует дальнейшему развитию свободы.

Развиваться надо всегда, двигаться к новому и новому, почти как в «НЭТ» Ивана Смеха, которую тусовка Бурик яростно осуждает. Но это я уже слишком ехидничаю, понятно что «новое» должно быть новым по сути, а не по форме (ауф!). Дальше нам просто с разных ракурсов раскрывают все уже сказанное выше, чтобы мы ненароком не попали обратно в рабство к материи/природе, от которой нас освободили.

Свобода — это отрицание всего костного в деятельности человека. Любые (даже самые “правильные”) идеологические “скрепы”, привязывающие людей к определенной деятельности, — это идеальное выражение превращения человека в средство, то есть идеологическая форма людоедства реальной жизни.

Казалось бы, пускай в целом мало что изменилось в буриковской шизе, и реализация ее «реформы» это скорее пыль на мошонке монгола из анекдота Жижека — но сама попытка через индивидуализм и констатацию свободы — заставить людей действовать, неплохая. Только она тут же все убивает, насильно пихая в свой анализ классовую борьбу и прочие нафталиновые штампы из кондового марксизма. Вот ради чего мы должны жить и действовать, товарищи, не ради тех абстракций, о которых речь шла раньше, а ради других абстракций из сферы «общественных отношений»:

В масштабах всего общества в современных исторических условиях субъектность не может быть ничем иным, кроме как классовой борьбой пролетариата. То есть любая субъектность, любой выход за рамки существующего положения вещей в конечном счете окажется такой классовой борьбой. Пролетариат имеет в ней шансы на успех, если борется главным образом с самим собой. Победивший свою косность, свою ограниченность современным общественным разделением труда, свой собственных пролетарский характер деятельности, пролетариат победит буржуазию как класс, ведь тем самым будут уничтожены общественные условия, которые воспроизводят не только ее господство, но и ее саму. Это означает, что революционность пролетариата не может носить чисто политический характер, более того, она не может носить политический характер даже по преимуществу. К тому же революционными не являются те формы борьбы пролетариата, которые направлены исключительно на его воспроизводство как класса (улучшение условий торговли рабочей силой). 

Бороться за улучшение жизни — фу, реформизм, мерзкие соцдемы. Внутренний сталинизм Бурик (а ее тусовка, включая таких учителей как Пихорович, иногда даже не стесняются зигануть за «Виссарионовича») дает о себе знать. Но бороться надо в сфере самоосознания, а не в политической сфере. Это феноменальный синтез из сталинизма, фихтеанства и младогегельянского инфантилизма.

Революционность пролетариата складывается из множества дел, где люди (личности) выходят за те рамки, которые в их жизни ставит капитал, отказываются играть по предложенным правилам, действуют вопреки всем сложившимся обстоятельствам и предлагаемым современными условиями готовым вариантам ради самой человеческой жизни в многообразнейших ее проявлениях. Субъектная (свободная) деятельность состоит в том, что люди выходят за рамки сложившейся культуры в самом широком смысле этого слова (и материальной, и духовной), борются с этими рамками, отталкиваясь от уже достигнутого, создают новую культуру и отношения, не заданные господствующим способом производства. В этом процессе личность является субъектом своей собственной жизни и истории, функционируют и развиваются пространства (островки) межсубъектности. Такая революционность далеко не обязательно является политической по форме. Наоборот, политическая форма может мешать и гарантированно мешает ее становлению, если это воспроизводящаяся старая форма (косплей). Адекватная форма действительной революционности определяется самой сутью субъектной деятельности, тем, что именно люди создают и что именно отрицают. Успешная пролетарская политика возможна только как политическое выражение действительной субъектности.

Так стараясь пробудить левака к деятельности, она тут же призывает его отказаться от политической борьбы (не вообще, конечно, а только в нынешних условиях, когда «объективно» сложилось так, что действовать невозможно). Левых и так хлебом не корми, так дай кружки по чтению литературы, но Бурик решила, что этого недостаточно, что они еще смеют думать о чем-то кроме самопознания! Поэтому надо напомнить «пролетариату» (на деле, левым деклассированным элементам, преимущество студентам) — что настоящая деятельность это как раз чтение Гегеля на кружках! Нечего унывать, что вы не движуете в политическом смысле, Гегель важнее! Сначала познай Гегеля, и только потом политика, иначе провалишься.

Правда, это уже пахнет какой-то совсем анти-марксистской темой. И Бурик это поняла, поэтому следующим же абзацем призывает нас не верить в ее собственные слова:

Действительная революционность не идет от идеологии.

Надо понимать, наверное, что ее призывы это ни разу не «идеология», а что-то более значимое и священное. Но она хотела сказать не это, а что раз дело не в идеологии, то не важно, коммунист ты или нет. Материалист ты или нет — главное то, способствуешь ли ты эмансипации человека. Вот здесь она уже почти совершила каминг-аут в фихтеанский марксизм и борьбу за коммунизм на фундаменте философии идеализма (то, чего я уже пол года жду от ее трансформаций, и что обязательно случиться, если только она не вернется к классическому марксизму).

… Следовательно, она [революционность] далеко не обязательно и далеко не на всех этапах предполагает идеологическую самоидентификацию ее субъектов как коммунистов. Более того, такое самоопределение часто не мешает людям быть крайними реакционерами на деле. Соответственно, не на самоидентификацию должны в первую очередь работать и опираться сознательные сторонники пролетариата. В первую очередь следует способствовать развитию действительной субъектностии межсубъектности, а межсубъектность в современном обществе предполагает интернационализм в отношениях между людьми. В этом деле нужно ориентироваться на то, что люди на самом деле делают, а не на то, что они думают сами о себе, опираясь на ту или иную, не связанную с их непосредственной деятельностью идеологему. Сторонники пролетариата должны опираться на пролетариат. Это не значит, что не надо заботиться о том, чтобы люди становились сторонниками определенных идей. Конечно надо, это важная часть борьбы. Но следует всегда учитывать, что идея действительно способна овладевать массами и стать материальной силой лишь в том случае, если она выражает действительные интересы и действительное движение масс. Развитию этого движения во всем разнообразии мы и должны в первую очередь способствовать. Каждый на своем месте.

Поэтому всем, кому кажется, что Бурик отходит в сторону «вульгарного материализма» и философии Эпикура, допускающего материю, которая является не «всем», а только составной частью человека, и допускающего свободу воли — смею вас заверить и успокоить, Бурик это такой закоренелый враг материализма, что она никогда этого не допустит. То, что вы видите — это просто трансформация, или «регресс», смотря с какой точки зрения смотреть, из марксизма в фихтеанство. Либерализм здесь проявлятся постольку, поскольку сам Фихте был либералом, и это прямо свзязано с философией индивидуализма, к которой он близок. Но Бурик скорее помрет, чем примет индивидуализм без 100500 костылей и полумер, поэтому бояться нечего, это все еще кондовый коммунист и коллективист, просто под маской гуманизма. А вариантов тут только два, либо дальнейшая трансформация в субъективного идеалиста а-ля Фихте, либо возврат к классическому марксизму. Третьего не деано (разве что Эпикур, но это грех).