В этой работе мы объединим обзоры на несколько сочинений Ксенофонта, потому что все они связаны одной концептуальной темой — воспитания правителя. Эта тема подается в трех вариантах. В историческом романе «Киропедия» дается лучший образец, где показывают идеализированного персидского монарха, его рост с детства до самой глубокой старости. В панегирике на смерть друга и покровителя Ксенофонта, царя Спарты по имени «Агесилай» — показывают уже скорее сформированный идеал, без его длительного становления, но суть примерно такая же. Глядя на Агесилая, мы можем научиться чему-то полезному. Ну и диалог «Гиерон«, про недостатки тирании, где главный герой — уже сформированный в тирана человек, но который все же страдает от своего положения и желал бы измениться к лучшему. Ему дают наставления, которыми он так и не воспользовался. Но мы рассматривем его в том же ряду сочинений, потому что наставления к монарху для его улучшения, в принципе, тоже является частью общей тематики «воспитания правителя» и «просвещенного монарха». 

Сразу стоит сказать, что по содержанию самым интересным будет «Гиерон», поэтому рекомендуем перейти сразу к нему. «Агесилай» фигурирует здесь скорее для статистики, потому что сочинение очень вторично, а вот «Киропедия», хотя это и самое значимое сочинение в этом списке, очень объемное сочинение, и читать его описание будет не менее нудно, чем читать оригинал.

Киропедия — история успешного успеха

Одно из первых сочинений в мировой литературе, посвященное теме воспитания «просвещенного монарха» — это «Киропедия» Ксенофонта. Учитывая, что автор сочинения был греком, особенно интересно, что этот монарх — персидский. Тем более, что как правило, про-спартанские греки и любители аристократии (а таким и был Ксенофонт) выступали против Персии, чтобы перенести внутренние разборки на внешнего врага, одновременно повысив значимость сухопутной армии, в то время как демократы проявляли лояльность к Персии, как выгодному рынку. Но здесь все происходит наоборот. Конечно, отчасти это связано с тем, что уже под конец «Пелопонесской войны», следуая политике «разделяй и властвуй», Персия неплохо так помогла Спарте победить Афины и стать гегемоном; а отчасти это связано с тем, что сам Ксенофонт сражался во внутриперсидских войнах на стороне одного из принцев (см. «Анабасис»).

Как бы не относился Ксенофонт к современной ему Персии, но по крайней мере во времена ее основания — это отличная страна, где правят аристократы, культивируется (в правящих классах) отказ от роскоши, прививаются земледельческие традиции и т.д. (об этом он говорит в т.ч. в сочинении «Домострой«). В каком-то смысле Персия рисуется как та же Спарта, но только огромных размеров. Главное достижение Персии как раз в том и состояло, что ее монарху подчиняются люди из самых разных народов и культур, не имея возможности вживую увидеть царя, которому они служат. Он сознательно подчеркивает, что все страны мира имеют национальный характер, тогда как Персия — это многонациональная империя. Такая степень «добровольного» подчинения царям, в глазах Ксенофонта, главная причина для восхищения их государственным устройством, в отличии от них, греков с трудом можно заставить подчиняться даже хорошо знакомому человеку. Именно поэтому «Киропедия» начинается со сравнения работы пастуха и монарха. Люди, в отличии от животных, якобы очень своенравны, и не хотят подчиняться; они восстают по первой же удобной причине.

На основании всего этого мы решили, что человеку намного легче установить свое господство над всеми прочими живыми существами, чем над людьми. Но, познакомившись с жизнью перса Кира, ставшего властителем множества подчинившихся ему людей, государств и народов, мы были вынуждены изменить свое мнение и признать, что установление власти над людьми не должно считаться трудным или невозможным предприятием, если браться за него со знанием дела.

Благодаря Киру мы узнали, что отличия между человеком и животным не так велико, как кажется. Управлять народами все равно, что управлять скотом. Понятно, что основной фокус этого романа («Киропедия» считается скорее литературным произведением, чем научно-историческим) — на воспитании Кира, который создаст эту великолепную империю. Ксенофонт хочет показать нам путь для создания идеального правителя, а не просто констатировать факт превосходства Персии над остальными государствами. Но конечно же, дело не только в воспитании, а и в полу-божественном происхождении Кира (по линии родства от самого героя Персея! Оттуда же и название государства «Персия»). Благородная кровь тоже делает свое дело.

Как говорится в сказаниях и поется в песнях варваров, Кир был юношей редкой красоты; отличался он и необыкновенным честолюбием и любознательностью, мог на любой подвиг отважиться и любой опасности подвергнуться ради славы.

Воспитание детей, по крайней мере в среде элиты, очень близко к спартанскому (еще раз: это роман, и здесь Ксенофонт пытается проталкивать свои идеалы, а они во многом спартанские). Правительственный квартал персов намеренно очищен от купцов, чтобы не слышать «их грубые голоса» и чтобы «сборище» этих людей «не смешивалось с благородными и воспитанными». Это прекрасное место, в котором живут одни только «благородные», разделено на 4 секции, по возрастам; и как в Спарте, воспитанием молодежи занимаются именно старики, потому что только они способны воспитывать детей наилучшим образом. Само собой, воспитание это носит военизированный характер. И точно также, как и в «Лакедемонской политии» Ксенофонта, в Персии ценится способность максимально быстро выполнять любые приказы властьимущих.

Персидские законы содержат предупредительные меры и с самого начала воспитывают граждан так, что они никогда не позволят себе дурного или позорного поступка.

Если в Греции дети ходят в школу чтобы усвоить грамоту, то в Персии они ходят в школу, чтобы научиться справедливости. Почему эти две вещи (грамотность и справедливость) противопоставляются — не понятно. Но что понятно, так это то, что большая часть времени в персидский школе происходит в показательных судах. Детей постоянно судят, по аналогии с официальными судами, за все их проступки. Их учат аскетизму, терпению голода и жажды, и базовым навыкам стрельбы из лука и метания копья. Большую роль играет принцип «уважай старших». И поскольку все старшие как один — образцы для подражания, то и дети вырастают идеальными.

---

В подростковом возрасте дети начинают нести более официальную службу, напоминающую полицию, а также периодически участвуют в организованных для царей и аристократов охотничьих развлечениях. Занятие охотой только закрепляет все ранее полученные навыки воина-аскета. В принципе, здесь мы видим все тоже самое, что и в «Лакедемонской политии», но немного в сглаженном виде. Со временем подросток переходит в категорию «зрелого мужа», который, в принципе, продолжает делать все тоже самое, что и подросток, но только еще профессиональнее, к тому же учиться сражению в ближнем бою. Но даже «зрелый муж» отрезан от управления государством. Все административные дела выпадают на долю старейшин, которые уже не воюют, а занимаются исключительно управлением. Это своеобразная карьерная лестница из 4-х этапов, которые нужно пройти шаг за шагом (как «магистратуры» в Риме, только очень убогие и почти без изменений в обязанностях). Но участие в этой карьерной лестнице касается только аристократии. Кто не сможет отдать своих детей в государственную школу, у тех людей дети остаются дома, и скорее всего они просто унаследуют гражданскую профессию родителей.

И поныне существуют обычаи, свидетельствующие об умеренности их питания и заботах, затрачиваемых на переваривание и усвоение его. Так, у персов считается неприличным плевать и сморкаться, ходить со вспученным от газов животом. Постыдным считается на виду у всех отойти с целью помочиться или для другой естественной надобности. Персы могут поступать так потому, что ведут умеренный образ жизни и расходуют содержащуюся в теле влагу в напряженных физических усилиях, так что она находит себе выход иным путем.

Это просто забавный фрагмент, и об этих же вещах пишет Геродот. Получается что в Греции было принято мочиться и харкать на улице, если это приводят в пример для греческого читателя. Но то, что персы не ссут, а потеют, похоже уже на какой-то «мем» про принцесс. Дальше эта тема, т.е. постоянного занятия физкультурой, чтобы меньше ходить в туалет, будет звучать еще неоднократно.

---

В общем, после такого описания системы персидского воспитания, Ксенофонт переходит к царевичу Киру. До 12-ти лет Кир учился, как и все остальные дети (только лучше в разы), пока не попал на аудиенцию к царю Мидии, своему дедушке, которого очень заинтересовали успехи внука. После их встречи Кир продолжал свое обучение уже при дворе, поэтому оно немного отличалось от типичного. Главная особенность ситуации была в том, что его дед по своей национальности мидиец, тогда как сам Кир — перс. В то время Персия была еще только маленькой провинцией Мидии, и на этом Ксенофонт рисует контрасты. Нравы царя Астиага намного развращенней, чем у персов, поэтому царь встречает Кира в роскошной пурпурной одежде с золотыми украшениями. И поэтому, когда он даст роскошный обед, маленький Кир «непроизвольно» начнет обучать деда нравам:

— Разве этот обед не кажется тебе гораздо более роскош­ным, чем тот, который бывает у персов? — возразил Астиаг.
— Нет, дедушка, не кажется. Мы достигаем насыщения гораздо более простым и кратким путем, чем вы. У нас принято утолять голод хлебом и мясом, вы же стремитесь к той же цели, что и мы, но совершаете много отклонений в пути и, блуждая в разных направлениях, с трудом приходите туда, куда мы уже давно пришли.

И тут же Кир дает деду урок практического стоицизма, раздав слугам все свое мясо, за хорошую службу, и не оставив себе вообще ничего. В таких нравоучениях и составлено все «воспитание Кира». Нам демонстративно показывают различие власти основанной на законе (персы) и власти основанной на воле тирана (мидяне) и т.д. и т.п. Персы — это всегда аналог греков спартанского образца. И только за счет персидских нравов Кир смог добиться огромной популярности при мидийском дворе. Бедные мидяне никогда не видели человека, который не был зажравшейся скотиной, и выстраиваются в очереди за советом идеального человека. Единственным его минусом, на фоне спартанцев, было только то, что он любил много говорить (но и это здесь названо простительным). А главной причиной его успеха было стремление добиваться побед в том, где ты слаб, путем стоического превозмогания (чем не очередное пособие по бизнес-стоицизму?).

Свой экзамен на мужество Кир сдал на практике, во время атаки Ассирии на их страну. Совершив безрассудную атаку, граничащую с самоубийством, он смог сломить превосходящего противника. И хотя обычно такое осуждается, но здесь Ксенофонт считает поступок Кира скорее хорошим. Риск вознаградился (ещё один успех бизнес-стоицизма) и Кир стал популярнейшим человеком страны.

Кир вернулся домой, в свою персидскую провинцию, уже звездой государственных масштабов. Местные персы придирчиво пытались уличить его в моральном разложении, но он смог быстро доказать, что его спартанский персидский нрав почти не испортился после жизни в роскошном дворце. И пока он был в Персии, из столицы пришла весть о смерти его дедушки, а царем стал его дядя — Киаксар. Воспользовавшись удобным моментом, царь Ассирии создал коалицию для уничтожения мидян и персов (в коалицию вошел и легендарный царь Крез). Так началась большая война, которая определила бы, на основе какой нации будет создана Ближневосточная Империя. В этой войне Кир стал предводителем армии персов, как вассалов на стороне Мидии.

Очень много места в книге занимает тема приготовлений к войне, а центральным местом в которой стало религиозное благочестие и поиски благоприятных сигналов от богов (если брать любое произведение Ксенофонта, то эта тема всегда будет занимать первое место по значимости). Для того времени это были вещи довольно обыденные, и поэтому вряд-ли выделяют Ксенофонта как консерватора, особенно в сочинении про историю, если такая традиция действительно соблюдалась. Поэтому намного больше привлекает внимание тот конкретный пример, который дает Киру его отец, и который по-сути является аргументацией «протестантской этики» (ср. ещё ярче эта этика выглядит в сочинении «Домострой«):

А помнишь ли, мой мальчик, как однажды пришла мне в голову такая мысль. Ведь боги дали в удел людям, искусным в делах, лучшую жизнь, чем неумелым; трудолюбивым помогают достигать цели скорее, чем бездеятельным, заботливым — быть увереннее в своей безопасности, чем беззаботным. А раз надо стать именно таким, каким нужно, чтобы добиться успеха, то лишь при этом условии можно обращаться к богам с просьбой о каком-либо благе.

Религиозное благочестие прямо коррелирует с поведением успешного человека, и наоборот (ср. кальвинизм). Кир к этому добавляет, что бессмысленно просить богов о хорошем урожае, если не умеешь хорошо возделывать почву и т.д. и т.п. Так что выходит, что от богов в общем-то ничего не зависит, они только дают формальное подтверждение тому, что ты хорош. А кроме этого примера отец дает еще одно наставление сыну, касающееся буквально темы «просвещенного монарха», и говорит, что если какой-то правитель:

… будет уметь повелевать другими людьми, да так, чтобы они получили все необходимое в изобилии и при этом сами стали такими, какими они должны быть, то разве это не казалось нам вообще величайшим подвигом, заслуживающим восхищения и удивления?

То есть, получается, что хороший правитель должен проявить свое качество именно в благосостоянии подчиненных (см. «Гиерон«, следующий раздел статьи), а главное, в воспитании их нравов (ср. европейский классицизм, идеалы Платона и т.д.). Но поскольку Киру предстояло, пока что, только управлять армией, то этот вопрос перешел в военную плоскость. И кроме банальностей о том, что нужно обеспечить все наилучшим образом: провиант с логистикой, здоровье и моральный дух, экипировка и т.д., здесь забавен тот момент, где Кир намеревался пригласить врачей в армию, чтобы ухаживать за больными. Но это отец ответил, что врачи для армии… нафиг не нужны:

Люди, о которых ты только что говорил, подобны мастерам, которые чинят рваные гиматии; ведь врачи лечат людей только тогда, когда те заболеют. Мудрый полководец предпочтет постоянно закаливать своих воинов, заботясь о их здоровье, чем приглашать врачей. Тебе надо с самого начала принять меры к тому, чтобы в твоем войске не было больных.

А главным рецептом для поддержания здоровья (кроме выбора места для ларегя подальше от болот) является аскетизм в пище и физкультура, ибо если не заниматься упражнениями, то ты станешь ленивым, а ленивые, как известно, обязательно больше жрут. Так и получается, что без физкультуры у армии начнутся проблемы с провизией. По мнению Кира, воодушевлять других, и вести за собой на врага, он уже якобы научился. И не вопреки, а даже благодаря тому, что его воспитали в тотальном повиновении старшим. Якобы это после жизни в подчинении — сам получаешь знание о том, как подчинять других (наука «подчиняться и повелевать» считалась основной наукой в Спарте). Правда отец Кира объясняет, что этот метод — только первый этап, а настоящее подчинение бывает только совсем уж искренним, основанным на вере в превосходстве лидера, т.е. полководцу надо быть просто лучшим из лучших, и люди сами потянутся.

После дополнительных инструкций о стратегии и тактике, Кир попадает на поле боя. В их армии в 2,5 раз меньше солдат, чем у Ассирийской коалиции, и конечно же они победят, превозмогая такую незначительную трудность. И конечно же, в их среде процветают добродетели и они стараются соблюдать равенство, хотя бы в разделе добычи и пайков на общих обедах (но желательно и в обязанностях). Но бросается в глаза также то, что Кир советует создавать армию не только из сограждан, а вообще из любых достойных людей. Очередная нотка левого эгалитаризма в традиционном тексте консерваторов. И пока армия Кира, превозмогая трудности, побеждала более сильного противника, сам он занимался воспитанием своих солдат. Кроме воспитания духа равенства, он воспитывает в них также ненависть к гедонизму, связывая это с тунеядством и анти-общественным поведением:

И очень часто порочные привлекают к себе гораздо больше людей, чем честные. Заманивая наслаждением, предоставляемым немедленно, порок таким путем вербует себе множество единомышленников, тогда как добродетель, указывающая крутой путь к вершинам, не слишком привлекательна в настоящем, чтобы за ней следовали без долгих размышлений, особенно тогда, когда другие увлекают тебя по наклонному и соблазнительному пути порока (ср. байка про Геракла, якобы авторства софиста Продика, которая известна только по Ксенофонту). Между прочим, те, которые дурны по своей лености и нерадивости, приносят вред только тем, что, подобно трутням, живут за счет других. Те же, которые и от работ уклоняются, и проявляют необыкновенную энергию, бесстыдно стремясь завладеть большею долей благ, более других увлекают людей на путь порока; ведь своим примером они доказывают, что подлость нередко доставляет выгоду. От таких людей мы решительно должны очистить свое войско.

Другими словами, совсем не удивительно, что коммунисты находят аристократическую и консервативную литературу древности — собственной же базой. Это очередная наглядная иллюстрация в духе «найдите 10 отличий правого и левого». 

Чтобы не затягивать повествование, мы пропустим сцену с подчинением Армении, хотя там тоже было немало консервативных нравоучений. Показательно судив царя за измену, Кир сделал его своим другом. Но не только мужские добродетели должны быть в постоянном фокусе внимания. Не забывает Ксенофонт и о женском рабстве целомудрии. Так, после долгой сцены с приведением царя Армении к покорности, нам показывают диалог его сына с женой:

Прибыв домой, они только и говорили, что о Кире: один превозносил его мудрость, другой — силу, третий — кротость его нрава. Были и такие, кто прославлял его красоту и статность. Тигран спросил свою жену:
— Армянская царевна, тебе Кир тоже показался таким красивым?
— Клянусь Зевсом, — отвечала она, — я вовсе не смотрела на него.
— На кого же ты тогда смотрела?
— На того, кто сказал, что отдал бы свою жизнь, лишь бы не видеть меня рабыней.

Идеальный Кир, идеальный Тигран и идеальная жена-армянка. При чем идеальный Кир побеждает во многом своей миролюбивой политикой, и все это напоминает такой же слащавый панегирик, какой был написан спартанскому царю Агесилаю (см. «Агесилай», раздел ниже). Подчинив Армению, Кир узнал, что она очень страдает от набегов горных племен халдеев, и чтобы обезопасить тыл, он решил разобраться с этим. «Они нанимались на службу ко всем, кому нужны были наемные солдаты, так как отличались храбростью и были бедны, ибо земля их гориста и малоплодородна». Кир без особых проблем победил халдеев в сражении, и проявил такой же гуманизм, как идеализированный Агесилай, с целью заручиться их доверием, т.е. освободил всех пленных и перевел раненых в госпиталь для лечения. Впрочем, даже если это очередная идеальная картинка, которая не связана с реальностью, все равно интересно, что Ксенофонт считает своим идеалом. А здесь мы видим принципы создания прочной конфедерации на экономических основаниях (эдакий Евросоюз с зачатками миротворцев ООН). Это очень важный фрагмент, если мы хотим понять экономическую логику древнегреческих философов.

— Не потому ли вы, халдеи, хотите заключить мир, что, овладев этими горами и установив мир, мы сделали вашу жизнь, как вам теперь стало ясно, более безопасной, чем когда шла война?

Халдеи отвечали утвердительно, и Кир продолжал:
— А если вы получите еще и иные блага благодаря заключению мира?
— Тогда мы будем рады еще больше, — ответили халдеи.
— Вы считаетесь бедняками только потому, что земли ваши неплодородны, не правда ли?
На этот вопрос халдеи также ответили утвердительно.
— Так не согласны ли вы, — сказал тогда Кир, — платить такие же налоги, что и армяне, если вам разрешат обрабатывать столько земли в Армении, сколько вы пожелаете?

Халдеи отвечали на это предложение согласием, но лишь при условии, что им не будут чинить обид. Тогда Кир обратился с вопросом к армянскому царю:
— А ты, армянский царь, согласен ли на то, чтобы твои ныне пустующие земли обрабатывались ими при условии, что они будут платить установленные тобой налоги?
— Я дорого дал бы за то, чтобы это осуществилось, — отвечал царь, — ведь доходы государства тогда намного увеличатся.
— А вы, халдеи, обладающие прекрасными горами, позволите ли вы армянам пасти здесь свои стада, если они станут платить вам по справедливости?

Халдеи согласились, ибо, по их словам, они получили бы от такого соглашения большую выгоду и притом без всякого дополнительного труда.
— А ты, армянский царь, захочешь ли пользоваться пастбищами халдеев при условии уплаты небольшой суммы халдеям, но получая при этом большую выгоду?
— Весьма охотно, ибо, как я полагаю, буду пасти свои стада в полной безопасности.
— Вы, разумеется, будете чувствовать себя в безопасности тогда, когда горы станут вашими союзниками? — спросил Кир.

Армянский царь согласился с этим.
— Но мы готовы поклясться Зевсом, — сказали халдеи, — что нам не будет покоя, и не только на земле армян, но даже на нашей, если эти горы будут принадлежать им.
— А если горы будут вашими?
— Тогда мы будем уверены в своей безопасности.
— Но, клянусь Зевсом, — сказал армянский царь, — мы не будем спокойны, если халдеи вновь займут эти вершины, да к тому же укрепленные.

Тогда Кир сказал:
— Итак, я поступлю следующим образом. Никому из вас я не передам власти над этими горными вершинами 🇺🇳, и охранять их мы будем сами. А если кто из вас совершит несправедливый поступок, мы примем сторону обиженного.

Армяне и халдеи, услышав такое решение, похвалили Кира и заявили, что только при этом условии мир, заключенный между ними, будет прочным. При этом они обменялись залогами верности и заключили соглашение о том, что оба их народа будут свободны и независимы. Были узаконены браки между мужчинами и женщинами из обоих народов, установлено право обоюдной обработки земли и право обоюдной пастьбы, а также заключен оборонительный союз на случай, если одна из сторон подвергнется нападению извне.

Из интересных мелочей: древние приносили жертвы не только своим богам, но и богам противника, чтобы переманить их на свою сторону и ослабить позиции врагов. Это и сделал Кир перед ключевым сражением первого этапа войны. Не пересказывая всего хода битвы, мидяне с персами смогли победить коалицию ассирийцев, а Кир решил отправиться в преследование за отколовшимися частями общей армии врага, попутно заполучив поддержку некоторых небольших государств, которые были вассалами Ассирии. Царь Мидии остался в лагере, опасаясь, как бы преследование не закончилось поражением (и тем самым обрек Кира на славу, итоговую победу и доминирование Персии). А обнаружив в боях, что слабость персидской армии в том, что она состоит преимущественно из пехоты и не справляется без мидийской конницы, Кир решает создать кавалерию в самой Персии (сам Ксенофонт был из сословия всадников и очень любит кавалерию, о чем написал несколько специальных сочинений).

Пока военная кампания в Ассирии идет успешно, под властью Кира оказывается уже значительная часть империи, и нам дают архитипичное описание его поведения, следуя которому он снова отпускает пленных и заручается поддержкой местного населения, и даже первому же перебежчику-ассирийцу он доверят, как родному брату, и вводит его в круг высшего командования. Правда здесь нам пытаются показать, что действует он с голым расчетом, и проявляет отношение ко всему подчиненному населению, как к потенциальным «неформальным» рабам, но все же, с весьма гуманным общим дискурсом.

Мы теперь должны позаботиться о двух вещах, — сказал Кир, — во-первых, о том, чтобы стать сильнее хозяев этой страны; во-вторых, чтобы население страны осталось на своих местах. Земля, населенная людьми, является самым ценным приобретением, а став безлюдной, она лишается и всех своих богатств. Я знаю, — добавил Кир, — что вы перебили врагов, оказавших сопротивление, и поступили правильно; именно это и делает победу прочной. Тех, кто сдал оружие, вы привели с собой как пленных. Но если мы их сейчас отпустим, это, как я полагаю, тоже будет полезно для нас. Во-первых, нам не надо будет их остерегаться и их стеречь; во-вторых, нам не надо будет их кормить, ибо, в противном случае, не станем же мы морить их голодом! Затем, если мы их отпустим, у нас окажется пленных гораздо больше. Ведь когда мы овладеем этой землей, то все живущие в ней станут нашими пленными. А увидев своих соплеменников невредимыми и свободными, они скорее захотят остаться дома и проявить покорность, чем сражаться с нами.

Не говоря уже о таких качествах, как знание всех своих командиров по именам, нам остается только гадать, правда ли Юлий Цезарь был таким же гуманным и панибратским в отношении врагов и собственных воинов, или это были такие же вымышленные истории и восхваления, как в отношении Кира или Агесилая? Или, быть может, и Кир, и Агесилай, и Цезарь — все они действительно были такими? А может, все таки, только Цезарь, потому что информация о нем самая достоверная, имеющая источники с обоих сторон баррикад? Не знаю. Но факт в том, что образ правителя-полководца, который рисует Ксенофонт, пользуется популярностью в разные эпохи, и подобные черты приписываются даже Наполеону Бонапарту.

И вот, пока Кир добивался успеха за успехом, царь Мидии спал и бухал в лагере. А протрезвев, он вдруг узнал, что значительная часть его армии ушла вслед за Киром, который, ничего не докладывая и не спрашивая разрешения (еще бы, если царь был вне доступа), заручился поддержкой многих отпавших народов и т.д. и т.п. из-за чего царь очень возмутился и стал подозревать подготовку переворота. Но Кир, само собой, ничего дурного не задумывал и был воплощением самой святости, и поэтому даже армия мидян была сердцем на его стороне. Да и как им не быть фанатами персов, если в который раз, показывая картину лагерного привала, нам напоминают о ненависти к гедонизму:

Как опытные наездники не теряются, сидя на лошади, и могут при езде и видеть, и слышать, и говорить что надо, так и персы считают, что за едой надо оставаться разумными и соблюдать меру. А наслаждаться кушаньями и питьем в их глазах — качество животное и даже свинское.

В который уже раз, прекрасно зная, что врагов на много порядков больше, Кир решает просто идти напролом с расчетом на панику в стане врага, поэтому просто штурмует Вавилон в лоб, полагаясь на советы без пяти минут знакомого вельможи из правящего класса Ассирии. Но все таки, добившись попутных успехов, на штурм такого укрепленного города он не решается. Вместо этого он возвращается ближе к лагерю Мидии, чтобы переговорить с царем и снизить градус напряженности. При встрече с Киром, царь расплакался, осознав якобы собственное ничтожество на его фоне. Царь очень обиделся, что все успехи делает Кир, но идеальные дипломатические способности идеального во всем Кира позволили им, по крайней мере формально, примирится. Перед вторым раундом похода, опять по инициативе Кира, начинается крупная реформа армии, строительство новых осадных орудий и новых серпоносных колесниц. Из обычной войны она превращается в откровенно завоевательную.

Реформированную армию Кира должна была встречать новая коалиция, теперь уже во главе с лидийским царем Крезом и малоазийскими греками. Все описания битв, как обычно, долгие и малоинтересные. С точки зрения тактики здесь, как и вообще почти во всей литературе про войну, примеры просто смешны. С пафосом гроссмейстера войны Кир рассказывает, что лучников лучше ставить позади пехотинцев, а не в первом ряду; или что конницей лучше ударять во фланги и стараться окружать противника; или, что слишком больше число рядов в построении делает бесполезными людей в задних рядах. Это настолько базовые и примитивные вещи, что их осваивает даже дошкольник, который впервые скачал Total War, но в древних книгах о войне раз за разом это подается как нечто очень мудрое. Никогда этого не понимал.. но наверное в такой унылой теме как битвы, ничего интереснее и не напишешь. В общем, Кир опять победил, а из его друзей снова никто не умер, так что детская прогулка продолжается, и теперь его ждет осада Сард и захват Малой Азии.

Впрочем, Сарды он взял буквально за 5 строчек текста, и как обычно, ничего не грабил, не взял рабов, а побежденный царь Крез стал ему другом и советником в походах. И аж на этом этапе в свите Кира наконец-то умер один из его товарищей, пускай и малозначимый для сюжета. Жена этого человека, сказав что все будет хорошо, и что она найдет куда пойти дальше, соврала Киру, и совершает самоубийство над телом мужа. Драма а-ля классический Эврипид. Наконец-то у Кира случается первая неприятность за все время повествования! Правда, к этому моменту книга уже близка к финалу. Захватив еще ряд стран и расширив число воинов, Кир пошел на Вавилон. По идее, теперь у него не только качественное, но и численное преимущество. Если раньше он отбирал у детей конфеты, то теперь он наверняка может избить младенца. Но вавилоняне спрятались за мощнейшими стенами, и запаслись провиантом на 20 лет осады. Взять город можно только хитростью. Теперь Ксенофонт пересказывает историю о том, как Кир, прокопав два обходных канала, изменил русло реки Евфрат, которая проходила прямо через город, и смог пройти по старому руслу прямо внутрь города.

Себя самого Кир также хотел теперь окружить такой обстановкой, какая по его мнению, подобала царю.

Став полноценным царем, по-сути уже императором, он объяснил друзьям, почему теперь почти не будет времени с ними общаться. Он начинает вести себя как типичный царь, опасаясь мести завоеванных народов — создает себе личную охрану и окружает себя евнухами. Как типичный тиран из диалога «Гиерон», Кир старается держать вавилонян на грани нищеты, чтобы они чувствовали себя уязвимее и больше держались за его царственную фигуру (правда в этом случае это не считается чем-то дурным). По-сути Кир становится тираном, но Ксенофонт пытается подавать это так, будто «это другое«. Кир делает все искренне и открыто, и сам он человек хороший. А поскольку его друзья все одобряют, то это и вовсе не «тирания», а нормальная, естественно сложившаяся монархия.

Свои аскетические идеалы спартанца Кир якобы делает государственным стандартом. Все считают, что монарх = хороший отец, а у хорошего отца семья живет в достатке, и дом находится в порядке. Само собой, Кир делает религиозность — главным столпом общества, считая это отличной опорой для нравственности и массовой покорности царю. Здесь появляется основная модель функционирования «просвещенного монарха«: если монарх хорош, то и общество будет образцовым. Все работает через личный пример и жажду подражания элитам, и «плохие» народы — это заслуги плохих монархов.

Чтобы обратить других к постоянному соблюдению воздержанности, он считал особенно важным показать, что сам он не отвлекается от добрых дел доступными всегда наслаждениями, а наоборот, раньше веселых утех стремится потрудиться ради возвышенной цели. Поступая таким образом, Кир добился при своем дворе строгого порядка, когда худшие спешили уступить лучшим и все относились друг к другу с учтивостью и уважением. Нельзя было встретить там никого, кто выражал бы свой гнев криком, а радость — наглым смехом; напротив, наблюдая этих людей, можно было заключить, что они действительно живут в соответствии с высокими идеалами.

В общем, на престоле Кир просто воспроизводит старые персидские/спартанские порядки в масштабах целой империи. Воспитывает покорность, целомудрие, скромность, религиозность, воинский дух и т.д. и т.п. (в «Домострое» он добавит, что на практике такой сверхчеловек должен еще сам возделывать землю, тоже важный пункт для доблестного мужа). 

Мнение Кира, что человеку не пристало властвовать, если он не превосходит доблестью своих подвластных, достаточно подтверждается как всеми вышеприведенными примерами, так и тем, что, упражняя таким образом своих людей, он с еще большим тщанием закаливал самого себя, приучаясь к воздержанию и осваивая военные приемы и упражнения.
…
Он воспитал в них также привычку не плевать и не сморкаться на людях и не оборачиваться явно при виде кого-либо, но сохранять невозмутимость. Он полагал, что все это помогает выступать перед подчиненными в более почтенном виде 🧐.

Дальше пересказывать в подробностях уже будет нечего. Это будет просто набор повторов уже сказанного. Нам показали, что единственную угрозу для него представляли вельможи (покоренные народы они же проиграли = гы-гы, слабачки = не опасны), но всех вельмож он сделал своими друзьями, а потом основал территориальное деление на сатрапии и подготовил передачу власти своему сыну. Тот самый царь Мидии, который последний раз показывался нам обиженным и подозрительным, не сделал ничего против Кира, и вообще исчез из повествования, а появился снова только в самом конце, чтобы выдать за Кира свою дочь. В итоге выходит, что все цари, кроме убитого ассирийского — просто добровольно склонились перед Киром. Ну вот потому, что он святой человек. И на этой святости держится вся монархия.

А рецепт идеального правителя прост — будь альфа-мужиком, спартанцем с боевым опытом, и в общем-то все. Больше ничего не нужно. Только не вести себя при этом как отъявленное быдло. То есть, подавлять агрессивность. Безусловно, для 99,9% реальных «я мужик» спартанцев это очень сложно, поэтому, наверное, идеальные правители такая редкость. Но как бы не казалось, что это какая-то ерунда, в этом действительно заключается весь рецепт Ксенофонта. Итого, «Киропедия» это история о том, как аристократ, от рождения идеальный, получил идеальное спартанское воспитание («Лакедемонская полития»), прошел через военные походы, сделавшие его «мужиком», и не сделав за всю жизнь ни одной осечки, и даже ни разу не столкнувшись с реальной трудностью, чтобы ее превозмочь — создал империю, в которой всех покорил своей идеальностью и своим примером воспитал целую нацию сверхчеловеков. Это похоже на расширенную версию панегирика «Агесилай», но я уверяю, Кир больше похож на живого человека, чем спартанский царь-Иисус, о котором мы поговорим дальше.

Агесилай — сын божий, который умер за наши грехи

В сочинении «Агесилай» Ксенофонт пишет дифирамб своему другу, а по совместительству еще патрону и царю Спарты. Понятно, что здесь спартанский образ жизни получает не меньше похвал, чем в «Лакедемонской политии». Агесилай — потомок Геракла, а его отец был царем, сыном царя, внуком царя и т.д. и т.п., то есть происхождение максимально аристократическое! Даже лучше, чем происхождение царя Кира. 

В той же мере, в какой род их является в государстве наиславнейшим, настолько же славным является и само их государство в Элладе.

Кроме того, что царь Спарты — лучший человек во вселенной и воплощение всех добродетелей, Ксенофонт решает описать его великие деяния как полководца в войнах с Персией и другими греками. Здесь мы видим фигуру доброго и религиозного полководца, которому даже враги хотят служить, буквально как в «Киропедии».

Выступая перед своими воинами, он часто рекомендовал им не обращаться с пленными [персами, варварами, по сути рабами] как с преступниками, но стеречь их, помня, что они тоже люди.

Отношение к рабам, как к людям, мы видели и в сочинении «Домострой«. Но мы, конечно, будем и дальше, для удобства, цитировать только слова Аристотеля про «говорящие орудия». Да, это злая ирония и напоминание о том, как работает выборочность цитирования, для обслуживания собственных идей историка. Но не суть. Важнее то, что в изложении Ксенофонта, Агесилай даже города в рабство не обращал, из-за чего те проще сдавались ему без боя. Правда, он тут же приводит пример с издевательским отношением к купленным на рынке персидским рабам, которые якобы были такими слабыми и дряблыми, что демонстрация их в голом виде перед толпой солдат должна была убедить армию в том, что все персы слабаки, и победить их будет очень просто. Эти вещи в голове Ксенофонта не противоречат друг другу, и в его другой книге, в «Греческой истории«, реальный образ Агесилия еще чаще впадает в такое противоречие с идеализированной картинкой, что Ксенофонт, при всем старании, не справляется, и ненарочно вскрывает циничное поведение своего покровителя.

---

И вот, когда Агесилай уже якобы начал побеждать Персию, как это позже сделает Александр, так вдруг беда приходит из самого сердца Греции! Против Спарты выступили почти все крупные города (Афины, Фивы, Коринф и т.д.), и царю срочно пришлось возвращаться домой. На святого человека пошли… Во всех своих действиях царь якобы ни разу за всю жизнь не допустил ни одной ошибки… он буквально святее и безгрешнее Иисуса. И это не преувеличение. В этом плане он похож на Кира, но тот хотя бы в бытовой жизни вел себя как человек, а Агесилай — воплощение стоицизма.

Когда Агесилаю доставили известие, что в сражении у Коринфа погибли восемь спартанцев и почти десять тысяч врагов, он нисколько не обрадовался и, вздохнув, сказал: «Увы, какое горе постигло Элладу! Ведь если бы ныне погибшие остались живы, их было бы вполне достаточно, чтобы одержать победу над всеми варварами!».

Но вообще сражениям и биографии царя в этой книге отведено много места, и это не особо интересно (историю Спарты можно и на Википедии прочитать). По началу идея была в том, чтобы просто перечислить то, что покажется здесь интересным с идейной точки зрения. Но увы, здесь нет ничего интересного вообще. Эта книга — просто перечисление всех сфер жизни человека, чтобы показать, как в каждой из них Агесилай был лучшим на всей планете Земля. При чем у него может быть и самая дорогая одежда и лучший дом, но при этом и самая аскетическая скромность и т.д., а поэтому в таком доме он принципиально не будет жить, и пойдет в лагерную палатку (это утрирование, и такого примера буквально не было, но суть примерно такая же, у царя просто не было ничего плохого, не только в духовном, но и в материальном плане). В общем, «Агесилай» — один из эталонов лизоблюдства. Она не добавляет ничего такого, чего не было бы уже сказано в «Киропедии», но просто добавляет еще один пример для подражания. 

Гиерон — самый несчастный тиран

Диалог Ксенофонта «Гиерон» — это разговор тирана с поэтом Симонидом (эдакий «софист» среди поэтов), где в процессе обнаруживается, что тиран ничем не отличается от других смертных, и что он даже больше страдает и меньше наслаждается жизнью, чем кто угодно другой. Перечисляется все, что только можно: от потребления пищи, до общенациональной популярности. И везде тиран оказывается в проиграше. В целом диалог очень простой, и в каком-то смысле еще манифестирует тему благородной бедности, которая поднимается в т.ч. и в диалоге «Пир«, и даже в «Домострое«.

Как и в «Домострое» здесь на первый план выходит классический сенсуализм, компас из удовольствий и страданий, и тематика 5-ти органов ощущений. Именно в сенсуалистическом ключе оцениваются блага для тирана, и Ксенофонт нигде не говорит, что это что-то плохое, подобная методология устаривала его в «Домострое», устраивает и теперь. Даже несмотря на то, что это подход софистов и гедониста Аристиппа. В итоге Симонид (что странно, учитывая его биографию «софиста»), приникнувшись сочувствием к бедному тирану, дает ему рекомендации, как стать добродетельным и просвещенным монархом, и заслужить уважение граждан Греции. Но если в «Киропедии» идеализировался персидский монарх, а в «Агесилае» — царь Спарты, то здесь речь идет о человеке изначально порочном. Очевино, что Гиерон не проходил всех кругов спартанского воспитания.

Итак, рецепт успеха не сложен. Симонид советут наказания перепоручать другим лицам, а все награды делать самостоятельно, чтобы завоевать любовь граждан. Первым делом он делает большой акцент на конкуренции, которую нужно поддерживать во всех делах: как бытовых, так и государственных. Эту идею Ксенофонт уже озвучивал в «Киропедии», побужая к конкуренции солдат, она же звучит в его экономических работах, и не только в них. 

И землепашество, самое полезное из всех дел, но и самое непривычное для применения в нем соревнования, станет быстро прирастать, если по селам и полям объявить награды для тех, кто лучше всех возделывает землю, причем граждане, с особенной ревностью к этому обратившие свои силы, совершат множество и других полезных вещей. Увеличатся доходы, и здравая умеренность при отсутствии досуга поторопится с возвращением. Равным образом и дурные наклонности куда меньше произрастают в людях, занятых делом.

Правда он допускает, что и торговля может быть полезной для города торгашей, а конкуреция даст свою пользу и здесь. Все таки лучше заниматься делом торговли, чем не заниматься ничем. В общем, совет №1 — хороший правитель должен мотивировать людей работать лучше. Совет №2 — сделать личных телохранителей-наемников слугами всего государства и блюстителями порядка и законности. Совет №3 — тратить личные средства на общественное благо; и это, по сути, основной совет вообще:

На общественное благо, Гиерон, следует без колебания расходовать средства и из личного твоего состояния. На самом деле, полагаю я, все, что муж на тираническом престоле тратит на нужды города, скорее нжно причилисть к необходимым расходам, нежели его траты на свои личные владения. … Во-первых, что, думаешь ты, сделает тебе больше чести — дом, украшенный за непомерную цену, или весь город уснащенный стенами, храмами, колоннадами, площадями и портами? А оружие — что больше страха внушит твоим врагам: ты сам, одетый в блистательнейшие доспехи, или весь город в достойном вооружении? Возьмем доходы — будут они обильнее, если только твое состояние станет давать оборот, или если умудришься ты заставить обращаться состояния всех граждан? … Соревнование твое — с другими вождями городов, и если из всех ты один добьешься наивысшего благоденствия для города, которым ты правишь, будь уверен: ты выйдешь победителем из благороднейшего и величественнейшего состящания, какое возможно для смертных. 

И наградой за это будет всеобщего обожание не только своих граждан, но и всех людей Греции, как ныне живущих, так и потомков. Такого тирана никто не будет презирать или считать дурным человеком. Но если он заслужит находиться на таком высоком посту, то выходит, что в глазах граждан он уже и не тиран вовсе, и его статус изменится вкорне. Быть тираном — это править плохо, и удерживать власть силой. А если все на добровольных основаниях, то это и не тирания. Ксенофонт даже не совсем понял, что сделал. Он размыл границы между тиранией и аристократической монархией, сделав критерием оценки исключительно партийность лидера. 

Считай отечество своим владением, граждан — товарищами, друзей — своими детьми, а сыновей своих не отличай от собственной души, и всех их ты старайся превзойти собственными благодеяниями. Ибо если ты одолешь своих друзей в совершении добрых дел, враги уже не смогут сопротивляться тебе. И если ты все сказанное исполнишь, будь уверен, ты станешь обладателем наиблагороднейшего и блаженнейшего приобретения, какое возможно для смертных: ты будешь счастлив, не вызывая своим счастьем зависти.

Но меня больше всего привлекли фрагменты диалога, которые говорят о любви и дружбе. В «Пире» Ксенофонта компания Сократа очень много рассуждает о своих внутренне-групповых отношениях, и в том числе с сексуальными подтекстами, поэтому тема любви здесь окрашивается в чисто развлекательные тона. Это может послужить для читателей-марксистов доказательством того, что в античности не было понимания о романтической любви (мнение, которое основано только на идеализации ложного «мема» о том, что греки, все как один, растворяли свою личность в гражданском коллективе, что опровергается десятками примеров даже старше Ксенофонта). Но в диалоге «Гиерон» Ксенофонт оставил достаточно много фрагментов о вполне традиционной, «гетеросексуальной» любви с романтическим подтекстом. Это, и многие другие фрагменты из других источников, в том числе из древней лирики, показывает, что в античности были представления не только о личности и индивидуальности, но и той самой романтической любви, что по версии Энгельса якобы возникло только в Средние века, вместе с рыцарскими романами. Впрочем, тема романтической любви в разных ракурсах звучит почти во всех сочинениях Ксенофонта, включая исторические книги. Приведем примеры из «Гиерона» на тему любви:

Все мы, конечно, знаем, что удовольствие приносит с собой куда больше радости, если оно сопровождается любовью. Но вот любовь-то меньше всего желает поселиться именно в тиране, ибо радость любви заключается в стремлении не к доступному, а к тому, что составляет предмет надежды. И подобно тому, как человек, не познавший жажды, не насладится питьем, так и тот, кто не испытал любви, не испытал и самого сладостного из половых удовольствий. … Взять, к примеру, ответные взгляды охваченного ответной любовью — они приятны; приятны его вопросы, приятны и ответы; но всего приятнее и возбудительнее к любви борьба и споры. Но получать наслаждение против воли отрока, это, с моей точки зрения, больше похоже на ограбление, чем на любовную связь. … Когда человек любим другими, то любящие его испытывают удовольствие, видя его рядом с собою; они с удовольствием делают ему добро; скучают о нем в его отсутствие и с величайшей охотой встречают его возвращение; разделяют с ним радость его успехов и спешат ему на помощь, как только заметят, что он в чем-то потерпел неудачу.