Цикл “Предфилософия“:

• Мифологический этап.
• Героический этап.
• Зачатки философии в Индии и Китае.
• Влияние Востока (финикийская, египетская и вавилонская философия).
• Контекст, роль тираннов и царей.
• Первые мудрецы и Киклические поэты.
• Девять Лириков.
• Семь Мудрецов.
• Предфилософия (итоговая статья).
• Конфликт Пиндара и Симонида (вывел из цикла, размещу в другом месте).

Раньше мы уже рассмотрели как философов “Канона” (прим. 600-470 гг.), так и философские основы в поэзии первого поколения “Девяти лириков” (600-530 гг.), или примитивные философские рассуждения “Семи мудрецов“. Все эти группы пересекались между собой, поэтому их следует рассматривать в контексте друг друга. Конечно, их появлению предшествовала “мудрость” Древнего Востока, а также первые мифологические представления древних греков. Все это мы уже рассматривали раньше, но когда мы затрагивали группу “Девять лириков”, то рассмотрели здесь только первых четверых представителей, а остальных пятерых мы решили упомянуть отдельно. Почему так? Потому что они относятся к разным поколениям, и если первых мы еще рассматривали в качестве контекста для возникновения философии, то теперь мы рассматриваем поэтов, которые были современниками уже возникшей философии (550-450 гг.), и поэзия которых полностью проникнута философско-политической тематикой. Все, кого мы теперь рассмотрим, были непосредственными современниками Парменида и Гераклита, а некоторые могут считаться даже современниками “новых натурфилософов“. Это та литературная традиция, которая прямо предшествует драматургии Эсхила, а местами даже предвосхищает софистику.

Либеральная поэзия: Ивик и Анакреонт

Мы пойдем, как обычно, по хронологии, а первым в “девятке” второго поколения был поэт Ивик (прим. 580-515). Про него известно не так уж много, но судя по годам жизни, он был современником Феогнида и Гиппонакта, конфликт которых мы уже рассматривали раньше, как яркий конфликт консерватора и демократа в поэзии. Ивик родился в греческой колонии Регий (южная Италия), и в юности ему предлагалась какая-то должность у местного тирана, или, по некоторым версиям, он сам получил возможность стать тираном. Однако вместо того, чтобы принять крупнейшую политическую должность, Ивик покинул город. Это произошло либо из-за политических беспорядков в городе, или потому, что он решил строить карьеру поэта, а в городе его прямо вынуждали занять политическую должность (позже это создаст мем про “глупого Ивика”, променявшего власть на пустые развлечения). Считается, что именно по этому поводу Ивик написал строчки:

Боюсь, чтоб чести у людей
Не купить ценой нечестья пред богами.

Это можно трактовать по разному, и при желании найти в этом даже нотки консерватизма (ведь тирания была властью, враждебной аристократам), хотя дальнейшая судьба Ивика говорит скорее об обратном. Поскольку Ивик происходил из Италии, то сразу же возникает вопрос, насколько он мог быть связан с пифагорейцами, и знал ли он вообще философию? Мы этого не знаем, но все таки есть небольшая зацепка, которая сближает его с Пифагором. В одном из своих стихов, Ивик говорит, что “Утренняя” и “Вечерняя” звезды – тождественны. Такая же сентенция существует в пифагорейском корпусе фрагментов. Кроме того, существует вероятность, что и Парменид, еще один философ из Италии, был поклонником творчества Ивика, поскольку цитирует его стихи в одноименном диалоге Платона (только учитывая, что эти диалоги вымышленные, такое свидетельство будет слабым). Ивик должен был покинуть Италию еще до того, как сюда приехал Пифагор, и поэтому его происхождение значит в этом вопросе не так много, а если он и знал что-то про пифагореизм, то должен был приобрести эти знания уже ближе к старости, и для этого совсем не нужно быть “итальянцем”.

В общем, покинув город Регий, Ивик вел жизнь странника, пока не оказался при дворе тирана Поликрата Самосского, где он смог близко познакомится с поэтом Анакреонтом (ок. 538-535 гг.). Для раннего творчества Ивика, вероятно еще под влиянием поэзии Стесихора, было характерно повествование из области мифологии (при этом поэт часто модифицирует первоначальную легенду, снижая героический тон). Но уже вскоре основная тематика его поэзии изменяется, и попав под влияние Анакреонта, Ивик обращается к более лёгкой любовной поэзии. Именно этот жанр прославил его в античности. Главной темой творчества Ивика в этот период представлена любовь к красивым мальчикам и девушкам. Как предполагают, эти песни исполнялись хорами мальчиков на соревнованиях красоты (какие проводились например на острове Лесбос).

Его младший современник Анакреонт (прим. 565-480), считается куда более известным поэтом. Он родился в Теосе, неподалеку от Милета, Самоса и прочих “философских” городов. Но около 545 года до н. э., перед завоеванием Теоса персами, Анакреонт успел бежать во Фракию, где теоссцы восстановили колонию Абдеры (те самые, да, родину Демокрита и Протагора). По-видимому, перед изгнанием Анакреонту пришлось принимать участие в боевых действиях, где он якобы проявил трусость, о чем сам пишет в своих стихах. Правда, даже если это простое подражание строчкам Архилоха про “брошенный щит”, к любой войне Анакреонт все же относится плохо, вне зависимости от личного в ней участия:

А кто сражаться хочет —
Их воля: пусть воюют!

Спустя некоторое время Анакреонт получил приглашение от Поликрата, тирана Самоса, так что предположительно около 535-522 гг. поэты Анакреонт и Ивик, крупнейшие лирики своего времени, жили вместе при дворе Поликрата. Анакреонт даже упоминает, что был у этого тирана наставником; о том, что он пользовался у Поликрата доверием, упоминает также и Геродот. А учитывая, что оба поэта отличались либеральным мировоззрением, можно понять, почему атмосфера на Самосе не понравилась консерватору Пифагору, так что последний решил мигрировать (или же его изгнали) из Самоса в Италию. В ответ на расположение и протекцию, Анакреонт посвятил своему патрону серию хвалебных од. Но после скорой гибели Поликрата (в 522 г.) поэты вынуждены были искать новое пристанище. Сначала они переехали в Афины, ко двору тирана Гиппарха, сына Писистрата. Гиппарх, который унаследовал литературные вкусы своего отца, направил за Анакреонтом специальное посольство на пятидесяти-весельной галере. Прибыв в Афины он стал близким другом для еще одного знаменитого “либерального” лирика по имени Симонид (о котором дальше). Анакреонт пользовался в Афинах огромной популярностью; например, на Акрополе ему была установлена статуя, прямо рядом со статуей его друга Ксантиппа (отец Перикла). На нескольких теосских монетах Анакреонт представлен с лирой в руках. Очевидно, что Анакреонт был близок к около-демократическим кругам, но с точки зрения заработка денег, предпочитал тирании.

Стихи Анакреонта, написанные на ионийском диалекте греческого языка, предназначались для сольного пения или декламации в сопровождении музыкального инструмента (вероятно, лиры, отсюда говорят о «лирике» Анакреонта). Афиней и “Суда” упоминают о пяти книгах текстов Анакреонта (и семи книгах Ивика), подготовленных в Александрийской школе; три книги лирических произведений, одна — ямбических и одна — элегических. До наших дней дошли незначительные фрагменты, собранные из цитат позднейших авторов. В число лирических сочинений, помимо гимнов и парфениев (хоровых песен, исполнявшихся девушками), входят также любовные песни и стихотворения-жалобы на скоротечность молодости и быстрый приход старости. В качестве лирика Анакреонт – наследник Алкея и Сапфо; однако тон его текстов более светский и более насмешливый. Концепция Анакреонта характеризуется простотой в восприятии мира, иронией по отношению к самому себе. Основные мотивы – размеренное, сознательно культивируемое наслаждение радостями жизни: любовью, вином, пирами, свободой мысли; эмоциональный фон – предчувствие смерти и тягот старости. Подобная легкая “эпикурейская” поэзия была очень модной впоследствии даже в Европе XVI-XIX вв., и носила название “Анакреонтических стихов“.

В эпоху политических и социальных переворотов, когда на глазах Анакреонта так часто падали одни и возвышались другие, поэт ценил легкие, мимолетные радости, стремился к настоящему, презирал превратности будущего и забывал о невозвратном прошлом. Культ настоящего у Анакреонта, тем не менее, проникнут духом умеренности; вино у него “разбавлено водой, чтобы песня за чашей оставалась стройной”. Афиней даже подмечает, что Анакреонт “был трезвым, когда писал”; да и сам Анакреонт (а позже – подражавший ему Гораций) решительно отвергает “скифство” с его буйством; поэт воспевает “любовь к согласному гимну за полной чашей”. В стихах Анакреонта нередко упоминаются красивые мальчики, которых Поликрат, по примеру азиатских царей, держал у себя при дворе. Однако Элиан утверждает “Поэт не был развратником. Он любил больше душу, чем тело”. В общем, можно сделать вывод, что в этике Анакреонт был умеренным гедонистом.

Какое-то время трое крупнейших поэтов неплохо чувствовали себя в Афинах, но уже после смерти Гиппарха (514 г.), они стали разъезжаться кто куда. Ивик, вероятно, отправился в Коринф и Спарту, а оттуда к себе домой, в италийский Регий. Упоминается надпись на захоронении, согласно которой Ивик умер в своём родном городе. Существует, однако, легенда, согласно которой Ивик погиб по дороге в Коринф на Истмийские игры. Он подвергся нападению шайки разбойников и был смертельно ранен. Умирая, Ивик посмотрел в небо и увидел стаю журавлей. “Будьте моими мстителями!” — воззвал он к ним. Разбойники только посмеялись. Затем они пошли в город смотреть состязания, до которых так и не дошёл Ивик. Сидя в театре, один из разбойников увидел пролетающих журавлей и обратился к товарищу с шуткой: “Вот летят мстители Ивика”. Это было услышано, публика заволновалась, сказавшего схватили, начался допрос, и разбойники признались в содеянном, после чего были немедленно приговорены к смертной казни. Фраза “ивиковы журавли” вошла у греков в поговорку, имея смысл преступления, раскрытого посредством божественного вмешательства. Несколько веков спустя, в 1797 году, немецкий поэт Фридрих Шиллер написал балладу под названием “Ивиковы журавли”.

Время и место смерти Анакреонта неизвестны. После убийства Гиппарха он, вероятно, вернулся в свой родной Теос, где, по свидетельству эпитафии, приписываемой Симониду, умер и был похоронен. Но по другим свидетельствам, прежде чем вернуться в Теос, Анакреонт сопровождал Симонида в Фессалию, ко двору Эхекратида, царя фессалийской династии Элеадов. По явно комедийной истории, которую приводит Плиний Старший, Анакреонт умер, поперхнувшись виноградной косточкой, как и подобает заслуженному гедонисту.

Примеры поэзии Ивика и Анакреонта

В каком-то смысле Ивика и Анакреонта можно считать гедонистами в поэзии, а до их появления в лирике ничего подобного не было (разве что робкие зачатки подобной тематики у Архилоха и Семонида, и целомудренный лиризм в духе Сапфо). Здесь мы видим явную эволюцию поэзии, от гомерического пафоса и выхолощенной серьезности (даже в чувствах), до жизни и быта самых обычных людей. Конечно, гедонистические мотивы можно найти еще у Алкея (и вообще какая пирушка без них?), но с той особенностью, что он был выраженным консерватором, а теперь “гедонизм” уже соединяется с мировоззренческим либерализмом. Подобное соединение политических взглядов и художественной оппозиции к традиционным формам литературы мы видели раньше только у Гиппонакта, который был скорее сатириком и критиком, а не поэтом в классическом смысле слова. Но чтобы сильно не затягивать, мы приведем только несколько примеров из поэзии Ивика и Анакреонта, и начнем с гедонистических мотивов Ивика. 

Мой Эвриал, синеоких Харит дитя,
Их дивнокудрых, зазноба, Кипридою
И мягковзорой Пейто ты взращен среди
Роз, ароматом полных.

Ивик прославился в первую очередь своими стихами про любовь взрослых мужчин к юным мальчикам, но писал он также и на более абстрактные темы. Примеры того, как он прославляет своих спонсоров-тиранов я приводить не буду (хотя они занимают значительную часть сохраненного творчества), но вот очередные жалобы на всевластие богини любви, вполне можно:

Только весною цветут цветы
Яблонь кидонских, речной струей
Щедро питаемых, там, где сад
Дев необорванный. Лишь весною
И плодоносные почки набухшие
На виноградных лозах распускаются.
Мне ж никогда не дает вздохнуть
Эрос. Летит от Киприды он, —
Темный, вселяющий ужас всем, —
Словно сверкающий молнией
Северный ветер фракийский,
Душу мне мощно до самого дна колышет
Жгучим безумием…

Поэзия Анакреонта сохранилась гораздо лучше, чем поэзия Ивика, и стихов на тему любви и секса у него так много, что даже трудно выбрать из них несколько характерных. Пожалуй, начну с самого “грубого”:

Кобылица молодая, бег стремя неукротимый,
На меня зачем косишься? Или мнишь: я — не ездок?
Подожди, пора настанет, удила я вмиг накину,
И, узде моей послушна, ты мне мету обогнешь.
А пока в лугах, на воле ты резвишься и играешь:
Знать, еще ты не напала на лихого ездока!

Или все та же тематика отношений с юными мальчиками:

Мальчик с видом девическим,
Просьб моих ты не слушаешь
И не знаешь, что душу ты
На вожжах мою держишь.
[…]
Клеобула, Клеобула я люблю,
К Клеобулу я как бешеный лечу,
Клеобула я глазами проглочу.

Или же про то, как стоит вести себя на пирах. У Анакреонта есть и стихи о том, что пить надо в меру, разбавляя вино водой, но куда более интересным выглядит рекомендация о тематиках, которые стоит поднимать во время тусовки:

Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи
Только о тяжбах ведет да о прискорбной войне;
Мил мне, кто, Муз и Киприды благие дары сочетая,
Правилом ставит себе быть веселее в пиру.

Ну и напоследок, классический стих Анакреонта, выражающий скорбь от осознания бренности бытия и скоротечности жизни:

Сединой виски покрылись, голова белеет снегом,
И в зубах я чую старость — молодые годы, где вы?
Не надолго пить осталось из отрадной чаши жизни:
Из очей росятся слезы, не дает покоя Тартар,
Ах, ужасен мрак Аида, многотруден спуск подземный;
А кто раз туда спустился — на возврат оставь надежды!

Поэзия на продажу: Симонид

Как мы уже говорили, рядом с Ивиком и Анакреонтом постоянно фигурирует имя их младшего современника по имени Симонид Кеосский (557-468), который обладал наибольшей славой и влиянием среди лириков. И, тем не менее, достоверных источников о его происхождении и жизни сохранилось также мало, а многие из них противоречат друг другу. Он не происходил из Ионии, как Анакреонт или большинство других деятелей культуры и философии, также как не происходил он из Италии. Родиной Симонида был остров Кеос, совсем неподалеку от Афин. Начиная с раннего детства он изучал стихи и музыку, и еще в юности возглавил хор при храме Аполлона в г. Каррее, где сочинял гимны для “делий”. Остров Делос, центральный остров архипелага Киклады, считался родиной Аполлона; на Делос жителями Кеоса регулярно направлялись хоры для исполнения гимнов в честь этого бога (и здесь, именем Аполлона, позже будет основан Афинский морской союз, и заложен фундамент афино-спартанской войны). Кроме того Кеос имел богатую традицию спортивных соревнований; имена кеоссцев постоянно присутствуют в истории Панэллинских игр (например, дед поэта Вакхилида (племянника Симонида) был известным атлетом). Таким образом, Симонид уже в ранние годы имел возможность и стимулы разрабатывать жанр эпиникия — хвалебной оды по случаю победы в спортивных соревнованиях (жанр, пионером которого являлся Ивик). В качестве хорового лирика, среди современников Симонид пользовался намного большей славой, чем не менее прославленный Пиндар (о нем дальше). Но бог Аполлон был все же преимущественно аристократическим богом, и наверное это оказывает какое-то влияние на мировоззрение Симонида, тогда как Анакреонт, что характерно, из богов чаще всего обращаться к Дионису.

Посчитав родной город малоперспективным для применения и развития своих способностей, Симонид переехал в Афины, где в большом почёте жил при дворе тирана Гиппарха, покровительствовавшего литературе (и где к Симониду в 522 г. присоединились Ивик и Анакреонт). Известно, что находясь в Афинах Симонид вступил в поэтическое соперничество с Ласом Гермионским (вики) — их конфронтация стала в Афинах “притчей во языцех”; на этот счет, в частности, иронизирует Аристофан в “Осах” (выступив здесь скорее на стороне Ласа). И это совсем не случайно, что Лас окажется главным учителем консервативного поэта Пиндара. Правда, это именно Лас был разоблачителем Ономакрита, и заявил о том, что стихи Мусея и Лина были подложными. А учитывая, что Ономакрит превращал мифологических поэтов в сторонников теологии Единого (на манер Парменида), то можно предположить, что сам Лас был противником этого философского направления. Это несколько странно, и требует уточнений, которые пока невозможно сделать из-за скудности источников (и вполне возможно, что Лас уличал только отдельные подлоги, и тогда в основе своей стихи Мусея можно считать подлинными). Но кое-какие выводы можно сделать уже сейчас. Известно, что Лас любил различные звуковые эффекты и своеобразные сочетания звуков, и кроме дифирамбов, он составил первое в греческой литературе руководство по музыке (позже греческие историки говорили, что он мог быть пифагорейцем). По свидетельству Плутарха, Лас старался придать дифирамбу большое музыкальное разнообразие, допуская переход от одной мелодии к другой, и использовал звуковое богатство флейт. “Таким образом он совершил переворот в современной ему музыке” (Плутарх, О музыке, гл. 29). Сказать точно, как именно Лас совмещал критику Парменида и политический консерватизм, теперь уже будет трудно, и неизвестно, за что именно его критиковал Симонид. Но можно предположить, что синтез консерватизма с критикой философии Единого мог напоминать аналогичный подход пифагорейцев или Гераклита. В таком случае, надо полагать, что Симонид нападал на Ласа по линии анти-аристократизма, и эта полемика носила этико-политический характер.

После убийства Гиппарха (514 г.), Симонид в сопровождении Анакреонта удалился в Фессалию, где пользовался защитой и покровительством местных фессалийских династий, но после битвы при Марафоне (490 г.) он вернулся в Афины. К этому времени Симонид был признанным автором эпиникиев и дифирамбов; а его способность драматически и со вкусом писать на темы войны оказалась очень востребована после побед в греко-персидских войнах. В это время им были написаны известные дифирамбы и эпиграммы, посвященные знаменитым битвам при Артемисии, Марафоне, Саламине, Фермопилах, и он сделался поэтом №1 в общегреческом масштабе. Например, по сообщению анонимной биографии Эсхила, афиняне, выбирая эпитафию воинам, погибшим в битве при Марафоне, предпочли Симонида Эсхилу (и это несмотря на то, что сам Эсхил сражался в этой битве, и в ней погиб его брат). По словам самого поэта, на поэтических состязаниях ему было присуждено 56 быков и столько же треножников. А согласно Плутарху, в это время Симониду даже установили статую, которую, правда, осмеивал Фемистокл, один из друзей Симонида. Приведем несколько примеров из стихов на греко-персидскую тематику; самым знаменитым, пожалуй, является памятник битве при Фермопилах:

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

А также эпитафия, посвященная спартанскому царю Леониду, которая называется “Лев на могиле Леонида”:

Между животными я, а между людьми всех сильнее
Тот, кого я теперь, лежа на камне, храню.
Если бы – Львом именуясь – он не был мне равен и духом,
Я над могилой его лап не простер бы своих.
Славных покрыла земля – тех, которые вместе с тобою
Умерли здесь, Леонид, мощной Лаконики царь.
Множество стрел и коней быстроногих стремительный натиск
В этом сраженье пришлось выдержать им от мидян.

Уступив Симониду первенство в сочинении эпитафии, Эсхил покинул Афины (476 г.), и временно переехал ко двору тирана Сиракуз Гиерона I. Вскоре, по приглашению последнего, в Сиракузы уехал сам Симонид. Почему вдруг Симонид покинул Афины, хотя он был другом самого влиятельного политика города? Конечно, это может быть банальная история про поиск выгоды, о чем сам Симонид неоднократно писал, но также это может свидетельствовать о политическом чутье Симонида. Помимо Фемистокла, Симонид был близким другом еще и для Павсания Спартанского. И поскольку оба политика были прогрессистами, которых позже обвинят в измене и работе на Персию, можно полагать, что “тучи сгущались” над их головами еще до первых судебных решений. В связи с этим возникает также вопрос о том, как сам Симонид относился к греко-персидскому конфликту на самом деле. Ведь и Фемистокл с Павсанием были крупнейшими героями войны, и казалось что их патриотизм неоспорим.

Персофилы и патриоты. Конфликт с Тимокреонтом

На фоне Ивика и Анакреонта в творчестве Симонида сразу бросается в глаза то, что он отнюдь не пацифист. Его главной тематикой стала война, восхваление героизма греческих воинов. Но здесь же нужно сказать, что это не простое воспевание войны как таковой, а в основном поддержка греческой борьбы против персидской угрозы. Стихи Симонида об освободительной войне с персами дали мощный импульс национальному патриотизму. Какая-то часть конфликтов Симонида с другими поэтами может объясняться именно этой проблематикой, потому что далеко не все греки, и далеко не все афиняне считали Персию своим врагом. Да, персы вторглись в Грецию, но они вторглись по “справедливому” предлогу. Да, они поступили плохо, но сопротивляться их могущественной империи – безумие; ведь как это кажется на первый взгляд, греки не победят, поэтому вести открытую войну просто бессмысленно и вредно для самой Греции. Ну и, в конечном итоге, Персия воспринимается как страна того самого “Востока”, более древнего и мудрого; она намного богаче, и во всех отношениях “цивилизованнее”. Многие греки так это и воспринимали, считая родную Грецию только провинциальным захолустьем на окраине мира. Именно поэтому, даже во время войны, в Греции находились группировки “персофилов“. Как писал Плутарх, поэт Тимокреонт Родосский был изгнан из Афин за мидизм (прим. “Мидия” это одно из названий Персии) и даже Фемистокл, находившийся с Тимокреонтом в неплохих отношениях, подал голос против него. Когда же и Фемистокла обвиняли в мидизме, то Тимокреонт писал следующее:

Тимокреонт один не входит в дружбу с мидом.
Не я один с пятном: есть много и других;
Довольно в Греции, довольно есть лисиц.

Позже Фемистокл действительно окажется персофилом, равно как и спартанский его друг Павсаний (и это будет частью крупных политических решений в контексте борьбы демократов и аристократов). И это весьма иронично, что из этих четверых (если еще включить Симонида) близко знакомых деятелей не последней величины, целых 3/4 оказались персофилами. С этим Тимокреонтом Симонид находился в открытой конфронтации, как можно полагать, по “персидскому” вопросу. Но Симониду повезло, и он умер до того, как измена Фемистокла и Павсания была вскрыта (ок. 471-465 г.), так что с его точки зрения “изменником” №1 был только Тимокреонт. К тому же, после изгнания этот поэт открыто поддерживал аристократическую группировку в Афинах. А значит конфликт с Симонидом и Фемистоклом мог иметь внутриполитический характер.

В 70-е годы обстановка в Афинах становилась все хуже, к власти возвращалась аристократическая партия, нацеленная на мирные и почти вассальные отношения со Спартой. Но вполне возможно, что Симонид покинул Афины потому, что даже он увидел в своем друге изменника, и не смог смриться с пресофильской программой демократов. В общем, настоящего мотива для переезда в Сиракузы мы не знаем, но очевидно, что Симонид принадлежал к греческим патриотам.

Что же на счет Тимокреонта, то он был известным в свое время поэтом, на своем родном Родосе он был даже серьезным пятиборцем (и поэтому отличался большой физической силой). Но особенно Тимокреонт был известен своим обжорством. По словам софиста Фрасимаха, он побывал при дворе персидского царя, «был там радушно принят и принялся вволю есть и пить. Когда же царь спросил, что он предложит после такого вступления, он сказал, что перебьёт персов без числа. На следующий день он и правда победил многих одного за другим, а потом стал бить по воздуху. Его спросили, что это значит, а он ответил, что столько у него ещё осталось ударов на случай, если кто-нибудь подойдёт». С обжорством Тимокреонта связана насмешливая эпитафия для его могилы, которую античные авторы приписывают Симониду:

Много я пил, много ел и на многих хулу возводил я;
Нынче в земле я лежу, родянин Тимокреонт.

Лирическая сторона в творчестве Симонида

В общем, мы видим, что Симонид явно не был пацифистом на манер Анакреонта, и тематика его стихов в основном прославляет войну (не знаю, можно-ли в этом усматривать различие между влиянием Аполлона и Диониса, или нет). Но и дружба с Анакреонтом не прошла просто так. У Симонида можно найти достаточно много любовной лирики, и совсем не таких уж “высоких” тем:

Стоит увидеть мне раз златокудрого Эхекратида,
Взор насыщая красой, за руку милую взяв,
Кожи цветущей его аромат вбирая глубоко,
Полнятся очи мои сладостной негой любви.
Если бы мог я с любимцем моим наслажденье изведать
Среди цветов полевых, прочь седину отогнав,
Я бы душистый венок сияющего златоцвета, —
Радости спутник моей, — сплел из побегов младых.

Или еще одно стихотворение о застолье:

Только недавно фракийский Борей, на нас налетевший,
Снежным покровом густым склоны Олимпа скрывал;
Тем, кто остался без хлены, кусал он душу свирепо.
Нынче же снег уцелел лишь в Пиерийской глуби.
Влейте мне долю его, ибо вовсе вам не подобает
Доброго друга поить неохлажденным вином.

Эпитафии Симонида, предназначавшиеся для публичных и частных захоронений, отличаются теплотой чувства и некоторой эпичностью. Среди таких выделяется известная эпитафия Архедике, дочери тирана Гиппия, где Симонид хвалит девушку за ее черты характера, которые развились якобы вопреки условиям воспитания (так, Симонид намекает, что тирания все же негативное явление). Еще ярче отношение к тирании Писистратидов выражено в этих строках:

День, в который Гиппарх убит Аристогитоном
И Гармодием, был светлым поистине днем.

Высоко ценились его френы (плачи), которые отличает спокойный величественный пафос в выражении горя. Возможно, частью френа была знаменитая песнь Данаи (или Жалоба Данаи), заключенной отцом Акрисием в ящик вместе с её сыном от Зевса, Персеем. В нем Симо­нид пред­ста­вил геро­и­ню, бро­шен­ную вме­сте с малень­ким сыном в море и носи­мую бурей. Он пока­зал кон­траст меж­ду раз­бу­ше­вав­шей­ся сти­хи­ей и мате­рью, скло­нив­шей­ся в сун­ду­ке над ребен­ком и пою­щей ему колы­бель­ную. Лейтмотивом во френах Симонида проходит мысль о превратностях человеческой жизни, о страданиях, которые являются общим уделом всех – не только людей, но и богов; Симонид настолько выразительно мог показать остроту постигшего человека горя, что выражение “симонидовы слёзы” стало поговоркой.

Когда кругом искусного ларца
Забушевали ветер, зной и волны,
Она, с щеками, мокрыми от слез,
Персея шею нежно охватила
И молвила: “Дитя, как стражду я!
Ты ж тихо дышишь здесь и, безмятежно
Покоясь в наряде этом безотрадном,
Среди глубокой, непроглядной тьмы,
Предоставляешь, не тревожась, волнам
Катиться над головкою кудрявой
И буре бушевать.
Ты улыбаешься в пурпурной одежде…
Ах, если б ведал ты весь этот ужас,
Тогда внимал бы мне тревожным слухом.
Носись, дитя! Пусть стихнут волны моря,
И пусть уснет отчаянье во мне.
Ты ж измени решенье роковое,
О Зевс! А если просьба эта – грех,
Прости меня, отец, из-за младенца…”

Греческий Вольтер

Но самое главное, за что мы ценим Симонида, это философская сторона его творчества. Лессинг, писавший в эпоху Просвещения, называл его “греческим Вольтером“. И для такого мнения есть все основания. Во-первых, он считается одним из основателей новой мнемонической техники (искусства запоминания текста, которое станет фишкой философов-софистов), так называемого “театра памяти”, или “метода локусов”. Фемистокл, бывший, как мы уже говорили, другом Симонида, отозвался на изобретение мнемоники так: “Я бы лучше предпочел технику забывания; я помню то, что лучше забыть, и не могу забыть то, что лучше забыть”. Во-вторых, Симонид считается преобразователем греческого алфавита. Ему приписывалось введение двойных согласных ξ и ψ и различие долгих гласных (ε/η, ο/ω) на письме (новые правила были приняты в ионийский алфавит и получили всеобщее распространение в архонтство Евклидов, после 403 до н. э.). А в-третьих, Симонид славился своими мудрыми и остроумными изречениями. Наиболее известно его высказывание:

“Поэзия — это поющая живопись, так же как живопись — молчащая поэзия”.

Это замечание Гораций перефразирует в своём «Искусстве поэзии»; с этого замечания Лессинг начинает свой «Лаокоон». Симонид разбирает и оценивает крылатые изречения древних мудрецов, иногда воспроизводя их в более красивой форме (например, знаменитые стихи Гесиода об “узкой тропе, ведущей к добродетели”). Но соединение философии с искусством далеко не единственная причина, почему Симонида можно называть “греческим Вольтером”. Даже на уровне стиля своего письма он выделялся своим демократизмом, доступностью для широкой аудитории, что способствовало развитию просветительской тенденции. По словам римского ритора Квинтилиана (35-100 гг. н.э.): “У Симонида простой стиль, но его можно похвалить за ловкость языка и за определенное обаяние; его главная заслуга, однако, заключается в способности вызывать жалость, настолько большую, что некоторые предпочитают его в этом отношении всем другим писателям этого жанра” (Квинтилиан, Инст. 10.1.64).

А самое главное, что Симонид повлиял на концепцию и практику поэтической деятельности вообще. Он утверждал, что покровитель, заказавший поэту стихотворение, должен обеспечить ему достойное вознаграждение, и поэтому он считался первым поэтом, писавшим за вознаграждение, а за свои произведения он получал значительные суммы. Согласно древним анекдотам, супруге Гиерона, на вопрос кем лучше родиться, гением или богатым, Симонид ответил: “Богатым, ибо у ворот богатого всегда можно найти и гения”. А когда кто-то попросил его написать хвалебную оду в обмен на искреннюю благодарность, Симонид ответил, что “держит два сундука, один для благодарностей, другой для денег; когда он открывает их, то в первом никогда ничего нет, а второй — полон”. Таким образом, Симонида можно считать первым поэтом-профессионалом, который превратил поэзию в источник дохода (позднейшие авторы, начиная с Аристофана, в связи с такой политикой обвиняли его в алчности). В этом отношении Симонида можно рассматривать как предшественника софистов V в. до н. э.

Конечно, Ивик и Анакреонт, и даже консервативные поэты, причем задолго до Симонида ездили ко дворам богатых покровителей, и считать Симонида первым в этом деле мы не можем. Но традиция упорно называет его первым, и делает это с негативной интонацией. Видимо, “грех” Симонида заключался в том, что он вел себя неподобающим образом, неприлично с точки зрения этикета. Вместо того, чтобы ждать, пока тиран сам заплатит сколько он захочет, Симонид прямо называл цену. Вместо того, чтобы притворяться, он прямо заявлял, что поэты зарабатывают деньги как наемные работники. Безусловно, все греки и так понимали реальную ситуацию, но Симонид осмелился озвучивать это без прикрас, и ему даже не стыдно за свою “продажность”. Видимо этим он и выделился на фоне своих предшественников. Так или иначе, боль­шую часть жиз­ни Симонид про­вел при дво­рах тира­нов, где поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем. И как мы говорили выше, в 476 г. до н. э. Симо­нид уехал на Сици­лию, пристав ко дво­ру тира­нов Гиеро­на (Сиракузы) и Феро­на (Акрагант), где про­вел оста­ток своей жиз­ни. Популярность Симонида здесь была настолько велика, что выражалась даже в реальном политическом влиянии. Например, жители Коринфа якобы добивались его беспристрастного свидетельства об их действиях во время персидской войны; а уже переехав на Сицилию он якобы примирил Гиерона и Ферона (прибегавших к его посредничеству в своих конфликтах) накануне едва не состоявшейся битвы. 

Философские мотивы в поэзии Симонида

Здесь, на Сицилии, при дворе двух крупнейших тиранов, у Симонида возникает очень серьезное соперничество с учеником Ласа Гермионского (см. выше) по имени Пиндар. Про этого представителя “девяти лириков” мы поговорим дальше в отдельном порядке, но уже здесь можно указать, что Пиндар был ярким сторонником аристократической этики (как Феогнид из Мегары). Тогда как Симониду ближе этическая концепция торгового класса; как и подобает предшественнику софистов, он прагматичен, реалистичен и склонен к релятивизму; он осознает несовершенство человеческих достижений. Симонид отстаивал терпимое, гуманистическое мировоззрение, которое прославляло обычную доброту и признавало огромное давление, которое жизнь оказывает на человека. Это отношение проявляется в следующем стихотворении, цитируемом в диалоге Платона “Протагор” и реконструированном здесь в прозе:

Человеку, конечно, трудно быть по-настоящему хорошим – совершенным (“как квадрат”) в руках, ногах и своей мыслью, созданным без единого изъяна; быть совершенным может только бог; но человек никак не может не быть плохим, когда какой-то кризис, с которым он не может справиться, сваливает его с ног. Любой человек хорош, когда у него все хорошо в жизни, и плох, когда у него все плохо, а лучшие из нас – это те, кого боги любят больше всего, счастливчики. Все зависит от случайной удачи.

И поэтому я не собираюсь растрачивать свою короткую жизнь на заведомо пустые поиски того, чего не может быть – абсолютно безупречного, непорочного человека. Если такой вдруг и найдется, я обязательно вам расскажу; но боюсь, что безгрешных людей не существует. И хотя мудрец Питтак был умным человеком, но когда он говорит “быть хорошим трудно”, то это кажется мне ерундой. Для меня человек достаточно хорош, если он не слишком беззаконен и обладает внутренним чувством справедливости. До тех пор, пока человек не совершает ничего постыдного по собственной воле, то моя ему честь и хвала, такого человека я всегда похвалю. Пускай люди хотя бы нарочно не делают зла, и то хорошо, ведь даже боги не могут бороться с необходимостью.

Симонид не требует высокой и непреклонной добродетели, и как он говорил в своих стихах, «добродетель находится на высокой и трудной горе»; «будем искать удовольствия, ибо все вещи нисходят к Харибде, что добродетели, что богатство». Но при этом Симонид не является откровенным гедонистом; он вполне сдержан и благопристоен, возможно его стоит рассматривать, как умеренного гедониста (каким был и Анакреонт). Этике Симонида присущ смиренный фатализм, созерцание бед и слабостей человечества и неисповедимых путей высших сил; но в этом фатализме нет ничего мрачного, общий тон искусства Симонида высоко позитивен. Приведем еще несколько стихов Симонида, например, о скоротечности жизни:

[Нет у людей ничего долговечного. Истину эту]
Выразил лучше всего славный хиосец, сказав:
«Так же, как листья деревьев, сменяются роды людские».
Редко, однако же, кто, слушая эти слова,
Воспринимает их сердцем своим — потому что надежда
В каждом живет, с юных лет укореняясь в груди.
…Каждый, пока не увял еще цвет его юности милой,
Много несбыточных дум носит в наивном уме;
Мысли о старости, смерти грозящей его не тревожат,
Нет до болезней ему дела, пока он здоров.
Жалок тот неразумный, кто даже подумать не хочет,
Что ненадолго даны смертному юность и жизнь!
Ты же, постигнувший это, ищи до самой кончины
Благ, от которых душе было б отрадно твоей.

И в других местах добавляет, что: 

Без наслаждения
Не желанна смертным ни жизнь, ни власть,
Ни божественный удел не завиден.

Диоген Лаэртский, процитировав знаменитую эпиграмму Клеобула (одного из «семи мудрецов» Древней Греции), в которой изображена девушка, изваянная на гробнице, провозглашает свою вечную бдительность, цитирует Симонида, комментирующего ее в собственном стихотворении: «Камень сломан даже руками смертных. Это было суждение глупца». Его рационалистический взгляд на космос выражен также в утешительном письме Плутарха Аполлонию: “согласно Симониду, тысяча или десять тысяч лет представляют собой неопределенную точку или, скорее, мельчайшую часть точки”. Подобные сентенции мы часто будем видеть в философии эллинистического периода, как у стоиков, так и у эпикурейцев. А Цицерон рассказывал, что когда Гиерон Сиракузский просил его дать определение бога, Симонид постоянно откладывал свой ответ, “потому что чем дольше я размышляю, тем более неясным мне кажется этот вопрос”. Что это, как не пример религиозного скептицизма? Но стоит признать и некоторую степень консервативности в стихах Симонида. Не говоря уже про воспевание войны и похвалу спартанцам, он все таки не считает, что добродетель (которая трудно достижима), не стоит того, чтобы ради нее стараться. И он не считает, что любовная горячка или принцип максимизации пользы стоит больше, чем истина (понимаемая явно в аскетическом и консервативном ключе). Смотрите сами:

…разделяет худое и хорошее.
Взговорит ли кто несдержными устами
[В них] иное — ненужный дым,
А иное — несквернимое золото.
Всеоборная Истина
Лишь немногих одаривает доблестью,
[А она] не пустое благо:
[Без нее] невольного пересиливает
Хитроумная Корысть неодолимая
Или жар: всемогущей Афродиты.

Симонид провел остаток жизни при дворе Гиерона, и на счет его смерти никаких сведений не сохранилось. Правда, Каллимах в одном из стихотворений упоминает, что Симонид был похоронен в Акраганте, и что на его надгробии впоследствии построили башню. Всего через каких-то несколько лет в Акраганте будет установлена демократия, а одним из крупнейших ее лидеров станет философ Эмпедокл, также занимающийся риторикой и поэзией. 

Сицилийская комедия: Эпихарм

Еще до прибытия на Сицилию поэтов Симонида, Эсхила, Пиндара и Вакхилида (а также многих более мелких), здесь уже были свои литераторы. Самым известным по праву считается основатель жанра комедии Эпихарм (550-460 гг.), современник Симонида, который также считается полноценным философом-досократиком (или философом “Канона“). Точное место рождения Эпихарма неизвестно, в древности называлось много вариантов. Это могла быть и родина Гиппократа (потому что отцом Эпихарма считался медик-асклепиад) на острове Кос, и родина Пифагора (потому что сам Эпихарм принял тезисы пифагорейцев) на острове Самос. По обеим версиям Эпихарма увезли на Сицилию еще совсем маленьким ребенком. Поэтому технически его можно считать уроженцем Сиракуз (это еще одна из версий, по которой он родился уже на Сицилии). Эпихарм долгое время жил при дворе сиракузских тиранов Гелона и Гиерона I, поэтому очевидно, что был лично знаком с поэтами Симонидом и Пиндаром. Считается, что Эпихарм имел возможность слушать Пифагора, или хотя бы кого-то из его последователей. При этом он воздержался от того, чтобы стать членом полузакрытого пифагорейского союза. По мнению Ямвлиха, Эпихарм перевёл учение Пифагора в шутливую форму, таким образом сохранив его для потомков.

Считается автором от 35 до 52 комедий. Примерно в то же время комедия возникала и в Афинах, но совершенно на иной основе. То, что писал Эпихарм – выросло из мимов, и было куда проще по задумке и структуре. Даже по содержанию его комедии больше напоминают творчество эллинистических комедиографов (т.н. “новая комедия”), чем афинскую комедию в стиле Аристофана. Большую ценность представляет отрывок речи прихлебателя-парасита из комедии “Надежда, или Богатство”. Парасит рассказывает о своём поведении, как он втирается в доверие к хозяину, без приглашения посещает званые обеды, льстит, выступает шутом, бранится с теми, кто неприятен хозяину. Одновременно он много ест и пьёт, а по пути в свою лачугу получает тумаки от стражи. Это его не особо беспокоит, так как “пока несмешанное вино объемлет мой ум, я побоев не чувствую”. К бытовым комедиям Эпихарма также относят “Крестьянин”, “Паломники” и др.

Комические трактовки мифов представлены среди прочих в “Одиссее-лазутчике”, в котором гомеровский герой представлен плутом, уклоняющимся от выполнения опасного поручения Агамемнона. В “Бусириде” высмеян Геракл, “одного взгляда на которого достаточно, чтобы умереть от ужаса”: во время еды “шумит” у Геракла “глотка, чавкает челюсть, скрипят коренные зубы, лязгают клыки, и носом сопит он и ушами двигает”. В комедии “Гефест” бог огня и кузнечного мастерства заковывал Геру, которая строила козни против Геракла. В “Свадьбе Гебы” описывался обед во время её бракосочетания с Гераклом. К мифологическим комедиям Эпихарма также относят “Вакханки”, “Пирра и Прометей”, “Троянцы” и др. Кроме традиционных богов и героев в пьесах могли принимать участие персонифицированные антагонистические пары, например, “Земля и Море”, “Мужской разум и женский”. 

Философия Эпихарма

Эпихарм известен не только как драматург, но и как философ-досократик. Гиппобот даже относил его к “семи мудрецам”, с именами которых связывают рождение древнегреческой философии. Известно, что Эпихарм много писал на тему медицины и физики. Особую известность получили гномические изречения Эпихарма в духе “семи мудрецов”, и вот некоторые из них:

• “Смертный должен думать смертными, а не бессмертными мыслями”.
• “Самое лучшее, что может быть у человека, на мой взгляд, — это здоровье”.
• “Рука руку моет: дай что-нибудь и что-нибудь получишь”.
• “Что есть природа человека? То же, что надутый мех”.
• “Не забывайте проявлять недоверие, ибо это сила души”.
• “Благочестивая жизнь для смертных — величайший капитал”.
• “Трезвым будь, стремись не верить, в этом сметка состоит”.
• “Разум видит, разум слышит, прочее глухо и слепо”.
• “Коли дух (νοῦς) твой чист — и тело целиком твое чисто”.
• “Нет, не сердце, а рассудок должен верх одерживать”.
• “Нет, никто решенья в гневе не принимает должного”.

Кроме знаменитых изречений, авторство которых вызывает сомнение, современники видят в творчестве Эпихарма насмешку над учением Гераклита “Всё течёт, всё меняется”. Должник отказывается выплачивать кредитору долг, так как “он не то самое лицо вследствие того, что [в нём] кое-что прибавилось и кое-что убавилось”. Когда кредитора, побившего хитрого должника, привлекают к суду то, он оправдывается, “что побил один, обвиняется же другой”. Одновременно Эпихарм сумел передать мысль Гераклита без какого-либо символизма:

“Один растёт, другой же худеет. В изменении же находятся все люди во всякое время. А то, что по своей природе изменяется и никогда не пребывает в том же самом положении, то, должно быть, будет уже чем-то отличным от переменившегося. Точно так же ты и я были вчера другими, чем сегодня, и в будущем будем опять иными. И никогда мы не бываем теми же самыми, согласно тому же самому закону”.

Во фразе “Нисколько не удивительно, что мы так говорим об этом, и что мы сами себе нравимся и кажемся прекрасными по природе существами. Ведь и собака считает другую собаку прекраснейшим созданием; и бык быка, осел осла и свинья свинью считают прекраснейшими” можно увидеть платоновское учение об относительности. Идеи Эпихарма об организации мира близки к таковым милетской натурфилософской школы. Закон сохранения материи и отрицание возникновения из ничего и полного уничтожения им были подытожены в двух строках:

Было соединено и было разделено, и вновь ушло, откуда пришло,
Земля в землю, дыхание же вверх. Что тут страшного? Ничего.

Тема страха прямо связывается с тематикой, напоминающей позднюю философию периода эллинизма, например этот фрагмент невероятно напоминает нам тезисы эпикурейцев:

Умереть? Я не хотел бы. Мертвым быть? Мне все равно!

В творчестве Эпихарма присутствуют новые для того времени темы описания не идеального, а реального человека с его способностями, возможностями и недостатками. Он даже принимал чисто софистический тезис о том, что добродетели можно научиться, и что она не является чем-то строго наследственным. Ещё в одном приписываемом Эпихарму фрагменте синтезированы одновременно пифагорейские и гераклитовские идеи (мы уже писали, что Гераклита можно рассматривать как ветвь развития пифагореизма) – управление миром божественного разума, зависимость от него человека, наличие божественного в искусстве.

Должен знать ты, что от бога утаить нельзя ничто.
Он за нами надзирает: все, что угодно, может бог.

В древнеримской литературе Марк Теренций Варрон (116-27 годы до н. э.) и Цицерон (106-43 годы до н. э.) представили свою реконструкцию философии Эпихарма. Согласно их утверждениям, Эпихарм считал, что элементами мира являются огонь, земля, дыхание и Солнце. Душа человека представляет собой солнечный огонь. Небо и земля возникли из огня и воды, а природа из смешения тёплого и холодного, сухого и влажного. Мать-Земля порождает человеческие тела, которые после смерти возвращаются в её лоно. А согласно древнегреческому ритору IV-III веков до н. э. Алкиму, Платон взял своё учение об идеях у Эпихарма. Также Алким приписывал Эпихарму различение чувственного и умопостигаемого мира. Вот какие строчки приписывают Эпихарму:

— Есть ли игра на флейте некая вещь? — Безусловно!
— Значит, человек — игра на флейте? — Никоим образом.
— Разъясни же мне, что есть флейтист? Что он, по-твоему, такое?
Человек или нет? — Безусловно. — Так не считаешь ли ты,
5Что и с добром обстоит точно так же?
Добро — это вещь, [существующая] сама по себе, а кто
Ее познáет, изучив, тотчас [сам] становится добрым.
Подобно тому как флейтист — тот, кто научился игре на флейте,
Танцор — кто танцу, плетельщик — кто плетенью,
И точно так же все, что тебе угодно в том же роде:
Сам он не будет уменьем (τέχνα), но умельцем (τεχνικός).

Или на счет врожденных идей, по примеру с инстинктивным поведением животных:

Эвмей! Мудрость — не в одном-единственном.
Но все живые существа обладают умом (γνώμη).
Так, самка куриного племени —
Ты только присмотрись внимательно — не родит детенышей
Живыми, а высиживает и оживляет.
Какова эта мудрость — знает одна только природа.
Ибо она обучена сама собой.

Если это действительно его строчки, то заимствования со стороны Платона становятся просто таки очевидными. В диалоге “Теэтет” Платон ставит Эпихарма на один уровень с Гомером: “из поэтов – величайшие в каждом роде поэзии: в комедии – Эпихарм, в трагедии – Гомер”. Особняком стоит утверждение позднеантичного писателя-неоплатоника Ямвлиха о том, что Эпихарм предвосхитил философию Парменида и Эмпедокла. Также общепризнанным в научной среде считается влияние аргументации эпихармовских комедий на развитие софистики. Если говорить о связи Эпихарма с известными нам поэтами, такими как Симонид, то мы находим изречения, которые прямо дублируют стихи Симонида:

У кого грехов поменьше, тот зовется лучше всех:
Без греха и без упрека нет на свете никого.

Но как мы видели выше, он много рассуждает о превосходстве разума над чувствами, и действительно выглядит как типичный рационалист италийской традиции (Парменид, Пифагор), поэтому, несмотря на то, что Эпихарм в отдельных местах напоминает нам передового мыслителя, забегающего далеко вперед, в тематику следующих поколений. И не смотря на то, что он действительно подготовляет эпоху софистики (как впрочем и Симонид, и много кто еще) – все таки идеология Эпихарма явно склоняется в сторону теологии и предельно ясно указывает на недопустимость гедонизма:

Удовольствия для смертных — что безбожные пираты:
Наслажденьями плененный тотчас же идет ко дну.

Из интересных влияний Эпихарма на культуру нового времени можно указать на то, как ученый-космополит и путешественник Александр фон Гумбольдт превратил Эпихарма в главного героя своего единственного когда-либо опубликованного литературного текста; его сочинение появилось в 1795 году в журнале Фридриха Шиллера под названием “Жизненная сила или Родосский гений“. Эпихарм фигурирует здесь как натурфилософ и интерпретатор искусства.

Консервативная поэзия Пиндара

В каком-то смысле Эпихарма можно считать поэтом (хотя он уже ближе к драматургии), а идеологически его можно рассматривать, как умеренного консерватора, с массой очень странных и крамольных оговорок, к которым его приводит философский рационализм. Но еще более консервативным поэтом был уже многократно упомянутый ранее Пиндар (518-438 гг.). Он родился в Беотии, в местечке Киноскефалы около Фив. Принадлежал к знатному фиванскому роду, который восходил к древнейшей знати этого города. Его род был также близок к аристократам Спарты, Кирены и Феры, и тесно связан с Дельфами, идейным центром греческой аристократии. Принадлежность к такому роду, безусловно, сыграла большую роль в распространении популярности и влияния поэта — в частности, в консервативной среде дорических олигархов. Для кастовой идеологии греческой аристократии атлетический успех имел ценность в первую очередь как проявление «классовой доблести»; соответственно герой-победитель должен был прославляться в свете подвигов мифологических персонажей, от которых обычно вёл происхождение знатный род. Поэтому эпиникии (песни в честь спортивных побед) Пиндара являются образцом жанра.

Наставницей Пиндара в лирической поэзии называют Миртис из Анфедона, у которой он учился вместе с известной поэтессой Коринной (которая якобы пять раз побеждала Пиндара на поэтических соревнованиях). Учился игре на авлосе у своего дяди Скопелина, и продолжал образование в Афинах под руководством музыканта Аполлодора (или Агафокла) и поэта Ласа Гермионского. Семья Пиндара, как и вообще весь город Фивы, во время греко-персидских войн встали на сторону персов. Как к этому относился сам Пиндар, сказать сложно (можно допустить, что первоначально тоже был персофилом), но в 490 до н. э. Пиндар уехал из Фив и побывал на Пифийских играх, где познакомился с Фрасибулом, будущим тираном Сиракуз, племянником Ферона из Акраганта. Встреча послужила последующей поездке Пиндара на Сицилию.

---

Миросозерцание Пиндара консервативно, ему совершенно несвойственна какая-либо критика «традиционных ценностей». Он твёрдо верит в божественное всемогущество, не доверяет знанию, ценит богатство и славу, признаёт только прирождённые доблести. Пиндар размышляет о могуществе богов и непознаваемости их замыслов, вспоминает мифических героев – предков победителя, призывает к всестороннему развитию заложенных в человеке возможностей; победа достигается благосклонностью судьбы, врождённой доблестью победителя и его собственными усилиями (от которых благосклонность судьбы зависит не в последнюю очередь). «Рафинирование» этой аристократической идеологии (характерное для религии Аполлона Дельфийского) находит в Пиндаре полновесного выразителя; Пиндар – последний поэт греческой аристократии, его значение не в создании новых форм, а в вознесении старых на недосягаемую высоту. 

Воинский клич «алала!»,
Дитя Войны,
Предварение копий на копья,
Ты, для кого
Священную смерть принимают мужи,
Жертвуя собою за отечество,
Слушай меня!..

или 

Все лучшее – от природы;
Вытверженная доблесть многих побуждает к славе,
Но без бога – сподручнее безвестие.

По его мнению, «от богов происходят все способности людей — они бывают поэтами, искусными борцами и ораторами» (Пиф., I). Становясь на примитивно-рационалистическую точку зрения, Пиндар решительно отвергает грубые версии мифов. Так, в I Олимпийской оде, вспоминая героя Пелопа, он заявляет, что не может поверить рассказу, будто отец его Тантал угостил богов мясом сына. «Немыслимо назвать кого-нибудь из блаженных чревоугодником: я отказываюсь», — заключает поэт. 

То, что Пиндар находился в конфликте с либеральными поэтами, такими как Симонид и Вакхилид (о котором ниже) – абсолютно закономерный итог. Можно предположить, что Ивик или Анакреонт нравились ему еще меньше. Единственным более-менее современным автором, которых мог найти точки соприкосновения с Пиндаром был ярый ненавистник демократии, Феогнид из Мегары.

Неизвестно почему, но Пиндар был удален от двора в Сиракузах (возможно, потому что проиграл в конфликте с Симонидом и Вакхилидом), и умер в Аргосе. Невозможно представить более выраженного лирика-консерватора в числе знаменитых “Девяти”. Но именно поэтому спустя столетия после его смерти – Пиндар стал считаться самым важным из лириков, по причине его якобы “возвышенности”. Ровно по этой же причине многие греки очень любили Гомера, Эсхила и всех других, кто писал максимально пафосно и с максимально консервативной почтительностью к героям и богам. По преданиям, сами боги пели его стихи; один путник, заблудившийся в горах, встретил бога Пана, который распевал песню Пиндара. И рождение, и смерть Пиндара были чудесны. Когда он, новорождённый, лежал в колыбели, пчёлы слетелись к его устам и наполнили их мёдом – в знак того, что речь его будет сладкой как мёд. Когда он умирал, ему явилась во сне Персефона и сказала: «Ты воспел всех богов, кроме меня, но скоро воспоёшь и меня». Прошло десять дней, Пиндар умер; прошло ещё десять дней, он явился во сне своей родственнице и продиктовал гимн в честь Персефоны. 

Его дом в Фивах стал городской достопримечательностью. Известно, что Александр Великий, приказав разрушить город до основания, повелел сохранить только храмы богов и дом Пиндара – в память о стихах, которые Пиндар написал в восхваление его предка, царя Александра I Македонского. Потомкам Пиндара, единственным во всем городе, была сохранена свобода. Детали мы приводить уже не будем, поскольку консервативное направление мысли интересует нас минимально, можем только отослать читателя к статье М.Л. Гаспарова “Поэзия Пиндара“, где намного подробнее будет выражена та же идея, что Пиндар – самый радикально правый и консервативный из всех поэтов. 

Протеже Симонида: поэт Вакхилид

По схолиям к Симониду и Пиндару (который также работал при дворе Гиерона) разбросано много сведений, свидетельствующих о соперничестве между этими авторами. Поэты на Сицилии одновременно посещали дворы обоих тиранов, но будучи гораздо более влиятельным, Симонид устроил карьеру своего племянника Вакхилида (518-440 гг.), во многом в ущерб карьере Пиндара. Сам Вакхилид родился в городе Иулида, на том самом острове Кеос, и под влиянием своего дяди выбрал карьеру стихотворца. Известность Симонида представила Вакхилиду широкие возможности, поэтому Вакхилид совершил несколько путешествий, по тем местам, где уже бывал его дядя. Из текстов Вакхилида явствует, что как поэт он нередко оказывался соперником Пиндара на состязаниях – в Афинах, в Македонии, на Сицилии, в Фессалии или на Эгине. Они оба объездили почти всю Грецию. Вакхилид писал для представителей могущественных фессалийских родов, для Александра I – царя Македонии, для Гиерона I – тирана Сиракуз, также для родов в Афинах, на Кеосе, на Эгине. Для афинских и кеосских родов Вакхилидом были написаны дифирамбы, которые считаются важным этапом в развитии этого жанра. В основном Вакхилид жил вместе с дядей в Сиракузах, при дворе Гиерона.

Интересно сравнение двух эпиникиев, написанных по единому поводу – победы колесницы Гиерона I на Олимпийских играх в 476 до н. э. (у Вакхилида Эп. V, у Пиндара Ол. I). Эпиникии, в добавление к краткому описанию самой победы, включают основной мифологический эпизод и гномическое рассуждение (элементы общеобязательные для жанра). Эпиникий Пиндара сфокусирован на мифе Пелопа и Тантала, демонстрируя “суровую мораль” о необходимости сдержанности личного поведения (как отражение политической несдержанности Гиерона). Эпиникий Вакхилида сфокусирован на мифе о Мелеагре и Геркулесе, демонстрируя мораль о том, что никто не может быть счастлив во всем (возможно, как отражение плохого здоровья Гиерона). Эта разница в принципах морали наиболее характерна в сопоставлении философии Вакхилида и Пиндара;. Мораль Вакхилида проще и мягче, Вакхилид не призывает к “вечным” ценностям, он рассуждает в пределах обычных жизненных.

Если эпиникии Пиндара имели свойственный ему морализирующий характер, который, вероятно, не полностью устраивал Гиерона, то в эпиникиях Вакхилида морализаторство отсутствовало, и тирана привлекал более простой и изящный стиль Вакхилида. Поэтому если в 476 и в 470 гг. после своих побед на олимпийских играх Гиерон заказывал стихи у обоих поэтов, то уже в 468 г., когда колесница Гиерона снова побеждает в Олимпийских играх, эпиникий на эту самую престижную победу Гиерона был заказан только Вакхилиду. Причины поддержки могли иметь также политический характер.

Сегодня представляется, что поэзия Вакхилида не имела большой популярности в свое время. Работы Симонида и его соперника Пиндара были широко известны, их постоянно исполняли, их пародировал Аристофан, цитировал Платон; однако Вакхилид не упоминается до начала эллинистического периода. Расцвет драмы к V в. до н. э. вызвал у Вакхилида большую, чем у Пиндара, драматизацию лирики, особенно дифирамба. Вокабуляр Вакхилида обнаруживает влияние Эсхила – у обоих встречаются слова, не найденные больше ни у кого. Он использовал менее известные версии мифов, часто обращался к аттической традиции (мифологизм Вакхилида гораздо ближе к эпосу, чем лирика Пиндара). Самый известный дифирамб Вакхилида – “Тесей”, имеющий форму диалога между царем Афин Эгеем и хором. Безусловно, Симонид оказал значительное влияние на своего племянника, но его следует рассматривать также и как преемника Стесихора (который превратил мифологический рассказ в один из наиболее существенных компонентов хоровой лирики). В целом же Вакхилид и Пиндар писали в похожем стиле, у них была очень родственная форма, но совершенно разное содержание. И после них лирика уже начинает клониться к длительному упадку, а основным поэтическим жанром становится классическая драматургия, представленная Эсхилом, Софоклом, Эврипидом и Аристофаном. 

Заканчивая наш обзор поэзии Девяти Лириков, приведем несколько примеров поэзии Вакхилида, все такой же либеральной и гедонистической, какими были стихи Симонида и Анакреонта: 

. . . . . . . . . . . . . . Пленяет разум
Сладкой неволей отрада кубков полных.
Бьется сердце, шепчет мне: «Близка любовь…»

Ты сам, Дионис, нам вливаешь в грудь отвагу.
5Мы высоко залетели мыслью, други!
Мы сокрушаем в мечтах своих твердыни:
Над вселенной побежденной мы царим!

Палаты — все в золоте, все в кости слоновой;
Много богатств корабли тропой лазурной,
Много пшеницы везут нам из Египта:
Так за кубком над вселенной мы царим.

Нет ни тучных стад, ни злата; нет и тканей пурпуровых.
Только в сердце есть веселье, сладкий мир.
Есть и муза нежных песен, — да в сосудах беотийских
Гроздьев нектар!

или

Одна есть мера, один есть путь для
смертных к счастью;
Суметь прожить жизнь, не омрачая духа.
А у кого на уме несчётные заботы,
Кто день и ночь ранит душу мыслью о
грядущем, —
Тот мучится бесплодно…
…Что пользы
Волновать праздно стенающее сердце?..

Правда Вакхилид, еще больше чем его дядя, занимается воспеванием своих заказчиков, которые часто хотят слышать о себе, как о героических героях. Его поэзия (как впрочем и у Пиндара), еще более “продажна”, тематики еще более социально заказаны, и даже идеология куда более консервативна и совпадает со средними представлениями обывателя о роли богов в жизни людей, о вреде наслаждений и богатства и т.д. Так что если бы мы выстроили рассмотренных в этой главе поэтов по линии либерализма и консерватизма, слева направо, то этот список выглядел бы таким образом:

Анакреонт, Ивик, Симонид, Вакхилид, Эпихарм, Пиндар

Среди самих древних греков, конфликт Пиндара и Симонида был широко известен, поэтому предпочтение одного или другого было частично обусловлено политическими позициями. Демократы, очевидно, предпочитали Симонида, аристократы – Пиндара.