Диалоги Платона обычно очень условно разделяют на 3-4 периода по хронологии, и списки их датировок часто отличаются друг от друга. Мы взяли все доступные списки и попытались совместить все подходы, после чего получилась следующая картина: 

• Ранний период (90-80-е гг. IV века до н. э.): «Апология Сократа», «Критон», «Евтифрон», «Лахет», «Лисид», «Хармид», «Протагор» и 1-я книга «Государства».
• Переходный период (сер. 80-х гг.): «Горгий», «Гиппий меньший», «Ион», «Гиппий больший», «Менексен».
• Зрелый период (кон. 80-х и 60-е гг.): «Менон», «Эвтидем», «Кратил», «Федон», «Пир», «Федр», II-X книги «Государства» (учение об идеях), «Теэтет», «Парменид».
• Поздний период: «Софист», «Политик», «Филеб», «Тимей», «Критий», «Законы» (50-е гг.), Послезаконие (редактор и вероятный автор — Филипп Опунтский). 

И следуя этой периодизации мы начинаем с «Критона» (если не считать «Апологию», которая не является диалогом). Альтернативное название диалога «О должном», и называется он так совсем не зря, и неспроста напоминает названия аналогичных сочинений философов-стоиков. Этот диалог должно быть был написан около 396 г. до н.э., уже после казни Сократа и бегства Платона в Мегары (см. Мегарская школа). По одной из версий, он мог быть написал одним из учеников Платона, в качестве школьного сочинения, но об этом ниже. Диалог представляет собой разговор между Критоном и Сократом в тюрьме, незадолго до казни последнего. Произведение начинается с того, что верный ученик Сократа, его друг молодости и, по совместительству, главный меценат — Критон, молча ждет в камере, пока Сократ проснется. Он удивляется, как это Сократ может крепко спать, прекрасно зная что его ждет смерть. Но Сократ выражает полное безразличие к своей казни, потому что 1) уже и так старик и терять ему нечего; 2) так угодно Богам, и кто такой Сократ, чтобы идти против. Здесь же мы узнаем, что Сократу приснился вещий сон, и дополнительно убеждаемся в том, что Сократ религиозный мракобес. Сон предвещает ему смерть через 3 дня, тогда как ученики волнуются, что ему осталось на день меньше.

Критон, подкупивший стражников (вскладчину с другими учениками, около-пифагорейцами Симмием и Кебетом), предлагает своему другу и учителю бежать к своим друзьям, в Фессалию, но Сократ, несмотря на лёгкость побега, категорически отказывается от спасения. Аргументация Критона при этом очень странная. Во-первых, Сократ должен спастись, потому что Критон больше не найдет такого хорошего друга; а во-вторых, потому что если Сократа казнят, то все афиняне решат, что Критон просто не захотел его выкупить и поставил свои деньги выше жизни друга. В обоих случаях Сократ должен переживать за Критона, и ради Критона должен спастись.

«Для чего же нам так заботиться о мнении большинства, мой милый Критон?».

На такой нигилистический вопрос, исполненный вполне в духе киников, Критон отвечает как типичный критик демократии, и говорит, что считаться с мнением большинства жизненно необходимо, ибо это как раз мнение большинства привело Сократа в тюрьму и приговорило к смерти. Большинство, пускай и ошибается, но это сила. В своих рассуждениях Сократ переводит стрелки, и ухватившись за слово «зло» задается вопросом, а может ли толпа делать «зло» или даже «добро»? Здесь мы узнаем, что зло и добро для Сократа — это синонимы глупости и разумности. Иными словами, разум оказывается главным критерием блага. Сократ выступает здесь, как рационалист. И поскольку толпа не занимается непосредственно воспитанием, то она не может делать ни добра, ни зла. Все что не относится к нашему разуму, все что не влияет на наши умственные способности и на нашу душу, должно быть безразлично.

Критон переживает, подозревая о том, что Сократ жертвует собой, только чтобы не подставить других, если они помогут ему сбежать. Но кроме всего этого, он пытается даже пристыдить Сократа. Получается так, что Сократ играет на руку своим обвинителям, он дает им то, чего они и хотели, просто капитулирует перед их наглостью! К тому же, он оставляет жену и детей на произвол судьбы, и думает только о себе (см. эта же проблема в «Аяксе» Софокла). Сократ сделал детей, но даже не думает их воспитывать, а выбрал самый легкий путь — просто уйти. Это противоречит всем его речам про добродетель (ср. речь Продика про Геракла на распутье). Но Сократа больше всего беспокоит другое. Если он сбежит, будет-ли этот поступок правильным с точки зрения истины и разума? Или, как он говорит сам:

«Я не способен руководствоваться ничем, кроме того разумного убеждения, которое, по моему расчету, оказывается наилучшим».

Сократ пускается в анализ своих старых рассуждений, чтобы выяснить, изменилось ли его отношение к собственным речам про добродетель из-за того, что раньше он говорил их без особых опасностей, а теперь оказался на грани смерти. Само собой, этот вопрос уже с самого начала был риторическим. Если мнение Сократа поменялось, значит все, чему он учил других — было сотрясанием воздуха, и не имело никакого значения. Конечно же, чтобы не упасть в грязь лицом, его нынешняя позиция должна полностью повторить старые. Но чему именно он учил других? Для начала Сократ и Критон признают, что следует прислушиваться не ко всякому мнению, а только к хорошему. Хорошие мнения, связанные с добром, как уже было сказано выше, одновременно означают связь с разумностью. Поэтому: «хорошие мнения — это мнения людей разумных, а дурные — неразумных». Но следуя другим типичным линям рассуждения Сократа, мудрость понятие относительное. Мудрость повара отличается от мудрости ткача. И если начинающий повар будет выбирать, чьих советов слушаться, то выберет конечно профессионального повара, даже если ткач тоже мудр (но не в том деле, что нам нужно). Так Сократ снова напоминает, что демократия, где более важные решения политического уровня принимаются не специалистами — это мусорный строй. Но дело не только в этом напоминании. Он намекает, что справедливость это тоже своеобразное ремесло со своими специалистами. И слушать нужно поэтому их, а не всех, кого попало (кто же специалист в деле справедливого, если не сам Сократ? Кого ему слушать? Этого мы так и не узнаем, этот «мастер» — абстрактный персонаж). В общем, разрушенное не-истинными советами тело — ужасное тело, и лучше умереть, чем с таким жить. Разрушенная не-истинными советами душа — ужасная душа, и лучше умереть, чем с такой жить (ср. как самоубийство популяризировали киники и стоики). Да и сама жизнь, как говорит Сократ, не должна цениться. Жизнь ценна только в том случае, если это «достойная» жизнь. Сама по себе она — ничто, и хвататься за нее не нужно (ср. критика жизнелюбия у Эврипида). В общем, важнее всего поступать разумно, а чем жить не по разуму (т.е. не по принципам стоика), лучше уже умереть.

И теперь Сократ спрашивает: справедливо и оправданно пойти против закона Афин и избежать смерти, или нет? Если справедливость всегда одна (идея справедливости как таковой) и нельзя в одно время ей следовать, а в другое нет, то выходит, что всегда нужно держаться только истины и четко установленных понятий о справедливости; а любое отхождение от нее, хоть и возможно, но это будет страшным грехом против собственных понятий об истине. Сократ приводит пример принципа «око за око», который применяет неразумная толпа, и указывает, что это ошибочный подход. Таким же образом нельзя в принципе отвечать злом за зло. И если афиняне поступили с Сократом дурно, то это не повод для такого же дурного поступка в ответ. 

Основная часть диалога представляет собой прозопопею — Сократ говорит от имени аллегорических фигур «Законов» и «Государства». Он высказывает мнение, что нарушение законов является разрушением государства. Удивительно, что Сократ настолько разыгрывает здесь из себя государственника, что даже не задается вопросами, которые сам же ставил выше. Если Афины — демократия, и законы и здесь принимаются по мнению большинства и на благо большинства, то это априори неразумные законы. Возникает вопрос: «Допустимо ли нарушать несправедливые законы?». И Сократ отвечает — нет, нельзя нарушать даже таких. Аргументы, которыми персонажи «Закон» и «Государство» убеждают Сократа — ниже всякого плинтуса. Это буквально аргументы про наш долг государству за то, что оно нам буквально «все» дало. 

«Отвечай же нам: за какую нашу вину собираешься ты погубить нас и город? Не мы ли, во-первых, родили тебя [вообще-то нет…], и не с нашего ли благословения [а без благословения дети не рождаются?] отец твой получил себе в жены мать твою и произвел тебя на свет? Ну вот и скажи: порицаешь ли ты что-нибудь в тех из нас, которые относятся к браку?». «Нет, не порицаю», — сказал бы я на это.
«Но, может быть, ты порицаешь те, которые относятся к воспитанию родившегося и к его образованию, каковое ты и сам получил? Разве не хорошо распорядились те из нас, которые этим заправляют, требуя от твоего отца, чтобы он дал тебе мусическое и гимнастическое воспитание?». «Хорошо», — сказал бы я на это.

И вот после таких дешевых манипуляций, аллегорические персонажи убеждают Сократа, что он их раб и обязан им жизнью. Возражает ли на это Сократ? Нет. Поэтому «Закон» и «Государство» продолжают давить и высказывают все то, что и сегодня приходится слышать от государственных деятелей в адрес своих неблагодарных подданных:

Или уж ты в своей мудрости не замечаешь того, что Отечество драгоценнее и матери, и отца, и всех остальных предков, что оно неприкосновеннее и священнее и в большем почете и у богов, и у людей — у тех, у которых есть ум, и что если Отечество сердится, то его нужно бояться, уступать и угождать ему больше, нежели отцу, и либо его вразумлять, либо делать то, что оно велит, и если оно приговорит к чему-нибудь, то нужно претерпевать это спокойно, будут ли то розги или тюрьма, пошлет ли оно на войну, пошлет ли на раны или на смерть, — что все это нужно делать, что это справедливо и что отнюдь не следует сдаваться врагу, или бежать от него, или бросать свое место, но что и на войне, и на суде, и повсюду следует делать то, что велит Город и Отечество, или же вразумлять их, когда этого требует справедливость, учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством есть нечестие?». 

Но главные аргументы Сократа в том, что он сам подписался под всем этим, и что если бы ему не нравились законы Афин, то он мог бы уехать еще задолго до того, как его осудили на смерть. Правда этот аргумент не особенно сильный, учитывая, что в других государствах законы точно также репрессивны. Ну и он сам настаивал, что лучше уж смерть, чем изгнание, и менять свое мнение на ходу ему просто стыдно, он хочет сохранить лицо перед смертью, умереть с пафосом. Интересно, что Сократу говорят о том, как он из чувства патриотизма поставил Афины выше двух идеальных по его мнению государств:

Ты же не предпочитал ни Лакедемона, ни Крита, столь благоустроенных, как ты постоянно это утверждаешь…

Учитывая, что Крит просто по легендам был местом первоначального создания спартанских законов, то речь идет об одном и том же — просто про идеальную Спарту. Таким образом, совершенно не к месту, Платон утверждает, что Сократ был фанатом Спарты (точно также говорит и Ксенофонт, и Спарту обожают киники, совпадение?). В общем, не желая давать слабину на старости лет, и считая что ему и так уже немного осталось, Сократ решает умереть с гордостью, показав перед смертью пример для всех своих последователей, как нужно держать себя перед смертью. 

Философское содержание и проблема авторства диалога

Весь диалог «Критон» — это сплошной панегирик Государству. Из философских и политически значимых идей здесь мы видим не так много информации. Идеал — Спарта, лучший философский принцип — рационализм, лучший этический принцип — воинский консерватизм и строгость нравов, где жизнь человека не ставится ни во что, особенно если этот человек не разыгрывает из себя мужика с большой буквы. Демократия косвенно отвергается, как мнение большинства, хотя и выходит так, что Сократ принял решение демократического суда над собой. Никаких сложных философских мыслей здесь нет, кроме банальных аргументов, где государство дает тебе *ничего такого, чего не дает любое государство в мире, потому что это его базовые функции*, а ты ему должен за это отдавать жизнь и свободу. Единственное что, подспудно мелькает мысль о том, что есть идея справедливости как таковой, и ей желательно следовать без исключений. Можно сказать, очень «стоический» такой диалог. 

Недоумение вызывают различия в образе Сократа в «Апологии» и «Критоне». В «Апологии» Сократ с гордостью рассказывал как отказался подчиниться руководителям Афин, когда они приказали ему арестовать Леонта Саламинского, то есть нарушил Закон. В «Критоне» говорится, что Закон следует выполнять вне зависимости от того справедлив он или нет. Можно сказать, что приказы тиранов это особый случай (правда тогда можно было бы сказать и так, что демократический строй это род тирании, и опять таки отмазаться от выполнения приговора). Но и раньше, еще до тирании, Сократ выступал против решений закона, когда пытался оправдать флотоводцев, приговоренных к казни. Тогда неразумное большинство обезглавило себе армию, но сделали это, следуя нормам религиозного права, того, за что Сократ стоял даже сильнее, чем за право человеческих государств. Сократ же пошел не только против воли гражданского общества, но и против божественных традиций, поставив военную целесообразность выше всего. Конечно, он не сделал ничего противозаконного, а только проголосовал вопреки большинству. Но впоследствии на этот случай он постоянно ссылался, как на несусветную глупость. И если даже он сказал бы, что как бы глупо не поступили тогда граждане, нужно было все равно следовать их решению, то в тот раз он по крайней мере активно возмущался! А когда дело дошло до его собственной казни, то возмущений почти нет. Это все равно выглядит как странная непоследовательность. 

Впервые аутентичность «Критона» подверг сомнению финский историк Х. Теслефф в своём исследовании 1982 года «Studies in Platonic Chronology». Он доказывал, что автором трактата является один из учеников Платона, а сам диалог написан в качестве школьного сочинения. Аргументы в пользу неаутентичности «Критона» можно просуммировать следующим образом:

• диалог несамостоятелен как в литературном, так и в содержательном плане;
• композиция диалога характерна не для сочинений Платона, а для школьных упражнений;
• диалог напоминает другие неаутентичные трактаты, которые приписывали Платону.

В сочинении «О государстве» Цицерон приводит своё понимание смысла платоновского «Критона»: «отечество породило, вернее, взрастило нас не с тем, чтобы не ждать от нас никакой поддержки и только, служа нашим выгодам, создавать для нас безопасное убежище для жизни на досуге и спокойное место для отдохновения, но для того, чтобы оно само, себе на пользу, взяло в залог многие и притом величайшие силы нашего духа, ума, мудрости». Диалог «Критон» можно рассматривать в качестве атаки на софистику. Сократ в данном случае является идеальным «контр-примером» того, как бы поступил в подобной ситуации софист. В парадигме софистов законы следовало использовать для собственной пользы, они считали, что личные потребности имеют приоритет. Один из «старших» софистов Антифонт даже сделал практический вывод — следовать законам лишь тогда, когда находишься на виду. Впрочем, идеи Антифонта в разном виде разрабатывались такими последователями Сократа, как киники и киренаики.