Автор статьи: Джон Фергюсон (Бирмингем), рецензировано и дополнено Джексоном П. Хэршбеллом (Миннеаполь, Миннесота). Ну а похабный перевод выполнен администрацией группы Modern Epicurean. Ссылки на источники и прочие детали специально опущены, по окончанию этого цикла статей будет опубликован сведенный воедино PDF документ, включающий эти пропуски.
Вступление
Краткие обзоры по эпикуреизму часто заканчиваются уже на Лукреции. Даже энциклопедист Узенер (Usener) быстро пробегал имперский период, излагая его менее чем на трех страницах своего введения; а обширная пропагандистская работа Нормана Де Витта в этом плане составляет не более восьми страниц. Мое исследование — попытка представить все свидетельства, которые я собрал за несколько лет. Это не более чем предварительный обзор, и я больше, чем хотелось бы, полагался на готовые индексы. Одна из проблем в понимании эпикуреизма в имперский период — это склонность древних авторов ссылаться на школьные доктрины без упоминания их названия. Существует также проблема понимания того, ссылаются ли авторы, упоминающие эпикурейские доктрины, на свой собственный опыт, или просто знакомы с Лукрецием (на Западе) или с каким-то справочником по истории философии (на Востоке). Я попытался разумно взвесить все факты, и основная современная историографическая литература перечислена в конце соответствующих разделов. Фрагменты взяты из Г. Узенера, «Epicurea» (Лейпциг, 1887 г.). Я не упомянул всех имперских писателей, сохранивших ссылки на Эпикура; указатель Узенера поможет в предоставлении этих ссылок.
Одну вещь следует отметить уже с самого начала: эпикурейская школа более, чем какая-либо другая, оставалась верной принципам своего основателя. В истории школы не было серьезных доктринальных изменений, хотя более поздние эпикурейцы не всегда подражали в чистоте жизни своему учителю: Эпикур отвергал роскошь, политическую власть, литературные дарования, военные амбиции. Но Меценат и Петроний, например, сочетали богатство с эпикуреизмом; Авл Гирций и Панса занимали должность консулов; Лукреций, Вергилий и Гораций были стильными писателями, а Кассий был очень блестящим воином.
Здесь действуют две силы. Во-первых, склонность человека игнорировать любые аспекты религиозных или философских убеждений, неудобные для повседневного образа жизни. Во-вторых, способность покорения национальных культур (а римляне были особенно искусны в этом) путем поглощения. Достаточно задуматься над историей христианства, чтобы увидеть, как современные миллионеры признают Учителя, сказавшего: «Горе вам, богатые!», или солдат, исповедующих верность Господу, который велел им подставить другую щеку. Неудивительно, что римские эпикурейцы столь же компрометируют сами себя.
Эпикуреизм в эпоху Республики
Эпикуреизм в III и II веках до н.э.
Римляне узнали об эпикуреизме ещё при жизни самого Эпикура: традиция рассказывала о шоке, вызванном посланником царя Пирра, который рассказал о системе, отрицающей божественную деятельность, отказывающей в политической жизни и нацеленной на удовольствие (Plut., Pyrrh. 20,6; Val. Max. 4,3,6). Расширение Рима на юг и Вторая Пуническая война привели к новым контактам с греками, и уже поэт Энний обсудил на своих страницах некоторые из этих учений. Но сенаторы были подозрительны к любым новым веяниям из Востока: в 161 г. до н. э. они изгнали двух эпикурейских миссионеров, Алкея и Филиска, «за обучение удовольствиям» (Aul. Gell. 15,11; Ath. 547 A). Примечательно, что в последующем «Посольстве философов» не было эпикурейцев. Но эпикурейцев нельзя было оставить в стороне. Один из Клавдиев Неронов был в контакте с Деметрием из Лаконии (R. PHILIPPSON, Papyrus Herculanensis 831, AJP 64 [1943] 161-2), и к концу века Тит Альбуций, «совершенный эпикуреец» по версии Цицерона, был довольно известен и действительно стал мишенью для поэтических стрел со стороны поэта Луцилия (Cic., Fin. 1,3,9; Brut. 35,131). Вражда оставалась сильной, и в 92 г. до н. э. школа была закрыта (Aul. Geli. 5,11; Suet., Gramm. 6).
Эпикуреизм на закате Республики
Последние годы Республики были поистине великим периодом для эпикуреизма. Школу тогда представляли Федр, учитель в Риме и Афинах; Веллей, представитель эпикурейцев из «De Natura Deorum», трибун 90 г. до н.э. и сенатор; Т. Помпоний Аттик, издатель и друг Цицерона; К. Меммий, покровитель поэта Лукреция; Л. Кальпурний Пизон Цезонин, тесть Цезаря и покровитель Филодема; Л. Корнелий Сизенна, историк и губернатор Сицилии; Фадий Галл, противник Цезаря; Г. Кассий Лонгин, обращенный в 46 г.; Г. Требаций Теста, обращенный в лагере Цезаря в Галлии в 53 г.; Гирций и Панса, консулы в 43 году; Г. Матий, лучший друг Цезаря; Сергий Ората, предприниматель; Луций Папирий Пет; Торий Бальб, лейтенант К. Метелла Пия; Луций Сауфей, друг Аттика; Статилий Тавр, погибший в Филиппах; П. Волумний Евтрапел, вероятно, друг Антония; Каций Инсубер, один из наиболее привлекательных писателей-эпикурейцев; Л. Манлий Торкват, пресс-секретарь «De Finibus»; Марий, друг Цицерона; Сирон, конечно же, который преподавал в Кампании и привлекал некоторых выдающихся поэтов следующего поколения, и его друг Требиан; также Филодем; сам Лукреций; и врач Асклепиад. Под влиянием школы находился и Юлий Цезарь, но не был идейным последователем (Cic., Pis. 25,59). Обратите внимание на надпись из Неаполя (DESSAU 7781):
Stallius Gaius has sedes Hauranus tuetur
ex Epicureio gaudivigente choro.
Можно подозревать влияние откуда-то еще: Катулл, например, был знаком с Меммием, видел смерть как «вечную ночь», происходил из Цизальпинской Галлии, и, как и многие другие (обратите внимание на М. Фадия Галла и Кация Инсубра, а также на Вергилия и Горация), вероятно, столкнулся с эпикуреизмом в молодые годы.
Это впечатляющий список. Хотя предположение Фаррингтона о существовании массового плебейского движения наряду с аристократами и интеллектуалами не оказалось убедительным; но даже без этого они представляют собой внушительный массив. Римляне сделали эпикуреизм своей собственностью; в список входят политики, солдаты, писатели, небезразличные к стилю, и другие любители жизни.
Век Августа
Август и эпикуреизм
Вероятно, император Август не был благосклонно настроен к эпикуреизму. Политическая принадлежность публично настроенных эпикурейцев была разнообразной, но среди убийц Цезаря слишком выделялся эпикуреец Кассий (причастность Брута позже вызвала подозрения в сторону стоиков). Если говорить более серьезно, то эпикурейцы подрывали политику Августа, направленную на создание стабильного общества. Скорее суеверный человек, чем религиозный, Август прекрасно понимал, что религия дает божественное одобрение существующему положению вещей, и соответственно, способствовал её развитию; в то же время эпикурейцев обвиняли в подрыве общественных устоев путем подрыва религии. Август хотел привить высшим классам чувство общественной ответственности; Эпикур выступал за уход от общественной жизни. Август продолжал распространять по миру военные штандарты; кредо Эпикура было в целом пацифистским. Август, какова бы ни была его личная жизнь, публично старался выглядеть суровым моралистом; Эпикур «учил удовольствиям», пути, явно противоречащим «mos maiorum» (обычаям предков). Мы не можем проследить явного неодобрения со стороны Августа, ведь он сохранял общественную терпимость. Но лозунги эпикурейцев постепенно вытесняются лозунгами стоиков: процесс очень ясно прослеживается на примерах Вергилия и Горация. И похоже, что определенно существует заговор молчания: например, Лукреция читали, но не называли по имени. Вывод Де Витта представляется разумным («Эпикур и его философия», 345): «Таким образом, эпикуреизм, уже слишком сильно укоренившийся в обществе, чтобы отныне быть искорененным, вынужден был стать анонимным».
Эпикурейские «друзья» Августа
Луций Вер был «amicus» (другом) Августа и при этом считался эпикурейцем. Забавную историю об этом рассказывает Квинтилиан. Некого Кассия Северуса критиковали за то, что он позволил своим сторонникам оскорбить Вера; он ответил: «Я не знаю, кто они такие, кто так оскорблял его; я полагаю, это были стоики» (6,3,78). История, хоть и небольшая, но очень поучительная. Во-первых, потому, что показывает активную враждебность между стоиками и эпикурейцами во времена Августа. Во-вторых, потому что это показывает, что эпикуреец всё ещё может быть «amicus Principis» (другом правителя).
Эпикуреизм Мецената
Меценат – это тоже интересный этюд. Некоторые его стихи цитирует Сенека (Ep. 101,11):
Пусть хоть руки отнимутся,
Пусть отнимутся ноги,
Спину пусть изувечит горб,
Пусть шатаются зубы, —
Лишь бы жить, и отлично все!
Даже если и вздернут
На крест, — жизнь сохраните мне!
Сенека критичен. Тем не менее, приведенный отрывок не выглядит, как подразумевает стоик, воспеванием бесславной любви к жизни, а скорее личным развитием эпикурейского (приведенный термин на греческом, примерно: Κάν στρεβλωθή δ σοφός, εΊναί αύτόν ευδαίμόνα). Большая часть наших знаний о Меценате происходит от Сенеки, и многое из этого наследия кажется эпикурейским. Например, (Ep. 92,35) слова
Что мне гробница моя? Похоронит останки природа!
напоминают настойчивые утверждения Лукреция о том, как мало имеет значения, как именно вас похоронят, поскольку смерть — это конец. Снова поговорка «вершины сама их высота поражает громом» (Ep. 19,9) хорошо соответствует предписанию Эпикура избегать публичной власти. В самом деле, это было одно из самых замечательных – и эпикурейских – вещей у Мецената: он был доволен тем, что оставался eques (равным), живя вне поля зрения общественности, и оказывая весомое влияние, не обладая публичной властью.
Другой эпикурейской чертой, зафиксированной Сенекой (Ep. 114,7) в весьма критическом отрывке, было его воздержание от кровопролития. Это подтверждается рассказом, записанным Дионом Кассием (55,7) и византийским монахом Георгием Кедрином. Август был занят вынесением множества смертных приговоров. Меценат не смог подойти к нему из-за толпы и бросил ему на колени записку, в которой было написано «Surge tandem carnifex» (Полно тебе, мясник!). После этого Август воздержался от дальнейших осуждений. В целом Дион считал, что Меценат побудил Августа к спокойствию и умеренности.
Сенека обвиняет Мецената в распущенности и изнеженности. Возможно, он был безразличен к своему внешнему виду, но это могло произойти из-за безразличия к материальным ценностям. Точно так же небрежность стиля, в которой его упрекал Сенека, полностью совместима с безразличием эпикурейцев к подобным вопросам. Нет сомнений в том, что Меценат по-своему стремился к удовольствиям, что он был очень богат, и что он также был очень либеральным человеком. Большую часть времени он проводил в собственном доме и саду; и это тоже кажется очень эпикурейским моментом его биографии.
Наконец, был также и гений дружбы Мецената. Отличительной чертой его характера была верность (Prop. 3,9). Его отношения с красивой, но сложной по характеру женой демонстрируют всё ту же черту. Она у него была только одна, говорит Сенека (Ep. 114,6), и он женился на ней тысячу раз (имеется ввиду частота «разводов» и примирений). Несомненно, его дружба с Горацием просвечивает в стихах у самого поэта. Для Горация Меценат был «половиной моей души» (Od. 2,17,5). Предсмертными словами Мецената Августу было: «Помни Горация Флакка, как помнишь меня». Когда это восхищение дружбой сочетается с тем фактом, что многие из его литературных знакомств были связаны с эпикуреизмом, я не могу сомневаться, что у Мецената тоже были такие идейные предпочтения.
Эпикуреизм Вергилия
Отношение Вергилия к эпикуреизму многократно обсуждалось в литературе, и поэтому здесь может быть дано лишь краткое его изложение.
Из различных источников известно, что около 48 г. до н.э. Вергилий отправился в Кампанию и провел шесть или более лет в эпикурейской общине, ведущим главой которой тогда был эпикуреец Сирон. Тацит (Dial. 13) говорит о «securum et quietum … secessum» Вергилия и его «felix contubernium»: последний является техническим эпикурейским термином. Этот период отражен в небольшой коллекции ранних стихов «Каталептон», которая кажется в основном аутентичной. Два стихотворения относятся к самому Сирону (5; 8); есть также милые стихи обращенные к Тукке и Варию (1; 7); хорошо известен фрагмент из Геркуланума (A. KÖRTE, Augusteer bei Philodem, Rh. Mus. 45 [1890], 172) который свидетельствует о присутствии Вария и Квинтилия, а также, вероятно, Плотия и Вергилия. Особенно эпикурейскими являются выражение дружбы с Мусой (4) и призыв «dulces Camenae» с использованием эпикурейских «dulces» (сладкий) (5). «Скопа», независимо от того, принадлежал ли он Вергилию, был написан эпикурейцем, искавшим мудрости в Саду (Скопа, 3). Сервий (в Aen. 6,264) свидетельствовал о продолжающемся влиянии Сирона на мысли Вергилия. Нет сомнений в том, что на этом этапе Вергилий был убежденным эпикурейцем.
К тому времени, когда он написал «Эклоги», Вергилий основательно принял эпикурейские позиции. Это проявляется, например, в песне Силена (6,31), когда он рассказывает о формировании Вселенной из семян элементов, текущих через пустоту. Но хотя мы наблюдаем принятие эпикуреизма, находилось место также и для отказа от конкретных эпикурейских доктрин, таких как в презрении Деймона: «Значит, смертных дела, полагаешь, богам безразличны?» [«nec curare deum credis mortalia quemquatn»] (8,35). Ключевая строка, однако, находится в начале первого стихотворения, где Титир произносит «нам бог спокойствие это доставил» [«deus nobis haec otia fecit»] (1,6). Здесь важен точный смысл. Otium (досуг, покой) был эпикурейской концепцией; это удовольствие от уединения, обещанное Эпикуром. И поскольку Эпикур указал людям путь к миру, Лукреций говорит о нем «Богом он был, мой доблестный Меммий, поистине богом» [«dicendum est, deus ille fuit, deus, inclyte Memmi»] (L. 5,8). Но Титир, по общему мнению, имеет в виду не Эпикура, а императора Октавиана. Другими словами, Октавиан для Вергилия заменил место Эпикура. Pax Augusta сделал неуместным эпикурейскую квиетистскую философию. Политические и общественные действия выполняли для него философскую работу.
Это движение становится ещё яснее в «Георгиках», особенно во второй книге (2,490):
Счастливы те, кто вещей познать сумели основы,
Те, кто всяческий страх и Рок, непреклонный к моленьям,
Смело повергли к ногам, и жадного шум Ахеронта.
Но осчастливлен и тот, кому сельские боги знакомы …
Ориентировочные глаголы показывают, что Вергилий имеет в виду определенных людей. Первые три строки явно относятся к Лукрецию; они ссылаются на название его стихотворения и перекликаются с его стихами. Трудно не подумать, что в четвертой строке Вергилий обращается к себе самому. Важно точное значение: «осчастливлен и тот, кому сельские боги знакомы…». Вергилий узнал их: он перешел от неверия к вере, потому что, хотя Эпикур верил в богов, он не верил в сельских богов. И поступая так, Вергилий благословлен той Фортуной, с которой мудрость эпикурейцев не имела дела (Epic. Fr. 77).
Результат потрясающий. Можно сказать, что Арат и Лукреций сражаются за господство внутри Вергилия, и Лукреций не всегда проигрывает. Например, самозарождение пчел из туши (4,295 ff.) происходит из очень странного отрывка Лукреция (L. 3,713 ff.). В целом Меррилл подсчитал, что одна из двенадцати строк происходит сознательно или бессознательно от Лукреция. Отрывок о «dulces … Musae» (2,475) упоминается Тацитом в контексте эпикурейского квиетизма (Dial. 13) Вергилия и перекликается с «dulces Camenae» из сборника Каталептон (5). Ещё более интересна антропология первой книги (1,125 ff.). На первый взгляд кажется, что Вергилий полностью отказался от эпикуреизма; более пристальный взгляд показывает, что он включил эпикурейское изображение (обратите внимание на ключевое слово «usus» или «опыт» в 1,133) в рамки мифа (1,125; 1,147). То же упорство эпикурейцев в отношении «usus» (опыт) ещё яснее проявляется в следующей книге (2,22). Опять же, ужасы войны, которыми заканчивается первая книга (1,461-514) — это сильно эпикурейский мотив. Вергилий сожалеет о том, что серпы превратили в мечи, и приветствует превращение корикийского пирата в садовника (1,508; 4,125 ff.). Он отвергает переговоры и всю суету общественной жизни и приветствует «досуг и приволье» [«latis otia campis»] (2,461 ff. срав. L. 2,29-33). Ещё поразительнее выглядит его отказ от любви. Третья книга «Георгик» (3,209 ff.) почти такая же горькая, как четвертая Лукреция. Половой акт изнуряет (3.209); идеализированные пчелы не балуются этим (4,197). Любовь в «Георгиках» губительна для Леандра, Аристея или Орфея; во фракийских женщинах это сила разрушения. Даже в известном отрывке, который приписывает пчелам долю божественного разума и утверждает своего рода пантеизм (4.219 ff.), он сохраняет определенную амбивалентность, довольствуясь приписыванием этого взгляда другим (quidam … dixere). Тем не менее, движение, которое наблюдалось в «Эклогах», пошло ещё дальше, и в последних строках он противопоставляет «неблагородный» otium (досуг), которым он наслаждался в «dulcis Parthenope» в прошлом, противопоставляет воинской славе и божественной судьбе Августа (4.559 ff.).
В «Энеиде» трансформация достигла своего завершения. Тему славы Рима было уже невозможно выразить в эпикурейских терминах. В этой картине мира господствует судьба. Знаменитая философская картина из шестой книги эклектична, соединяя в себе традиционную мифологию со стоическим пантеизмом, пифагореизмом и платонизмом, но она вовсе не эпикурейская (6.724 и далее). Эней изображен как герой-стоик, который проходит различные испытания, пока не сможет сказать техническим стоическим языком «omnia praecepi» (6,105). Единственное выражение эпикуреизма вкладывается в уста заблудшей Дидоны и явно отвергается: она презирает идею о вмешательстве богов, и она ошибается (4.379: scilicet is superis labour est). Целью по-прежнему является мир, но он определяется судьбой (1,205-6: sedes ubi fata quietas / ostendunt) и достигается через мировое владычество (6,851-3). У Лукреция вечная рана любви покоряет бога войны (L. 1,34); у Вергилия вечная рана любви (какой бы гибельной она ни была для Дидоны и Лавинии) заставляет Вулкана выковать оружие Энея (8,394), и Вергилий указывает на изменение цитатой.
И всё же Вергилий не мог полностью отбросить столь глубоко укоренившееся умонастроение. Эпикурейцы были единственными среди эллинистических философских школ, превозносивших жалость как добродетель. Сенека на самом деле назвал это «пороком слабого ума, который гибнет при виде страданий других» (Clem. 2,5,1). Но Эней человек жалкий. Зрелище Троянской войны в картинках заставляет его плакать — sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt (1,462). Вид непогребенных мертвецов заставляет его пожалеть их (6,332). Да, и он жалеет Лауса, убитого его собственной рукой (10,823). Жалость не ведет и не может вести к действию: она существует сама по себе. Это и есть остаточный эпикуреизм Вергилия.
Эпикуреизм друзей Вергилия
Отметим вкратце других соратников Вергилия по школе Сирона. На счет Плотия Тукка известно немногое, за исключением того, что он пережил Вергилия и был одним из его душеприказчиков; он тоже был другом Горация и принадлежал к кружку Мецената (H., S. 1,5,40; 1,10,81). То же самое и с Варием, другим душеприказчиком Вергилия. О его сочинениях известно больше, в том числе про стихотворение «О смерти», являющегося, возможно, оплакиванием Цезаря, но возможно, и эпикурейским произведением (фрагменты в Macrobius 6,1-2 нерешительны, но в 6,1,40 incubet et Tyriis atque ex solido bibat auro («чтобы на пурпуре спать и пить из тяжелого злата») и имеет эпикурейское звучание), панегирик Октавиану и популярную трагедию «Фиест». Мы не можем быть уверены, но похоже, что он, возможно, отошел от эпикуреизма, как и Вергилий.
К этому мы, возможно, можем добавить поэта и историка Октавия Муссу, которому адресован один из стихов «Каталептона». Вероятно, он находился в Неаполетанском кружке и упоминается Горацием в контексте других его членов (H., S. 1,10,82). Среди них, возможно, находился К. Валгий Руф (которому различные литературные произведения приписываются разными источниками), и некий Виск, о которых мы ничего не знаем (ср. S. 1,9,22), а также Аристий Фуск, получивший в некоторой степени эпикурейское письмо (Ep. 1,10 laetus sorte tua vives sapienter Aristi) и восхитительное Integer vitae (O. 1,22).
Твёрдая уверенность здесь невозможна. Мы знаем, что некоторые из них принадлежали к Неаполитанскому «contubernium». Известно также, что они оставались близкими друзьями друг с другом и вместе входили в кружок Мецената. Сам Меценат сохранил свои эпикурейские взгляды; известно, что Вергилий и Гораций отошли от них, но не потеряли их совсем. Вероятно, круг держался на их личных отношениях с Меценатом и друг с другом, а не на идеях продолжения линии эпикуреизма. Но вполне возможно, что эпикурейские связи остались, а те, кто отказался от философии, остались уже ради дружбы; конечно, возможно и то, что некоторые из них сохранили свой эпикуреизм.
Эпикуреизм Горация
Гораций – ещё один интересный «предмет». Де Витт хорошо относился к Горацию. Похоже, что его отец, воспитанию которого Гораций был многим обязан, сам был эпикурейцем (S. 1,6,65-88); конечно, он самостоятельно узнал о благословенном безразличии богов (S. 1,5,101), и причудливо, но достаточно искренне называет себя «Поросёнком стада Эпикура» [«Epicuri de grege porcum»] (Ep. 1,4,16). Эпикурейские ценности сияют в его стихах во все периоды жизни: в его утилитаризме (S. 1,3,98; Ep. 2,2,141- 5; AP 343); в его возвеличивании простой жизни (S. 2,2,1; O. 2,16,13 vivitur parvo bene; Ep. 1,10,39; 1,15,41-6); в его атаках на стоические парадоксы (Epod. 8,15-6; S. 1,3,96); в его превознесении дружбы (S. 1,4,135); в его принятии смерти как конца (Ep. 1,16,79; O. 2,20,21-4); в его отказе думать о завтрашнем дне (О. 1,9,13 eras fuge quaerere сf. 1,11 с его атакой на астрологию); в его независимости от Фортуны (Ep. 1,1,68-9); в его превознесении Мецената как стража и гаранта безопасности (О. 1,1,2); в его концепции конца жизни как здорового духа в здоровом теле (О. 1,31,17-9; Ep. 1,18,111-2); в поисках досуга (О. 2:16); в его исчислении удовольствий, и в его доктрине выбора и избегания (S. 1,2; сf. Ep. 1,2,55: sperne voluptates\ nocet empta dolore voluptas); в его λάθε βίώσας, который он сам практиковал (Ep. 1,11,7-10. 29-30; 1,16,15; 1,17,10; 1,18,103 fallentis semita vitae). Иногда он почти перефразирует Эпикура: «Если вы хотите сделать Пифокла по-настоящему счастливым, не давайте ему больше денег, а постарайтесь уменьшить его желания» (Epic., fr. 28 B).
Сжав желанья свои, с прибылью малою
Буду жить я счастливее … (O. 3,16,39).
Опять же, фрагмент «думай про каждый ты день, что сияет тебе он последним» (Ep. 1,4,13) взят прямо из Эпикура. Гораций полон эпикурейских технических терминов: falsis Vocibus are Kevai ai (О. 2,2,19-21); в одной строфе tutus, sordibus, invidenda и sobrius являются такими техническими терминами (О. 2,10,5-8). Dulcis заслуживает внимания: в эпикурейских кругах он означает «доставлять удовольствие». Таким образом, это применяется к друзьям (S. 1,4,135; O. 1,1,2 и т. Д.); к удовольствию, которое сочетается с выгодой для создания лучших стихов (AP 343); к расслаблению (О. 2,7,28; 4,12,28); к музыке (О. 2,13,38). Но обратите внимание также на знакомый «И честь и радость — пасть за отечество!» (О. 3,2,13); возникает соблазн перевести: «Умереть за свою страну — это одновременно быть эпикурейцем и стоиком». А где лучше изложение эпикуреизма, чем в одах 3,29,41?
ilie potens sui
laetusque deget, cui licet in diem
dixisse „vixi …”
Но всё же Гораций отошел от эпикуреизма. В Odes 1,34 он рассказывает, как parcus deorum cultor он слышал гром с ясного неба, для верующих – предзнаменование, для неверующих – невозможность, отсутствие которой было стандартным аргументом (Lucr. 6,400). Гораций услышал это и подумал: «Лукреций неправ». Итак, у нас есть экзальтация Юпитера (О. 1,12,17; 3,5,1), и призыв к восстановлению храмов (О. 3,6), и принятие комиссии по написанию «Carmen Saeculare»; у нас также есть адаптация мудреца-стоика, проиллюстрированная в образе Сократа: iustum et tenacem propositi virum (O. 3,3,1). Не то чтобы он стал сторонником стоицизма, A. Y. CAMPBELL (Гораций [Лондон, 1924]) преувеличил эту версию. Фактически, верность какой-либо школе была несерьезной темой для Горация, он без проблем мог менять взгляды (Ep. 1,1,13-9). Но всё же он сохранил многие эпикурейские взгляды и свои личные дружеские отношения с эпикурейцами в кругу Мецената. При этом вряд ли сохранив какие-либо другие связи со школой.
Проперций и Тибулл
Мы можем кратко упомянуть Проперция и Тибулла. Однако Проперций не был эпикурейцем. Он думает о поездке в Афины, чтобы избежать мук любви, и очистить свою душу, обучаясь в Академии Платона или Саду Эпикура (3,21,25-26). Здесь мы находим не так много – за исключением того, что эпикуреизм определенно является живым вариантом в Афинах (и, возможно, уже нелегким в Риме), и скорее всего, Проперций знает достаточно, чтобы понимать, различия между школами в предлагаемых лекарствах от страсти.
Насчет Тибулла уверенности мало. Несомненно, деятельность по развитию цивилизации доставляет богам страны удовольствие, не являющееся эпикурейским (2,1,37 ff.); но если вы отбросите богов, то рассказ может (и, несомненно, в конечном итоге должен) исходить от Лукреция. Первое из всех стихотворений представляет собой сильно эпикурейское повествование о простой жизни, contentus vivere parvo (1, 1, 25), и нападении против погони за богатством и воинской славой; он заканчивается вариацией на Лукрециев suave mari magno (1,1,45 сf. L. 2,1). Опять же, десятое стихотворение — это сильная пацифистская атака против войны; за этим трудно не увидеть Эпикура (1.10). Можно подозревать, что Тибулл когда-то подвергался влиянию эпикуреизма и многое заимствовал, не став приверженцем этой школы.
Эпикуреизм у Витрувия
Витрувий кажется более маловероятным претендентом на эпикурейскую принадлежность; никто не ожидает найти эпикуреизм у военного архитектора, и его предположения (например, 9,1,1) о том, что мир создан божественным разумом, несовместимы с эпикурейским богословием. Но его антропология при этом полностью эпикурейская, как в общих чертах, так и в малых деталях: дикая, животная жизнь первобытного человека, происхождение огня в трении между ветвями расшатанных штормом деревьев, объяснение происхождения языка из сочетания естественных криков и согласованной артикуляции, появление общества, создание убежищ из пещер или подражание животным, то, как необходимость становится матерью изобретений, постепенное появление научного мастерства (2,1,1-7). Это великолепный отчет, который вряд ли мог бы дать кто-либо, принадлежащий к другой школе, или даже кто-то, кто не знал эпикуреизм изнутри. Витрувий трижды упоминает имя Эпикура. Два из них — это краткие сводки по истории философии (2,2,1; 7 pref. 2); третья — это цитата о том, что мудрые люди мало обязаны удаче, все – мысли (6 pref. 3), и, поскольку она не повторяется в этой форме (cf. Ep. fr. 77), она снова предполагает внутреннее знание учения школы.
Медицина и эпикуреизм
Асклепиад из Прусы, доминирующая фигура в медицине I в. до н. э., объединил эпикурейскую философию и греческую медицинскую традицию. Почему бы и нет, учитывая, что, по словам Эпикура, величайшее удовольствие заключалось в свободе от боли? Его соратнику Темисону обычно приписывают основание «методистской школы медицины». Темисон верил в атомы, но на практике больше внимания уделял телесным порам. Он систематизировал несколько прагматический подход Асклепиада; боль была вызвана скоплением атомов в конкретной области тела, но истончение атомов было в конечном счете более радикально опасным. Методисты, которые в целом были противниками «догматизма» (ещё одна медицинская школа), пришли к чему-то вроде догмы о трех состояниях «универсалий», закупорке пор, расслаблении пор и их смеси. В целом методисты, начиная с эпикурейской схемы, находились под влиянием скептически настроенных «эмпириков» (третья крупная медицинская школа). Они продемонстрировали похвальное понимание личности и специфических особенностей. Было бы совершенно неверно предполагать, что приверженцы данной школы были эпикурейцами, но ясно, что она помогла сохранить и предать дальше отдельные элементы эпикуреизма.
Здесь можно упомянуть Антония Муса. Сомнительно, служил ли когда-либо какой-либо врач такой выдающейся группе, как Август, Агриппа, Меценат, Вергилий и Гораций. Он был учеником Асклепиада, о чем мы знаем из его физических процедур, таких, как холодные ванны. Это наводит нас на мысль, что у него могли быть эпикурейские связи. Мы заметили Октавия Муса как вероятного эпикурейца; мы не знаем каких-либо отношений между ними, но они кажутся вероятными, ведь это круг Мецената.
Продолжение статьи… (будет)