Эта глава статьи для нас имеет особую важность, поскольку рассматривает эпикурейское направление в античной медицине. Но отдельные крупные представители этого направления будут рассмотрены в последних частях вместе с их оппонентом Галеном. Здесь же мы рассмотрим «методическую школу» только в общем смысле.
В качестве основного источника статьи выступает работа «Античная медицина после Герофила» авторства Д.А. Балалыкина.
Итак, в предыдущих статьях мы рассмотрели развитие Древней медицины и ранней врачебной теории греков; мы успели разобрать становление Александрийской школы и возникновение групп «догматиков» и «эмпириков», а также общую картину развития медицинской теории 250-50х годов до н.э. Сам факт доминирования «эмпирической школы» уже говорит нам о том, что медицинский прорыв Герофила и Эрасистрата был практически сведен на нет, уступив место традиционной (и весьма развитой) Восточной медицине. Освященная «опытом веков», древняя медицина в самом деле работала и помогала лечить людей, а от врача большего и не требуется. С таким успехом можно было и вовсе не совершать новых открытий. Весьма похожим путем, но на иных, анти-скептических основаниях — пошла другая медицинская школа, выведенная практически напрямую из учения Эрасистарта, и ставшая главным конкурентом «эмпириков» того времени.
Методическая школа в целом
Как обычно, поговорим сначала о новой школе в общих чертах. Теоретической основой учения этой школы была натурфилософия атомизма. Следует сразу обратить внимание, что определяющее влияние на учение врачей-методистов оказала не классическая атомистическая философия её основателей – Левкиппа и Демокрита, а более поздняя, эпикурейская версия. Представители этой медицинской школы, как и врачи-эмпирики, категорически отрицали телеологический принцип устройства человеческого тела и возможность экстраполяции на клиническую практику тех данных, которые были получены при проведении анатомических вскрытий. С точки зрения представителей обеих школ (методической и эмпирической) разница между живым организмом и мертвым телом была настолько существенной, что исследование мертвого в интересах познания живого в принципе не представляло никакой ценности.
Более того, грубый материализм атомистического учения приводил врачей-методистов к еще более последовательному отрицанию гиппократовского принципа этиологии (генезис болезни) и принципиально индивидуального характера протекания каждого из заболеваний. Самоназвание медицинской «школы методистов» связано с основной идеей её основателя Асклепиада и его учеников, согласно которой задача врача заключается в подборе наиболее успешного и типичного «метода лечения» для каждого конкретного заболевания, и в строгом следовании ему в дальнейшей практике.
При некоторых сходствах с эмпириками, тем не менее, Асклепиад считал бессмысленной убежденность врачей-эмпириков в самоценности практического опыта, исключающего необходимость создавать медицинскую теорию. Безусловно, методисты ставили «теоретическую медицину» достаточно высоко, ведь сама их медицина происходила из «теоретической» эпикурейской доктрины. То, что в качестве последовательных эпикурейцев методисты отрицали «телеологические» закономерности ещё не означает отрицания всякой законосообразности. Отрицание телеологии говорит, что функция не имеет цели, что она складывается случайно, просто так, как получается. Но отрицать наличие закономерностей как таковых, просто невозможно: очевидно, что организм устроен определенным образом. Асклепиад и его последователи не отрицали адекватность идеи о возможности составить впечатление о «скрытых» от врача внутренних процессах, происходящих в организме, на основе внешних проявлений, т.е. симптомов болезни. В этом и состоит коренное отличие «врачей-методистов» от «врачей-эмпириков». Внешние проявления болезни объясняются через понимание патогенеза – так что и в этом смысле методистов, также как и догматиков, можно называть представителями «теоретической медицины», тогда как эмпириков можно отнести скорее к «практической медицине».
Оно и не удивительно, поскольку методическое направление в медицине существовало уже до того, как получило своё особое наименование. Раньше они уже существовали под наименованием «эрасистраторы», и практически всё своё учение они вывели из теории самого Эрасистрата. Мы уже видели в прошлой статье, что Эрасистрат также был сторонником «атомистики», и что на самом деле, «догматическая школа» допускала самые разные философские наслоения, так что «методисты» вполне могут рассматриваться как вариация «догматической» системы. В данном конкретном случае мы имеем дело с эпикуреизмом. Не случайно, что в ряде своих сочинений римский врач Гален всё ещё называет современных ему (II в. н.э.) врачей-методистов «эрасистраторами», «последователями Эрасистрата» и т.д. Он рассуждает об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Многие лечебные приемы врачей-методистов Гален трактовал как наследие Эрасистрата. Вот один фрагмент из сочинения Галена:
«Стратон был убежден в пользе голодания, предложенного Эрасистратом, при лечении любых болезней. Это совершенно ясно следует из современных речей тех, кто считают, что вскрытие вен равноценно голоданию».
Получается формула: «догматизм» + эпикуреизм = Эрасистрат.
Но уже сам «эрасистратизм» + «эмпиризм» = методическая школа.
Асклепиад Вифинский (124-40гг. до н.э), известный также как Асклепиад Философ известен как основатель «научной медицины» в Риме. До этого отдельные попытки привить римлянам греческую медицину оканчивались провалами, т.к. римляне считали врачей «живодерами», а сам факт их наличия в обществе — проявлением греческой «женоподобной» изнеженности. К моменту прихода Асклепиада обстановка в общественных настроениях Рима изменилась, а его подход к делу сильно изменил отношение к медицине среди рядовых жителей.
В согласии с учением Эпикура, он старался лечить доставляя удовольствие: все его рекомендации, в соответствии с древними практиками лечебницы-санатория были «приятно действующими» средствами, Асклепиад также допускал свободное использование вина больными. К слову об этом, мы знаем также, что большая часть рекомендаций Эрасистрата заключалась ровно в том же самом (приятные естественные процедуры), и точно также он осуждал врачей, запрещающих употребление вина. Всё это не похоже на случайные совпадения.
Асклепиад относился ко всем своим пациентам справедливо, не делая различий по признаку пола или психического заболевания. Он призывал гуманно относиться к психическим расстройствам и считал, что доброе и дружелюбное отношение к пациентам является необходимым условием для того, чтобы быть хорошим врачом.
«Cito tuto jucunde» («лечить пациентов быстро, безопасно и приятно»).
(с) Девиз Асклепиада
Всё это сильно контрастировало с поведением остальных врачей, которые старались быть показательно безразличными и рекомендовали не сочувствовать своим пациентам. Благодаря такому «гуманному» подходу, эпикурейская медицина начала пользоваться всеобщим уважением.
Асклепиад осуждал усилия тех, кто стремился исследовать структуру тела (догматики) или наблюдать за явлениями болезней (эмпирики), и, как говорят, он направил свои нападки, в частности, против сочинений Гиппократа во всех местах, где тот излагал «натурфилософские» вопросы. Поэтому Асклепиад отказался от «гуморальной теории» Гиппократа, и попытался построить теорию возникновения болезней на основе атомистики. Он воспользовался господствовавшей тогда системой Эпикура и применял её к медицине, объясняя ею все болезни. Философ Антиох из Аскалона, полу-академик и полу-стоик, несмотря на вражду между школами, как-то сказал об Асклепиаде, что он «непревзойден в искусстве медицины и знаком с философией».
По Асклепиаду, причиной заболеваний являются неравномерные и негармоничные движения атомов тела. Для лечения он использовал, главным образом, приёмы для восстановления утраченной гармонии (диета, массаж, водные процедуры и физические упражнения), хотя также применял рвоту и кровопускание, чтобы «освободить» поры, забитые излишком атомов.
Как это не будет иронично, учитывая симпатию Асклепиада к эпикурейской философии — пищеварение было основным фактором в его врачебной теории. Частицы пищи считались основной причиной несварения желудка. Если бы частицы пищи были маленькими, то и пищеварение шло бы нормально; однако, если частицы были слишком большими, то могло возникнуть расстройство желудка. Он считал, что лекарства – это не решение; его прописанным лечением была еда и вино с последующей клизмой, которая извлекала бы неправильную пищу, причиняющую вред. Эта процедура должна была устранить основную причину болезни. Вполне резонно при такой постановке вопроса, что использование лекарств для очищения («освобождения пор») бесполезно.
Парализованных он советовал носить на коврах и раскачивать, чтобы привести в движение застоявшиеся частицы; больных лихорадкой подвергать действию света и не давать заснуть, поскольку «лучшее средство от лихорадки есть сама лихорадка». Каждый метод применялся к больным строго индивидуально, лекарства, как мы уже знаем, назначались редко. Асклепиад также использовал музыкальную терапию для лечения психически больных пациентов с целью поддержания «психогенного равновесия». Основываясь на положении Эпикура, что природа может вредить, а вредные желания следует сурово подавлять, Асклепиад первый из врачей указал, что природа не всегда благожелательна и непогрешима, а, наоборот, нередко способна мешать исцелению организма. Писатели-медики Гален и Аретей, оба из которых жили во II веке нашей эры, приписывают Асклепиаду роль первого человека, выполнившего плановую (неэкстренную) трахеотомию.
Асклепиад считал, что сведущий в медицине человек, ведущий здоровый и правильный образ жизни, понимающий значение движения, сам в состоянии поддерживать свое здоровье, и не нуждается в услугах врача. Являя собой пример подтверждения этой теории, сам он никогда не болел и умер глубоким стариком в результате несчастного случая.
Лаодикейский центр медицины
Гален, в своем сочинении «О сектах», выстраивает последовательность в развитии учения методистов. Основателем школы он называет Темисона Лаодикийского, «взявшего за основу идеи рационального Асклепиада»; а завершил формирование «секты» (так Гален именует школу методистов) Фессал из Тралл, за которым следуют врачи Мнесий и Дионисий. Но прежде чем перейти к этим, можно сказать «классическим» именам, стоит обратить особое внимание на тот факт, что Темисон был родом из Лаодикии. Впервые упоминание об этом городе, как о центре медицинской практики и образования, встречается в связи с известными врачами Зевксисом и Александром Филалетом, работавшими в I в. до н.э., то есть являющихся ровесниками Темисона.
Известно, что Александр Филалет учился у Асклепиада из Вифинии, и во многом следовал за своим учителем – например, рассматривая общую патологию с позиции представления о «порах», многочисленных незримых каналах, постижимых только размышлением и пронизывающих все тело человека. Александр Филалет уделял особое внимание теории пульса, видел в ней большую практическую пользу. Он отвергал возможности объяснить процессы пищеварения с помощью концепции внутреннего тепла, полагая, что в желудке пища просто измельчается и превращается в сок. Кровь Александр считал простым единообразным веществом. Стоит отметить, что обе концепции резко противоречили традиции Аристотеля. Он также полагал, что сперма – это производная крови. Все это (за исключением тезиса о природе семени) позволяет считать Александра Филалета представителем школы врачей-методистов. В пользу возможности говорить об Александре Филалете как о враче-методисте свидетельствует также его сочинение «Гинекология», состоявшее по крайней мере из двух книг. Александр признавал, что во врачебной практике приходится встречаться со специфическими проблемами в этой области – невозможно отрицать проблемы родов и родовспоможения, необходимость лечения вагинальных выделений и т.п. Однако он считал, что «женские болезни» не являются особым разделом медицины. Подобный подход также характерен для врачей-методистов.
Интересной фигурой в истории медицины является Аристоксен – ученик Александра Филалета, деятельность которого также связана с городом Лаодикеей. Аристоксен, подобно многим своим коллегам, написал книгу, которая называлась «О Герофиле и его школе», более критическую, чем доксографическую (историко-философскую). В ней критикуются практически все герофилейцы – Бакхий, Зенон, Хрисерм, Аполлоний Мис и Гераклид из Эретр. Возможно поэтому позже Гален станет критиковать Аристоксена за склонность к чрезмерным умозрительным рассуждениям, отмечая, что он «хочет спорить диалектически, но не соблюдает законы диалектики». Вполне в духе «Каноники» эпикурейцев, Аристоксен считал необходимым разобраться с сущностью определений, прежде чем перейти к клиническому значению проблемы.
Другим известным учеником Александра Филалета был Демосфен Филалет, который работал в середине I в., что дает все основания считать Лаодикейский центр полноправной медицинской школой. Демосфен Филалет внес основополагающий вклад в развитие офтальмологии. Его работы в этой области оказали влияние на взгляды Руфа Эфесского и Галена. Также он известен значительной работой «О пульсе» в трех томах. Письменному наследию Демосфена Филалета сопутствовала редкая историческая удача: оно хорошо сохранилось и воспроизводилось во многих позднейших источниках. Заимствование из трудов лаодикейского врача встречается у Аэция Амидского (VI в.) и Павла Эгинского (VII в.).
Напомним, что наиболее выдающимся эпикурейцем в период застоя школы (250-175гг.) был Филонид из Лаодикеи (ок. 200-130гг.), живший при дворе Селевкидов во время правления царей Антиоха IV Эпифана и Деметрия I Сотера. Он был известен в основном из «Жизнеописания Филонида», которое было обнаружено среди обугленных свитков на Вилле Папирусов в Геркулануме. Филонид родился в семье, имевшей хорошие связи с двором царей Селевкидов. Считается, что его учили математики Евдем и Дионисодор. Судя по тому, что поздние эпикурейцы хранили его биографию, это был достаточно важный персонаж, и его влияние на греко-сирийскую политику прельщало и вдохновляло эпикурейцев в будущем. Филонид попытался обратить Антиоха IV Епифана в эпикуреизм, а позже обучил философии его племянника Деметрия I Сотера; в обоих случаях небезуспешно. Филонид пользовался большим почетом при дворе, и также известен по различным каменным надписям. Он был ревностным собирателем произведений Эпикура и его коллег по школе и, как говорят, опубликовал более 100 трактатов, вероятно, компиляций собранных им произведений.
Между всеми нашими врачами и Филонидом — не хватает всего одного звена. Однако оно несомненно должно было существовать. Из известных философов-эпикурейцев, находящихся в это время в сирийском регионе, можно упомянуть Диогена из Селевкии (ок. 190-140 гг.), театрального теоретика Диогена из Тарса (ок. 170-110 гг.), знаменитого схоларха «Сада» Зенона из Сидона (150-75 гг.) и знаменитого хозяина Геркуланумской библиотки Филодема из Гадары (110-35 гг.). Иными словами, сирийский регион II-I вв. до н.э. был сильной базой эпикурейской философии, поэтому совершенно не удивительно, что «методическая школа» возникает и развивается именно здесь.
Развитие школы Темисоном и Фессалом
На основании эпикурейской медицинской теории Асклепиада, его ученик Темисон Лаодикейский (123-43 гг. до н.э.) основал саму «методическую школу» под таким названием, которого ещё не носила при Асклепиаде. Закончив своё обучение, он много путешествовал по Сирии, Греции, Египту, Криту, и некоторое время даже жил в Риме. Основанная им школа стала наиболее распространённой среди римских врачей.
Темисон исходил из того, что успешная работа врача заключается в оказании адекватной медицинской помощи. Здравая мысль приводила его к отрицанию необходимости строить систематику нозологических форм вне зависимости от того, сколько существует болезней и как они называются, если возможности оказания надлежащей помощи пациенту зависят от ограниченных терапевтических возможностей врача. Внимательная оценка симптомов страдания необходима: надо понять, от чего именно следует лечить пациента. При этом нет никакого смысла задумываться о скрытых причинах или механизмах развития болезни, так как эти размышления не помогут лучше лечить (ср. это с письмом Эпикура к Пифоклу). Однако существовала и точка зрения врачей-эмпириков, отвергавших всякую теорию и руководствовавшихся доктриной схожих случаев из предшествовавшей практики. Такого сугубо рефлексивного наблюдения, по мнению Темисона, было недостаточно, ведь ясно, что одни заболевания имеют некие общие черты, а другие существенно отличаются.
Исходя из этого, Темисон предложил индуктивную концепцию «общностей», в соответствии с которой из огромного массива наблюдений отдельных клинических случаев следовало выявить общие закономерности течения болезни. Таким образом, все болезни распределялись по определенным группам на основании установленной общности их протекания. Возникла систематика болезней на уровне наблюдения «общностей», а не на основе какой-либо патогенетической логики. Исходя из этого, определялись принципы терапии: определенные лечебные воздействия соотносились с общностями болезней. Основой клинической тактики, как у врачей-эмпириков, становилось симптоматическое лечение.
Темисон выделял три основных типа болезней, патогенетически обусловленных «стриктурами» (сужение пор), «рыхлостью» (смена конфигурации пор) или смешанными состояниями. Речь, естественно, шла о вариантах нарушения свободного движения атомов по порам, пронизывающим человеческое тело. Нетрудно заметить, что патогенетическая теория Темисона мало отличалась от взглядов Асклепиада. Иначе и быть не могло: они оба были атомистами, и их расхождения во взглядах на практическую деятельность носили второстепенный характер. Темисон разделял болезни на острые и хронические: для первых больше подходило объяснение в виде «стриктуры», для вторых – «рыхлости».
Течение заболеваний, по мнению Темисона, имело определенную периодичность: первоначальное развитие симптомов по принципу их возрастания; средний период, когда выраженность симптомов равномерна; заключительный этап, когда наступала агония в случае смерти или резкое снижение интенсивности проявления симптоматики в случае выздоровления пациента (всего три периода). Важнейшим нововведением Темисона было представление о ключевом значении diatritos – трехдневных циклов в общем ходе болезни. Идея Темисона заключалась в том, что каждые три дня в течении болезни наступают некие изменения. Широкое использования голодания (вместо кровопускания) во время первого diatritos вызывала крайнее раздражение у Галена. По-видимому, этот лечебный прием довольно часто применялся современными ему врачами-методистами.
Хотя это очевидным (даже для Галена) образом ослабяло пациента и уменьшало его шансы, исходя из «методических» представлений о патогенезе, тактика врачей-методистов была логичной. Апоплексия, например, могла быть интерпретирована как развитие рыхлости ткани головного мозга вследствие стриктур. Задачей врача в таком случае должна была стать «нормализация движения атомов по порам» пораженной части тела. В рамках теории Темисона это могло быть достигнуто уменьшением числа атомов в организме (тело человека теряет атомы при мочеиспускании, испражнениях и через пот). Атомы попадают в организм с пищей, поэтому голодание в первый diatritos было призвано решить эту задачу. Всё это попросту повтояло старую теорию Эрасистрата. Другим способом борьбы с рыхлостью были тугие повязки, широко применявшиеся врачами-методистами. Идея состояла в том, чтобы с помощью механического давления на часть тела, в которой скопилось слишком много атомов, заставить их перемещаться туда, где их меньше – в здоровую часть. Тугая повязка, наложенная на значительную по размеру часть тела, по мысли врачей-методистов, «перегоняла» излишнюю кровь в другую часть тела, и таким образом и решалась задача перераспределения «излишнего» объема атомов. Известно также, что Темисон стал первым врачом, который для борьбы с заболеваниями применил пиявок. При этом обосновал и описал их применение.
Таким образом, к середине I в. сложилось учение врачей-методистов, предполагавшее наличие у всех болезней неких универсальных признаков, в соответствии с которыми, по мнению Д. Тодмана, их можно делить на группы:
- повышенное напряжение частей тела;
- их повышенное расслабление;
- сочетание того и другого.
Можно соотнести эти три группы внешних признаков с тремя универсальными вариантами патогенеза по Темисону (структура, рыхлость, сочетание структуры и рыхлости), а также с тремя универсальными этиологиями болезни по Асклепиаду Вифинскому. Важно то, что, не отвергая медицинскую теорию, они, тем не менее, приходили к выводу о бессмысленности изучения анатомии и физиологии.
Следующим по хронологии лидером школы врачей-методистов является Фессал, уроженец богатого малоазийского города Траллы, известного своей шерстяной промышленностью. Этот факт использовал Гален, презрительно именовавший Фессала «сыном шерсточеса». Подобное прозвище помогало Галену обличить невежество Фессала, заверявшего, что медицине можно научиться за шесть месяцев, и далее лишь совершенствовать свое искусство на практике. Гален вообще плохо относился к Фессалу и саркастические высказывания в его адрес позволял себе довольно часто. В своем сочинении «О сектах» он в сатирическом тоне описывает ужас, в который приходит Темисон при воображаемой встрече с Фессалом, увидев, в какое состояние последний привел школу врачей-методистов. В данном случае Гален высмеивал развитие Фессалом «теории общностей» Темисона.
Первая важная часть учения Фессала – уточнения теории «общностей», сделанные в форме их дробления и конкретизации. Принципом этого дробления было отнесение болезней, излечиваемых с помощью методов диэтетики в одну «общность», а заболеваний, требующих хирургического лечения – в другую. Далее «общность» хирургических болезней делилась на внешние (например, заноза, которая излечивалась путем извлечения) и внутренние. Последние, в свою очередь, делились на нарушения, связанные с изменением местоположения (растяжения, перелом и т.п.), которые следовало лечить с помощью репозиции (т.е. восстановить местоположение части тела); на нарушения по типу избыточности (опухоли и наросты), которые надлежало удалять, уменьшая размер части тела до нормального; на нарушения по типу недостаточности (свищ или язва), при которых задача врача заключалась в том, чтобы добиться их заживления (т.е. увеличить часть тела до нормального размера). Пятая хирургическая общность отмечалась к ведению ран, возникших вследствие ранения, сопровождавшегося попаданием в организм яда (шип ядовитого растения, укус змеи и т.п.). Эту общность Фессал называл профилактического хирургией – очевидно, он хорошо понимал, что необходимо не допустить попадание яда в организм и срочно хирургически очистить рану.
Естественно, теория diatritos Фессала казалась Галену нелепой. Идея о том, что ход каждой болезни можно разбить на трехдневные циклы, а завершение каждого из них будет достоверно свидетельствовать о правильности лечения или необходимости его коррекции, противоречила самой сути галеновского понимания природы здоровья и болезни. А если кризис случится в ночь с четвертого дня на пятый? Следуя логике Фессала, эти события не являются показательными, и надо дождаться конца второго трехдневного цикла, чтобы получить достоверный результат. А если после кризиса в начале пятого дня на шестой наступит агония? Осознание, что предписания Фессала означают упущенные возможности, должно было приводить Галена в ярость: именно такими эмоциями полны его описания консилиумов, на которых он спорит с методистами.
Поэтому в сложившейся позже традиции, не только Гален, но и поздний «методист» Соран критиковал Темисона и Фессала за жестокое обращение с душевнобольными. Даже сатирик Ювенал высмеял Темисона и предположил, что он убил больше пациентов, чем вылечил (что характерно, Ювенал был консерватором, близким к стоической философии, что также может сказываться на его отношении).
Дальнейшее развитие методической школы
Непосредственным учеником Темисона (помимо Фессала), был также Антоний Муса (63 до н.э. – 14 н.э.), который вёл практическую медицинскую деятельность среди богатых аристократических сословий Рима. Особую известность Муса приобрёл, когда в 23 году до н. э. холодным компрессом (новшество Темисона) вылечил самого императора Октавиана Августа. После этого Муса стал особо популярным врачом. Современником Темисона был также знаменитый эпикуреец Филодем из Гадары, а также не менее знаменитый Тит Лукреций Кар (99-55 до н.э.). Возможно не случайно, что из поэмы Лукреция до нас дошел интересный фрагмент, связанный с медициной:
«Ну, а теперь, отчего происходят болезни, откуда
Может внезапно прийти и повеять поветрием смертным
Мора нежданного мощь, и людей и стада поражая
Я объясню. Существует немало семян всевозможных,
Как указал я уже, из которых одни животворны,
Но и немало таких, что приводят к болезни и смерти,
К нам долетая. Когда они вместе сойдутся случайно
И небеса возмутят, зараженным становится воздух.
Весь этот гибельный мор, все повальные эти болезни
Или приходят извне и, подобно туманам и тучам,
Сверху чрез небо идут, иль из самой земли возникают,
Вместе сбираясь, когда загнивает промокшая почва…
Новая эта беда и зараза, явившись внезапно,
Может иль на воду пасть, иль на самых хлебах оседает…,
Мы же, вдыхая в себя этот гибельно смешанный воздух,
Необходимо должны вдохнуть и болезнь, и заразу».
Говоря о «гибельно смешанном воздухе», который при вдыхании несет в организм человека семена «болезни и смерти», Лукреций дал представление о миазматической концепции возникновения болезней. В то же время, обращая внимание на возможность распространения заразы через воду, пищу и другие предметы, он наметил первые контуры контагиозной концепции передачи заразного начала выдающегося итальянского ученого Джироламо Фракасторо (1478-1553). Также в своей поэме Лукреций говорит о строении живых организмов и передаче признаков из поколения в поколение, о вымирании неприспособленных и выживании приспособленных организмов. Он даёт характеристику некоторых заболеваний и весьма точно описывает отдельные симптомы.
Известно также имя последователя Темисона, римского врача Эвдема. Он прославился не совсем как врач, а скорее в качестве любовника Ливиллы (14 до н.э. – 31 н.э.), жены Друза Юлия Цезаря (13 до н.э. – 23 н.э.), который был сыном и вероятным наследником императора Тиберия. Вместе с Ливиллой, Эвдем присоединился к Сеяну в его заговоре с целью отравить Друза (23 г. н.э). Впоследствии он был подвергнут пыткам и убит. Предполагается, что это тот же человек, который, по словам Целия Аврелиана, проводил наблюдения по поводу гидрофобии.
Продолжателями дела Темисона стали также Прокул из Регия, Авл Корнелий Цельс (25 до н.э. — 50 н.э.), Туллий Басс и Скрибоний Ларг (1-50 н.э.). В историографии принято относить к числу врачей-методистов ещё и таких известных специалистов, как Леконий Арий из Тарса, Юлий Бас, Ницерат, Петроний Муса, Диодит, Секстий Нигер, и Диоскорид (40-90 н.э.) – автор крупнейшего труда по фармакологии, сохранившего свою актуальность вплоть до эпохи Возрождения. Обо всех этих личностях придется говорить в отдельной статье, поскольку их сохранность уже гораздо выше, чем у всех, кого мы до сих пор рассматривали.
Ещё раз о школе в целом
Согласно методистам, медицина – это не более чем «знание явных обобщений» (gnōsis phainomenōn koinotēnōn). Другими словами, медицина была не более чем осознанием общих повторяющихся черт, которые проявляются осязаемым образом. Они утверждали, что знание причины болезни не имеет отношения к методу лечения, и что достаточно наблюдать некоторые общие симптомы болезни. Все, что врачу действительно нужно знать, – это сама болезнь, и только на основе этих знаний он сможет узнать лечение. Чтобы заявить, что знание болезни само по себе может дать знания о лечении, методисты сначала утверждают в качестве правила, что болезни указывают на их собственное лечение. Подобно тому, как голод естественным образом приводит человека к пище и как жажда естественным образом приводит к воде, болезнь также указывает на излечение. Наблюдение за этими вещами составляет искусство медицины, называемое методом. Поскольку поиск причин болезней казался Темисону опирающимся на слишком ненадежную основу, он, таким образом, хотел основать свою систему на аналогиях и показаниях, общих для многих болезней, несмотря на то, что эти аналогии были столь же неясными, как и «причины» догматической школы. Это стремление стало основой для разработки эпикурейской теории индукции.
Методическая школа считает, что после того, как врач распознал болезнь пациента, какова она есть – лечение, которому следует следовать, по своей сути уже очевидно. Это не вопрос вывода или наблюдения, а непосредственное знание. Для догматика симптомы, которые проявляет болезнь, указывают на «скрытое состояние», которое вызывает болезнь. Только зная скрытое состояние, врач может понять, как лечить пациента. Симптомы, проявляемые пациентом, указывают на основное состояние, вызывающее болезнь, а скрытое состояние указывает на последующее лечение. Но методисты, подобно эмпирикам отвергают понятие скрытых состояний, утверждая, что нет необходимости делать лишние шаги в выводах о скрытых состояниях. По проявленным симптомам сразу становится понятно, что нужно делать.
С другой стороны, методисты также отвергают представление эмпириков о том, что связь между болезнью и ее лечением – это вопрос опыта. Методисты утверждают, что опыт не является необходимым для понимания того, что состояние истощения подразумевает необходимость «восполнения», что состояние сдержанности должно быть ослаблено. Для методиста методы лечения болезней очевидны сразу; это вопрос здравого смысла, разума. Нет необходимости оправдываться опытом; для методистов нет никакой мыслимой альтернативы их априорному знанию правильного лечения. Поскольку методисты не воспринимают свои знания о правильном обращении как вопрос наблюдения или опыта, они готовы признать, что их знания являются вопросом разума. В этом отношении методисты похожи на догматиков, принимая «рационализм» как конструктивный подход к правильному лечению недуга. И при этом, как мы уже видели, методисты не поддерживают догматическую концепцию использования разума для поиска скрытых причин, опровергающих проявление болезни. Главное на чем настаивают методисты, что причины болезней не могут быть «фантастическими и непонятными силами» (чувствуется влияние Эпикура). Ключевое различие между «врачами-методистами» и «врачами-эмпириками» или даже догматиками состоит в том, что знания методистов «твердые и достоверные», и не оставляют места для дальнейшего пересмотра. Это безусловно наследие эпикурейского, поистине догматического подхода к знанию.