Цикл “Античная философия: Формирование канона“:
- Вступление (Фалес, Анаксимандр).
- Первая часть (Пифагор)
- Вторая часть (Ксенофан).
- Третья часть (Гераклит) — вы здесь.
- Четвертая часть (Парменид).
- Пятая часть (Итоги).
К моменту вторжения персов, как мы видели выше, остаётся всего несколько философов крупного калибра: Пифагор Самосский, который бежит на запад, в Италию, точно также, как и его ровесник Ксенофан из Колофона, живущий неподалеку. Не считая этих двоих, несмотря на оккупацию, дома остаётся Анаксимен Милетский. Двое наших эмигрантов создают в Италии новые философские школы, Анаксимен же, по-видимому, продолжает учить в Милете, и какая-то преемственность, как мы это ещё увидим, здесь всё таки продолжится. Исходя из всего этого, античные историки даже рисовали возникновение двух глобальных групп преемственности, целый философский раскол на “Ионическую философию” и “Италийскую философию”, что действительно имеет смысл, но только для ранней греческой философии.
Но несмотря на всё сказанное выше, в Ионии остается ещё одна крупная фигура, мудрец по имени Гераклит (544-483 до н.э.). И остается он не потому, что ему были приятны персы (хотя и это вполне возможно); просто Гераклит родился уже спустя несколько лет после их вторжения. И поэтому можно считать, что он не знал лично большинство из тех философов, о которых мы уже говорили. Они уже успели мигрировать или даже умереть. Но всё таки, по годам жизни он мог застать ещё живого Анаксимена; а связан он с ним лично или нет, об этом мы ничего не знаем. Родился и жил Гераклит, кстати, в городе Эфес, который также находился недалеко от Милета. Поэтому можно считать, что он всё же поддерживал какие-то связи с милетскими философами, по крайней мере с учениками вышеназванных знаменитостей. Нельзя же сказать, что отсутствие личных связей делает его изолированным от передовых знаний того времени, или что во времена Гераклита существует всего трое философов. Подобное можно говорить, только если рассматривать самые известные и влиятельные фигуры; а помимо них уже должен был быть десяток последователей, от которых не дошло ни строчки (по крайней мере Пифагору ничего не помешало обрести сотни последователей), отчего и создается ложное впечатление про немногочисленность философов. Очевидно также и то, что Гераклит мог читать, и читал всех крупных философов, даже не зная их лично.
Правда, не только связи с местными философами определили специфику учения Гераклита, в значительной мере ему послужила и персидская религия – Зороастризм (про влияние учения Авесты на философию Гераклита будет подробно рассказано в конце этой главы, когда уже станет очевидным, как выглядит философия Гераклита в целом). Кстати, это примыкает к вопросу о синхронном возникновении философии в Греции, Индии и Китае, так называемому “Осевому времени”; и здесь кое-какие зацепки даёт нижеприведенная карта. Персидская империя собрала все достижения древних цивилизаций воедино, и связала все регионы мира между собой (хотя контакты Персии и Китая документально и материально пока не подтверждены).
В таком мире жили Будда и Гераклит, в эпоху господства Империи Ахеменидов. Это первое в истории государство подобных масштабов. Поэтому нельзя совершенно отрицать возможность взаимовлияния мыслителей различных регионов даже в этот ранний период; было бы гораздо логичнее допустить, что даже если Будда никак не связан с Гераклитом, их сходства могут быть определены посредничеством какой-то “третьей” стороны из той же Персии.
Ко времени юности Гераклита, аристократы города Эфес, к которым принадлежал его род, уже почти не имели власти, хотя раньше они могли даже претендовать даже на царский статус. Их потеснили более могущественные цари из Востока (Лидия, Персия), и потеснили правом сильного. Да и вообще, аристократы в качестве общественной группы, или даже общественного класса – это в первую очередь носители воинской/патриархальной/сельскохозяйственной (всё это синонимы) этики. Немаловажным пунктом здесь является именно воинская этика, ибо аристократия первоначально составляла главный стержень, элиту армии. Поэтому, что вероятнее всего, общественное положение семьи Гераклита стало причиной большой роли борьбы в его размышлениях.
“Следует знать, что война всеобща, и правда – борьба, и что все происходит через борьбу по необходимости”. “Павших на войне боги почитают и люди”. “Война есть отец всего и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми; одних она сделала рабами, других свободными”.
Его особенно заинтересовали противоположности, по видимому, только по вине этого патриархально-аристократического воспитания (прим.: это лишь гипотеза, здесь также можно подумать, например, что он впечатлился персидскими завоеваниями). И даже в самом вопросе противоположностей, хотя этот вопрос уже не был новым, Гераклит умудряется сделать дополнительный акцент на их борьбе. Конечно, о самих противоположностях и раньше говорили в философской литературе. Уже Анаксимандр говорит про их борьбу – что одна крайность побивает другую, чинит с ней несправедливость, на что вторая крайность позже отвечает ровно таким же образом. И пускай даже это была детерминированная “необходимость”, но здесь всё таки очевидно, что “несправедливость” вещь вредная, плохая. По-видимому, отвечая на эту мысль, Пифагор попытается показать, каким образом противоположности, в конце концов, устанавливают между собой гармонию. Гераклит же, напротив, мыслит борьбу как первейшее благо; ни о какой гармонии, или даже о несправедливости здесь не может быть и речи.
Все эти рассуждения о справедливости борьбы лучше будет рассмотреть в контексте остальной философии Гераклита, и поэтому начнём с самых основ. А пока достаточно запомнить, что Гераклит – философ войны и борьбы. А закрывая биографические факты, важнейшее, что мы знаем о нем, это то, что он был храмовым жрецом, буквально священником греческой религии.
Война, огонь и темнота
В отличии от архаических писателей, Анаксимандр, этот наиболее выдающийся из ранних философов – писал не просто прозой, но вычурной прозой, или как ещё можно сказать – литературным языком. Этот образ дополняют сообщения о том, что и в обыденной жизни Анаксимандр был богат и очень любил роскошь, и не только в словесности, но и во всём остальном. Поэтому и рассказывали, что Анаксимандр писал аллегориями, а ученые комментаторы поздней античности пытались его “приземлять”. Не случайно поэтому, что Анаксимен вновь начинает писать очень сухо, надевая театральную маску “учёного”. Так, не сделав ничего особенно выдающегося – Анаксимен понравился всё тем же поздним античным комментаторам, в отличии от Анаксимандра.
Примерно с такой же судьбой столкнулся Гераклит, который тоже писал “размашисто”, широко использовал аллегории и игру слов, и поэтому был плохо понят современниками (но что ещё хуже для рядового читателя того времени, он писал в стихотворных размерах). Из-за этого сохранилось несколько баек, которые сводятся к тому, что Гераклит за такой стиль письма получил прозвище “Тёмный“.
Мелкие подробности космогонии Гераклита мы опустим, поскольку они ещё более примитивны, чем у любого из милетцев, и дальнейшего развития в истории не получили (даже стоицизм не добавил ничего существенного). Рассмотрим поэтому только самое основное. Стихийное начало у Гераклита – огонь, и этот выбор тоже не случайный; ведь огонь уничтожает всё остальное, среди всех стихий именно он олицетворяет борьбу и нестабильность. Именно соприкасаясь с огнем, всё остальное видоизменяется. Именно огонь – та стихия, которую нельзя контролировать, он явнее всех остальных постоянно находится в изменчивости (как языки пламени).
“Всё течёт, всё изменяется”; “нельзя дважды войти в одну и ту же реку”. “Солнце не только новое каждый день, но вечно и непрерывно новое” и т.д.
Итак, благодаря огню всё постоянно претерпевает изменения, в каждую данную секунду. В самом глобальном смысле из Вселенского Огня происходит воздух, из воздуха – вода, а из воды земля, и отчасти снова таки небо (видимо по аналогии с испарениями Анаксимандра). Эти четыре получившиеся стихии составляют все вещи; однако и сами вещи изменчивы.
“Этот космос, один и тот же для всего [сущего], не создал никто из богов и никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим”.
Отличается ли всё это от предшествующих философских концепций? Вряд ли. В приведённой цитате мы видим, на примере Огня, уже знакомую нам идею цикличности (которая почти в дословном виде встречалась у Ксенофана, но со стихией Земли во главе). Гераклит практически слово в слово вторит Пифагору, когда говорит, что всё происходящее сейчас, в течении вечности повторяется снова и снова; что в мире нет ничего совсем нового, и что за целую вечность случилось всё, что только могло случиться. Здесь мы можем узнать и Анаксимандра; ибо Мир (в их понимании планета или галактика) уничтожается и создается, но Вселенная в целом – существует вечно (правда и она, раз в десять тысяч лет сгорает в огне, чтобы возродиться из пепла). И разве не на этой почве, основываясь на логике “части и целого”, Ксенофан построил свою философию? Разве в философии Ксенофана не постулируется вечность Бога, которого нельзя было сотворить? Не напоминает ли это старый добрый “апейрон”, вечно существующий, и никогда не уничтожимый? (как и Гераклит, очень похожим образом идеи Анаксимандра применил Анаксимен к своему “воздуху”). Даже стихия огня уже закладывалась в основу философии пифагорейцев Гиппаса и Гиппона.
Все это мы приводим здесь, чтобы ещё яснее стала тесная связь между всеми ранними философами, чтобы явственнее выступила их общая логика, в контексте любой из “стихий”; и что специфические особенности каждого из ранних философов стоит искать как раз-таки за пределами этих вопросов. А пока мы видим обычную “стихийную философию” с акцентировкой на войне и темнотой изложения.
Божественный Логос
Приписываемая Гераклиту “темнота” также во многом связана с теорией о текучести вещей. Благодаря ей нельзя было говорить о какой-то вещи слишком однозначно; и хуже того, не только вещи, но и всякие “справедливости” и “блага” оказывались теперь понятиями относительными. Можно было, вооружившись его философией, доказывать положения, звучащие как абсурд. Например что лекарство – это яд, а яд наоборот лекарство. Всё это, как и борьба противоположностей, превращает мир Гераклита, на первый взгляд, в мир сплошного хаоса.
Тем не менее, даже этот хаос обладает закономерностями, которые олицетворяет божественный Логос, пронизывающий и управляющий Вселенной (идея тоже в целом общая с классической “Милетской школой”). Сам этот “Логос” дословно переводится как “слово”, но имеет несколько возможных переводов в зависимости от контекста; это может быть и мысль, и разум, и закон, а по смысловой нагрузке он совпадает со “Вселенским Огнём“. У Гераклита данное слово встречается в разных контекстах, поэтому его тяжело понимать однозначно (и всё же не зря он считался “тёмным”). В процессе своей деятельности, этот Логос всё равно возвращает мир к некой гармонии (при чем используется именно этот пифагорейский термин).
«Расходящееся само с собой согласуется – возвращающаяся к себе гармония. Скрытая гармония лучше явной. Противоречивость сближает, разнообразие порождает прекраснейшую гармонию, и все через распрю создается».
Несмотря на формальное сходство с “гармонией” Пифагора, оно, на деле, оказывается незначительным; ведь Гераклит дал более глубокую разработку вопроса о противоположностях, связав все части старой философии (Милет, Элея, Пифагор, Зороастризм) в одну совершенную и концептуально связанную систему. По сути, Логос раскрывается через теорию противоположностей. Суть его не в том, чтобы откуда-то “извне” внести “гармонию” и установить порядок; он не отменяет борьбы, и не “разнимает сторон” в драке противоположностей. Логос – как невидимая рука рынка, согласно которой все действуют в своих интересах, но в результате получается гармония интересов общества. Также и у Гераклита, всё устанавливается само собой, единство нисколько не отменяется тем, что внутри него происходит движение.
“Из всего – одно, из одного – всё”.
Итак, противоположности переходят из крайности в крайность через борьбу, они запускают этим механизм движения всей Вселенной, и в этом движении заключена гармония. А уже логика частей и целого позволяет понять, как именно гармония может быть не антиподом, а следствием хаоса; и делается всё это через концепцию единого Бога. Последнее конечно может вызывать недоумение, но если согласиться с этим, то вполне правомерным будет заподозрить влияние Ксенофана.
Дети, это Гераклит
Всё едино – эта идея пронизывает философию Гераклита точно также, как и систему философа Ксенофана, который, между прочем, создал концепцию теологии, где Бог есть единая обезличенная сущность (и также мы видим подобные элементы в более поздней философии пифагорейца Филолая, случайно-ли?). Из всего уже сказанного о Гераклите (или известного читателю заранее) можно подумать, что конкретно у него речь идёт не о Боге, а о неких “законах природы”; вроде силы, которая управляет миром. Но Гераклит недвусмысленно говорит об обратном.
Как целым, так и частями – управляет разумный огонь (а.к.а. Логос), это он устраивает все “по необходимости”. Мир цикличен, и периодически его уничтожает огонь, а потом снова воссоздает из пепла (в чем есть акт творения и разумный замысел, ведь огонь делает всё сознательно). Нам также говорят, что в природе целого (а.к.а. – для бога-логоса) прекрасно любое явление, которое для конкретного человека может быть и относительно плохим. Например, возьмем гибель возлюбленного; нам кажется, что это большая утрата и трагедия, но с точки зрения Логоса (а.к.а. Вселенной) – просто необходимая мелочь, неотвратимое явление, без которого Целое не могло бы существовать. Наши смерти, как часть механизма, с точки зрения всей природы в целом – прекрасны. Эта логика возникла ещё в Милете, но никогда раньше ей не придавали такого важного этического и эстетического смысла, влияющего на восприятие мира человеком. Кстати, на это мало обращают внимание, но для Гераклита вся жизнь была сплошным умиранием или сном. Он довольно ярко эстетизирует тему смерти:
(1) «Родившись, они стремятся жить и, тем самым, умереть, лучше же сказать – успокоиться, и оставляют детей, порожденных для смерти». (2) «Смерть – все, что мы видим, когда бодрствуем, а все, что мы видим, когда спим, есть сон». (3) «Людей ждет после смерти то, чего они не ожидают и не предполагают». (3,5) «Правда настигнет лжецов и лжесвидетелей». (4) «Из смерти земли рождается вода, из смерти воды рождается воздух, [из смерти] воздуха-огонь, и наоборот». (5) «Человек в ночи себе зажигает свет. Умерев, он жив. Уснув, угаснув очами, он соприкасается с мертвым и с уснувшим соприкасается, бодрствуя».
По своим характеристикам и способу проявления в мире, невозможно не увидеть в Логосе божественную сущность. Немаловажно и то, как Гераклит обращается к своему Логосу. Например здесь, он подразумевает, что у этого божества есть желания:
Единое, единственно мудрое, не желает и желает называться именем Зевса.
Для Гераклита главное, чтобы Целое существовало, а всё остальное здесь вторично. Поэтому и борьба противоположностей, которая касается только того, что происходит внутри, в самих Частях (противоположности изначально подразумевают минимум два явления, а значит и не-Единое), не может затронуть Целое. Постоянная изменчивость изображается ещё и как кровообращение в организме – поэтому желать остановки хаоса равнозначно желанию смерти Целого, гибели Вселенной, гибели Бога. Но, к счастью для нас, Господь наш Логос этого не допустит; поэтому он нас и не спрашивает, создавая весь этот видимый беспорядок.
Конечно, стоило бы ожидать, что не все будут согласны с решением Логоса, кому-то всё это покажется несправедливым. На счёт этого Гераклит отвечает очень просто: “Толпа – глупа и не разумеет логоса“. Простые люди видят только части, и упускают целое, со всей его красотой (идея элитарности, связанная с аристократизмом, но очень важная и для всей философии древности; у Гераклита эта тема высказана впервые, и она же прямо связана с дальнейшей статьей про Парменида). Дай неразумным людям волю, они бы спасали от смерти своих близких, и тем самым уничтожили бы течение жизни Логоса, обрекая его на гибель.
Как простые смертные, мы этого “целого” не видим, ведь оно слишком огромно, и его можно только представить умозрительным путём. Гераклит считает, что в этом и состоит мудрость, дойти до такого масштаба абстрагирования, когда ты понимаешь, что все происходящее вокруг тебя – это мелкие шестерни огромного механизма; и что раз ничего уже не изменить, то нечего и расстраиваться, когда случается что-то плохое. Ведь так было нужно, так и должно было быть. А люди мол глупые, слишком абсолютизируют частности, не видят мирового процесса в целом, не смотрят дальше своего носа, и поэтому терзаются надеждами, ожиданиями, и мелочными переживаниями самого разного рода и вида (от потери денег до страха смерти). Мудрость заключается только в одном: признать “разум” как “то, что управляет всем при помощи всего”.
Разумение – величайшая добродетель, и мудрость состоит в том, чтобы говорить правду и действовать в согласии с природой, ей внимая.
Фактически это значит, что нужно понять логику детерминизма, и если ты понимаешь, что так уж сложилось, и судьба определила тебе место раба – то молча нужно “действовать в согласии с природой, ей внимая”. И более того, он считает всё явное менее важным, чем сокрытое. Иными словами, он критикует сенсуальное познание, предпочитая ему познание рациональное:
“В познании явных вещей люди совершенно обманываются”. “Скрытая гармония лучше явной”.
Здесь мы прямо подходим к теории познания. Именно в ней, а также в последовательности его основных принципов, мы видим серьезное отличие Гераклита от остальных “философов Целого”. Последовательность приводит к главному различию с Ксенофаном. Поскольку борьба противоположностей это закон, то раз существует бытие, оно же должно автоматически породить конкурирующее с собой небытие. Гераклит может легко согласится с Ксенофаном почти во всём, что касается Бога со стороны его “единости”, но сам Бог у Гераклита – воплощение принципа борьбы, сам Бог порождает небытие внутри себя, и “многое” существует внутри “единого” уже вполне реально, а не просто как “видимость”. Поэтому, хотя уже могло показаться, что на основе логики Гераклита о Целом вымащивается прямая дорога в элейскую школу, всё же внезапно обнаруживается, что философский принцип борьбы противоположностей стоит выше всего, что это и есть Бог для Гераклита. А раз уж “многое” оказывается способом существования “единого”, то нет смысла отрицать все выводы о текучести и относительности вещей или понятий.
Но обычно, говоря о теории познания, “философы Целого” защищают роль разума, подчеркивая особый божественный статус изучаемого предмета, и специфические способности, необходимые для его изучения. Мы только что видели, что Гераклит в этом плане ничем не отличается от остальных. Он принципиально настаивает на первостепенной важности разума для познания Логоса. Но при этом, тут же, Гераклит вдруг предпочитает “то, что можно увидеть, услышать и изучить”. Он считает, что каждый человек обладает двумя средствами познания истины: чувственным восприятием и логосом; и первое имеет даже большее значение, хотя оно бесполезно при условии отсутствия разума (впервые в истории философии появляется тема разделения знаний чувственного и умственного характера, что также важно в контексте Парменида). Несмотря на то, что в итоге разум всё равно занимает центральное место, ощущения имеют значительное влияние в системе Гераклита. Фактически перед нами здесь открывается первая система сенсуализма в теории познания.
Именно поэтому Солнце для Гераклита оказывается размером в человеческую ступню; всё потому что он достаточно сильно верит своим чувствам. Противоречие? Может быть, но для Гераклита это не столь важно. Разум не возвышается над чувствами слишком высоко, поскольку и обладающие разумом люди могут не знать Логоса, они могут быть разумными глупцами (точно также у пифагорейцев не всякий разум разумен, и нужно знать математику). И раз уж речь пошла про умных и тупых, то стоит вспомнить одну из самых известных фраз Гераклита. Он предостерегает, что “многознание уму не научает“, сразу же добавляя, что “иначе оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея”. Очевидно, здесь имеется ввиду, что знания всегда касаются частностей, и как глубоко их не разбирай – понимания целого они тебе не дадут. Возможно, это он и имеет ввиду, намекая на то, что настоящий ум получается другим путём, некой интуицией и мистическим опытом.
Для Гераклита мудрость была просто осознанием того, что мир является Единым, которое основано на законах текучести. Поняв это, в принципе, можно больше ничего не изучать, и быть при этом вполне мудрым человеком. Хотя, в конце концов, он всё равно считает, что “очень много должны знать мужи-философы” (если это не ирония над пифагорейцами, внедрившими слово “философ”), но к этому минимуму нужно ещё прибавить настоящее знание, философию – т.е. Логос. Да, разум ещё не гарантирует Логоса, а общая логика Гераклита очень простенькая, и не требует глубоких конкретных знаний (многознания). Но всё таки нужно подчеркнуть, что не чувства, а разум позволяет нам раскрыть Логос. В чувственном опыте “Единое” не может быть получено, и чувствами его невозможно охватить. Сенсуализм Гераклита ещё чрезвычайно ограничен, он нужен только для легализации познания мира видимых вещей.
Что ж, раз уж речь идет о теории познания, то стоит закрыть и связанную с ней тему, про вместилище приобретенных знаний. Об этом Гераклит говорит, что нашей душе присущ самообогащающийся логос (не путать с логосом, который управляет Вселенной), между которым, и “тем самым” Логосом, существует прямая связь. Так, например, он говорит, что все человеческие законы (тоже, кстати, логосы) питаются единым божественным. А сами души, этот источник жизни и вместилище знаний – испаряются (спасибо Огню) из влаги, то есть снова таки мы видим как душа оказывается “воздушной”. Всё это находится в полном согласии с космогонией Анаксимандра; Гераклит даже называет душу “одаренным способностью ощущения испарением”. Сухая душа наилучшая и мудрая (так как находится под воздействием огня); а вот от алкоголя душа влажнеет, и это приносит наслаждение или смерть. Отсюда можно заключить, что Гераклит связывает наслаждение с чем-то однозначно плохим, это уже серьезное подспорье для связи философии Гераклита со стоической этикой добродетели. Хотя почему только отсюда?
Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды.
Так что, Гераклит признал, что “многое” существует не меньше, чем “единое”, что “части” важны не меньше, чем “целое”, и что поэтому способ познания мира “частей”, т.е. сенсуальный опыт, также очень важен. Но желая познать “Единое”, или же “Логос”, нам тут же предлагают разумное познание сверхчувственных вещей. Если кто-то думал, что Гераклит был философом, который преодолевал дуализм, то это вовсе не так. Он лишь создал новую попытку синтеза, основанного на приоритете идей борьбы. Пока его главное новшество в этом и состоит; он сумел признать рассуждения Ксенофана, но тут же попытался в рамках его идей допустить правомерность и всей предшествующей философии.
На счёт этики и политического учения
В этическом смысле, в первую очередь, Гераклит – аристократ; поэтому он подчёркивает неизбежность и необходимость неравенства людей. Отчасти он, конечно, признает, что все люди имеют способность к рассуждению, и поэтому потенциально могут научится Логосу, но только фактически это невозможно. Только лучшие (аристократы) имеют все возможности для хорошего образования, значит они лучше познают Логос. И поскольку “все человеческие законы питаются единым божественным”, то и значит, что аристократы должны править государствами. Это, конечно, звучит лучше, чем кровное право на престол, но всё же, не лучше идей “Государства” Платона и Пифагорейского союза.
Возможно Гераклит и говорит, что “граждане должны сражаться за закон, как за свои стены”, но только мнение мудреца-правителя равняется самому закону, и вообще “воле одного повиновение – закон“. В своей этике Гераклит проявляет крайние черты аристократизма. Он полностью расписывается под моральным кредо Гомера и Гесиода (при том, что прямо презирает обоих). Не считая уже описанных выше похвал воинской морали и подобному стилю жизни, сюда прибавляются ещё подобные высказывания:
“Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу – преходящим вещам; толпа же насыщается подобно скоту”. “Один для меня – десять тысяч; если он – наилучший”.
И не стоит обманываться, что пропорция 1 к 10000 подразумевает умственное превосходство философов (хотя и в таком снобизме не много чести). В подобном анти-демократизме, к слову, мы снова можем увидеть сродство Гераклита, Ксенофана и Пифагора.
Первый нигилист
Несмотря на всю эту аристократичность, которая безусловно очень сильна; несмотря на общий стиль подачи информации, как будто Гераклит считает себя пророком огненного Бога и вещим оракулом (это трудно здесь передать, но в общем-то так и есть) – он тут же презирает основы традиционного культа и культуры вообще. Напрасно люди, запятнанные кровью, хотят очиститься жертвоприношениями! Они только удваивают количество пролитой крови. Разве это не глупо, говорит Гераклит, пытаться смыть грязь купаясь в грязи? “Безумным посчитал бы его человек, заметивший, что он так поступает”. А ведь это священная традиция! “И этим статуям они молятся, как если бы кто-либо захотел разговаривать с домами; они не знают, каковы боги и герои”.
Мы уже видели, что говоря о святая святых греческого воспитания, тот же Гесиод ни во что не ставился. Но оценка Гомера затмевает даже презрение к Гесиоду, ведь он “заслуживает того, чтобы быть изгнанным из общественных мест и высеченным розгами, также как и Архилох“. По мнению Гераклита, это они виновники того, что толпа не видит Логос, лишь дополнительно подчеркивая этим, что для него познание Логоса означает познание Единого Бога, равно как и в случае с Ксенофаном. Именно поэтому они оба выступают против мифологических представлений народа о религии. Теперь высказывание Гераклита о том, что Гомер был “умнейшим из всех эллинов” не может не показаться только ироническим издевательством над эллинами. Так уж случилось, что под влияние мифологической традиции попали почти все люди; считаясь с такой суровой реальностью, Гераклит поэтому советует юношам “не действовать, как дети родителей, т.е. – как мы переняли”. Это наверное худшее и опаснейшее из возможных заявлений для древности. Остаётся удивляться, почему его не казнили подобно Сократу.
И вот, глядя на такие советы, на критику традиционного культа, можно подумать, что Гераклит относительно “прогрессивный” мыслитель; борец со всем отсталым и убогим. Выступает за новшества и против традиций; пускай за Бога, но за более продвинутую версию его почитания. Возможно это и так, но в таком случае он мало чем отличается от Ксенофана (кроме диалектики единства и борьбы). Смущать прогрессивного, или воодушевлять консервативного читателя должно то, что за всем этим стоит банальный аристократизм и политическая позиция борца против демократии:
«Каков у них ум, или разумение? Народным певцам они верят, и учитель для них – толпа; ибо не знают они, что многие плохи, немногие же хороши».
Вся критика отцов заключалась в том, что старшее поколение испортилось, но проблема не только в том, что ими поддерживается вера в суеверия; хуже всего, что народ стал слишком демократичным. Что нам предлагает Гераклит? Кроме попирания всех демократических прав, он предлагает обычную монотеистическую религию, чтобы критиковать Богов было не так просто, и чтобы действительные нигилисты не имели на руках очевидных козырей. Сам же Гераклит никак не может считаться нигилистом своего времени. Цель его рассуждений – в укреплении консервативных ценностей, а не в их расшатывании.
О том, что всё дело в демократии, мы можем узнать как из предыдущих цитат, так и со следующей:
“Правильно поступили бы эфесцы, если бы все они, сколько ни есть возмужалых, повесили друг друга и оставили город для несовершеннолетних, – они, изгнавшие Гермодора, мужа наилучшего среди них, со словами: да не будет среди нас никто наилучшим, даже если таковой окажется, то пусть он живёт в другом месте и среди других”.
Очевидно, что жители Эфеса внедрили у себя некое подобие будущего афинского остракизма, а из изложенного выше материала понятно, что именно Гераклит имеет ввиду под “лучшим мужем”, – это уж точно не мудрец, подобный Сократу. Так что да, нигилизм в этом всём есть, но его “прогрессивность” очень сомнительна. Все вокруг Гераклита якобы глупы, но лишь потому, что были не согласны с ним, а сам он – тот ещё консервативный реакционер.
Следы Зороастризма
Для начала сошлюсь на две статьи Марины Николаевны Вольф по этой теме: «Учение Гераклита о противоположностях и иранская традиция» и «To Sophon Гераклита и Mazda Заратуштры».
Полагают, что Зороастр, основатель персидской религии (зороастризма), был реальным историческим лицом, жившим не позднее VII в. до н.э., т.е. лишь немногим старше Фалеса. По датировкам его вполне можно относить к восточной предфилософии. В основе вероучения Зороастра лежит представление о “Мудром господе” – Боге-творце Ахура-Мазде, создавшем всё благое и полезное: свет, тепло, землю, животных, людей и растения. Цель жизни для благочестивого зороастрийца – помогать “Мудрому господу”, защищать и приумножать его творения: поддерживать огонь, разводить скот, обрабатывать землю, заниматься строительством, ремеслом и торговлей; в конце концов растить детей (иначе говоря, следовать общественным нормам, ср. с Гераклитом и его тожеством божественных и человеческих правил, что ещё сильнее рушит представления о его возможном нигилизме). Соперником Ахура-Мазды выступает дух зла Анхра-Майнью (иначе: Ахриман), создавший холод, смерть, вражду, вредных животных, насекомых и т.п. Зороастрийцы считают себя обязанными бороться с ними, чтобы удостоиться посмертной награды. Здесь мы видим дуализм доброго и злого, как центральное понятие религии.
Оба основных начала – доброе и злое – существовали от века. Ахурамазда, т.е. доброе начало, как утверждают зороастрийцы, был могущественнее, и беспрепятственно создал священным творческим словом мир – царство света, заключавшее в себе лишь доброе и чистое; но когда он удалился в свое небесное обиталище, Ахриман в змеином образе прошел созданный мир и наполнил его враждебными духами, нечистыми и вредными животными, пороками и грехами. Таким образом, согласно учению зороастрийцев, происходит вечная борьба между двумя силами за обладание землею и человечеством.
В зороастризме сохранилось понятие “Высшей правды” (Арты), подразумевающей чистоту человеческих помыслов и благородство поступков, “правильный образ действий”. Правда противопоставлялась лжи, извращенности (Друдж), неотъемлемому качеству Анхра-Майнью. Чуждый идолопоклонству, зороастризм сохранил в ритуалах культ огня как воплощения доброго начала, символа Арты. Особым образом зажженный огонь поддерживался в зороастрийских храмах столетиями, что породило еще одно название – “огнепоклонники“. Из дальнейших сходств можно отметить, что по учению зороастрийцев, те кто не следуют Истине, те помрут в конце времён, когда после финальной битвы добра со злом землю поглотит пламя. Посмотрите теперь, что говорит о философии Гераклита его поздний комментатор Климент Александрийский:
“Правда (Дикэ) постигнет мастеров лжи и лжесвидетелей”, – говорит Эфесец. Он тоже знаком с учением об очищении грешников в огне, узнав о нем из негреческой философии. Это очищение огнем стоики впоследствии назвали выжиганием (экпирозой).
Интересно, что практически все цитаты Климента и Ипполита, подтверждают папирусы более раннего, эпикурейского комментатора Филодема из Гадары:
“[Гераклит] учит и о суде над миром, и о том, что все в нем будет охвачено огнем. “Всех и вся, нагрянув внезапно, будет Огонь судить и схватит”, – говорит он”.
Согласно Ипполиту (и Филодему) – противоположности Гераклита также считались или “богами”, или ипостасями единого бога, что полностью совпадает по смыслу с учением зороастрийцев о дуализме. И кроме того, самих персидских “магов” Гераклит обличал в том, что они приходили к посвящению “порочным” путем, т.е. выдвинул как бы внутреннюю формальную критику. Подобно тому, как Иисус, будучи де-факто фарисеем, осуждал практику своих коллег.
Для учения Заратустры был важен свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих слов и благих деяний (это мы позже увидим в стоицизме, основанном на учении Гераклита, и случайно-ли?). Стоит отметить и то, что у Гераклита , как и в иранской традиции “мудрость божественная” и “мудрость человека” принципиально разделяются, и последняя подражает первой и является её составной частью.
“Своеобразие стиля Заратустры заключается в сочетании народной поэзии и подражания ей с оборотами придворной поэзии, с ученостью и философствованием в сочетании наглядно конкретного с персонифицированными абстракциями. Это сочетание создает ту темноту языка Заратустры, которое напоминает язык Гераклита”.
(с) А.О. Маковельский — «Авеста»
И даже легенды про обстоятельства смерти Гераклита (“велел обмазать себя навозом и, лёжа так, умер”, “сделался добычей собак”) некоторые исследователи интерпретируют как свидетельства о том, что философ был погребён по зороастрийским обычаям. Возможно, это всё лишь набор случайных совпадений, но они даже более явные, чем влияние Востока на философов прошлых поколений. В том случае мы (вернее литературная критика) всё равно убеждены, что это влияние было, но в случае Гераклита – пускай каждый самостоятельно.
Пифагорейский след
В разделе, где мы рассматривали философию пифагорейцев, был упомянут один очень важный факт, который стоит повторить снова. Внутри пифагорейской секты в какой-то момент появилась демократическая оппозиция. Некий парень по имени Гиппас нарушил запрет на неразглашение тайны, за что был изгнан из элитного клуба. Гиппас акцентирует на огненной стихии, и как Ксенофан, учит о том, что Вселенная одна и пространственно конечна (правда это не отменяет ни пустоты, ни её вечного движения). Гераклит, который несколько младше Гиппаса, тоже застал Пифагора живым, и точно также язвит в его сторону.
Вопрос в том, мог-ли Гераклит быть пифагорейцем, напрямую связанным с Гиппасом?
Однозначного ответа дать не получится (в академической истории считается что связи не было, просто потому что нет прямых доказательств; но это слабый аргумент), нам же клубок связей между ранними философами кажется теперь гораздо более плотно связанным, и такая возможность кажется поэтому более чем допустимой. К тому же, Гиппас не единственный пифагореец, который напоминает нам Гераклита. Еще одним мыслителем, избравшим стихию огня для основы мироздания был Гиппон. Они оба рассматривали Бога как единого творца мира, рассуждали о цикличности, расширили количество возможных противоположностей вплоть до бесконечности, выводили земные законы из законов божественных и т.д. Алкмеон, например, добавлял идеи о том, что мудрость Бога отличается от мудрости людей, и что земные дела двояки, и постигаются путем сенсуального опыта (а божественные дела – разумом). Все это мы видим у Гераклита, но названные выше пифагорейцы – его ровесники и современники. Можно припомнить и более позднего пифагорейца Филолая:
«По его мнению, все совершается по необходимости и согласно с законом гармонии». Природа же при устроении мира образовалась из беспредельного и предела. Филолай помещает огонь посередине вокруг центра, который он называет Гестией (очагом) Вселенной, домом Зевса, матерью и алтарем богов, связью и мерою природы. И ещё другой огонь принимает он – огонь, лежащий выше всего и объемлющий Вселенную.
Здесь уже видно, что традиция философии “огня” имеет плотную связь с пифагорейством. Это добавляет ещё один балл в копилку о связи Гераклита с пифагорейцами. Хотя, конечно здесь можно сказать, что Филолай сам уже находится под прямым влиянием Геркалита, т.к. именно разделение двух разных видов “огня”, насколько это пока известно — специфически геркалитова идея. Академические историки, считающие априорно невозможной связь пифагорейцев и Гераклита даже в обратном порядке, выводят огненную философию Филолая напрямую из философии Гиппаса. Но также вполне может быть, что всё намного проще, а Филолай и Гиппас – сами находились под влиянием персидской религии (в поздней античности, кстати, иногда рассказывали о личном общении Пифагора и Зороастра). Тогда может все трое обошлись без влияния друг на друга, и просто черпали из общего источника? А может и наоборот, Гераклит был пифагорейским раскольником вместе с Гиппасом, а все совпадения с зороастризмом случайны? Существуют разные варианты для трактовок, но отрицать саму плотность связей ранних философов мы просто не можем.
Задаваясь вопросом, кто имел больше влияния на его философию, Милет или пифагорейцы, мы не сможем дать однозначный ответ; с нас достаточно и того, что эти связи не остаются незамеченными. Главное то, что все ранние философы, вплоть до Гераклита и даже немого дальше – представляют собой одно направление мысли; они формируют некое ядро (Канон), вместе принимая участие в разработке одних и тех же принципов.
Итоги, и немного о “Логосе”
Как уже было показано, Логос можно понимать как божественное начало; и у других, более поздних философов, будет похожий по функциональности термин, который уже очевиднее будет обозначать именно божество. У Гераклита этот момент не совсем однозначно понятен, поэтому принято считать, что Логос – всё таки просто закономерности в природе (правда имеющие при этом как бы полноценное существование, как отдельная сущность). Делается это, в основном “материалистами”, чтобы завербовать “первого диалектика” в свой лагерь. Мне же кажется, что при прочих равных Гераклит скорее теист, чем пантеист; хотя бы потому, что согласно его биографии – он был жрецом, а в сочинениях пользовался мистической риторикой а-ля “внемлите, я пророк Логоса”, в добрых 15% от его фрагментов мы видим рассуждения, показывающие как важна была для него особая природа сновидений. Хотя одно из его рассуждений в контексте снов интересно как пример защиты объективности мира.
Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос, из спящих же каждый отвращается в свой собственный.
И кто бы ни говорил о ранних философах от Фалеса до Гераклита, что они материалисты – это очевидно не так. Мы видим повсюду божественное провидение, и мы видим всюду одушевленность мира. А то, что они основывают мир на стихиях, то это просто способ передачи общей мысли. Это не означает признания ими большей роли материи; наоборот, мы видим как она подчиняется самым разным “Разумам” высшего порядка. В связи с этим хотелось бы обозначить ещё одну, очень интересную трактовку гераклитового Логоса. Получается, что гармонии не может быть без хаоса, и одно не противостоит другому, они не могут друг без друга существовать, и хаос — условие гармонии. Сюда же можно применить классический пример солдата и стоящего на возвышенности генерала армии; с точки зрения солдата, битва это сущий ад, но с точки зрения генерала – в битве есть своя стратегическая логика, поэтому эмоции генерала по поводу происходящего носят совершенно другой характер.
Здесь можно было бы ещё много рассуждать о том, как Гераклит впервые применяет отсылку на монетное дело (чеканку) в качестве аллегории, и увидеть в этом зачатки интересов к экономической теории. Можно приводить фразочки по типу “познай самого себя”, и разбирать очередные цитаты волка, как например “собаки лают на тех, кого они не знают”. Но это всё будет излишеством. Конечно, там есть и сугубо этические рассуждения о пользе аскетизма, что имеет определенное значение для философии. Были и аллегории с математическим смыслом. Но эти вещи не удивительны, учитывая озвученные выше связи с пифагореизмом. Повторяться в таких вопросах нет смысла, статья и без того получилась огромной. Мы попытались охватить Гераклита в целостном виде, не упуская ничего значительного, соединив все фрагменты его учения в логичное повествование. Надеемся, что это получилось. Но в историю философии он войдет не за всё то, о чем мы говорили, а просто как ходячий мем про текучесть вещей и всеобщую нестабильность.
В самом обобщенном смысле, Гераклит создает очередную вариацию “Философии Целого”, альтернативную версию учения Ксенофана, пытаясь ликвидировать тот дуализм, который создали пифагорейцы. Гераклит не только занят той же тематикой, но пытается в то же время подвергнуть критике попытку Ксенофана (уж слишком однозначную и статичную). Это приводит к простому возврату на позиции пифагорейцев, внутри которых Гераклит лишь сменил несколько акцентов. Он сделал “гармонию” не чем-то привнесенным “извне”, а внутренней характеристикой Целого. Так Гераклит сумел сохранить пифагорейское наследие, и значительно приблизился к ликвидации дуализма. Только на деле дуализм еще никуда не исчез, и в известном смысле он становится центральной идеей Гераклита, ведь без дуализма невозможно противоречие.
И все таки, Гераклит действительно делает шаг вперед после Пифагора и Анаксимандра. Он открывает возможность для широты мышления, снимает строгие рамки для категорий и понятий (что приведет к движению софистов) и намечает контуры будущей философии (задает дискурс своим критикам).