Цикл “Античная философия: Формирование канона“:
- Вступление (Фалес, Анаксимандр).
- Первая часть (Пифагор).
- Вторая часть (Ксенофан) – вы здесь.
- Третья часть (Гераклит).
- Четвертая часть (Парменид).
- Пятая часть (Итоги).
Когда вспоминают про “Элейскую школу”, то в первую очередь вспоминают философа Парменида, крупнейшего ее представителя, и поэтому просто невозможно не вспомнить знаменитый мем:
Но справедливости ради, у Парменида был знаменитый предшественник, который возможно и не был его прямым учителем, но так или иначе, он должен был оказать своё влияние на самого Парменида, а значит и на облик всей “Элейской школы”. Этого человека звали Ксенофан из Колофона (ок. 570-475 гг. до н. э.), который уже в античной исторической традиции рисуется современником Пифагора. Таким образом он принадлежит ещё к первым поколениям философов, к поколению “Милетской школы“, и будучи долгожителем, он даже пережил Пифагора. Точно как и этот последний, Ксенофан родился в Малой Азии, в городе Колофон (прямо напротив Эфеса, родины философа Гераклита; при чем оба эти города примерно на одинаковом расстоянии (ок. 60 км) от Милета и Самоса). Также, как и Пифагор, после персидского вторжения он бежал на запад, и точно также это случилось по внутриполитическим причинам внутри самого города. Но в отличии от Пифагора он поселяется южнее, на острове Сицилия. Только спустя время Ксенофан примет участие в основании города Элея (около Неаполя), где также окажется и молодой Парменид, и где будет дано начало так называемой “Элейской школе” философии.
Часто Ксенофана изображают учеником пифагорейца Архелая (медика из Кротона) или милетца Анаксимандра. Безусловно, у Ксенофана можно обнаружить влияние как одного, так и другого (да многих пифагорейцев), но это не значит, что он обязательно поддерживал какие-то отношения учитель-ученик. Например, Лаэртский сообщает, что Ксенофан полемизировал с Фалесом и Пифагором, т.е. с основателями обеих основных школ. Во всяком случае несомненно, что он знал все современные ему учения философов, и создавал собственную школу уже в рамках этого контекста. Возможно также, что кроме Парменида, он имел некоторое влияние и на философа Эмпедокла, о чем мы еще поговорим в следующих разделах. Но даже в рамках “Элейской школы” учение Ксенофана выглядит довольно уникальным.
В самой античной традиции Ксенофан считается в первую очередь поэтом. Он писал элегии, поэмы, ямбы, и считается основателем жанра сатирических стихотворений (“Силлы”). В своих сатирах он обличал, например, колофонскую знать, которая дескать разнежилась и стала корыстолюбивой, что привело к анти-аристократической тирании, а в конечном итоге к поражению от рук персов. Отсюда и версия, что обиженные властители именно за это изгнали Ксенофана из города. Как не сложно заметить, изгнали его за консерватизм, про-аристократическую позицию. Но главной целью сатир была не политическая критика, а критика религиозная. Это может выглядеть странным для консерватора, но Ксенофан жёстко критиковал Гомера и Гесиода, т.е. основу традиционного воспитания греков. Об этом сохранился отличный отрывок из Плутарха:
“Ксенофан, в силу какого-то низменного отношения к современным ему философам и поэтам, сочинил нелепые силлы против всех философов и поэтов“.
Так, например, нам известно, что на сетования будущего философа, еще юного Эмпедокла, о том, что найти мудреца невозможно, Ксенофан на ответил: “Конечно, ведь нужно самому быть мудрецом, чтобы признать мудреца”. В частности известно о его конфликте с поэтом-философом Эпименидом (тот самый, который по легендам уснул на 50 лет, и при этом не постарел). Консерватизм Ксенофана отлично иллюстрирует, помимо истории с изгнанием из Колофона, его открытая вражда с поэтом Симонидом во время пребывания при дворе тирана Сиракуз. И наоборот, считается что Ксенофан произвёл влияние на Пиндара. А ведь конфликт Симонида и Пиндара являлся одной из лакмусовых бумажек для оценки мировоззрения человека в целом, и Ксенофан очевидно занимает в этом конфликте консервативную позицию. Будучи последовательным в своей консервативности, Ксенофан вряд-ли прислуживал тирану Сиракуз, и если он действительно автор фразы “тиранов надо либо пореже посещать, либо почаще услаждать”, то он явно старался почаще избегать дворов. Этим объясняется тот биографический факт, что Ксенофан прозябал в относительной бедности.
К уже сказанному о его критике в сторону традиционных Гесиода и Гомера необходимо добавить, что Ксенофана по этой же причине часто считали атеистом. И он действительно мог считаться таковым, но лишь в античном смысле этого слова; ровно так же атеистами будут называть будущих христиан. В дальнейшем изложении мы увидим концепцию весьма развитого метафизического монотеизма. Ксенофан отрицал лишь многобожие, порицая людей за то, что они создают богов по своему подобию, или по подобию других существ. Так, например, Ксенофан считал, что если бы быков наделили разумом, то их собственный Зевс имел бы внешность быка. Но помимо этого у Ксенофана и правда можно найти слова атеистические, в том плане, что его реформирования религия не требует никаких ритуалов, а значит и жреческого сословия со всеми их храмами:
АРИСТОТЕЛЬ: Другой [риторический вопрос] основан на том, что если тождественно следствие, то тождественны и посылки, из которых оно вытекает. Примером может служить изречение Ксенофана о том, что как утверждающие, что боги родились, так и утверждающие, что боги умерли, одинаково впадают в нечестие. В обоих случаях получается, что в какой-то момент богов нет (Риторика. B 23. 1399 b 5). Элейцам, спросившим его, приносить ли им жертвы Левкотее и оплакивать ли её, Ксенофан посоветовал: если считают её богиней – не оплакивать, если человеком – не приносить жертв (Риторика. B 26. 1400 b 5).
ПЛУТАРХ: Ксенофан велел египтянам: если они считают Осириса смертным, не чтить его как бога, если же полагают, что он бог – не оплакивать (О любви. 18. 12. 763 D). Правильно потребовал от египтян Ксенофан Колофонский: если они признают богов – не оплакивать их, а если оплакивают, то пусть не признают богами (Об Исиде и Осирисе. 70. 379 B). Натурфилософ Ксенофан, видя, как египтяне во время празднеств истязают себя и поют трены [=скорбные песни], кстати напомнил: “Если они боги – не оплакивайте их, если люди – не приносите им жертв” (О суеверии. 13. 171 Е).
Однако здесь мы видим, что он даже порицает атеистов, равно в такой же степени, как и людей верящих в традиционные мифы. Это не шаг в сторону условной “прогрессивности”, а последовательный и продуманный, но всё тот же консерватизм, защищающий традицию, но уже при помощи устранения её самых вопиющих уязвимостей. Он негодует на Гомера только потому, что тот делает Богов слишком аморальными, слишком “земными” и человечными. Он критикует старую мифологию как интеллигент, по той причине, что она силу ставила выше разума; и по той же причине Ксенофан критиковал культ Олимпийских игр.
“Мудрость гораздо лучше силы людей и лошадей”.
Помимо занятий чистым искусством и литературной критикой, Ксенофаном были написаны эпические поэмы исторического жанра: “Основание Колофона” и “Колонизация Элеи”. Этот философ достаточно много для своего времени знает о культурах разных народов мира. В том сравнительном религиоведении, которым он занимается, уже можно увидеть прообраз того теоретизирования, которым занимались будущие “софисты”. Только вот выводы, которые на основе своих сравнений делали софисты – уже совершенно иные. А пока нас может интересовать только фиксация того факта, что ещё до появления историка Геродота информированность греков об окружающем мире была достаточно велика. А интересы Ксенофана в области истории и географии ставят его в одном ряду с Гекатеем Милетским.
Натурфилософия Ксенофана
Поэт, историк, философ, литературный критик и политический консерватор, Ксенофан вошел в историю Греции в первую очередь своей попыткой религиозной реформы, которая создала сомнительную репутацию у современников, но получила большое будущее уже в эпоху распространения христианства. Прежде чем перейти непосредственно к его обновлённой теологии, нужно напомнить, что Ксенофан происходил из Ионии, и поэтому не был чужд вопросам натурфилософии. Хотя Ксенофан и критиковал “всех философов и поэтов”, сам он был и философом, и поэтом. Самым известным его произведением стала философская поэма, известная под традиционным названием “О природе“. Из всех произведений Ксенофана сохранилось лишь около 40 доподлинных отрывков, из которых половина относится к названной философской поэме, собственно поэтому восстановить его философию в изначальном виде невозможно, как это невозможно и по отношению к Фалесу или Пифагору, да и многим другим ранним мыслителям. Но кое-что все таки известно и подлежит восстановлению.
В лучших традициях “Милетской школы” стихийными первоосновами всего сущего он выбирает землю и воду, хотя также иногда говорится о сухом и влажном (ср. пифагореец Гиппон). При этом он признает все четыре стихии. Здесь же, вполне в духе Анаксимандра и Пифагора признается цикличность мира (ср. Пиф.: “Все происходящее в мире снова повторяется через определенные промежутки времени, но что ничего нового вообще не происходит”); и предстаёт эта цикличность в виде мифа о всемирном потопе – все погибает, ибо земля периодически погружается в воду. В качестве доказательства этой теории служат ракушки, находимые в горах; отпечатки рыбы и тюленей, найденные в сиракузской каменоломне и т.п. находки. Что интересно, почти такое же доказательство имеется у Анаксимандра, даже сама идея с “изначально затопленным миром” принадлежит ему (и очень напоминает Фалеса). Но у Анаксимандра мы еще не видели обратного пути, там нет вторичного “затопления”, хотя сама идея о цикличности в масштабах целой Вселенной находится и там.
Теория о земле и воде, как о началах сущего, продолжается в идее, что сама жизнь, а равно с ней и душа – происходят из земли и воды, состоят из них. Но смесь земли с водой, которая случилась сама собой, когда земля начала впервые вступать из мирового океана – порождает грязь, а значит люди рождены из грязи. Это достаточно дерзкое заявление, которое, тем не менее, полностью согласуется с мифологией, ведь человек состоит из земли и воды даже согласно Гомеру! Эта идея вторит теориям происхождения человечества, которую мы находим в шумерских мифах (что может быть очередным Вавилоно-Финикийским влиянием) и снова же, оно было намечено у Анаксимандра. В рамках всё той же Ионийской философии объясняется и происхождение неба, как испарения из воды, но тут добавляется то новшество (в русле идей уже Анаксимена), что звезды это горящие облака, следующая ступень развития стихии воздуха. Ксенофан даже считает, что все возникающее подлежит гибели, и что душа – это буквально дыхание. Все это демонстрирует значительный след “Милетской школы” в мысли Ксенофана. Но также немало значит и то, что Ксенофан в какой-то момент был захвачен и продан в рабство, после чего выкуплен пифагорейцами Пармениском и Орестадом. Как покажет дальнейшая история развития идей, философия пифагореизма идеально сочеталась с “Элейской школой”, и вероятнее всего это совсем не простое совпадение. Как мы уже говорили, невозможно было стать философом в Италии, не пройдя через влияние пифагорейской школы, которая стала вездесущей в этом регионе, и впервые приобрела массовость. Вероятнее всего, после своего переезда, Ксенофан какое-то время находился под их влиянием. Сохранились даже отголоски мыслей, выдающих нам стиль философа Гераклита:
“Солнце каждый день новое и для каждой местности своё”.
Но несмотря на эту схожесть, в контексте теории звёзд, данная фраза означает, что посреди дня какое-то случайное облако может зажечься и стать Солнцем, а к вечеру оно тухнет. И таких “солнц” в течении дня может быть несколько по всему миру; в таком случае это уже нечто мало похожее на теории Гераклита. То, что Ксенофан принципиально оспаривает наличие открытой Пифагором пустоты, и что он высмеивает Пифагора за теорию переселения душ, делает его (вместе с Гераклитом), философом значительно отдалившимся от классического пифагореизма. Высмеивание концепции переселения передано у Ксенофана очень своеобразно:
Шел, говорят, он однажды, и видит – щенка избивают,
Жалостью охваченный, он слово такое изрек.
“Стой! Перестань его бить! В бедняге
Душу я опознал, визгу внимая ее”.
По-видимому для Ксенофана сцена избиения щенка не стоит того, чтобы проявить жалость, и защита животного достойна осмеяния. Это неплохо дополняет представления об этических взглядах самого Ксенофана.
Монотеизм, или пантеизм Ксенофана
Итак, мы наконец-то подошли к главному новшеству и центральной идее Ксенофана, к его монотеизму. Далее будет проще привести сам оригинальный отрывок о философии Ксенофана. Этот фрагмент часто считается позднейшей модернизацией (который невероятно целостно описывает мысли Парменида, но мы все равно рассмотрим его отдельно), но в целом верно отражает логику реального Ксенофана. Кому лень читать этот первоисточник, сразу после него я даю краткое резюме, и поэтому цитату можно пропустить:
Псевдо-Аристотель. О Мелиссе, Ксенофане, Горгии, гл. 3:
(1) Если нечто есть, — говорит он, имея в виду бога, — то оно не могло возникнуть. В самом деле, необходимо, чтобы возникшее возникло либо из подобного, либо из неподобного, но ни то, ни другое невозможно, так как: (а) быть порождением подобного подобному подобает не больше, чем породить его (у одинаковых вещей все [свойства] тождественны и они одинаково относятся друг к другу); (б) неподобное не может возникнуть из неподобного.
(2) [Последнее] потому что если бы из более слабого возникало более сильное, или из меньшего — большее, или из худшего — лучшее, или же, наоборот, из лучшего — худшее, то тогда сущее возникло бы из не-сущего, что невозможно. Стало быть, в силу этого бог вечен. (3) Далее, если бог — самое могущественное из всех [существ], то ему подобает быть одним, говорит он. Ибо если бы [богов] было два или больше, то он уже не был бы самым могущественным и самым лучшим из всех существ. В самом деле, каждый из многих, поскольку он бог, равным образом был бы таким. В том-то и суть бога, и сила бога, чтобы господствовать, а не подчиняться, и быть самым могущественным. Следовательно, поскольку он не обладает превосходством, постольку он не бог.
(4) Допустим, что богов много. Если при этом они в одном будут превосходить друг друга, в другом — уступать, то они не будут богами, потому что божество по своей природе не терпит над собой господства.
(5) Если же они равны, то не будут обладать природой бога, потому что бог должен обладать превосходством над всеми, а равное не лучше и не хуже равного. Поэтому, коль скоро бог есть, и коль скоро он таков, то он должен быть только один. Кроме того, будь их много, то он не обладал бы силой [совершать] всё, что пожелает. Следовательно, он только один.
(6) Но коль скоро он один, то должен быть повсюду подобен: повсюду видящим, [повсюду] слышащим и [повсюду] обладающий прочими чувствами. В противном случае части его, притом что они — части бога, находились бы между собой в отношениях господства и подчинения, что невозможно.
(7) А коль скоро он повсюду подобен, то должен быть шарообразным, ибо дело обстоит не так, что он здесь таков, а там нет, но так, что он повсюду [таков].
(8) Коль скоро он вечен, один и шарообразен, он и не бесконечен и не конечен. В самом деле, бесконечно — не-сущее, так как именно оно не имеет ни середины, ни начала, ни конца, ни какой-либо другой части, а таково бесконечное. Однако сущее не могло бы быть таким, как не-сущее. [С другой стороны, бог и не конечен], ибо граничить друг с другом [сущие] могли бы только в том случае, если бы их было много, [а бог один]. Между тем одно не подобно ни не-сущему, ни многому; поскольку оно одно, ему не с чем граничить.
(9) Такое одно, каким он полагает бога, и не движется и не неподвижно. В самом деле, неподвижно — не-сущее, так как ни в него не может переместиться другое, ни оно — в иное. Движется же то, что числом больше одного, так как двигаться должно одно в другое. Следовательно, ничто не может передвинуться в не-сущее.
(10) Ибо не-сущего нет нет нигде. А если бы происходил переход одного в другое, то единое [числом] было бы больше одного. Стало быть, вследствие этого двигаться могут два [сущих] или больше одного, а покоиться и быть неподвижным — ничто.
(11) Но единое и не покоится и не движется, ибо не подобно ни не-сущему, ни многому. Согласно всем этим [аргументам], бог, поскольку он вечен, один, однороден и шарообразен, не может быть ни бесконечным, ни конечным, ни покоющимся, ни движущимся.
Краткий пересказ сути отрывка: уже здесь у нас появляется “не-сущее”, иначе говоря “небытие”, а иначе говоря “пустота“, и эта пустота отрицается. Без пустоты невозможно движение, а значит никакого движения тоже нет. Без пустоты невозможно разделение на части, а значит и частей никаких нет; а раз нет частей — то нечему двигаться относительно друг друга. И всё это целое – тоже не может никуда двигаться, иначе оно бы двигалось “во что-то”, а это может быть лишь бесконечная пустота (но пустоты, как мы уже знаем, не существует). Из того, чего нет – не могло и ничего возникнуть; а значит Бытие не возникало, значит оно вечно. Аргументация Ксенофана идёт по линии “божественного совершенства”, но здесь я решил подчеркнуть физическую сторону аргументации, важную в дальнейшем для “Элейской школы”. Отсюда растут ноги у критики пустого пространства, и потому это столь же важно для аргументации, как и “божественное совершенство”.
Бог – существо наилучшее во всём, а значит он может быть только один, ибо все остальные варианты уже не делают его лучшим из всех, по самому определению, где ему может быть кто-то равен. Поскольку Бог и Бытие – это одно и тоже, ибо отсутствие внутри Бога бытия было бы несовершенством самого Бога, то выходит, что все аргументы выше про движение относятся и к нему тоже. Выходит, что Бог неподвижен, не имеет частей, не возникал из чего-то, и ничему не подобен. Это просто единый монолит, пронизывающий собой всю Вселенную:
“Весь он видит, весь мыслит, весь слышит”.
Принципиальным является тот факт, что Бог не дышит, ибо ему нечего вдыхать “извне” (это буквальная критика концепции Пифагора о пределе и беспредельном). Это подчеркивает его отличие от прочих смертных, но может также намекать на то, что у него нет души. Вместо этого нам говорят, что он “всецело сознание и разум”. Это невозможно подтвердить, но возможно Ксенофан разделяет душу и дух, подразумевая, что душой обладают только конечные, подверженные гибели существа. Интересно, что по версии самого Ксенофана нельзя утверждать, что Бог “не движется”; ведь неподвижность есть свойство бесконечного, а бесконечность это свойство нелюбимой им пустоты. А раз пустота это плохо, а Бог не может быть запачкан чем-то низменным и плохим, то ради того, чтобы не быть на неё похожим – Бог должен быть конечной величиной (и поэтому он сфера, ибо это самая совершенная и равноудаленная от центра фигура), вне пределов которой никакой пустоты нет. И поэтому он фактически недвижим, поскольку пустоты вокруг нет (и двигаться не во что), но потенциально он движим, и поэтому он все таки лучше, чем совершенно недвижимая и бесконечная пустота. Как мы видим, Ксенофан впал в противоречия, из которых так и не обнаружил выхода. Но сама аргументация в пользу Единого Бога, и его предельного совершенства, как будто бы не могла быть неверной; поэтому её Ксенофан принимает истиной, даже несмотря на внутренние противоречия.
В связи со всем сказанным сразу же напрашивается вопрос: быть может перед нами уже оформленная система пантеизма, в том же смысле, в котором Спиноза проповедовал собственную теологию уже в Новое Время? Безусловно, так оно и есть, Ксенофан пантеист. Проблема только в том (как и в случае со Спинозой), что в его аргументации более важно, аргументы от анализа природы, или от анализа божественного? Как и в случае со Спинозой, доминирует божественная аргументация. Пантеизм сводится к тому, что Бог (оставаясь Богом, как отдельной сущностью) “сращивается” с природой, пронизывает ее повсюду, включая такие ее составные части, как людей. Он не производное от природы, а ее владыка. Это природа лишь небольшая составная часть божественного. И о том, что уже Ксенофан был пантеистом – говорят сами античные источники. Например, Секст Эмпирик, комментируя стихи о Ксенофане, говорит что “бог имманентен всем вещам”.
В общем, Ксенофан – теологический пантеист, что мало чем отличается от радикального, философского монотеизма. Единственное, что в его системе взглядов странно, и об этом много говорят позднеантичные авторы: его рассуждения о Бытии в целом полностью противоречат его рассуждениям о натурфилософии, где все вещи подвержены изменениям и гибнут. Отсюда делается вывод, что Ксенофан – философ дуалист, признающий “два уровня” познания, для которых правомерны совершенно разные подходы. И в этом плане его попытка преодоления Пифагора закончилась неудачей, хотя отдельные моменты он все таки сумел проотрицать. Но более подробно об этих “двух уровнях” мы поговорим в разделе про Парменида. Для Ксенофана заметим только то, что он создал свою метафизику отдельно от натурфилософии, а его пантеизм является очень неудачной попыткой соединить их.
И несмотря на всю это догматическую позицию относительного Бога и бытия – этот философ может быть одним из первых скептиков в истории. Псевдо-Гален даже считает, что Ксенофан не имел ни одного догматического высказывания, кроме высказываний о природе Бога. Дело не только в религиозном скептицизме, что безусловно было сильным актом сомнения, но и в открытой позиции, требующей осторожности в высказываниях:
С шуткой на устах он порицал смелые притязания других, и выказывал собственную осторожность: дескать, истину знает только бог, а “во всем лишь догадка бывает” (Арий Дидим). Парменид и Ксенофан, хотя и в менее изящных стихах, чем Эмпедокл, однако тоже в стихах, словно разгневавшись, осыпают бранью дерзкие притязания тех, кто осмеливается утверждать, что они что-то знают, хотя ничего знать нельзя (Цицерон).
Возможно поэтому Ксенофан был одним из немногих античных мыслителей, отрицающим астрологию и искусство гадания. В любом случае, в Ксенофане мы видим философа, который прекрасно знаком с традицией Милета и пифагорейского союза, ведь только зная о них, он может выступать против. Но одно дело выступить против, оставаясь в рамках тех проблем, что уже были поставлены – и совсем другое, самому поставить совершенно новую проблему, и решить все старые вопросы уже через призму нового взгляда. Ксенофан не стал рассуждать о противоположностях, отношении материи и духа, о причинах движения и т.п., он поступил самым радикальным образом, и решил разобраться, что из себя представляет Бог. А зная, что такое Бог – можно решить все остальные проблемы натурфилософии, сразу отрезав лишние гипотезы. Таким образом Ксенофан – это теологическая реакция на чистую философию и натурфилософию.