Цикл «Античная философия: аристократическое наступление»:

• Вступление (исторический контекст, Аристофан, Критий, Алкивиад и т.д.).
• Первая часть (философия Сократа).
• Вторая часть (философия Ксенофонта).
• Третья часть (элидская и мегарская школы).
  • Менедем и Стильпон (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к мегарской и элидской школам).
• Четвертая часть (школа Антисфена).
  • Диоген из Синопа (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену) — вы здесь.
  • Школа киников после Диогена (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену).
• Пятая часть (контр-наступление, школа Аристиппа).
  • Киренаики (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Аристиппу).
• Шестая часть (Исократ).
• Седьмая часть (Платон).
  • Первая академия (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Платону).

Философ, который жил в бочке (на самом деле в огромном кувшине, т.н. пифосе) — это легенда, которую знает практически каждый. Диоген из Синопа (ок. 410-323 гг.) стал если не самым первым, то по крайней мере единственным дотошно-последовательным учеником киника Антисфена. Он вырос в городе Синоп, на севере современной Турции, а его отец Гикесий работал государственным менялой денег (или на монетном дворе, выпускающем валюту). Скорее всего, Диоген перенял эту профессию от отца, но вскоре поплатился за это. По легендам, он неправильно истолковал пророчество оракула про необходимость заняться «переоценкой ценностей», и начал буквально подделывать монеты. Вполне возможно, что этим занимался уже его отец. В любом случае, по городу ударила инфляция, и разоблаченный Диоген рисковал предстать перед судом, из-за чего принял решение спастись бегством. Судя по датам его жизни, в Афины он попадает не ранее 390 г. до н.э. Практически все имущество Диогена так и осталось в Синопе, и в Афины он прибыл уже с ограниченными средствами, но вместе с рабом по имени Манес. Но и этот раб вскоре убежал, а на уговоры начать розыски беглого раба Диоген якобы ответил: «Позорно, что Манес без Диогена может жить, а Диоген без Манеса не может». Т.е. уже в первые годы по прибытии в Афины Диогена рисуют в определенной степени мудрецом.

В пифосе/бочке он начал жить не сразу, маловероятно, чтобы бомж мог сдержать раба хоть сколь-нибудь продолжительное время. Можно предположить, что вскоре после переезда он просто истратил остатки своих средств, не имея гражданских прав и заработка в Афинах. Лаэртский даже сообщает, что Диоген надеялся обзавестись домом. Однажды в письме он попросил кого-то позаботиться о его жилище, но тот проигнорировал запрос Диогена, и поэтому ему пришлось учиться выживать на улице. Так он нашел и свой пифос, и поэтому начал готовить себя к трудностям уличной жизни. Желая всячески закалить организм, летом он перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал статуи, запорошенные снегом. По некоторым сведениям, он первый стал складывать вдвое свой плащ (а не Антисфен), потому что ему приходилось не только носить его, но и спать на нем; он носил суму, чтобы хранить в ней пищу, и всякое место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы. Т.е. не Антисфен, а именно Диоген впервые соединил теорию и практику, и начал буквально жить бомжом. В том числе и за такую жизнь он получил прозвище «собака» (ср. «истинный пес» Антисфена). 

Когда он завтракал на площади, зеваки столпились вокруг него, крича: «Собака!».
«Это вы собаки, – сказал Диоген, – потому что толпитесь вокруг моего завтрака».

Теофраст в своем «Мегарике» (отсылка на связи с мегарской школой?) рассказывает, что Диоген понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. Скорее всего, вплоть до этого момента Диоген ведет такую жизнь совсем не по философским соображениям. Но оказавшись на самом дне социальной лестницы, Диоген заинтересовался философией, и твердо решил обучаться у киника Антисфена. По своему обыкновению никого не принимать и жить в одиночестве, Антисфен прогнал его, но Диоген упорством добился своего. Однажды, когда тот замахнулся на него палкой, Диоген, подставив голову, сказал: «Бей, но ты не найдешь такой крепкой палки, чтобы прогнать меня, пока ты что-нибудь не скажешь». Теперь Диоген иначе относится к тому оракулу, который получил в Синопе, и решил, что «переоценка ценностей» относится к духовной сфере, а не к материальной. Он быстро перенимает основные положения радикального сократизма в этике (т.е. кинизма), и становится аскетом, равных которому не знала Древняя Греция ни до, ни после него.

Он был лично знаком с Платоном, Аристиппом и практически всеми учениками Сократа, например, находился в активных контактах с представителями Мегарской школы. Поскольку эта школа имеет особенное значение для воспроизводства «сократической» мысли, то здесь стоит сказать, что Евбулид из Милета (ок. 390-330 гг.) даже написал какое-то сочинение с названием «О Диогене», а сам Диоген одно из своих сочинений назвал в честь «мегарика» Ихтия. Более того, Диоген даже считался одним из учителей «мегарика» Стильпона, который полностью поддерживал логику радикального номинализма (фишку киников Антисфена и Диогена), и эпатажное поведение Диогена. Разные ученики Диогена, особенно Кратет, продолжали активно сотрудничать с мегарцами. Поэтому Диогена нужно рассматривать только в тесной связи с этой школой. Но при этом нельзя сказать, что эти отношения были хорошими. Да, Диоген был учителем Стильпона, но обобщая всех учеников Евклида, основателя Мегарской школы, Диоген говорил, что это «не ученики, а желчевики» (очевидно, ссылаясь на их любовь к спорам). А про близкого к мегарцам Платона он говорил что тот «отличается не красноречием, а пусторечием», да и вообще он находился с Платоном в особенно враждебных отношениях (об этом ниже). Это все потому, что Диоген высмеивал основную сферу деятельности мегарцев, и считал бесполезными все придуманные ими парадоксы. Так что, скорее всего, Стильпон был редким исключением, а в основном эти школы конфликтовали между собой. Вполне сознательно Диоген принимает раскол среди «сократиков» на практиков и теоретиков, и всецело становится на сторону практиков.

Кроме последователей Сократа, Диоген был знаком со многими другими знаменитостями, в т.ч. с оратором Демосфеном и царем Александром Македонским. Так или иначе, он повлиял на всех мыслителей из своего окружения (хотя бы как предмет критики и переосмысления самой этики аскетизма). Но в отличии от Антисфена, он не пребывал в Афинах постоянно, и уже в 370-е годы мы видим, что его имя фигурирует в историях про конфликты с Аристиппом, а это значит, что он должен был находиться в Сиракузах. Впрочем, это может быть и выдумкой, просто чтобы создать сцены, где Диоген смог бы публично конфликтовать со своими врагами — Платоном и Аристиппом. Но даже если он не жил в Сиракузах, то немного позже, вероятно уже после смерти Антисфена (ок. 365 г. до н.э.) Диоген продолжил странствовать по Греции. Например, мы точно знаем, что он посещал город Минд (недалеко от Родоса), Мегары и даже Спарту. А когда он плыл на корабле в Эгину, то его захватили в плен пираты, увезли на Крит и продали в рабство. К слову, на Эгину постоянно плавал философ Аристипп, и проводил там много времени со своей возлюбленной гетерой Лаидой (с которой спал и сам Диоген), и отсюда происходил родом один из учеников Диогена. Что именно он собирался делать на Эгине — вопрос открытый. На этом заканчивается история Диогена в роли афинского бомжа. Последующие 25 лет он проведет уже в хороших условиях. 

В связи с попаданием Диогена в рабство существует целая серия легенд. Например, когда ему не позволили присесть, то он сказал: «Неважно: ведь как бы рыба ни лежала, она найдет покупателя». И действительно, в конце концов, покупатель нашелся. Так, однажды, когда продавец спросил, что Диоген умеет делать, тот ответил: «Властвовать людьми», — и добавил, указав на богато одетого коринфянина — это был некий Ксениад из Коринфа (вряд-ли это тот самый софист): «Продай меня этому человеку: ему нужен хозяин». Трудно понять почему, но Ксениад купил Диогена, отвез в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему все свое хозяйство. Своему новому хозяину Диоген напрямую заявил, что тот должен его слушаться так же, как и врача или кормчего, даже если бы те были рабами.

Ксениаду, когда тот его купил, Диоген сказал: «Смотри, делай теперь то, что я прикажу!» – а когда тот воскликнул: «Вспять потекли источники рек!» – сказал: «Если бы ты был болен и купил себе врача, ты ведь слушался бы его, а не говорил бы, что вспять потекли источники рек?».

Подобные сравнения философа и врача, с тонким намеком на роль философии, как врачевания души, мы видим и в философии Аристиппа, а позже в школах эпикурейцев и стоиков. Это прямое развитие концепций Сократа про то, что каждым делом должен заниматься особый специалист. Видимо на этот концепт и ориентировался Ксениад, когда покупал Диогена. Каким-то образом он понял, что покупает философа добродетелей, т.е. специалиста по воспитанию добрых граждан. Детей Ксениада он обучал литературе, истории, умению ездить верхом и владению оружием. Другими словами, сам Диоген был хорошо образован, и вполне читал книги, хотя и говорил, что это тлетворное влияние культуры, и что написанное слово убивает «дух». Более того, воспитание он давал по стандартной аристократической модели (ср. Ксенофонт). Детей он учит совсем не философским образцам кинизма. Особенно интересно это выглядит, если учесть, что до 355 г. в Коринфе жил Ксенофонт. И если Диоген попал сюда после 365 г., пускай даже спустя 5 лет, то они должны были иметь возможность пересекаться друг с другом.

---

Один из позднейших киников по имени Клеомен (ученик ученика Диогена) в сочинении под заглавием «О воспитании» говорил, будто ученики хотели выкупить Диогена, но он обозвал их дураками, ибо «не львам бывать рабами тех, кто их кормит», но тем, кто кормит, рабами львов, потому что дикие звери внушают людям страх, а страх – удел рабов. Когда воспитанники Диогена выросли, его оставили жить в доме (если так подумать, то выходит что большую часть жизни он не жил на улице), из чувства уважения, а после смерти философа они устроили ему похороны. Считается, что он умер в один день с Александром Македонским, 10 июня 323 г., а его смерти приписывали самые разные легенды, совершенно не похожие друг на друга. Вероятно, даже дата смерти — выдумка, которая связана с самой известной историей про Диогена. Когда Александр прибыл в Коринф, и решил из уважения перед славой Диогена встретиться с ним лично, то предложил философу выполнить любое желание. Но Диоген только попросил его отойти в сторону, так как Александр заслонял ему солнце и не давал согреться. Как бы то ни было, но Диогена похоронили в Коринфе у Истмийских ворот. На его могиле поставили мраморную колонну с фигурой собаки. Впоследствии сограждане Диогена также почтили его медными изображениями. Диоген Лаэртский передаёт текст эпитафии на месте погребения Диогена:

Пусть состарится медь под властью времени – все же
Переживет века слава твоя, Диоген:
Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь,
Ты указал нам путь, легче которого нет.

Эту могилу описывает живший во II веке н. э. географ Павсаний, как еще существующую.

Из целого ряда легенд про смерть Диогена, самую интересную с философской точки зрения приводит Цицерон. Он говорит, что Диоген велел оставить его тело без погребения. И на вопрос: «Как, на съедение зверям и стервятникам?» — философ ответил — «Отнюдь! Положите рядом со мной палку, и я их буду отгонять!». «Однако это же невозможно, ты ничего не почувствуешь» — возразил собеседник. «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?» — резюмировал Диоген. В таком же духе об этом пишет и Лаэртский. Тем, кто говорил Диогену: «Ты стар, отдохни от трудов», он отвечал: «Как, если бы я бежал дальним бегом и уже приближался к цели, разве не следовало бы мне скорее напрячь все силы, вместо того, чтобы уйти отдыхать?». А на вопрос, является ли смерть злом, он ответил: «Как же может она быть злом, если мы не ощущаем ее присутствия?». Иными словами, его аргументация против страха смерти буквально идентична философской позиции Эпикура, и по крайней мере на уровне этого примера — он выводит отсутствие страха смерти из философского сенсуализма, как отсутствие ощущений, но об этом ниже.

Радикальный аскетизм и асоциальное поведение

Если обобщить философию Диогена, то это буквально копия всего того, что мы говорили про Антисфена. Единственное отличие Диогена в том, что он последовательно проводил теорию кинизма на практике, и многие положения этой школы он довел почти до максимального предела, из-за чего его жизнь стала предметом для всеобщего обсуждения. По сути, Диоген поступил аналогично тому, что сделал Зенон по отношению к Пармениду, т.е. вскрыл заложенный потенциал. И поэтому практически все, что будет сказано в этой статье, просто повторяет уже сказанное раньше в статье про Антисфена (в формате книги эти статьи будут объединены в одну). Ядро всей философской программы Диогена — это пропаганда радикального аскетизма. Любое чувство зависимости от внешних обстоятельств рассматривалось, как удел раба. Он отрёкся от всех потребностей, удовлетворение которых требовало бы компромисса, отказа от свободной жизни. Даже в рабстве, по мнению Диогена, сохраняя внутреннюю свободу, можно оставаться независимым человеком. Эта ориентация на свободу в каком-то смысле сближает киников с философией гедониста Аристиппа, но только на таком общем уровне. Практическая реализация этой свободы все же отличается коренным образом.

В биографии Диогена мы уже указывали, что какое-то время в Афинах он жил буквально как бомж (с 390 по 365 гг., не считая возможных отъездов из Афин). Он ходил босиком, пытался закаляться обнимая заснеженные колонны. Он даже пытался есть сырое мясо, но только не смог его переварить. Жил он на улице и спал, в основном, где придется (а не только в своем кувшине), просто сворачивая плащ вдвое и ложась на него сверху. Однажды, заметив мышей, подбиравшихся к его еде, он воскликнул: «Смотрите, и при Диогене кормятся нахлебники!» (явная отсылка на нахлебников-философов при дворах тиранов). А увидев, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив:

«Мальчик превзошел меня простотой жизни».

Позже он выбросит и миску, после того, как другой мальчик на его глазах ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба. По началу вынужденная жизнь на улице превратилась для него в главный способ популяризации философии (можно сказать, черный пиар). И дело не только в том, что он демонстративно бедствовал, но и в том, какие поступки он совершал, лишь бы привлечь к себе общественное внимание. Например, рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!». А на одном обеде застольники швырнули ему кости, как псу; он отошел и помочился на них, как пес. Не то, что для древней Греции, но даже для современной Европы это все еще будет считаться очень асоциальным поведением. Нередко выходки Диогена выглядят настолько рискованно, насколько это только возможно. Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже (аналогичная история приписывается Аристиппу). Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред здоровью. И он удивлялся, что рабы, видя обжорство хозяев, не растаскивают их еду. Алчность Диоген называл матерью всех бед. Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь». И в таком духе на счет критики богатства сохранились десятки анекдотов. Например, увидев мота, который ел в харчевне оливки, он сказал: «Если бы ты так завтракал, не пришлось бы тебе так обедать». А другому пирующему моту сказал: «Скоро конец тебе, сын мой, судя но тому, что вкушаешь». У какого-то известного расточителя он просил целую мину; и тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, – ответил Диоген, – что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо». Получается, что аскетизм ценен не только сам по себе, но и как инструмент для сохранения богатства (т.е. Диоген косвенно поддерживает консервативные взгляды на экономику, «протестантскую этику» в духе Ксенофонта). И всё это было нужно для Диогена просто для того, чтобы обрести свободу. Т.е. независимость от внешних условий. Поэтому на вопрос, что дала ему философия, он ответил:

«По крайней мере готовность ко всякому повороту судьбы».

Такой безразличный подход ко всем условностям общества мог даже привлекать некоторых людей, особенно тех, кто от всяких условностей очень зависел. Говорили, что даже царь Александр сказал: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном». В общем, мы снова видим, насколько важна для Диогена тема свободы. Именно поэтому, когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!». А на вопрос, что в людях самое хорошее, он ответил: «Свобода речи». 

---

Но проблема в том, что на самом деле Диоген не исполнял большинства из того, что о нем говорили, или даже того, что он сам же рисовал как пример. То, что он был язвой — это понятно (а ниже мы рассмотрим эту тему еще с нескольких ракурсов), но все истории про его жизнь в качестве бомжа до глубокой старости (а их достаточно много), полностью противоречат описанию последних 25 лет его жизни в доме богатого жителя из Коринфа. Так что выживал Диоген благодаря социуму, а не благодаря стихийным дарам природы. Лаэртский добавляет даже, что подаяния он просил «вначале, по своей бедности», как бы намекая нам, что в таком состоянии Диоген пробыл относительно недолго, только «вначале». По крайней мере некоторые фрагменты (понятно, что они легко могут противоречить друг другу, как выдумки) — показывают, что Диоген вполне мог нанять человека, чтобы воплотить какую-то показательную шутку. Вряд-ли это стоило дешево, как впрочем вряд-ли дешевыми были и все известные его путешествия, которые без найма корабля были бы невозможны.

Сохранилось несколько фрагментов о том, как Диоген просил подаяния у разных людей. Он просил подаяния даже у статуи, и на вопрос, зачем он это делает, сказал: «Чтобы приучить себя к отказам». Но все таки он просил, и некоторые из историй показывают, что ему не так уж и отказывали, а иногда даже приносили намного больше, чем он мог ожидать. Если у него и были какие-то проблемы, то только потому, что сам же и отказывался от подарков (впрочем, далеко не ото всех, один плащ он даже принял из рук царя, и при этом сравнил это с божественным даром). Более того, сохранилось значительное количество историй, которые показывают, что люди в принципе небезразлично относились к Диогену, если он попадал в какую-то беду, и были готовы прийти к нему на помощь. Для чего тогда нужно было разыгрывать комедию про отказы? Только ради красивой истории, где он выглядел бы жертвой общества. Проблема только в том, что жертвой он не был (скорее наоборот, это общество было его жертвой). Чтобы вызвать к себе жалость, он часто говорил, что над ним исполнились трагические проклятия, ибо он не кто иной, как:

Лишенный крова, города, отчизны,
Живущий со дня на день нищий странник.

Поэтому же, когда царь Пердикка (царивший уже после смерти Диогена, поэтому тут хронологическая ошибка от составителя байки) грозился казнить Диогена, если он не явится к нему, Диоген ответил: «Невелика важность: то же самое могли бы сделать жук или фаланга» и что «Хуже было бы, если бы он объявил, что ему и без меня хорошо живется». Именно на эту сторону характера Диогена особенно нападал его главный противник — Платон. Когда Диоген стоял голышом под дождем, и окружающие жалели его, то проходящий мимо Платон сказал им: «Если хотите пожалеть его, отойдите в сторону». Но люди велись на дешевые провокации, как в плохом смысле (высмеять) так и в хорошем (помочь). Проблема только в том, что при любой мотивации, даже если человек пытался сделать Диогену добро, он использовал это как предлог, чтобы поиздеваться над своей жертвой.

Действительно, Диоген действует преимущественно ради внимания публики. И для достижения своей цели он использует все возможные методы. Попробуем сгруппировать некоторые выходки Диогена, чтобы показать модель его поведения. Мы уже приводили примеры, как он мочился на брошенную кость в стиле собаки, или онанировал на площади. Дальше будет еще много примеров подобного асоциального поведения, но сейчас приведем только некоторые из этих историй, без особой тематической нагрузки. В некоторых случаях вызывающее поведение Диогена выглядело как совсем глупое ребячество. По его словами, большинство людей отстоит от сумасшествия на один только палец:

«Если человек будет вытягивать средний палец, его сочтут сумасшедшим, а если указательный, то не сочтут».

Как мы увидим в других фрагментах, сам же Диоген успешно вытягивает средние пальцы. Прямо как в XXI веке, этот жест подразумевает оскорбление людей; и Диоген оскорбляет людей вне зависимости от конкретной ситуации, по всякому удобному случаю, 24 часа в сутки. Иногда он критикует окружающих даже за то, что по его же логике должно быть хорошими поступками. Например, увидев, что в Мегарах овцы ходят в кожаных попонах, а дети бегают голыми, он сказал: «Лучше быть у мегарца бараном, чем сыном». Но разве не такое воспитание детей он сам предлагает? Получается, что Диогену не принципиально, за что критиковать окружающих, он делает это просто ради самого процесса. Иногда, конечно, критика бывала по делу (хотя и редко), а иногда за ней скрывались какие-то другие, «глобальные» темы, как например тема презрения к тиранам. Когда какой-то тиран спросил его, какая медь лучше всего годится для статуй. Диоген сказал: «Та, из которой отлиты Гармодий и Аристогитон» (убийцы тиранов). И когда Александр прислал в Афины к Антипатру письмо с человеком по имени Афлий («Жалкий»), то Диоген на это сказал:

Шел Жалкий с жалким к жалкому от жалкого…

Но есть истории обыкновенных издевательств над людьми, без особых на то причин. Однажды он подошел к ритору Анаксимену, который был тем еще толстяком, и сказал: «Удели нам, нищим, часть своего брюха, этим ты и себя облегчишь, и нам поможешь» (ха-ха, жиробас, смешно). В другой раз среди его рассуждений Диоген стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: «Грошовая соленая рыбка опрокинула рассуждения Анаксимена». Аналогично, когда какой-то юноша разглагольствовал перед народом, Диоген набил себе пазуху волчьими бобами (корм для лошадей), сел напротив него и стал их пожирать. Когда все обратили взгляды на него, он сказал: «Удивительно, как это вы все забыли о мальчишке и смотрите на меня?». Правда, это можно списать на стратегическую задачу борьбы против риторов и софистов; так что допустим, что здесь все было глубже, чем кажется. Вот только есть и другие истории. Например, когда он просил подаяния у человека со скверным характером, тот якобы сказал: «Дам, если ты меня убедишь». Но Диоген ответит так, что это перекрывает любую скверность характеров: «Если бы я мог тебя убедить, я убедил бы тебя удавиться». И когда один развратный евнух написал у себя на дверях: «Да не внидет сюда ничто дурное», Диоген спросил: «А как же войти в дом самому хозяину?». А увидев неумелого стрелка из лука, он уселся возле самой мишени и объяснил: «Это чтобы в меня не попало». Удивительно, но даже будучи радикальным консерватором (об этом дальше), Диоген выступал против чрезмерно накаченных мужиков, считая их идиотами:

На вопрос, почему атлеты такие тупицы, он ответил: «Потому что мясо в них свиное и бычье».

При чем против «качков» и спортсменов Диоген выступал неоднократно, в их силе видел опасность для людей, живущих мирной жизнью. Однажды и сам Диоген читал философскую лекцию на городской площади; но когда он понял, что его не слушают, то заверещал по-птичьи, и вокруг собралась сотня зевак: «Вот, афиняне, цена вашего ума», — сказал им Диоген. — «Когда я говорил вам умные вещи, никто не обращал на меня внимания, а когда защебетал, как неразумная птица, вы слушаете меня разинув рот». Так что уже здесь мы можем заподозрить, что в этих примерах Диоген не только борется против софистов, но также высмеивает и тупость простолюдинов (об этом дальше). И таких примеров огромная масса; Диоген нарочито лез ко всем и доставал, аки Сократ, только не риторическими вопросами — а ещё того хуже, язвительной критикой. Поэтому не удивительно, что целая серия историй указывает на то, что Диогена избивали (аналогичные истории, но в меньшем количестве, есть и про других подобных трикстеров — про Сократа и Менедема).

Один человек, известный крайним суеверием, сказал ему: «Вот я разобью тебе голову с одного удара!» – «А вот я чихну налево, и ты у меня задрожишь!» – возразил Диоген. Когда кто-то таки стукнул его кулаком, он воскликнул: «Геракл! как это я не подумал, что нельзя ходить по улице без шлема!». Но когда некий ростовщик Мидий ударил его кулаком и сказал: «Вот тебе три тысячи на стол!» (за что и почему, не ясно) – то на следующий день Диоген надел ремни для кулачного боя и отколотил Мидия, приговаривая: «А вот тебе три тысячи на стол!». А когда кто-то задел его бревном, а потом крикнул: «Берегись!» – он спросил: «Ты хочешь еще раз меня ударить?». История в тем же бревном тоже передается в двух версиях, и в одной из них Диоген снова наносит ответный удар. Так что после того, как неизвестный толкнул его бревном, а потом крикнул: «Берегись!», он ударил палкой и тоже крикнул: «Берегись!». Выходит, что Диоген не только получал от сограждан по лицу, так еще и сам их избивал. Впрочем, Лаэртский утверждал, что афиняне его любили: так, например, когда какой-то мальчишка разбил его бочку/пифос, то парня высекли, а Диогену дали новую бочку (не говоря уже о возведении статуй после его смерти).

«Лаконофильство» и политические взгляды Диогена

В общем, с этой темой все понятно, про радикальный аскетизм много чего не скажешь, как и про модель эпатажного поведения. Но из этого аскетизма проистекает всё морализаторство Диогена. В принципе, любой пример с аскетизмом, даже в менее радикальных случаях, автоматически означает непринятие гедонизма. И конечно, вслед за своим учителем, Диоген осуждал вообще любые блага цивилизации. Но в более конкретных примерах, он, конечно, различал богатство и бедность даже в рамках цивилизации, поэтому живи Диоген сегодня, он вполне мог бы сказать, что отказ от автомобиля (культура) и переход на велосипед (тоже культура, но проще) — это в целом похвальный шаг. При прочих равных, всегда стоит предпочитать те стороны цивилизации, которые ближе к природе. Он даже объявлял во всеуслышание, что боги даровали людям легкую жизнь, а те сами омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное. Почему Диоген считал, что жить на милостыню и спать на улице зимой — это прям легко (!), этому объяснений никто не дает. Видимо считается, что даже без таких крайностей, обеспечить себе минимальную продуктовую корзину и крышу над головой можно без больших стараний, а люди напрягаются больше необходимого минимума, и все ради своих неестественных потребностей (примерно такой же логикой, в общем-то, будет руководствовать от же Эпикур). Природа даровала нам путь к свободе, а мы загоняем себя в рабство искусственно созданных потребностей. Близко к этой тематике стоит один из фрагментов Диогена, где он говорит, что драгоценные вещи почти ничего не стоят, и наоборот: например, за статую платят по три тысячи, а за меру ячменя – два медных обола (т.е. культура не имеет никакой ценности, а дешевая пища — бесценна).

Но прежде чем перейти к идеалам «настоящего мужика», затронем более важное, социо-политическое измерение консерватизма в философии Диогена. Для начала, обратимся к вопросу о демократии. К одной из наиболее известных легенд про Диогена относится поиск человека с фонарём в руках (почти на всех картинах, изображающих Диогена, где-то рядом будет фонарь, как атрибут №1). Эта история проста и примитивна. Однажды он посреди солнечного дня зажег фонарь и стал ходить по улицам, а на вопрос, что он делает, философ отвечал: «Ищу человека». Конечно, поиски человека с фонарем в руках, это красивая метафора, которая показывает, что настоящим человеком нужно еще стать, и этот титул нужно заслужить (нечто похожее мы видим и в историях про Аристиппа). Именно поэтому эта история так обожается в европейской культуре. Как глубоко! Какая ирония! Но с другой стороны — это же верх снобизма и элитаризма. Правда, для философов это обычная история, потому что суть философии всегда была в том, чтобы выделиться из «толпы» чем-то таким, что не каждый может реализовать (если не знаниями, то даже такими вещами, как поедание пищи, упавшей на пол, или жизнь без еды неделями). Так, рассказывали, что однажды, когда Диоген шел в театр, и все выходили оттуда навстречу ему, то на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Именно так я и стараюсь поступать всю свою жизнь», т.е. он сознательно «шел против толпы». Мы и раньше видели, что Диоген, как и его учитель Антисфен, находился в плохих отношениях со всеми окружающими, и мы уже видели десятки примеров его поведения, где издевательства над людьми происходят ради наслаждения самим процессом. В таком примитивном презрении к людям нет ничего глубокого. Но вот только в связи с другими элементами радикального консерватизма Диогена, этот элитаризм приобретает совсем негативные оттенки, а из философского перформанса превращается в политическое высказывание. Лаэртский резюмирует все это таким образом:

Ко всем он относился с язвительным презрением. Он говорил, что у Евклида не ученики, а желчевики; что Платон отличается не красноречием, а пусторечием; что состязания на празднике Дионисий – это чудеса для дураков, и что демагоги – это прислужники черни.

Поэтому нам кажется просто какой-то непробивной глупостью попытка сделать из Диогена «народного» персонажа, просто из-за эстетики благородной бедности (а такие попытки происходят часто, киников делают чуть-ли не идеологами бедных слоев населения). Для самого Диогена этот простой народ — буквально «чернь», и он относится к этой «черни» без сочувствия или уважения. С тем же фонарем в руках он ходил не в дворце какого-нибудь тирана, а по самым обычным улицам. Уж там-то много бедняков! Но почему-то Диоген все никак не мог найти «человека»; не правда ли удивительно? К тому же, есть еще несколько историй, более грубых, но все о той же теме.

1. Однажды он закричал: «Эй, люди!» – но, когда сбежался народ (явно небезразличный, а значит не такой уже и плохой народ), напустился на них с палкой, приговаривая: «Я звал людей, а не мерзавцев».
2. Выходя из бани, на вопрос, много ли людей моется, он ответил: «Мало», а на вопрос, полна ли баня народу: «Полна».
3. Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он ответил: «Народу много, а людей немного».
4. На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда».

Просто называть всех без разбора быдлом — это видимо очень мудро и достойно нашего восхищения, как великая метафора бытия. Такую глубину дано понять не всем. Свое открытое презрение к «черни» и даже к демократии, Диоген выражает в самых разных формах, но больше всего его раздражает связь демократии и софистики (т.е. демагогии). Он нападает на риторов не только потому, что они — часть культуры, оторванной от практической жизни, но также и потому, что риторы управляют толпой. Они вожди всего самого мерзкого в обществе (т.е. 99% населения). Поэтому когда приезжие хотели посмотреть на оратора Демосфена, Диоген указывал на него средним пальцем со словами:

«Вот вам правитель афинского народа».

Правда, при этом Диоген также считал, что «демагоги — это прислужники толпы, а венки — прыщи славы». Чтобы народ тебя избрал, надо ему нравится, а значит заигрывать с толпой. В этом, по мнению Диогена (а также Сократа и всех его учеников) — главная проблема демократии. Повелевая дерьмом, ты должен этому же дерьму и подчиняться. При особом желании, можно найти здесь элементы диалектики. Но с Демосфеном он был в плохих отношениях в принципе. Он пытался высмеивать Демосфена за стыд перед бедной жизнью. Однажды он застал Демосфена в харчевне за завтраком; при виде его Демосфен перешел во внутреннюю комнату. Диогену показалось это проявлением стыда, и он заявил: «От этого ты тем более находишься в харчевне». Диогену не пришло в голову, что проблема не в харчевне, а в том, что кому-то неприятно его видеть.

Но ладно, толпу он не любит, демократию презирает. Только почему нигилиста и трикстера стоит называть консерватором? Как? Разве нормальный консерватор одобрил бы такие выходки? Подумаешь, что он поддерживает аристократов в их борьбе с демократами! Это может быть проявлением «ницшеанского» элитаризма; он может быть «аристократом духа», как любят говорить современные правые. И действительно, Диоген ругает демократию не просто по принципу, что «лучшие» люди должны править, а по принципу нравственных характеристик правителей. Как мы еще увидим, он презирает идею превосходства на основании кровного родства с важными людьми. Но при этом, вот так чудеса! Идеалом древнего грека должен быть не просто аристократ или любой образованный человек, но именно спартанец. Наверное, там жили одни мудрецы-философы, а иначе придется признать очевидное — что Диоген был политически ангажированным лаконофилом и фанатом аристократии именно в сословно-классовом смысле этого слова. И отсюда вытекает не просто элитаризм, а огромный список типичных патриархальных ценностей. Сталкивая демократию и власть элиты, Диоген подразумевает Афины и Спарту, и однажды, когда он возвращался из Лакедемона в Афины; на вопрос: «откуда и куда?» – он сказал:

«Из мужской половины дома в женскую».

Диоген считает, что обзывать мужчин «женщинами» — это очень сильный удар, невероятно жесткое оскорбление. Не трудно заметить, что мышление Диогена построено буквально на уровне дворовых понятий «пацанов». Так что если вдруг кому-то показалось, что дискурс тюремных и пацанских понятий — то это наши преувеличения, то мы вынуждены возразить. Как видите, это не выдумка, а буквальное следование за первоисточниками. Но про его патриархальную мораль мы еще поговорим отдельно, а сейчас про Спарту, похвалы в адрес которой неоднократно встречаются среди фрагментов Диогена. Например, на вопрос, где он видел в Греции хороших людей, Диоген ответил: «Хороших людей – нигде, хороших детей – в Лакедемоне». Так что не удивительно, что своих учеников в Коринфе он воспитывал в таком же духе, как рекомендовал Ксенофонт (еще один фанат Спарты). Стоит только посмотреть более детально, как именно воспитывал Диоген, чтобы понять, что это буквально копирка «Лакедемонской политии»:

Евбул в книге под названием «Продажа Диогена» рассказывает, что Диоген, воспитывая сыновей Ксениада, обучал их кроме всех прочих наук ездить верхом, стрелять из лука, владеть пращой, метать дротики; а потом, в палестре, он велел наставнику закалять их не так, как борцов, но лишь настолько, чтобы они отличались здоровьем и румянцем. Дети запоминали наизусть многие отрывки из творений поэтов, историков и самого Диогена; все начальные сведения он излагал им кратко для удобства запоминания. Он учил, чтобы дома они сами о себе заботились, чтобы ели простую пищу и пили воду, коротко стриглись, не надевали украшений, не носили ни хитонов, ни сандалий, а по улицам ходили молча и потупив взгляд. Обучал он их также и охоте.

А увидев краснеющего мальчика, Диоген выкрикнул: «Смелей! Это краска добродетели» (скромность и потупленный взгляд — главные черты, которые Ксенофонт требует воспитывать в детях). Или когда Диоген говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек – самое разумное из живых существ. Здесь снова философия и искусство медицины стоят в одном ряду (метафора врачевания души), но главное то, что в этом списке стоят, внезапно, правители. Казалось бы, почему для Диогена это такие уважаемые люди, если он якобы анархист? В том и дело, что будучи консерватором, Диоген не может принять анархические взгляды полноценно. Поэтому несмотря на всю критику в адрес «тиранов», он вполне хвалит значимых, с его точки зрения, правителей. И выделяет он, как правило, известных воинов, которые не были замечены за роскошной жизнью. Например, когда афиняне просили его принять посвящение в мистерии, уверяя, что посвященные ведут в Аиде лучшую жизнь, он ответил:

«Смешно, если Агесилай и Эпаминонд будут томиться в грязи, а всякие ничтожные люди из тех, кто посвящен, – обитать на островах блаженных!».

Как минимум один из двух полководцев и царей был спартанцем, более того, про этого царя Спарты написал отдельное хвалебное сочинение Ксенофонт (см. «Агесилай»). Очередное совпадение, или уже отчетливая тенденция? И случайно ли Диоген на вопрос что он умеет делать, ответил именно: «Властвовать людьми»? Ведь это и было одно из двух главных искусств, которому спартанцы обещали обучить в своем воспитании (властвовать и подчиняться). Так может тогда жизнь в соответствии с природой и радикальный аскетизм киников были просто доведением идеалов Спарты до еще большего уровня совершенства? По крайней мере, это звучит более аргументировано, чем вера в некую «народность» Диогена. Еще в разделе про Антисфена мы говорили, что количество сходств в философии Антисфена и Ксенофонта настолько велико, что можно считать их учения родственными. Теперь же мы видим сходства между Диогеном и Ксенофонтом, а самого Диогена в городе, в котором Ксенофонт непосредственно проживает. Так может быть стоит рассматривать Ксенофонта, Антисфена и Диогена — как представителей одного лагеря (консервативных сократиков-практиков)?

Патриархальный консерватизм и ненависть к женщинам

Принимая во внимание тот факт, что Диоген был фанатом Спарты, весь остальной консерватизм в его взглядах становится вполне ожидаемым. Для начала можно привести фрагменты про его морально-этические стандарты. Философские дискуссии Диоген, как и всякий элитарист, делит строго на важные и вторичные, на высокие и низкие (можно добавить — лаконофильские и демократические, эпические и лирические, мужские и женские и т.д.). Выше мы уже видели, что когда он сам рассуждал о «важных» предметах, и никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных или умных вещей не пошевелятся. Что такое эти «важные» темы мы сейчас и увидим. Как правило это самая обычная мораль обывателя (каков нигилист!), и рассуждения о том, как быть доблестным человеком и хорошим хозяином. Человека, который привел к нему своего сына и расхваливал его великие дарования и отличное поведение, он спросил: «Зачем же тогда я ему нужен?». Диоген не претендует на обучение в детях чего либо, кроме обывательской морали. И об этом он говорит довольно таки много. Например, он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Кто-то приносил жертвы, моля у богов сына, а Диоген на это спросил:

«А чтобы сын был хорошим человеком, ради этого вы жертв не приносите?».

Однажды, увидев мальчика, который шел на пир к сатрапам, Диоген оттащил его в сторону и отдал родственникам под надзор, следите, мол, за пацаном, а то еще бабой вырастит. Увидев невежду, крепившего струны на лиру, он сказал: «И не стыдно тебе, что дереву ты даешь говорить, а душе не даешь жить?». А человека, который говорил разумно, а поступал неразумно, он сравнивал с кифарой, которая не слышит и не чувствует собственных звуков (сравнение души с музыкой, аналогия, которую обсуждали софисты и Сократ). Тем, кто говорил: «Мне дела нет до философии!», он возражал: «Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?». Удивительно, говорил он, что, покупая горшок или блюдо, мы пробуем, как они звенят, а покупая человека, довольствуемся беглым взглядом (ср. похожая притча про Аристиппа, где тоже звучала тема проверки людей на «хорошую» жизнь). Тому, кто утверждал, что жизнь – зло, он возразил: «Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь». В общем, нам предлагается самая обычная этика добродетели на уровне случайного деда из деревни или того же Сократа. При этом сам Диоген вообще не следует своим идеалам, судя по его поведению и шуточкам. Фанат Спарты, радикальный аскет и консерватор с обывательской патриархальной моралью, само собой, должен был наговорить чего-то про семью и женщин. И действительно, мы уже видели, что он делит Афины и Спарту как низкое и высокое, порочное и благородное, как «женскую» и «мужскую» стороны общего греческого дома. На самом деле одного этого примера достаточно, чтобы все понять. Но мы добавим еще.

Согласно одной из историй, Диоген увидел где-то женщин, которые повесились на оливковом дереве, и после этого радостно воскликнул: «О если бы все деревья приносили такие плоды!» (впрочем, при желании это можно выдать за любовь к женщинам, но правда такую себе любовь, с нотками собственничества и некрофилии). Да и вообще любовь он считал чувством скорее постыдным. О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость. Добродетельных людей он называл подобиями богов, а любовь – делом бездельников. Кроме этого, сохранилась целая серия историй про типично патриархальное отношение к женщинам и презрение к женоподобным мужчинам. Увидев однажды женственного юношу, Диоген спросил:

«И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? Ведь она тебя сделала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной».

А когда мальчик в пышном наряде обратился к нему с вопросом, он сказал, что не ответит, пока тот не скинет наряд и не покажет, мужчина он или женщина. Другому мальчику, который прихорашивался для встречи с кем-то, он сказал: «Если это для мужчин – тем хуже для тебя; если для женщин – тем хуже для них». Женственное поведение он осуждал и на примере использования парфюмерии, какому-то юноше, надушенному ароматами, он сказал: «Голова у тебя благовонная, только как бы из-за этого твоя жизнь не стала зловонной». Кстати, Аристипп защищал право использовать духи, а Сократ и Ксенофонт — нет. В дополнение к этому, Диоген регулярно шутит про изнасилования (ср. Менедем и Стильпон), и, в частности, очень любит критиковать гомосексуальные отношения и проституцию («гомик» и «шлюха» — любимые ругательства Диогена после «шо ты не как мужик»). Увидев хорошенького мальчика, беззащитно раскинувшегося, он толкнул его и сказал: «Проснись — Пику тебе, берегися, вонзят лежащему, сзади!». Мальчику, жаловавшемуся, что все к нему пристают, он сказал: «А ты не выставляй напоказ все признаки своей похотливости» (жертва насилия виновата в изнасиловании, классика жанра). Когда какой-то мальчик показал ему собаку, подаренную ему любовником. «Собака-то хороша, – сказал Диоген, – да повод нехорош». А одному хорошенькому мальчику, отправлявшемуся на пирушку, он сказал: «Сейчас ты хорош, а вернешься поплоше». Вернувшись, мальчик сказал ему на следующий день: «Вот я и вернулся, а не стал поплоше». – «Не стал Хироном (имя кентавра созвучно с словом «худший»), так как стал Евритионом (раздвинутым)», – ответил ему Диоген. 

Есть шутки и про минеты. Мальчишкам, обступившим его и кричавшим: «Берегись, он кусается!», Диоген сказал: «Не трусьте, ребята: такой белой свеклы ни одна собака в рот не возьмет». Поэтому же Лаэртский говорит, что когда «двое мягкозадых» прятались от него, то он их тоже успокаивал: «Не бойтесь, собака свеклы не ест». Впрочем, термин свекла трактуют и как прозвище для маленьких развратников, и тогда никаких дополнительных смыслов здесь нет. Главное что мы видим здесь — Диоген очень в духе нигилиста (нет) осуждает проституцию. Красивых гетер он сравнивал с медовым возлиянием подземным богам, и называл царицами царей, ибо те делают все, что угодно их любовницам (гы-гы, баба помыкает мужиком, смешно, тряпок надо унижать. М — мудрость). А увидев олимпийского победителя, жадно поглядывающего на гетеру, он сказал: «Смотрите на этого Аресова барана: первая встречная девка ведет его на поводу». Встретив человека, преследовавшего своими просьбами гетеру, Диоген спросил:

«Зачем ты так хочешь, несчастный, добиться того, чего лучше совсем не добиваться?».

Ну мерзко, мерзко же! Нельзя общаться с проститутками! Поэтому говорят, что, когда гетера Фрина посвятила в Дельфы золотую статую Афродиты, он написал на ней: «От невоздержности эллинов». А когда ему повстречался сын гетеры, швырявший камни в толпу, он сказал: «Берегись попасть в отца!». И что парадоксально, сам же Диоген выступал против официального брака, предлагал общность женщин (ср. Платон) и сам был известным любовником гетеры Лаиды (той самой, которая была возлюбленной Аристиппа). Или, как еще говорит Лаэртский: «Он хвалил тех, кто хотел жениться и не женился, кто хотел путешествовать и не поехал, кто собирался заняться политикой и не сделал этого, кто брался за воспитание детей и отказывался от этого, кто готовился жить при дворе и не решался». Т.е. он хвалил всех, кто нарушал нормы патриархального обывателя, но при этом сам же продвигает и популяризирует эти нормы. Впрочем, общность жен Диоген хотел дополнить также общностью сыновей. Примерно такие же идеалы, просто в немного менее радикальной форме, отстаивали все те же спартанцы, считая что все общество должно принимать участие в воспитании детей, и все старшие должны быть для ребенка как родители. Даже здесь Диоген не очень далеко отошел от идеалов Сократа, Платона и Ксенофонта, это всего-то последовательное развитие идеалов Спарты.

---

Конечно, Диоген осуждает не только разврат, гомосексуализм, женщин и богатство (не говоря уж про демократию). Но также достается и другим порокам общества, например, под нож попадают: алкоголизм, суеверия (об этом дальше), воровство, и многие другие вещи. Например, есть очень много фрагментов с осуждением воровства. Это несколько странно, учитывая что он пропагандирует жизнь трикстера-бомжа, а в его любимой Спарте воровство поощрялось. Получается, что для Диогена важен принцип собственности, основанной на трудовых заслугах. Но при этом он же сам неоднократно утверждает, что плевать он хотел на собственность! Рассуждал он примерно так: «Все находится во власти богов; мудрецы – друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам» (дешевый силлогизм на уровне парадоксов Мегарской школы). И поэтому, нуждаясь в деньгах, он просил друзей не «дать ему деньги», а «отдать его деньги». Да и с друзьями он никогда ни на что не скидывался. А на вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: «Чужое». В тех случаях, когда Диоген видел воровство у тех людей, кто ему самому не нравится, то такое воровство он тоже одобрял. И при этом воровство — плохо, а тех воров, которых он уличал в краже, почему-то высмеивает и осуждает. Очередное сплошное противоречие. Впрочем, надо признать, что иногда (!) Диоген мог взглянуть на себя в прошлое и высказаться критично. Когда его попрекали порчей монеты, он отвечал, что: «То было время, когда я был таким, каков ты сейчас; зато таким, каков я сейчас, тебе никогда не стать». Кто-то другой попрекал его тем же самым. Диоген ответил: «Когда-то я и в постель мочился, а теперь вот не мочусь». 

Диоген, как философ

Все что мы рассмотрели выше — в более раскрытом виде повторяет набор идей Антисфена, Сократа и Ксенофонта. Ничего принципиально нового он не говорит. Впрочем, и все они вместе ничего особенного не сказали, кроме того, что выразили мысли среднего обывателя из деревни. Но до сих пор мы говорили в основном про политические взгляды этой группы мыслителей (их любовь к Спарте), и вытекающие из этого морально-этические последствия. Теперь пора закончить наш обзор киника Диогена уже более философскими темами. И начнем мы с воспитания учеников. Выше уже говорилось, что он просто повторял аристократическую модель воспитания Ксенофонта, описанную им в «Лакедемонской политии» и «Киропедии», но мы добавим еще несколько свидетельств о воспитательных тактиках Диогена. На общем уровне все очень просто. Он говорил, что образование сдерживает юношей, утешает стариков, бедных обогащает, богатых украшает. Образование очень важный элемент философии. И само собой, идеалом воспитания были не только спартанские порядки, но и самый обычный консерватизм, который присущ всем культурам на планете. Сыну, презиравшему отца, он сказал: «И тебе не стыдно смотреть свысока на того, кто дал тебе стать так высоко?» (уважай родителей, ведь если бы не они!). Но все таки Диоген закладывал в тему образования и какие-то более теоретические рассуждения. Например, он активно поддерживал идею калокагатии («в здоровом теле — здоровый дух»), и поэтому увидев мальчика, занимавшегося философией, он воскликнул:

«Славно, философия! Любителей тела ты возводишь к красоте души». 

А увидев прекрасного мальчика, болтающего вздор, он спросил: «И тебе не стыдно извлекать из драгоценных ножен свинцовый кинжал?». Он говорил, что есть два рода упражнения (ascesis): одно – для души, другое – для тела; благодаря этому последнему, привычка, достигаемая частым упражнением, облегчает нам добродетельное поведение. Одно без другого несовершенно: те, кто стремится к добродетели, должны быть здоровыми и сильными как душой, так и телом (та самая калокагатия). Он приводил примеры того, что упражнение облегчает достижение добродетели: так, мы видим, что в ремеслах и других занятиях мастера не случайно добиваются ловкости рук долгим опытом; среди певцов и борцов один превосходит другого именно благодаря своему непрестанному труду; а если бы они перенесли свою заботу также и на собственную душу, такой труд был бы и полезным и ценным.

Даже сам Диоген говорил, что его идеал воспитания куда более умерен, чем тот образ жизни, который он ведет. Кинизм не предлагается как общественный стандарт. Поэтому он говорил, что берет пример с учителей пения, которые нарочно поют тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим. Весь этот эпатаж скрывает за собой мудрость четкого пацана (или, как называлась книга одного из учеников Диогена: «Безделки, с которыми незаметно смешаны важные вещи»). Но это мы уже и так разобрали. Лучше теперь посмотреть не на теорию, которую нужно усвоить ученикам, а на методы непосредственного обучения. Например, желая наказать человека, который, уронив хлеб, постеснялся его поднять, он привязал ему горшок на шею и поволок через Керамик (бедный квартал Афин). Очевидно, что это не поведение по отношению к рядовому гражданину, а скорее метод воспитания ученика. Когда кто-то другой захотел заниматься у него философией, Диоген дал ему рыбу и велел в таком виде ходить за ним; но тот застыдился, бросил рыбу и ушел. Спустя некоторое время Диоген вновь повстречал его и со смехом сказал: «Нашу с тобой дружбу разрушила рыба!». В общем, философское воспитание Диогена построено на унижениях учеников. Таким образом он пытается убить в них чувство гордости. Против этого чувства боролся также и оппонент киников — Аристипп. Но Аристипп пытался донесли это на примере того, как он сам переносит унижения, и больше на теоретическом уровне, тогда как Диоген, как мы видим, «обучал» этому делу на практике. Но отбросим то, что Диоген воспитывает как клинический идиот монах в фильмах про тибетских мудрецов. Главное же смотреть на суть, а она в том, что обучение происходит на практике, путем реальных упражнений. 

Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, то мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие заставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступно, как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и чрез все: в хлебе содержится мясо, в овощах хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры (см. Анаксагор). По крайней мере, как утверждает Лаэртский, такие объяснения Диоген дает в своей трагедии «Фиест», если только трагедии написаны им, а не его учеником Филиском из Эгины. 

Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине, это было «переоценкой ценностей», ибо природа была для него ценнее, чем обычай. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу.

Итак, можно смело утверждать, что Диоген сознательно использует аргументацию софистов (сравнительная культурология), в частности философию Антифонта, чтобы обосновать приоритет естественного перед искусственным, и для него ссылки на культуру разных народов показывают, что мораль относительна. Но только человеческая мораль, а не божественная, дарованная природой. Обо всем этом можно прочесть в статье про Антисфена, где описывается его концепция пантеизма. Прямо как Антисфен, его верный ученик продолжил поддерживать религиозность, попутно критикуя официальное многобожие. Диоген верил в бога, как разумную сущность, пронизывающую всю природу, но отрицал представления «толпы». Но даже если это так, то такая вера, граничащая с христианством, у Диогена приводила ко вполне здравой критике более консервативных верующих, и теперь можно увидеть одну из самых положительных сторон философии Диогена, его борьбу против суеверий, гадателей и традиционной греческой религии.

Увидев однажды женщину, непристойным образом распростершуюся перед статуями богов, и желая избавить ее от суеверия (вернее заменить одно религиозное суеверие другим, еще более мощным и устрашающим), он подошел и сказал: «А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, ибо все полно его присутствием, и ты ведешь себя непристойно по отношению к нему?». Видя, как кто-то совершал обряд очищения, он сказал: «Несчастный! ты не понимаешь, что очищение так же не исправляет жизненные грехи, как и грамматические ошибки». Он порицал людей за их молитвы, утверждая, что они молят не об истинном благе, а о том, что им кажется благом (см. концепт истины и кажимости). И когда он обедал в храме и обедавшим был подан хлеб с подмесью, он взял его и выбросил, говоря, что в храм не должно входить ничто нечистое. В храм Асклепия он подарил кулачного бойца, чтобы он подбегал и колотил тех, кто падает ниц перед богом. Тем, кто боялся недобрых снов, он говорил, что они не заботятся о том, что делают днем, а беспокоятся о том, что приходит им в голову ночью. Еще он говорил, что когда он видит снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, а также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека (тогда как при виде философов, врачей и политиков, наоборот). 

Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере [Пещера на острове Самофракии, посвященная Гекате, куда приносили свои дары люди, спасшиеся от смертельной опасности]. «Их было бы гораздо больше, – сказал Диоген, – если бы их приносили не спасенные, а погибшие». Впрочем, некоторые приписывают это замечание софисту Диагору Мелосскому. А увидев, как храмоохранители вели в тюрьму человека, укравшего из храмовой казны какую-то чашу, Диоген сказал: «Вот большие воры ведут мелкого». И особенно его смешило создание новых богов, которое можно было наблюдать в реальном времени. Так, по одной из легенд, когда Когда афиняне провозгласили Александра Дионисом, он предложил: «А меня сделайте Сараписом» (что маловероятно, т.к. этот бог появился после смерти Александра, очередная ошибка составителя легенд). Но сам Диоген при этом не полностью отрицал весь пантеон старых богов. Скорее видел в них божественные проявления нижнего порядка, на фоне Единого космического Бога/Природы. Из всех божественный персонажей официального культа Диоген выбрал в образцы (как и Антисфен) — Геракла, т.е. героя, который выделяется просто своей физической силой, характером «мужика-традиционалиста», и персонажа, который считается основателем царской династии Спарты («Гераклиды»). Вслед за ними, Геракла будут считать своим главным божеством все киники вплоть до конца античности, что ортодоксальные киники, что умеренные киники (т.е. стоики). Поэтому человеку, который хвалился львиной шкурой, Диоген сказал: «Перестань позорить облачение доблести» (не философии, не мудрости, а доблести, которая интересовала консерватора Диогена больше всего).

Продолжение борьбы против Платона

Итак, Диоген — это радикальный аскет, поддерживавший принципиально анти-социальное поведение, он участвует в драках с гражданами, ведет себя нарочно язвительно, и просто издевается над людьми по поводу и без (дальше мы еще увидим «сочные» примеры), показывает всем в лица средний палец, и при этом даже не старается быть последовательным. Невероятно убогий персонаж. Так вот, кроме асоциального трикстерства (что, в целом, все таки смешно, и неплохо) и критики религии, из «хорошего» — стоит упомянуть то, что Диоген отвергал понятия как официального брака, так и отечества. Он не был сторонником патриотизма, и первым ввел в обиход слово «космополит» (хотя сама идея, не термин, уже активно продвигалась Антисфеном и даже многими из софистов до Сократа). Знатное происхождение, славу и прочее подобное он высмеивал, обзывая все это прикрасами порока. А единственным истинным государством он считал весь мир. Так что на вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я – гражданин мира». 

Когда кто-то корил Диогена за его изгнание. «Несчастный! ответил он. – Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Кто-то напомнил: «Жители Синопа осудили тебя скитаться». «А я их – оставаться дома», – ответил Диоген.

Но как и с религией выше, да и вообще с любым тезисом в философии Диогена, ситуация здесь была двойственной. Вроде бы, как космополит, который презирает благородное происхождение, но должен быть снисходительнее к демократии, но нет, как мы видим, он был сторонником Спарты. Вроде бы, как человек, переживший рабство, он должен быть врагом этого института, но и здесь все не так однозначно. Например, на вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил: «Нет». И человеку, которого обувал его раб Диоген заявил: «Ты был бы вполне счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет». Казалось бы, к рабству он относится плохо. Но при этом часть его метафор основаны на примерах с рабами, где рабство выступает в качестве какого-то естественного состояния. А одна из историй вообще выглядит так, будто бы Диоген презирал рабов:

На вопрос, почему рабов называют «человеконогими», он ответил: «Оттого что ноги у них – как у человека, а душа – как у тебя, коли ты задаешь такой вопрос».

Вот и получается, что с одной стороны это космополит и враг тиранов, а с другой стороны фанат Спарты и каких-то земных «правителей». С одной стороны враг рабства, с другой стороны — считает рабское состояние постыдным. Критикует родство по крови, при этом любит аристократию. И такие двойные трактовки можно найти практически по всем его высказываниям. Хорошо, правителей мы уважаем на уровне с философами, но закону противопоставляется природа. Он порицает риторов за низкопробные софизмы, но сам же их практикует, когда ему это удобно, например: 

• О законах он говорил, что «город может держаться только на законе; где нет города, там не нужны городские прихоти; а город держится на городских прихотях; но где нет города, там не нужны и законы; следовательно, закон – это городская прихоть».
• Или пример, который мы уже приводили: «Все находится во власти богов; мудрецы – друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам».

За исключением поведения трикстера, космополитизма и религиозной критики, философия Диогена, будучи одним из ярчайших воплощений правого консерватизма в истории, хорошо бы подошла для большинства рационалистов всех времен. Поэтому Диоген говорил, что судьбе он противопоставляет мужество, закону – природу, страстям – разум. Что он рационалист, можно понять уже хотя бы потому, что одной из любимых фраз Диогена была следующая:

«Для того, чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю».

Но кто еще был рационалистом и фанатом Спарты, не считая его учителя Антисфена? Конечно же, Платон. И как Антисфен и Ксенофонт враждовали с Платоном, так и  Диоген продолжит эту линию. Почему же? Конечно, потому что Платон делал упор не на практический, а на теоретический «сократизм». И не столько ради самой идеи, сколько в качестве инструмента для оспаривания Платона и остальных теоретиков — Диоген поддержал философский номинализм и сенсуализм. Правда, аргументация в пользу номинализма не особо отличается от того, что мы видим у софиста Ликофрона, киника Антисфена и мегарика Стильпона (парадокс о том, как можно называть номиналистов и сенсуалистов — рационалистами, мы рассматривали в статье про Антисфена). Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». В общем-то это единственное упоминание о принятии номинализма, но в контексте связей со Стильпоном и Антисфеном этого достаточно. Диоген оспаривал не только концепции Платона про «теорию идей», но и вообще боролся против излишних умствований. Музыкой, геометрией, астрономией и прочими подобными науками Диоген пренебрегал, почитая их бесполезными и ненужными (в отличии от Платона и даже многих других учеников Сократа, связанных с пифагорейской линией философии).

Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами; риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать; наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего.

В общем, любое теоретическое знание Диоген обесценивает, потому что оно не несет якобы никакой практической пользы. На фоне Антисфена в этом тоже нет ничего нового. Но зато в связи с этим есть анекдоты, дополняющие их эпатажную борьбу против Платона. Когда кто-то (может и какой-то академик) читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: «Мужайтесь, други: виден берег!». Софисту, который силлогизмом доказал ему, что он имеет рога (Евбулид?), он ответил, пощупав свой лоб: «А я-таки их не нахожу». Таким же образом, когда кто-то утверждал, что движения не существует, он встал и начал ходить. Рассуждавшего о небесных явлениях он спросил: «Давно ли ты спустился с неба?». И когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев», Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!».

Некоторые относят к нему и такой случай: Платон, увидев, как Диоген моет себе овощи, подошел и сказал: «Если бы ты служил Дионисию, не пришлось бы тебе мыть овощи»; Диоген ответил: «А если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе служить Дионисию» (правда такой же диалог приписывают Аристиппу и Диогену). Платон, как многие другие, называл Диогена собакой, но на такие обзывания он отвечал: «И верно: ведь я прибежал обратно к тем, кто меня продал». В этом скрыта ирония, потому что на самом деле Диоген этого не делал, но вот Платон, которого Дионисий продал в рабство, потом снова вернулся в Сиракузы. Диоген вообще регулярно высмеивает именно тему прислуживания философов тиранам. Однажды, заметив, что Платон на роскошном пиру ест оливки, он спросил: «Как же так, мудрец, ради таких вот пиров ты ездил в Сицилию, а тут не берешь даже того, что стоит перед тобою?» – «Клянусь богами, Диоген, – ответил тот, – я и в Сицилии все больше ел оливки и прочую подобную снедь». А Диоген: «Зачем же тебе понадобилось ехать в Сиракузы? Или в Аттике тогда был неурожай на оливки?» (правда здесь уже наоборот, этот диалог приписывают Аристиппу и Платону). 

Из всего этого можно сделать несколько конкретных умозаключений:

1. Диоген не любит в первую очередь совсем уж бесполезные занятия, грамматику и риторику, а также слишком длинные и нудные лекции, ему требуется лаконизм; 
2. Он спорит с мегариками, т.к. парадокс «Рогатый» принадлежит именно им; 
3. Ему не нравится и оригинальная аргументация элейской школы, которую, впрочем, разделяли как те же мегарики, так и Платон.

Следовательно Диоген считает, что движение существует, а любые риторические приемы, построенные на силлогизмах — просто бесполезный бред. И главной формой аргументации он считает просто обыденный сенсуальный опыт. Но если в вопросе номинализма мы можем заподозрить какую-то долю сенсуализма, то когда мы посмотрим на добродетель киников, она оперирует общими понятиями нематериального характера, и здесь они поступают точно так же, как Сократ или Платон. В этом  можно увидеть как противоречивость и незавершенность философии кинизма, так и неизбежность слияния «просветительской» этики софистов и сенсуализма (в учениях Аристиппа и Эпикура), и неизбежность слияния строгой этики черно-белой добродетели с рационализмом (в учениях Платона, киников, и, отчасти, стоиков). Но из-за такой, пускай непоследовательной, но ориентации на сенсуализм хотя бы в качестве теории восприятия, Платон особенно недолюбливает Диогена и считал его полным идиотом. Он буквально отвечал, что для того, чтобы увидеть «стольность» и «чашность» Диогену не хватает разума. И поэтому на вопрос: «Что, по-твоему, представляет собой Диоген?», Платон ответил:

«Это безумствующий Сократ».

Впрочем, в такой оценке есть и известная доля признания, все таки Платон видит в кинизме мощную часть наследия Сократа, но считает ее преувеличенной. Он вполне осознает, что их раскол касается только акцентов на разные аспекты учения Сократа. Диогену даже случалось просить у Платона то вина, то сушеных фиг; и однажды Платон послал ему целый бочонок, а он на это: «Когда тебя спрашивают, сколько будет два и два, разве ты отвечаешь: двадцать? Этак ты и даешь не то, о чем просят, и отвечаешь не о том, о чем спрашивают». Так что их отношения намного сложнее, чем кажутся на первый взгляд, и иронические шутки здесь случались не только в грубой форме взаимных оскорблений. 

Наследие Диогена

О том, что легенды про Диогена не сходятся с показаниями из его жизни, говорят хотя бы те фрагменты, где Диоген отказывается от письменного знания. Например, когда киренаик Гегесий просил почитать что-нибудь из его сочинений, тот ответил: «Дурак ты, Гегесий, нарисованным фигам ты предпочитаешь настоящие, а живого урока не замечаешь и требуешь писаных правил». Но после этого оказывается, что Диоген хорошо разбирается в литературе (чему обучал детей в Коринфе), постоянно шутил с отсылками на самую разнообразную литературу, и даже сам написал немало сочинений:

Диалоги «Кефалион», «Ихтий», «Галка», «Леопард», «Афинский народ», «Государство», «Наука нравственности», «О богатстве», «О любви», «Феодор», «Гипсий», «Аристарх», «О смерти»; послания; семь трагедий – «Елена», «Фиест», «Геракл», «Ахилл», «Медея», «Хрисипп», «Эдип». Однако историки Сосикрат и Сатир говорят, что все это Диогену не принадлежит, а трагедийки, по словам Сатира, написаны Филиском из Эгины, учеником Диогена. Сотион говорит, что Диоген написал только следующие сочинения: «О добродетели», «О благе», «О любви», «Нищий», «Толмей», «Барс», «Кассандр», «Кефалион», «Филиск», «Аристарх», «Сисиф», «Ганимед», «Изречения», «Послания».

Правда вряд-ли Диоген сам составлял сборник своих афоризмов, или книгу с посланиями. Но даже так, хоть что-то он все таки написал, и об этом говорят многочисленные источники. И даже если трагедии написал не он, а его ученик, то это все равно многое говорит о принципиальности киников, как школы. Оказывается, блага цивилизации их все таки привлекают. Поэтому на вопрос, можно ли мудрецам есть пироги, Диоген отвечал: «Можно все то же, что и остальным людям». И противопоставлять Антисфена и Диогена, как непоследовательного и последовательного киников, скорее всего, не совсем верно.

---

Говорят, что эгинец Онесикрит послал однажды в Афины Андросфена, одного из двух своих сыновей, и тот, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, вышеупомянутого Филиска, но Филиск точно так же не в силах был вернуться. На третий раз приехал сам отец, но и он остался вместе с сыновьями заниматься философией. Таковы, якобы, были чары Диогеновой речи. Слушателями Диогена были и Фокион, прозванный Честным, и Стильпон Мегарский, и «многие другие политики». Среди его непосредственных учеников числятся также киники Кратет и Моним, которых мы рассмотрим уже в отдельной статье.