Автор текста: Friedrich Hohenstaufen
Версия на украинском и английском языках
Остальные авторские статьи можно прочитать здесь
Поскольку сам я раньше был радикальным социалистом, и интересовался историей социализма, то большинство написанного в цикле про домарксовый социализм мне было известно заранее, и я почти все это уже читал. Хотелось просто освежить память + записать основные моменты, чтобы потом легче было с этим работать. Теперь же я хочу перейти к другой теме, которую сам знаю намного хуже — к «экономистам» и политическому либерализму, т.е. главным врагам практически всех перечисленных выше социалистов. И тут есть несколько ограничений. Кроме банально того, что я почти не читал их в первоисточниках (только Смита и Тюрго), и поэтому могу рассматривать их в меньшей упорядоченности, более хаотично, также я хочу сделать акцент на периоде самой ВФР и после нее, акцент на XIX век (чтобы прямо сопоставить с социалистами и рассмотреть как «свежих», актуальных врагов Маркса). Но так выходит, что фундамент экономического либерализма был заложен еще до ВФР. Все отцы-основатели были старше. По сути, как и эпикурейская ветка Просвещения, они берут свое начало еще с философии Джона Локка (а то и раньше).
И все таки, также как и социалисты часто ссылаются на философию Руссо, как важнейшего предшественника, так и здесь, очевидно, будут часто ссылаться на Смита, Кенэ, Тюрго и т.д., но я не буду (в этом цикле общих обзоров), специально их рассматривать. Это будет сделано отдельно, когда мы перейдем к детальному анализу Эпохи Просвещения, анализу, который по моей задумке будет основной темой группы на несколько лет (но когда именно я начну — сам еще не знаю). Здесь скажу очень кратко, что французская физиократия, которая стала основой для современного либерализма, это теория основанная на базе французского материализма. Даже название содержит смысл «законы природы», т.е. опираются на некоторые представления про «естественное право» и познание физической науки. Основные термины физиократии (и либерализма) имеют эпикурейское происхождение. Это в том числе и знаменитая теория предельной полезности, где анализ цены основывается на степени пользы товара, а компасом для оценки выступает баланс удовольствия и страдания. Здесь же стоит еще раз обратиться к нашей заметке про Томаса Джефферсона (внутри обзора на Бабёфа) и тенденции эпикурейской философии к аграрному социализму (см. Диоген из Эноанды). Это тоже подготовило общественное мнение следующих за физиократами поколений, и отчасти является причиной того, что всякие Оуэны и Бабефы носятся с темой деревни. Корень зла не в одном только голом консерватизме.
Также и принципы свободы (главным образом свободы мысли, печати, собраний и т.д.) и конечно же индивидуализма, во все времена были главными принципами эпикурейской философии. То есть экономисты-либералы имеют эпикурейское происхождение. Сами они далеко не всегда будут это осознавать, могут даже выступать против самого Эпикура (ибо так принято в «мемах» о философии), но принципы у них практически одинаковы, и это нужно иметь ввиду. Совсем не удивительно, что из экономических либералов выросли философы-утилитаристы, основная форма эпикурейской традиции в XIX веке.
Краткая фабула рассматриваемого нами периода, относительно чистых «экономистов» (ликбез самой простейшей базы). Обычно считается, что «Богатство народов» Адама Смита, написанное в 1776 году, ознаменовало начало «классической» экономики (термин очень спекулятивный, потому что его по сути изобрел Маркс, выбрав «достойных» врагов в лагере экономистов). «Классические» экономисты и их непосредственные предшественники переориентировали экономику с анализа личных интересов правителя на более широкие национальные интересы. Адам Смит, следуя физиократу Франсуа Кенэ, отождествлял богатство нации с годовым национальным доходом (а-ля ВВП), а не с казной короля (можно расширить до накопленных и «застывших» вложений, построек инфраструктуры и т.д., которые не приносят доход). Смит считал, что этот доход производится трудом, землей и капиталом. Поскольку права собственности на землю и капитал принадлежат отдельным лицам, национальный доход делится между рабочими, землевладельцами и капиталистами в форме заработной платы, ренты и процентов или прибыли. В его видении производительный труд был истинным источником дохода, в то время как капитал был главной организующей силой, повышающей производительность труда и вызывающей рост.
Давид Рикардо и Джеймс Милль считаются систематизаторами теории Смита. Их идеи стали экономической ортодоксией в период около 1815-1848 гг., после чего оформилась «анти-рикаридианская реакция», особенно на европейском континенте, которая в конечном итоге превратилась в маржиналистскую/неоклассическую экономику (а-ля либертарианство). Окончательный раскол обычно относят к 1870-м годам, после чего факел рикардианской экономики несла в основном марксистская экономика, в то время как неоклассическая экономика стала новой ортодоксией также и в англоязычном мире. Мы будем рассматривать либерализм и «экономистов» именно в этот период, до конца 60-х годов XIX века.
Помимо чистых экономистов мы будем рассматривать и политических либералов, которые имели множество разных ответвлений. Среди них есть и демократы (борцы за избирательное право), отдельно идут аболиционисты (борцы против рабства), феминисты (борцы за свободу и права женщин) и даже националисты (борцы за национальное самоопределение). Не говоря уже для крайне важной темы всего XIX века — темы карательного правосудия и борьбы с ним (отражено даже в творчестве «социалистических» писателей, таких как Диккенс, Гюго и т.д.). Поэтому в цикле про либерализм будет, по идее, намного больше персонажей, и он будет длиннее цикла про социализм.
Пристли и Пейн — начало английского радикализма
Теоретический либерализм тоже берет свое начало из традиций Просвещения. Это, конечно, если говорить о либерализме современного типа, конечно же в Британии социалистам и либералам предшествовали различные политические группы ещё времен Кромвеля. Примеров здесь уйма, но сейчас приведем один характерный британский пример 🇬🇧. Крупным предшественником современного либерализма был Джозеф Пристли (1733-1804), материалист, атомист, химик и один из ведущих мировых исследователей электричества, который сводил разум к физиологии мозга и вообще был вполне типичным материалистом своего времени. Во многих отношениях он напоминает французских «Идеологов» (Кабанис, де Траси, Вольней). Как и они, он совмещал материализм с политическим либерализмом. Пристли был известен тем, что поддержал Американскую и Французскую революции (что в Англии было моветоном, и из-за чего пришлось мигрировать в США). Также он был сторонником исторической концепции поступательного прогресса человечества (еще до Кондорсе), и «Курса либерального образования для гражданской и активной жизни» (1765). Содержание книги в принципе понятно уже по названию, но кроме этого он был активным сторонником свободы слова и защитником права на инакомыслие, а также поддерживал отделение церкви от государства, хотя сам был верующим человеком и пытался примирить материализм с Богом (деизм). Его работами вдохновлялись Джереми Бентам, Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер. Бентам приписывал ему вдохновение для своего «величайшего принципа счастья». Некоторые исследователи образования описывают Пристли как самого важного английского писателя по образованию между Джоном Локком XVII века и Гербертом Спенсером XIX века.
По меркам консервативной, дореволюционной Европы, даже самые обычные современные либералы были крайне опасными революционерами, сторонниками народа в самом широком смысле слова. Из деятелей эпохи Просвещения, которые пережили ВФР и чьи работы оказали огромное влияние на либерализм (а также и на умеренный социализм) крупное место занимает Томас Пейн (1737-1809), выходец из очень бедной семьи, получивший посредственное образование, но в итоге ставший «крестным отцом» США 🇺🇸. В 1774 году, прямо перед революцией, убегая от судебного преследования, 37-летний Пейн отправился в Америку. Он прибыл с рекомендательным письмом от Франклина, с которым познакомился еще в Англии. При покровительстве Франклина он занялся предпринимательством, инвестировал в рискованные проекты, в частности, связанные со строительством мостов. А правительство Англии обрисовал в самых мрачных тонах, уверяя, что от него добра не дождешься, и советовал американцам объявить о независимости.
В 1775 году по поручению конгресса Пейн отвёз в Англию прошение колонистов к королю. Это прошение так и осталось без ответа, а Пейн вернулся в Америку, где издал брошюру «Здравый смысл» (1776), в которой доказывал, что каждый народ имеет полное право устроить у себя правительство, какое ему нравится. По словам Вашингтона, брошюра Пейна произвела переворот в умах. Он развенчивал надежды колонистов на заступничество короля и объявлял монархию противоестественным способом правления. Считается, что каждое второе семейство в Тринадцати колониях владело экземпляром этой брошюры. Феноменальному успеху трактата способствовало то, что он распространялся практически бесплатно, ибо Пейн отказался от авторских прав на своё произведение. «Здравый смысл» подготовил колонистов к окончательному разрыву с метрополией. Пейну приписывается также авторство анонимной статьи «Африканское рабство в Америке» (1775), содержавшей одно из первых изложений идеологии аболиционизма; под её влиянием было создано первое в Америке аболиционистское общество. Благодаря изданным сочинениям Пейн сделался самым популярным, после Вашингтона, человеком в Америке.
По окончании войны Пейн возвратился в Англию. Вспыхнувшую в 1789 году французскую революцию Пейн приветствовал как зарю свободы для всего человечества. Когда в 1790 году Бёрк издал свои «Размышления о Французской революции», Пейн возражал ему обширной брошюрой «Права человека» (1791). Сразу же после передачи книги в издательство Пейн, ожидая преследования и согласившись с советом Уильяма Блейка (того самого), отправился в Париж. Он поручил трем своим хорошим друзьям (см. биографии, все они либералы-радикалы), Уильяму Годвину (тот самый), Томасу Брэнду Холлису и Томасу Холкрофту, заниматься подробностями публикации. Книга вышла 13 марта 1791 года и разошлась тиражом около миллиона экземпляров. По мнению Пейна, человек вступает в общественный союз не для умаления прирожденных ему прав, а для их обеспечения; уступая часть своих прав в интересах общества, он оставляет за собой свободу мысли, свободу религиозной совести и право делать для своего счастья всё, что не вредит другим. Полемизируя по этому вопросу с Бёрком, Пейн защищает новую конституцию Франции, дающую право голоса всем, кто платит хоть самую ничтожную подать, и дает злую характеристику английской конституции, которая вся направлена к тому, чтобы дать королю средства подкупать своих подданных. Задетое за живое, правительство решилось преследовать автора брошюры. В мае 1792 года Пейн был предан суду по обвинению в оскорблении короля и конституции. Пейн не мог присутствовать на суде; избранный членом национального конвента, он жил в Париже, поручив защиту своей книги и личности знаменитому адвокату Томасу Эрскину. Несмотря на блестящую речь Эрскина, присяжные признали Пейна виновным. Не имея возможности посадить в тюрьму автора брошюры, правительство подвергло преследованию всех тех, у кого можно было её найти.
Как член конвента, Томас Пейн был сторонником жирондистов и всегда голосовал вместе с ними. В процессе против короля он стоял за изгнание Людовика XVI и предупреждал собрание, что казнь короля будет громадной политической ошибкой и произведет крайне неблагоприятное впечатление в Америке, где Людовик XVI был очень популярен. Вместо казни он советовал отправить короля в изгнание в Америку; там он увидит, «как растёт общественное благосостояние при республиканском правлении, основанном на свободе и на справедливом представительстве». Монтаньяры/якобинцы не могли простить Пейну его заступничества за короля; после падения жирондистов он был арестован, приговорен к смерти и спасся только благодаря счастливой случайности (спасибо Термидору). Во время своего заключения Пейн написал еще одно знаменитое сочинение — «Век разума» (1794), в котором попытался приложить приёмы рационалистической критики к объяснению Библии. В июле 1795 года он был вновь принят в конвент, как и другие выжившие жирондисты. Пейн был одним из трех депутатов, выступивших против принятия новой конституции 1795 года, поскольку она отменяла всеобщее избирательное право, которое было провозглашено, по крайней мере для мужчин, Конституцией монтаньяров 1793 года (борьба за конституцию 93-го года против конституции 95-го года была центральным лозунгом Гракха Бабефа). В 1797 году Пейн жил в Париже с Никола де Бонвилем (лидером левых республиканцев ВФР, радикальные жирондисты) и его женой, а значит должен был быть знаком лично и с утопистом Ретифом де ла Бретоном. Возможно под их влиянием он опубликовал памфлет «Аграрная справедливость» (1797), в котором обсуждал происхождение собственности и вводил концепцию гарантированного минимального дохода для безземельных через налогообложение землевладельцев.
В 1804 году Пейн вернулся в Америку. Президент Джефферсон, помня заслуги Пейна в деле американской свободы, предоставил в его распоряжение целый корабль. Думая, что его и теперь примут с восторгом, Пейн жестоко ошибся в своих расчетах. «Век Разума» вооружил против него религиозно настроенное американское общество; подстрекаемые духовенством, прежние друзья отвернулись от него (в т.ч. верующий Пристли). Он не мог перенести этого и стал искать утешения в вине. Но сам Пейн не был атеистом, он был типичным последователем английских деистов; он хотел только поколебать, как он выражался, библейскую и христианскую мифологию. В 1797 году он основал, в противовес обществу атеистов, теофилантропический кружок, в заседаниях которого излагал основы своей, очищенной от суеверий, религии. Масонство считал продолжением друидских ритуалов древних кельтов. Анализируя формы государства, Пейн различал «старые» (монархические) и «новые» (республиканские) формы. В основу этой классификации были положены принципы образования правления — наследование или выборность. Правление, основанное на передаче власти по наследству, он называл «самым несправедливым и несовершенным из всех систем правления». Абсолютные монархии «являются позором для человеческой природы».
Биограф Эрик Фонер выделяет утопическую направленность в мышлении Пейна, написав: «С помощью этого нового языка он передал новое видение – утопический образ эгалитарного, республиканского общества». Утопизм Пейна сочетал в себе гражданский республиканизм, веру в неизбежность научного и социального прогресса и приверженность свободному рынку и свободе в целом. Все многочисленные источники политической теории Пейна указывали на общество, основанное на общем благе и индивидуализме. К известному выражению Франклина: «Мое отечество там, где свобода», Пейн сделал такую поправку:
«Мое отечество там, где нет свободы, но где люди бьются, чтоб добыть её».
Поразительно, но среди сочинений социалистов практически нет ссылок на Томаса Пейна, как на союзника. Конечно, он не был ни социалистом, ни коммунистом. Но зато был сторонником всеобщего избирательного права, не цензового, а всеобщего, чего не скажешь о большинстве социалистов и бабувистов того времени. Он был сторонником радикальных революций и даже якобинской конституции, несмотря на то, что режим Робеспьера мало не отнял у него жизнь. Пейн был другом не только для большинства виднейших либералов и радикалов Британии (включая Годвина), но и для будущего «эпикурейского» президента США Джефферсона, и для Лафайета, который сражался в войне за независимость и был деятелем ВФР (пускай и либеральным). Это безусловно одна из ключевых фигур в истории человечества.
Но и в который раз уже упоминаемый здесь Лафайет фигура не менее интересная, он выглядит, как центр притяжения всех знаменитостей рубежа XVIII-XIX веков. В нашей группе мы даже писали о том, что он находился в родственных связях с лидером «идеологов» Дестютом де Траси. Единственный сын Лафайета, которого тот назвал Жорж Вашингтон — женился на дочери Траси. Так что оказывается Лафайет (идеологически, как известно, правый либерал) был тесно аффилирован с «идеологами». Это Лафайет познакомил эпикурейскую утопистку и аболиционистку Фрэнсис Райт с крупнейшими лидерами США, а теперь оказывается он находился в хороших отношениях с Пейном. И это не говоря уже о многочисленных других связях, с той же мадам де Сталь и т.д. перечислять которые можно на целый пост. Несмотря на то, что он общепризнанное (среди социалистов) зло и предатель, он и в 1820-е годы оказывался членом кружков Карбонариев, этой кузницы коммунистов, и даже сам подготавливал заговорщический кружок против монархии в 1830 году, через который прошел тот же Бланки. Фигура крайне недооцененная, на мой взгляд. Кстати, он фигурирует как персонаж в афигительном мюзикле «Гамильтон», который всем советую посмотреть, чтобы зарядится духом эпохи, а выше прикрепляю фанатскую анимацию на песню про Лафайета, с русскими субтитрами.
Уильям Годвин — английский анархизм
«Тот самый» Уильям Годвин (1756-1836), о котором я только что говорил, это, если кто-то не знает — отец анархизма. Через изучение Руссо, Гольбаха и Гельвеция, он пришел к классическому либерализму, который быстро развивался в сторону радикализма и социализма. Он также считается одним из первых представителей утилитаризма. Годвин был членом Революционного общества, где познакомился с политическим активистом Ричардом Прайсом (1723-1791), чье «Рассуждение о любви к нашей стране» поддерживало радикальную форму патриотизма, со свободой вероисповедания, представительной демократией и правом на революцию. Прайс тоже одна из крупнейших фигур либерализма до ВФР (лично знал Смита и Юма, был в хороших отношениях с Мэри Уолстонкрафт, Джефферсоном, Мирабо, Кондорсе, Вашингтоном, Пейном, переписывался с Тюрго, был близким другом Франклина и т.д.). «Рассуждение» Прайса разожгло войну памфлетов, начавшуюся с публикации Эдмундом Бёрком его «Размышлений о революции во Франции», в которых он защищал традиционалистский консерватизм и выступал против революции. В ответ на книгу Бёрка Томас Пейн опубликовал свои «Права человека», не без помощи Годвина. В 1793 году вышла книга Годвина «Исследование о политической справедливости», а в 1794 году — известный роман «Вещи как они есть, или Калеб Вильямс», в котором Годвин популяризировал мысли, высказанные им в «Исследовании…». Во время гонений на якобинцев и сторонников ВФР в Англии, Годвин в качестве анонимного журналиста выступил в их защиту и добился успеха. А после раскрытия личности очень хайпанул.
В июле 1796 года Годвин заключил гражданский брак с известной в то время в Англии публицисткой Мэри Уолстонкрафт, автором книги «Защита прав женщин». Когда в декабре обнаружилось, что Мэри беременна, гражданские супруги решили заключить законный брак, в который вступили в марте 1797 года. 30 августа Мэри Уолстонкрафт родила девочку, а через 12 дней умерла от родильной горячки. Годвин опубликовал её жизнеописание под названием «Биография автора книги о защите прав женщин». В том же году заканчивает работу «Исследователь: размышления о воспитании, нравах и литературе», которая побудила Мальтуса написать «Очерк о законе народонаселения» (см. моя заметка «Апология Мальтуса»). Позже между Годвином и Мальтусом завязалась длительная полемика. Его дочь от брака с Уолстонкрафт — Мэри Шелли, знаменитая писательница и автор книги «Франкенштейн», вышла замуж за не менее известного в то время писателя Перси Шелли, радикального демократа и друга лорда Байрона.
Идеи Годвина действительно очень радикальны, не в пример набиравшему тогда же популярность Оуэну. Общество делится на два класса — богатых и бедных. Последние составляют 98 % населения. Бедные создают весь доход, но сами они не получают почти что ничего. Они находятся в положении вьючных животных. Почти весь продукт их труда достается ничтожному меньшинству, которое в силу этого и является богатым. Причина социального неравенства, а тем самым и нищеты — в существовании частной собственности. Необходимо уничтожить собственность и упразднить государство, покровительствующее богатым. В принципе Годвина можно рассматривать как часть социалистического, а не либерального лагеря, просто так вышло, что его круг общения состоял в большинстве своем из либералов.
Фигура Мэри Уолстонкрафт (1759-1797), супруги Годвина, не менее, а может даже и более значимая в истории либеральной и «левой» мысли. Уолстонкрафт известна своим эссе «В защиту прав женщин» (1792), в котором она утверждает, что женщины не являются существами, стоящими на более низкой ступени развития по отношению к мужчинам, но кажутся такими из-за недостаточного образования. Она предлагает рассматривать и мужчин и женщин как разумных существ и представляет общественный строй, основанный на разуме. Считается, что на ее взгляды серьезное влияние произвел тот самый либеральный радикал Ричард Прайс (1723-1791), с которым она была лично знакома.
Мэри с юности пыталась не только в теории, но и на практике действовать в пользу эмансипации, хотя бы на личном уровне, и подавала пример своим подругам. В какой-то момент она даже мечтала про «женскую утопию», съем квартиры для группы свободомыслящих женщин. Но работа гувернанткой оставляла желать лучшего, денег не было, надо было искать работу получше. Став писательницей, Уолстонкрафт посещала известные обеды книгоиздателя Джонсона, где познакомилась с радикальным памфлетистом Томасом Пейном и философом Уильямом Годвином. После первой встречи Годвин и Уолстонкрафт были разочарованы друг в друге: Годвин приехал, чтобы послушать Пейна, но Уолстонкрафт нападала на него весь вечер, не соглашаясь почти по любому вопросу.
Даже к ранним работам Мэри приложил руку со своими иллюстрациями-гравюрами знаменитый Блэйк, так что нельзя сказать, что она была прям очень плохо принята. В начале 1790-х годов она уехала во Францию, где происходит революция, прославленная ею в недавней «Защите прав человека» (1790). Это эссе было создано в ответ на консервативный критический анализ французской революции в книге «Размышления о Французской революции» Эдмунда Бёрка, и неожиданно сделало писательницу известной. Её сравнивали с такими ведущими светилами мира литературы, как богослов и проповедник Джозеф Пристли и Томас Пейн, чья книга «Права человека» (1791) оказалась самым популярным ответом на выпады Бёрка. Идеи Пейна из «Прав человека» получили развитие в самой знаменитой работе Уолстонкрафт «Защита прав женщины» (1792). Во Франции у нее начался роман с американским авантюристом Гильбертом Имлеем, в чьем лице она нашла идеального героя. Отрицавшая до того сексуальную составляющую любовных отношений, она страстно влюбилась в Имлея. 14 мая 1794 года Мэри родила своего первого ребёнка — Фэнни. Тем временем политическая ситуация ухудшалась: Великобритания объявила войну Франции, британские граждане, находящиеся во Франции как подданные враждебной страны, оказались в большой опасности. Чтобы оградить от преследований Уолстонкрафт, Имлей формально зарегистрировал её в 1793 году как свою жену. На самом деле брак между ними так и не был заключён. Многие из друзей Уолстонкрафт (в том числе Томас Пейн), были арестованы, некоторые казнены. Сёстры Уолстонкрафт были уверены, что она тоже заключена в тюрьму. Возвратясь в Англию, Уолстонкрафт продолжала называть себя даже в кругу родных «госпожой Имлей», чтобы её дочь не прослыла незаконнорождённой. Но Имлей вскоре бросил ее с ребенком, после чего Мэри даже совершила попытку самоубийства. Ну и как мы говорили выше, потом она снова встретиться с Годвином, они женятся, и после рождения Мэри Шелли, Уолстонкрафт скончалась. Несмотря на короткую жизнь и смерть в расцвете творческих сил, она стала крупнейшим символом феминистического движения конца XVIII века, и пользовалась популярностью до самого конца XIX-го.
Британский либерализм
Признанным лидером, идеологом британского либерализма того времени может считаться Чарльз Джеймс Фокс (1749-1806), вождь левого крыла партии вигов и убеждённый оппонент короля Георга III, которого вполне открыто считал тираном. Сам он человек аристократического происхождения, и образование Фокс получил в том числе и во Франции, где успел познакомиться разными известными деятелями, в том числе с Вольтером и Лафайетом, а позже, снова посещая Париж, завел общение с Джефферсоном и Франклином. Фокс сочувственно относился к борьбе американских колоний за независимость (даже во время войны носил одежду в цветах армии США) и к ВФР. Он активно добивался отмены работорговли (и добился, правда законопроект приняли в 1807 году, на следующий год после его смерти). На протяжении почти всей политической карьеры Фокс находился в оппозиции, первоначально действуя в союзе с Эдмундом Бёрком (когда тот ещё был либералом и последователем французского материализма) и отстаивая безусловную свободу личности от государственной власти, свободу совести и т.д.
Периодически он добивался успехов в парламентской борьбе и на очень короткие промежутки времени попадал в правительство. В один таких моментов он даже смог фактически завершить войну против США (на должности министра иностранных дел Британии). Однако король, считавший Фокса своим личным врагом, регулярно вмешивался в деятельность парламента и привел радикалов к капитуляции и перевыборам, где снова победили королевские ставленники и знаменитый Питт. Фокс был уверен, что это нарушение конституции и всех прав, а король поступает как тиран. С другой стороны, его пораженческие действия действительно толкали народ на сторону короля. Король и Питт имели большую народную поддержку, и многие в прессе и среди населения в целом видели в Фоксе смутьяна, оспаривающего состав конституции и оставшиеся полномочия короля. В этот период его часто изображали в карикатурах как Оливера Кромвеля и Гая Фокса , а также как Сатану.
Под влиянием Великой французской революции (которую Фокс приветствовал как «величайшее и притом лучшее событие всемирной истории») число сторонников Фокса в парламенте быстро уменьшалось, но он продолжал защищать ВФР, даже когда она перетекла в войну, репрессии и царство террора. Хотя во Франции после 1792 года было мало событий, которые Фокс мог бы положительно одобрить, он утверждал, что старая монархическая система все еще представляла большую угрозу свободе, чем новый, вырождающийся эксперимент во Франции. К 1797 году (год смерти Бабефа и Уолстонкрафт), когда началась война Британии против Франции, он счел себя вынужденным почти совершенно отказаться от парламентской деятельности, оставаясь, однако, номинально членом палаты общин. Он даже с массой оговорок, но признал Наполеона, превратившись просто в принципиального «франкофила». Многие из его друзей были шокированы таким открытым языком, но, как сказал Фокс в своем ответе на протест Грея:
«…правда в том, что я зашел в своей ненависти к английскому правительству еще дальше, чем, возможно, вы и остальные мои друзья, и, безусловно, дальше, чем можно было бы благоразумно признать. Триумф французского правительства над английским на самом деле доставляет мне определенную степень удовольствия, которую очень трудно скрыть».
После отставки он посвятил себя научной работе и управлению небольшим уцелевшим у него имением; время от времени он совершал поездки во Францию. В большую политику вернулся только в последний год своей жизни, добившись отмены рабства в Британии. Частная жизнь Фокса была печально известна, даже в эпоху, отмеченную распущенностью высших классов. Фокс был известен своим распутством и пьянством; пороками, которым он предавался часто и неумеренно (эпикурейская база). Фокс также был заядлым игроком, однажды заявив, что выигрыш — это величайшее удовольствие в мире, а проигрыш — второе по величине. Из-за этого у него были серьезные финансовые проблемы, которые решали другие члены семьи. Иногда он проигрывал огромные состояния, по современным меркам в миллионы фунтов стерлингов. Фокса часто высмеивали — наиболее известным из преследователей был Гиллрей, для которого он был типичным якобинским злодеем. Король тоже очень не любил Фокса, считая его человеком, находящимся вне морали и развращающим его собственного старшего сына. Фокс также считался известным ловеласом, и вообще тем еще гедонистом.
Но несмотря на его известные недостатки, тори-остряк Джордж Селвин писал, что «я провел с ним два вечера, и никогда не было никого столь приятного…». Селвин также сказал, что: «Чарльз, как я убежден, не желал бы иметь на земле ничего, кроме того, что было бы полезно для его собственных целей. Вы слышали, как я говорил, что, по моему мнению, в нем нет ни злобы, ни раздражения; я и сейчас так думаю и уверен в этом. Но я думаю, что он не испытывает никаких чувств ни к кому, кроме себя самого; и если бы я мог проследить в каком-нибудь его поступке хоть что-нибудь, что не было бы направлено на его собственное удовлетворение, я бы с радостью получил информацию, потому что тогда я скорее (если бы это было возможно) думал бы о нем хорошо, чем нет». Сэр Филипп Фрэнсис сказал о Фоксе: «Существенный недостаток его характера и причина всех его неудач, как это ни странно, заключались в том, что у него не было сердца». Эдвард Гиббон заметил, что «Возможно, ни один человек не был когда-либо более совершенно свободен от порока злобы, тщеславия или лжи». Центральным для жизни Фокса было его мнение, что «дружба была единственным настоящим счастьем в мире». Интересно, что фоксисты тоже считались «остроумными и злыми» спутниками своего лидера, в равной степени его друзьями и политическими союзниками.
Радикализм в США: Томас Джефферсон
Практически во всех случаях, когда мы говорим про французский, английский и американский либерализм (или даже про биографию натуралиста Гумбольдта), везде так или иначе фигурирует Томас Джефферсон (1743-1826), и это не просто так. Все знают, что он был отцом-основателем и третьим президентом США (с 1801 по 1809 годы), а также основным автором Декларации независимости. Но мало кто знает, но он был еще и философом-эпикурейцем, пускай и с морально-религиозным христианским уклоном, и с упором на сельское хозяйство. И все таки религиозные взгляды не помешали ему быть один из основных популяризаторов доктрины отделения церкви от государства. Джефферсон был членом «Американского философского общества» в течение 35 лет, начиная с 1780 года. Через «общество» он продвигал науки и идеалы Просвещения , подчеркивая, что знание науки укрепляет и расширяет свободу. Кстати, первоначальная версия оформленной Сийесом «Декларации прав гражданина и человека» писалась Лафайетом при содействии Джефферсона.
Еще в юности он познакомился с трудами британских эмпириков-сенсуалистов, в том числе Ньютона, Локка и Бэкона, которых Джефферсон впоследствии называл «тремя величайшими людьми, когда-либо существовавшими в истории». Джефферсон перенял многие идеалы либерализма, но в той же «Декларации» изменил тезисы Локка про «жизнь, свободу и собственность» на более социально-либеральные «Жизнь, свобода и стремление к счастью». Кроме того, что он был политиком, философом, адвокатом и… рабовладельцем (хотя сам был противником рабства, и способствовал его ограничению, когда был на посту президента), он был еще и разносторонним учёным — агрономом, архитектором, археологом, палеонтологом, изобретателем, коллекционером, писателем. Как архитектор-классицист Джефферсон спроектировал, среди прочих, здания Капитолия штата Виргиния, Виргинского университета и собственную усадьбу Монтичелло. В 1785-1789 годах Джефферсон занимал должность посла во Франции, которая активно помогала американским повстанцам, где жил на Елисейских Полях и был популярен в свете. Именно тогда он перезнакомился с массой французских республиканцев, после чего в самих США прослыл радикальным франкофилом и чуть-ли не якобинцем (ср. Фокс в Британии).
Вернувшись в США после революции во Франции, он быстро стал одной из главных политических фигур страны, лидером «Демократическо-Республиканской партии», которой противостояла партия «Федералистов» во главе с Гамильтоном. Если кратко, то федералисты выступали за централизацию власти в США с сильным федеральным правительством, создание центрального Банка, сближение с Британией 🇬🇧 и ориентировались на промышленную революцию и протекционизм. А демократы Джефферсона строго наоборот, за свободный рынок, децентрализацию власти, усиление Штатов и сближение с Францией 🇫🇷 и ориентировалась на сельское хозяйство, считая промышленность вредной во многих отношениях (критика индустриализации «слева»). Федералисты были популярны среди городской буржуазии Новой Англии, тогда как республиканцы Джефферсона — среди фермеров и плантаторов южных штатов. В дальнейшем конфликт привёл к тому, что Гамильтон и его партия федералистов стали отождествляться Джефферсоном с монархистами и консерваторами, стремящимися подорвать устои республики. Джефферсон неоднократно заявлял, что федерализм равнозначен роялизму. Во внешней политике, что может кого-то удивить, был дружественен в отношении России и императора Александра.
Несмотря на весь свой либерализм и фритредерство, в 1807 году Джефферсон все таки ввел «Закон об эмбарго», чтобы защитить промышленность страны от британских угроз судоходству США, ограничив внешнюю торговлю и стимулировав рождение американской обрабатывающей промышленности. Помимо этого в основном был известен тем, что купил у Наполеона колонию Луизиану, расширив территорию США вдвое, и начал войну с берберами против пиратства в Средиземном море (уже следующий президент довел эту войну до победы и ликвидировал пиратство полностью). В истории США он считается одним из лучших президентов в принципе, образцовым эталоном деятеля эпохи Просвещения. Ну и как в случае с Лафайетом ранее, так и Джефферсоном привожу ссылку на фанатскую анимацию из мюзикла «Гамильтон» (есть русские субтитры, и начало аж с 1-й минуты).
Находясь в Европе, я часто развлекал себя размышлениями над характерами царствовавших в то время коронованных особ… Людовик XVI был глупцом, которого я лично знал… Король Испании был тоже глупец и то же самое — неаполитанский король. Они проводили свою жизнь на охоте и два раза в неделю отправляли курьеров за тысячи миль, чтобы сообщить один другому, какую дичь и как много они убили за прошедшие несколько дней. Король Сардинии был дураком. Все они были Бурбонами. Королева Португалии из Браганцкой династии, была идиоткой от природы. И таким же был датский король. Их сыновья правили за них как регенты. Король Пруссии, наследник великого Фридриха, был просто боров телом точно так же, как и умом. Густав Шведский и Иосиф Австрийский были помешанными, а Георг Английский, как вы знаете, — настоящим сумасшедшим в смирительной рубашке. Больше в Европе никого из монархов и не было, за исключением старой Екатерины, но она слишком взрослой попала в царствующий дом, чтобы потерять человеческий здравый смысл… Эти животные лишились ума и сил, и так должно происходить с каждым наследственным монархом, когда династия занимает трон в течении жизни нескольких поколений… И этим кончается Книга царей, от которых да избавит нас Господь.
(с) Джефферсон в письме к Дж. Лэнгдону (1810)
Люди по своей натуре естественно делятся на две части. Во-первых на тех, кто боится людей, не доверяет им и желает лишить народ всякой власти, сосредоточив её в руках высших классов. Во-вторых, на тех, кто не отделяет себя от своего народа, доверяет ему, ценит его и относится к людям, как к честным и надежным собратьям, хотя и не считает их всех самыми мудрыми хранителями общественных интересов. Эти две партии существуют в каждой стране; и в каждой стране, где им предоставлена свобода мыслить, говорить и писать, они будут заявлять о себе. Зовите их либералами и сторонниками рабства, якобинцами и ультра, вигами и тори, республиканцами и федералистами — всё равно это будут те же две партии, преследующие те же самые цели. Имя аристократов или демократов будет последним для них и именем истинным, выражающим всю суть.
Джефферсон в письме к Г. Ли (1824)
На нашем сайте есть целая серия различных статей про Джефферсона: вышеупомянутая статья о связях с Россией; перевод книги Чинарда — «Джефферсон и идеологи» (1925); статья «Томас Джефферсон — идеолог» (Стивен Томлинсон), и статья Томас Джефферсон (Carl J. Richard).
Философский радикализм и утилитаризм
Из крупных англоязычных философов, максимально близких к эпикурейской традиции, который был также идеологическим вождем «радикалов» в начале XIX века, т.е. во время жизни ранних социалистов, а также «…гений буржуазной глупости» по Марксу — Джереми Бентам (1748-1832) безусловно самая важная фигура. Именно он считается родоначальником одного из направлений в английской философии — утилитаризма. В качестве «фундаментальной аксиомы» своей философии Бентам определил принцип, согласно которому «мерилом добра и зла является наибольшее счастье наибольшего числа людей», и который он по собственным словам заимствовал из общего духа идей Пристли (хотя её встречают не только там, например, у итальянского просветителя Чезаре Беккариа). Он стал ведущим теоретиком англо-американской философии права и политическим радикалом, чьи идеи повлияли на развитие велферизма (государство всеобщего благосостояния). Он выступал за индивидуальные и экономические свободы (свободный рынок), отделение церкви от государства, свободу слова, равные права для женщин, право на развод и (в неопубликованном эссе) за декриминализацию гомосексуальных актов. Он призывал к отмене рабства, смертной казни и физических наказаний, в том числе и для детей. Он также стал известен как один из первых защитников прав животных.
Хотя он решительно выступал за расширение индивидуальных юридических прав, Бентам также был резким критиком юридических фикций, а также выступал против идеи естественного закона и естественных прав (обе эти идеи считаются «божественными» или «данными Богом» по происхождению), называя их «чепухой на ходулях». Бентам резко критиковал теорию общественного договора Ж. Ж. Руссо как возбуждающую дух восстания, однако защищал требования реформы английского парламента на основе расширения избирательного права. Кроме всего сказанного, он был врагом всякого империализма и призывал все страны Европы отказаться от колоний.
После смерти в 1832 году, в соответствии с завещанием Бентама его тело сначала препарировали, а затем навсегда сохранили в виде «автоиконы» (мумия в духе Ленина), которая стала бы его мемориалом. Это было сделано, и сейчас автоикона выставлена на всеобщее обозрение у входа в Студенческий центр Университетского колледжа Лондона. Акт для своего времени максимально кощунственный, и даже странно, что это желание выполнили.
До того, как начать язвительную полемику против утилитаризма, еще юный Карл Маркс даже предлагал внести Бентама в библиотеку базовой литературы для социалистов, и считал его одним из своих примеров, наряду с некоторыми социал-утопистами (Оуэн, Кабе и т.д.). Среди учеников Бентама были его секретарь и соратник Джеймс Милль, сын последнего, Джон Стюарт Милль, философ права Джон Остин и американский писатель и активист Джон Нил. Он «оказал значительное влияние на реформу тюрем, школ, законов о бедных, судов и самого парламента». Этическое учение Бентама изложено в произведении «Деонтология, или наука о морали» (1834). Он был редкой фигурой в истории философии, одобряя психологический эгоизм. Частные, индивидуальные интересы он рассматривал как единственно реальные, а общественные интересы сводил к их совокупности. В основе этики Бентама лежит «принцип пользы», согласно которому действия людей, их отношения должны получать моральную оценку по приносимой ими пользе. В определении пользы принимаются во внимание частные интересы человека. Критерием морали выступает «достижение пользы, выгоды, удовольствия, добра и счастья». Как типичный эпикуреец, под «счастьем» он понимал преобладание «удовольствия» над «болью». Чтобы измерить степень боли или удовольствия, он устанавливает набор критериев, разделенных на категории интенсивности, продолжительности, определенности, близости, продуктивности, чистоты и степени. На основании этого он предлагал «гедонистическое исчисление» и сообразно с ним — принимать решения не только в политике, но и в экономике. Только он не был либертарианцем, и поддерживал налог на наследство, ограничения монопольной власти, пенсии, медицинское страхование и другие виды социального обеспечения, только призывал к благоразумию и тщательному рассмотрению любого государственного вмешательства.
См. заметки по «Утилитаризму» Милля.
Как видим, среди учеников Бентама числится шотландец Джеймс Милль (1773-1836), который уже «экономист» по своей специальности (классический «фритредер»). Кроме Бентама, он был другом и последователем Давида Рикардо. Милль утверждал, что политическая экономия для государства есть то же самое, что и экономика домашнего хозяйства для семьи. Двумя главными объектами политэкономии, по его мнению, является потребление общества и обеспечение предложения, от которого это потребление зависит, с чем, в принципе был согласен и Бентам. Отказавшись от сана, в 1802 году он уехал в Лондон, где начал заниматься литературной деятельностью; в 1803-1806 годах был редактором «Литературного журнала», в конце 1805 года начал работу над «Историей Британской Индии». В 1808 году он познакомился с Рикардо и Бентамом, который был на двадцать пять лет старше его и в течение многих лет был его главным товарищем и союзником. Он полностью принял принципы Бентама и решил посвятить все свои силы тому, чтобы донести их до мира. Между 1806 и 1818 годами он писал для разных журналов, в т.ч. для «Anti-Jacobin Review», а в «Edinburgh Review» активно излагал философию Бентама в популярном виде. Будучи человеком бедным, на протяжении 1810-х годов он зависел от щедрости своих друзей, в частности от Бентама и даже своего собственного молодого ученика и личного менеджера Фрэнсиса Плейса.
«История Британской Индии» была опубликована в 1818 году и сразу же добилась большого и продолжительного успеха. Это вызвало соответствующие перемены в судьбе автора, и в следующем году он поступил на службу в Ост-Индскую компанию. Его основной труд по экономике, «Elements of Political Economy», появился в 1821 году, уже после работы в компании. Он постепенно поднимался по служебной лестнице, пока в 1830 году не был назначен главой офиса с зарплатой в 1900 фунтов стерлингов. И несмотря на весь философский радикализм, демократизм и дружбу с Бентамом, Милль был ярым английским патриотом с консервативными взглядами относительно геополитики и классовых различий. Он твердо придерживавшихся колониального подхода и был сторонником британского империализма, оправдывая его утилитаристскими соображениями. Он считал частью цивилизаторской миссии Британии навязать свое правление Индии. Милль считал свою собственную работу в Ост-Индской компании важной для улучшения индийского общества, а индийское общество изображал как морально деградировавшее, и утверждал, что индусы никогда не обладали «высокой степенью цивилизации».
С 1824 по 1826 год Милль опубликовал ряд статей в «The Westminster Review», центральном органе радикальной партии, в которых он критиковал Edinburgh и Quarterly Reviews, а также церковные учреждения. В 1829 году появился «Analysis of the Phenomena of the Human Mind». Для London Review он написал заметную статью под названием «Церковь и ее реформа», которая была слишком скептической для того времени и нанесла ущерб «The Westminster Review». Сам Милль был атеистом. В обширной статье для первой книжки журнала «The Westminster Review» Милль сделал критический обзор действовавшей английской конституции, которая, по его мнению, нуждалась в серьезной переработке, ибо в силу своего аристократического характера предоставляла власть в стране сотне самых знатных фамилий.
Интересно, что эти два влияния, Бентам и Рикардо, казалось, никогда не встречались в сознании Джеймса Милля. За несколькими исключениями, ему никогда не приходило в голову привнести бентамовскую концепцию полезности в свою экономическую теорию или даже утилитаристский принцип «величайшего счастья» для анализа экономической политики. И сам Милль, как иногда считают, умудрился подтолкнуть и Бентама и Рикардо к большей решительности и последовательности в их собственных работах. Именно Милль вдохновил Рикардо опубликовать свой трактат, а затем подтолкнул его баллотироваться в парламент. В 1821 году Милль помог основать Клуб политической экономии в Лондоне, который стал излюбленным местом рикардианских экономистов и радикалов-бентамистов.
Еще будучи сотрудником «Литературного журнала» в 1804 году, Джеймс Милль опубликовал свой первый экономический трактат с обзором истории Хлебных законов, призывая к отмене всех экспортных и импортных пошлин на зерно и критикуя Мальтуса за их защиту. Вскоре после этого он познакомился с трактатами Коббета и Спенса, которые выдвинули ряд спорных тезисов: что земля (а не промышленность) является источником богатства, что внешняя торговля между странами приносит убытки, что государственный долг не является бременем, что налоги продуктивны и что кризисы вызваны общим избытком товаров. В ответ Джеймс Милль написал книгу «Защита торговли» (1807), в которой один за другим разобрал все эти аргументы. Именно здесь Милль сформулировал свою версию закона рынков Сэя (разумеется, после Сэя, чей труд «Traite» он рецензировал в 1805 году). Милль утверждал, что «ежегодные покупки и продажи» «всегда уравновешиваются», поэтому избыточное предложение любого товара обязательно уравновешивается избыточным спросом на другие товары.
После смерти Рикардо верховными жрецами «рикардианской экономики» стали Джеймс Милль, Рамсей Мак-Куллох и Томас де Квинси. Книга Джеймса Милля «Элементы политической экономии» (1821) быстро стала ведущим учебником доктринерской рикардианской экономики. Поскольку эта книга была составлена на основе лекций по политической экономии, которые он читал своему юному сыну Джону Стюарту Миллю, в ней было мало нового — за исключением злополучной доктрины «Фонда заработной платы»:
«Таким образом, мы можем утверждать, что при неизменном соотношении капитала и населения заработная плата будет оставаться неизменной; при увеличении соотношения капитала и населения заработная плата будет расти; при увеличении соотношения населения и капитала заработная плата будет падать».
Следует также отметить, что Милль, в отличие от Бентама, был большим сторонником невмешательства государства в экономику, а значит, в значительной степени классическим либералом. Милль исключал социальную справедливость и любые другие подобные соображения из всех утилитарных расчетов «наибольшего счастья». Следовательно, Милль утверждал, что фискальная политика должна строиться таким образом, чтобы оставить статус-кво на месте (например, пропорциональное, а не прогрессивное налогообложение). Именно Милль, в основном, был ответственен за выдвижение аргумента о том, что поскольку каждый человек действует в своих собственных интересах, то любая совокупность людей обязательно действует в интересах целого. Милль также был большим сторонником повсеместного образования. Он, как и Бентам, считал, что люди должны быть образованными, чтобы иметь возможность понять, в чем заключаются их собственные интересы. Но он добавлял, что то, что соответствует их собственным интересам, часто бывает довольно сложным. Это включает в себя учет влияния их действий на других людей, выбор правильного правительства и отстаивание правильной политики. Например, требования профсоюзов о выплате заработной платы или защите от иностранной торговли могут казаться отвечающими собственным интересам рабочих, но по-настоящему образованная рабочая сила поймет, что в долгосрочной перспективе их интересы лучше удовлетворять иначе. Его убеждение в том, что люди близоруки в том смысле, что они недооценивают свою будущую полезность, было одним из самых ранних формулировок идеи «предпочтения времени».
The Westminster Review — ежеквартальное британское издание. Журнал был основан (и финансировался) Джереми Бентамом в 1823 году, как официальный орган «философских радикалов», и издавался с разными названиями с 1824 по 1914 год. На пике популярности журнала одним из его лидеров был также и Джеймс Милль, примерно до 1828 года, а в 30-е годы и его сын Джон Стюарт Милль. В первом номере журнала была опубликована статья Джеймса Милля (продолженная во втором его сыном), которая служила провокационным обличением конкурирующего, более авторитетного журнала «Эдинбургское обозрение», порицая его как орган партии вигов и за склонность последней к выжиданию в интересах аристократии. Полемика вызвала широкий общественный резонанс, однако во многом критический: в энциклопедии Натталла, опубликованной в 1907 году, отмечается, что «Breeches Review» стало прозвищем журнала, поскольку Фрэнсис Плейс, изготовитель бриджей, был крупным акционером предприятия. Американский критик и активист Джон Нил также опубликовал множество статей в эти ранние годы, работая личным секретарем Бентама. Журнал быстро достиг тиража в три тысячи экземпляров, но, несмотря на это, не смог выйти в ноль по доходам; и когда к 1828 году первоначальное финансирование было исчерпано, он был продан другому владельцу и больше не функционировал в интересах радикалов.
В 1834 году сэр Уильям Моулсворт финансировал новое радикальное обозрение, которое (неофициально) редактировал Дж. С. Милль, и назвал его «London Review». Вскоре после этого Моулсворт купил «Westminster Review» и объединил их; с апреля 1836 по март 1840 года журнал, получившийся в результате слияния, выходил под названием «London and Westminster Review». После марта 1840 года и в течение последующего десятилетия журнал продолжал выходить под названием «Westminster Review», но с У. Э. Хиксоном вместо Милля в качестве редактора. Хотя финансовые трудности продолжались, Милль заключил об этом периоде, что «весьма похвально для него [Хиксона], что он смог сохранить, в некоторой терпимой степени, характер Review как органа радикализма и прогресса».
В 1851 году журнал был приобретен Джоном Чепменом, издателем, который изначально имел медицинское образование. Тогда еще неизвестная Мэри Энн Эванс, впоследствии более известная под псевдонимом Джордж Элиот, собрала его авторов, включая Фрэнсиса Ньюмена, У. Р. Грега, Гарриет Мартино и молодого журналиста Герберта Спенсера. Эти авторы встретились летом, чтобы поддержать флагмана свободной мысли и реформ, к ним присоединились Дж. Ст. Милль, физиолог У. Б. Карпентер, Роберт Чемберс и Джордж Холиок. Позже к ним присоединился Томас Хаксли, амбициозный молодой корабельный хирург, решивший стать натуралистом.
Джордж Элиот стала помощником редактора и выпустила четырехстраничный проспект, в котором изложила их общие убеждения о прогрессе, исправлении недугов и вознаграждении за талант. В качестве «фундаментального принципа» того, что она и Чепмен назвали «Законом прогресса» они изложили слабо выраженный эволюционизм. В группе были разногласия по поводу работ Томаса Мальтуса: Холиоук выступал против них как против принципа работных домов, который обвинял бедных в их бедности, в то время как для Грега и Мартино это был закон природы, поощряющий ответственность и самосовершенствование. Чепмен попросил Спенсера написать об этом спорном вопросе, и работа Спенсера «Теория народонаселения, выведенная из общего закона плодородия животных» появилась во втором номере, поддерживая мальтузианский принцип.
После 1853 года Джон Тиндалл присоединился к Хаксли в ведении научного раздела «Westminster Review» и сформировал группу эволюционистов, которые помогли подготовить почву для публикации в 1859 году книги Чарльза Дарвина «О происхождении видов» и поддержали эволюционные идеи в последовавших за этим дебатах. Термин «дарвинизм» был впервые введен в оборот Хаксли в его рецензии на книгу «Происхождение», опубликованной в апрельском номере «Westminster Review» за 1860 год. В 1886 году в «Обзоре» было опубликовано эссе Элеоноры Маркс «Женский вопрос: С социалистической точки зрения».
Давид Рикардо и Томас Мальтус
Джеймс Милль, как уже говорилось, имел двоих друзей-вдохновителей, и кроме философа Бентама это был еще и Давид Рикардо (1772-1823) признанный «классик» политической экономии, последователь и одновременно оппонент Адама Смита. Он выявил закономерную в условиях свободной конкуренции тенденцию нормы прибыли к понижению и разработал законченную теорию о формах земельной ренты. Он развил идеи Адама Смита о том, что стоимость товаров определяется количеством труда, необходимого для их производства, и разработал теорию распределения, объясняющую, как эта стоимость распределяется между различными классами общества. Рикардианская теория международной торговли бросает вызов меркантилистической концепции накопления золота или серебра путем содействия отраслевой специализации и свободной торговле. Рикардо ввел концепцию «сравнительного преимущества», предполагающую, что страны должны концентрировать ресурсы только в тех отраслях, где у них наибольшая эффективность производства по сравнению с альтернативными вариантами использования ресурсов (т.е. Беларусь должна сосредоточиться на картошке). Он утверждал, что международная торговля всегда выгодна, даже если одна страна более конкурентоспособна в каждой области, чем ее торговый партнер (но экономические идеи всех этих «звезд» мы будем рассматривать отдельным блоком).
Рикардо происходил из еврейской семьи крупного биржевого маклера, поэтому с юности занимался бизнесом. В 21 год он перешел в протестантизм, что привело к бесповоротному разрыву с родителями. Но уже в этом возрасте он был совершенно самостоятельным и безбедным человеком. К 38 годам (1810г.) он стал крупной финансовой фигурой, и решил завязать с игрой на бирже; купил поместье и начал вести жизнь крупного землевладельца (аристократа), тогда же начал писать сочинения по экономической теории. Главным трудом Рикардо является книга «Начала политической экономии и налогового обложения» (1817). Основным вопросом того времени были «Хлебные законы», т.е. пошлины, которые были выгодны землевладельцам, но вынуждали фабрикантов повышать зарплату рабочим, чтобы они могли покупать дорогой хлеб. Рикардо, хотя он и стал землевладельцем, отстаивал интересы промышленников. В 1819 году он окончательно устранился из бизнеса и был избран членом Палаты общин (используя дыру в законах, позволяя покупать депутатские места через покупку безлюдных сел). Заняв место в парламенте, Рикардо стал сторонником реформы, которая закрыла бы такую возможность становиться депутатом, а также поддерживал реформу уголовного права и был аболиционистом. Рикардо формально не присоединился ни к правящей партии тори, ни к вигской оппозиции. Виги были ему ближе, и он пользовался большим авторитетом в их кругах, но занимал независимую позицию и нередко голосовал вопреки их позиции. Выступал он в основном по экономическим вопросам, где поддерживал отмену «хлебных законов» и требования о либерализации экономики, свободе торговли, сокращение государственного долга, уменьшение государственного влияния в принципе и т. п. Он считал, что свободная торговля повышает благосостояние людей, делая товары более доступными. Рикардо беспокоило влияние технологических изменений на труд в краткосрочной перспективе. В 1821 году он писал, что он «убежден, что замена человеческого труда машинами часто очень вредна для интересов класса рабочих», и что «мнение, разделяемое рабочим классом, что использование машин часто вредит их интересам, не основано на предрассудках и ошибках, а соответствует правильным принципам политической экономии».
Как мы уже писали раньше, после его смерти возник крупный кружок «рикардианцев» во главе с Миллем, которые активно спорили с Мальтусом. Сам же Рикардо был в нормальных отношениях с Мальтусом и даже с Ж.-Б. Сэем («экономист» и «идеолог» во Франции). С 1820-х годов в Англии сформировалась группа социалистов-утопистов, которые использовали для обоснования своего социалистического учения теорию Рикардо. Их принято называть социалистами-рикардианцами. Наиболее известными представителями этой группы были Томас Годскин, Уильям Томпсон и Джон Фрэнсис Брей.
Друг Рикардо, сочинения которого запустили масштабную полемику как со школой «рикардианцев», так и с социалистами, и дали толчок к развитию идей Дарвина про естественный отбор — Томас Мальтус (1766-1834), прославился теорией, согласно которой неконтролируемый рост народонаселения может приводить к снижению благосостояния и массовому голоду. Мы уже писали об этом отдельную заметку («Апология Мальтуса»). Его отец, Дэниел Мальтус, был последователем Давида Юма и Жан-Жака Руссо, и был лично знаком с обоими. С юности Мальтус-младший строил карьеру священника, но уже тогда интересовался как идеологией Просвещения, так и экономическими вопросами. В 1793 году он стал преподавателем колледжа Иисуса и оставался им до своей женитьбы (условием членства в колледже было безбрачие). В 1796 году стал священником в городке Олбери. В 1798 году он опубликовал свою главную книгу «Очерк о законе народонаселения», созданную в ответ на оптимизм своего отца и его соратников относительно будущего улучшения общества. Он также построил свою позицию как особый ответ на труды Уильяма Годвина и маркиза де Кондорсе. Кроме того, Мальтус решительно поддерживал принципы laissez-faire и свободы торговли:
«…богатство нации будет лучше всего обеспечено тогда, когда каждому человеку позволено, до тех пор, пока он придерживается правил справедливости, преследовать свои собственные интересы», «правительства не должны вмешиваться в регулирование потоков капитала и промышленность, но предоставить каждому человеку свободу деятельности и получения прибыли, пока он подчиняется законам справедливости».
Поскольку он дружил с Рикардо и был сторонником свободной торговли, это позволило им даже в каком-то смысле вместе разработать теорию ренты. Так о чем же тогда они могли так принципиально спорить? Еще в 1814 году Мальтус выпустил книгу в защиту хлебных законов; а в 1820-м выпустил «Принципы политической экономии» (1820), посвященные полемике с Рикардо и Сэем, где доказывается возможность общего перепроизводства товаров и даётся объяснение промышленным кризисам. В 1820-х годах, во многом уже после смерти Рикардо, состоялась интеллектуальная дискуссия представителей политической экономии, часто называемая «спором Мальтуса-Рикардо», между сторонниками двух точек зрения на природу экономической ренты. В концепции Мальтуса — рента была положительным избытком, источником экономического роста. Рикардо определял ренту как доход, превышающий реальное производство, то есть, в его понимании источником ренты были права собственности, а не свободная торговля. В его понимании рента была капиталом, выпадающим из процесса производства, то есть, она препятствовала экономическому росту. Дискуссия возникла из-за экономической концепции общего перенасыщения и возможности невыполнения «закона Сэя». Мальтус придавал большое значение экономическому развитию и устойчивости дисбаланса спроса и предложения. Контекстом спора была послевоенная депрессия. Сторонником Мальтуса был Уильям Блейк (не путать с художником), отрицавший, что накопление капитала (сбережения) всегда способствуют росту в таких обстоятельствах. Он часто вступал в спор с Джоном Стюартом Миллем, который был сторонником концепции Рикардо.
Социалисты же нападали (и нападают до сих пор) на Мальтуса по двум причинам. Во-первых — причины морализаторского характера (см. «Апология Мальтуса»), во-вторых, причины практические, из-за событий, которые были прямым развитием мальтузианства. Благодаря идеям Мальтуса, британский парламент в 1834 году переработал Законы о бедных, отменив пособия неимущим, рассчитываемые в зависимости от численности их семей, и направив их на создание рабочих мест для принудительного труда бедных в работных домах, где бедняков (пауперов) фактически считали преступниками и заставляли выполнять тяжёлую и низкооплачиваемую работу. Безусловно, его идеи, включая защиту хлебных законов, были не в интересах рабочего класса, и в этом плане Джеймс Милль и Рикардо были более приемлемыми, более «левыми» либералами (не говоря уже о Бентаме и «радикалах»).
Работные дома, как социалистический ад
На счет работных домов (желательно почитать, чтобы лучше понимать о чем речь), которые стали главным итогом изменения в «Законах о бедных» после 1834 года. В принципе, отказ от финансовой поддержки неимущих и безработных поддерживал и Рикардо, но основной удар лег на Мальтуса, который, в отличии от Рикардо, добавил еще других обоснований, почему бедным нельзя помогать пособиями, и поддерживал другие невыгодные для бедных законы. Вместо дотаций, и, как думали либералы, раздувания инфляции — разумнее было просто найти работу для бедных. И правительство нашло ее! После чего все социалисты XIX века просто взвыли от этих, по сути, тюрем для рабочего класса, и кто только не описывал эти дома с ужасом, особенно Диккенс. Эти «рабочие места» действительно были ужасны. По сути это ГУЛАГ старого образца, воспитательно-трудовая колония, где тебя, «лентяя», обучали дисциплине и труду, и старались сделать полезными для «общественного целого». А за счет низкого уровня контроля качества содержания заключенных, в некоторых случаях это доходило и до безумной жестокости. Но здесь нужно сделать несколько ремарок.
- Во-первых, в 1846 году из 1,33 миллиона бедняков только 199 000 содержались в работных домах, из которых 82 000 считались трудоспособными, что, по оценкам, оставляло 375 000 трудоспособных на т.н. помощи на открытом воздухе (т.е. субсидии государства). Значит работные дома имели сравнительно небольшой охват, и касались только наиболее обездоленных, так называемых «люмпенов».
- Во-вторых, и вход и выход из работных домов был условно добровольным. Прекратить этот кошмар можно было в любой момент. Но если снаружи будет не лучше, а работы ты скорее всего не найдешь, то либо так же «добровольно» ты возвращаешься в работный дом, либо идешь в тюрьму (что в общем-то похоже). Но право выйти оттуда было, и это важно.
- В-третьих, со временем условия содержания в домах улучшалось, благодаря все той же борьбе правозащитников и т.д. (в т.ч. политических либералов). Самая жесть касается только первого десятилетия; но даже тогда (за исключением особых скандальных случаев) содержание было сносным, если сравнивать с жизнью бедных в трущобных кварталах. Детям давали образование, был врач и т.д. а рабочий график был 10-часовым, с трехразовым питанием.
Я полностью согласен, что работные дома были ужасным местом, но ирония в том, что они на практике реализовали большую часть фантазий социалистов-утопистов. Это не шутка, и не попытка оскорбить, если только не шутит сама история. Просто почитайте о геометрической планировке домов (или посмотрите на фотографии работных домов ниже), почитайте про «спартанские» общие обеды, этот главный столп коммунизма в глазах утопистов, про единый тип униформы, про обязательный труд, порицание лени, дисциплину и т.д.
Совершенно очевидно, если не полениться и прочитать хотя бы несколько книг утопистов, что социалистические утопии были бы такими же тюрьмами, с той только разницей, что каждый утопист надеялся, что в его тюрьмах будет более эффективная производительность, и поэтому более обильное питание и лучшие условия жизни. Реальные же попытки утопистов строить коммуны и по эстетике, и по эффективности и окупаемости, и по устройству мало чем отличались от работных домов. И в «утопиях» этот кошмар касался бы всех (!), а теперь представьте что бы делал Гракх Бабеф отдельно с ленивыми гражданами своей республики! Благо он верил, что таких там просто не будет, но что если были бы? Разве не создал бы он такой же исправительный дом с усиленной дисциплиной? Может и не создал бы, потому что у него была рекомендация всех тунеядцев просто убивать, а не перевоспитывать. Так что есть в этом что-то ироничное и смешное, что работные дома стали главным ужасом капитализма в глазах социалистов XIX века.
Не менее иронично и то, что Луи Блан и французские социалисты 1848 года, в качестве решения проблем нищеты предложили в общем-то… право на труд и работные дома. А когда дома закрыли, то социалисты очень возмущались (и советская критика вместе с ними). Хотя иногда критиковалось, что Блан предлагал дома получше, а правительство реализовало такую же хрень, как в Англии. Но могло-ли быть лучше? И да, знаменитые Июньские дни, т.е. якобы второй этап революции 1848 года, где народные массы восстали и т.д., и который подавило правительство, убив несколько тысяч человек; этот знаменитый «этап» был вызван одними только слухами о том, что «Национальные мастерские» (работные дома, именно в той самой, убогой английской версии) собираются закрыть. Народ почему-то оказался очень против закрытия этих тюрем для рабочих. И сознательные социалисты всего мира поддерживают народ в его желании сохранить тюрьму для себя. Биполярочка? Да, именно она.
Самая большая проблема была с целесообразностью работных домов. Они делали какую-то малополезную работу в основном, поэтому и были нерентабельными. Задействовать их для какого-то прям реально полезного производства их почему-то не хотели. Вполне возможно, что это из-за общественного давления, чтобы не дай бог эти «бомжи» не вытеснили своим дешевым трудом труд «свободных» и морально-правильных тружеников. Сообщения о жалобах граждан действительно существуют, выдержать конкуренцию с работными домами иногда не удавалось из-за дешевизны их продукции.
Так что в принципе, если бы не было предвзятости и хренового отношения, то в условиях казармы, и учитывая бэкграунд прошлого жизненного опыта, их труд все равно был бы скорее всего менее эффективным, но хотя бы не полным дном. Тут можно согласится с социалистами, что это «не правильный социализм», и что в их утопии было бы лучше. Но невозможно не обратить внимание, что работный дом и фаланстер (и все его братья-близнецы) — буквально одно и то же. Оуэн в принципе ведь нечто подобное и предлагал для правительства, чтобы побороть безработицу. Тогда (в 1810-х годах) правительство отказало. По сути, благодаря либералам, идеалы социалистов воплотились в жизнь всего-то спустя 15 лет. Это еще стоило бы проверить, но такое проверять трудно, насколько опыт «работных домов» мог послужить причиной упадка социал-утопизма. По датам в принципе совпадает. Но даже при всем при этом, не стоит ожидать какого-то вау-эффекта даже если бы все сделали «правильно». Утописты строили собственные коммуны, и не одну, и даже не десять, а намного больше. Все они провалились, и практически все не прожили больше 5 лет. Это тоже о чем-то да говорит.
Рикардианский социализм и Чартизм
Здесь мы немного отклонились от курса по обзору либералов и вернулись к социалистам, рассматривая т.н. «рикардианских социалистов». Полная статья про это направление — по этой ссылке. Этот кусочек мы добавили к старому обзору социалистов и он в какой-то мере может считаться также частью обзора либерального движения, т.е. часть этих деятелей были сторонниками свободного рынка (правда с социальным и кооперативным уклоном), и вдохновлялись книгами либералов-теоретиков, т.ч. либеральных экономистов. Здесь мы приведем только краткое резюме этой статьи.
Среди характерных примеров либералов в этой группе мы рассмотрели Томаса Годскина (1787-1869), еще во вступительной статье. Большинство этих экономистов были также связаны личными отношениями с Бентамом и различными другими «радикалами», почти все вдохновлялись идеями Оуэна, и почти все критиковали Томаса Мальтуса. Некоторые из них были участниками движения чартистов. Кроме «либерального» Годскина мы рассмотрели также:
- Утилитариста, феминиста и социолога Уильяма Томпсона (1775-1833), самого интересного из всех рикардианских социалистов.
- Джона Фрэнсиса Брея (1809-1897), которого Маркс в 1840-е годы считал примером отличного английского коммуниста (хотя это не так).
- Чарльза Холла (1740-1825) и его друга Томаса Спенса (1750-1814), которые были максимально близки к «оуэнизму» и ориентировались на сельскохозяйственные утопии, но Холл куда умереннее, чем Спенс или Оуэн, и хотя бы не предлагает отъявленной шизофрении.
- Пирси Равенстоуна (??) — анонимного автора, который считается социалистом и тори (консерватором), также ориентированным на аграрную утопию и Оуэна, но известный рядом интересных для своего времени взглядов на экономику, предвосхищающих современную ММТ.
- Джона Грея (1799-1883), который впервые дотошно расписал как будет функционировать плановая экономика при коммунизме. Не то, чтобы и раньше таких же идей не было, но он представил их в очень приземленном виде.
Даже при том, что Оуэн не сильно отстает от Фурье и Сен-Симона (или даже Бабефа) в своих… странностях, среди социалистов он был одним из самых адекватных. В сочетании с Бентамом и рикардианцами в Англии получается весьма здравая традиция социализма. Все внимание историков обычно приковано к более «революционной» Франции, но уже сейчас можно сделать вывод, что английский социализм крайне недооценен и зря рисуется примитивным.
🇬🇧 Четыре источника британского коммунизма: 1) Бентам; 2) Оуэн; 3) Рикардианские социалисты (сплав Бентама, Оуэна и экономистов); 4) Чартисты (сплав Бентама, Оуэна и рикардианцев + влияние бабувизма и прочих).
Про движение чартистов мы сказали совсем немного, поскольку сейчас уже не фокусируемся на социалистической тематике. Статья о них тоже вынесена на отдельную страницу, а здесь мы оставим только краткий пересказ того, что она в себе содержит. Очевидно, что они продолжают тенденции «рикардианских социалистов», и имеют серьезнейшую зависимость от группы «радикалов» (левые либералы, связанные с Бентамом, Годвином и Пейном) и оуэнитских кооператоров. Поскольку и те и другие, и третьи были весьма умеренными деятелями, то и чартизм оказался в целом неплохой формой борьбы за права рабочих. Даже самые радикальные чартисты (несмотря на их любовь к французскому бабувизму) все же были демократами и отстаивали в первую очередь всеобщее избирательное право (на которое плевать хотели большинство более «классических» социалистов). Изначально созданная умеренными чартистами (Эттвуд, Ловетт, Хетерингтон и самое главное Плейс) «Народная хартия» (1838), состояла из шести пунктов:
1) Право голоса должен иметь каждый мужчина в возрасте двадцати одного года и старше, находящийся в здравом уме и не отбывающий наказания за преступление.
2) Тайное голосование для защиты избирателя при осуществлении им своего права голоса.
3) Отсутствие имущественного ценза для членов парламента, чтобы позволить избирательным округам выдвинуть человека по своему выбору.
4) Выплата членских взносов, позволяющая торговцам, рабочим и другим людям со скромным достатком оставить или прервать свою деятельность, чтобы заботиться об интересах нации.
5) Равные избирательные округа, обеспечивающие одинаковое представительство для одинакового числа избирателей, вместо того, чтобы позволить менее населенным округам иметь такой же или больший вес, чем более крупным.
6) Ежегодные парламентские выборы, представляющие собой наиболее эффективную защиту от взяточничества и запугивания, поскольку ни за какой кошелек нельзя купить избирательный округ при системе всеобщего избирательного права для мужчин.
Поэтому они все равно не в пример лучше (с нашей точки зрения), чем большая часть французских социалистов. И поэтому их вполне справедливо рассматривают как развитие либерального радикализма в социальную сторону (а-ля «социал-демократия», см. нашу статью про историю Британской социал-демократии), а не чисто социалистическую традицию.
Мемориал реформаторов (1885), установлен на кладбище Кенсал-Грин (Лондон 🇬🇧) в честь ряда выдающихся реформаторов, в том числе многих гуманистов, которые работали «ради улучшения условий и повышения уровня счастья всех слоев общества». Он находится рядом с мемориалом филантропу, социалисту и стороннику «рациональной религии» Роберту Оуэну. Многие из тех, кто указан на памятнике, были вольнодумцами и гуманистами, мотивированными на кампанию за широкий спектр социальных и правовых реформ любовью к человечеству и желанием улучшить мир для других. Среди перечисленных есть свободомыслящие феминистки, пионеры либерализма, чартисты, оуэнисты и кооператоры. Ниже подаю список всех указанных имен (ссылки на Википедию, но если упоминались в группе, то на посты в группе и выделенные подчеркиванием).
ВОСТОЧНАЯ СТОРОНА (в основном оуэнисты): Роберт Оуэн (Нью-Ланарк), Джон Беллерс, Роберт Дейл Оуэн, Авраам Комб (сторонник Оуэна, по преданию умер от переутомления работы с лопатой), Джозеф Ланкастер, Уильям Томпсон, Джон Минтер Морган, Уильям Паре, Уильям Галпин (малоизвестный оуэнист), доктор медицины Генри Трэвис, Алекс Кэмпбелл, Джеймс Ригби (друг Оуэна, статей нет), В. Д. Солл, Джулиан Хибберт, преподобный Чарльз Кингсли, леди Ноэль Байрон, Фрэнсис Райт , Томас Спенс, Аллен Дэвенпорт, Мэри Хеннелл, Фрэнсис Плейс, Харриет Мартино, Джордж Оджер, Ллойд Джонс.
ЮЖНАЯ СТОРОНА (в основном феминистки и феминисты, защитники прав животных, вегетарианцы, пацифисты и просто деятели науки): Элизабет Фрай, Сара Мартин, Мэри Карпентер, Бенджамин Флауэр, Генри Фосетт, Барбара Бодишон, Мария Грей, Арнольд Тойнби, У. К. Клиффорд, Эдвард Т. Крейг, К. Добсон Коллет, Чарльз Брэдлоу, Ричард Конгрив, Уильям Моррис, Джон Рёскин, Ф. Пауэр Кобб, Герберт Спенсер, Уотен М. У. Колл, Фрэнсис Ньюман, Ходжсон Пратт, Лидия Беккер, Жозефина Батлер, Анна Суэнвик, Джордж Холиок, Дж. Келлс Ингрэм.
СЕВЕРНАЯ СТОРОНА (в основном политические либералы, «радикалы» и чартисты): Джозеф Пристли, Томас Пейн, Уильям Хоун, Джон Стюарт Милль, Джон Картрайт, Ричард Карлайл, Уильям Ловетт, Уильям Карпентер, Генри Хетерингтон, Джон Фрост, Уильям Коббетт, У. Дж. Фокс, Ричард Мур, Уильям Хоувит, Сэмюэл Бэмфорд, Генри Хант, Джордж Томпсон, Дэвид Уильямс, Томас Вуллер, Эбенезер Эллиотт, Эрнест Джонс, Алекс Макдональд, Ричард Кобден.
Краткое содержание статьи
После того, как мы закончили обзор социалистов и коммунистов до Маркса, то сразу же перешли к обзору либералов и экономистов того же периода, где начали с краткого предисловия про истоки движения (физиократия, Смит и т.д.), и привели кратенький пример Джозефа Пристли, как Просветителя и материалиста, который отстаивал либеральные взгляды. Немного более подробно мы рассмотрели биографию Томаса Пейна, как одну из центральных фигур политического либерализма вообще, и его «радикальной» версии в частности, постарались показать его связь с французской революцией и даже социалистическими традициями. Напомнили о роли Лафайета, как связующего звена между английским и французским либерализмом, и рассмотрели одного из самых радикальных британских либералов, граничащего с коммунизмом — Уильяма Годвина. Уже здесь становится очевидной плотность связей всех этих людей (Пейн, Годвин, Пристли, Прайс и не только). В связи с Годвином, мы затронули личность его жены, знаменитой феминистки Мэри Уолстонкрафт, и в качестве первого первого промежуточного «итога», указали на большую роль политического лидера радикальных либералов в Парламенте — Чарльза Джеймса Фокса, в частности известного своим гедонизмом. Чтобы показать как радикальных политических либералов воспринимали в то время, мы привели ряд модных карикатур на Пристли и Пейна, и целую серию карикатур на Фокса.
Просто невозможно было не напомнить про эпикурейского философа, либерала и демократа Томаса Джефферсона, с его язвительными выпадами против всех монархов Европы и убежденности в борьбе аристократии и демократии, как основных принципиальных партий в мировой истории. После этого мы обратились к не менее крупной фигуре в эпикурейской философии — Джереми Бентаму, который, как и Годвин, считается основателем школы утилитаризма в Британии и был лидером британских «радикалов», поддерживая издание крупнейшей газеты этой партии — «Вестминстерское обозрение». Хотя в самом обзоре этого не говорилось, помимо всех многочисленных личных связей и заслуг, Бентам поддерживал Роберта Оуэна и его образцовую фабрику в Нью-Ленарке, став одним из ее акционеров и крупных инвесторов.
В связи с Бентамом мы рассмотрели и взгляды отца Джона Стюарта Милля, одного из лидеров «Вестминстерского обозрения» — Джеймса Милля, который также был известным экономистом «рикандианцем». Под руководством Дж. Ст. Милля и его преемников по управлению журналом, он стал основным печатным центром не только для утилитаристов, но и для позитивистов и дарвинистов (в т.ч. Г. Спенсера). И все это под соусом политического либерализма, который отстаивал свободу слова, совести, собраний, печати и т.д., боролись за свободу рабов и равноправие женщин, а иногда даже за права животных и гомосексуалистов. Это было невероятно мощное и влиятельное движение того времени, подготовившее почву для формирования социал-демократических идей.
Дальше мы рассмотрели крупнейших британских экономистов того периода — Рикардо и Мальтуса, вместе со спорами между их последователями в 20-30-е годы XIX века. Появление «работных домов», как одного из следствий либерализма в экономической теории, а также попытки развивать идеи Рикардо «влево», привели к появлению «рикардианских социалистов» (среди них выделялись Годскин, Томпсон, Брэй, Холл, Грей, Равенстоун), к которым иногда приписывают Джона Стюарта Милля и даже Карла Маркса. Они подготовили всю необходимую идейную базу для чартизма и даже для марксизма, и находятся где-то между социализмом и либерализмом, поэтому мы вписали их в оба цикла обзоров. Поэтому же рассмотрели уже и самих чартистов, как их умеренное крыло, связанное напрямую с Бентамом, так и радикальное, связанное с коммунистами-бабувистами. И теперь подводим промежуточный итог и переходим к основным деятелем французского либерализма и «радикализма».