Интересный факт. Энгельс вполне понимает феномен, согласно которому предельно дискретное (всё из частей) и предельно континуальное (всё единое целое) представления о материи приводят к очень схожим практическим последствиям, в плане того, как этими разными “материями” следует дальше пользоваться. Иными словами, в обоих случаях ты говоришь, что видимая реальность “на самом деле” иллюзорна, что строго говоря мы называем произвольно установленный кусок единого целого деревом, но в реальности и дерево, и я сам, и река с облаками – части одного и того же целого (или же реальность состоит из бесчисленного кол-ва атомов, из которых мы произвольно выбираем часть и даем им имя “дерево”). Так, различие во многом упирается в словесную форму выражения. Энгельс обобщает обе крайности в одно, при помощи различия между количественными и качественными характеристиками материи (не забывая фразочки о переходе количества в качество и наоборот). Он видит, что обе крайние версии представлений о материи – носят сугубо количественный характер. Иначе говоря, подразумевается полное качественное однообразие “первоначала” (либо материя однородная глыба, либо она разделена на миллиарды кусочков, но сами кусочки тоже одинаковы), из количественных изменений в котором происходят все качества.
Правда, это я немного додумал, сам Энгельс даже не разделяет континуальную и дискретную материю, а рисует дело так, что абстрактная “единая материя” состоит из однородных атомов. У него это буквально единство противоположностей. Поэтому он даже не хочет видеть, что между этими двумя позициями есть антагонизм, который порождает совершенно разные мировоззрения с разными этическими, эстетическими и политическими последствиями. Для Энгельса, который свёл эти разные системы в одну (и назвал её “количественной”), было удобнее охарактеризовать их как единую школу (“механистическую”, ведь механические образы работают с количеством, а не с качеством). Его обвинения против сконструированного таким образом вульгарного, “механистического материализма” – это обвинения в неспособности объяснить качественную природу видимого мира.
Что самое интересное в этом всём – Энгельс производит свою критику всецело как критику континуальной материи, и автоматически якобы побивает этим и атомистику, потому что для критики материи как целого он использует не совсем атомизм. Но из аргументов направленных именно на атомистику как таковую, он смог привести только тот, что современная ему наука ещё не смогла найти философского атома, из которого бы состоял атом реальный. А раз “атомы реальные” качественно друг от друга отличаются, то материя состоит из качественно (а не только количественно) разнообразных величин. Во всем остальном он смешивает атомизм и материалистический спинозизм в одно целое, но используя аргументы только против спинозизма. Очень удобный трюк.
Перефразируя все это немного проще, Энгельс подписывается под той примитивной критикой, которую Аристотель пытался выдвинуть против Демокрита и его атомов. Или пользуясь античными аналогиями, Энгельс исходит из представлений, более близким к “гомеомериям” Анаксагора. Переводя на более доступные и современные аналогии, он склонен смотреть на молекулярный мир, а не атомистический.
В каком-то смысле он сам думает, что лишь дальше развивает и углубляет то, что когда-то начал Эпикур, который, как известно, добавил к атомам Демокрита некоторые новые качества (тоже количественные по природе, но все же это расширение первоначального представления). Именно поэтому критика континуальной материи становится основной формой критики “механистичных” материалистов. Ведь это критика по сути своей атомистичная, она продолжает логику эпикурейцев и опровергает всякие метафизические конструкции и обобщения в духе “яблоко как таковое” или “материя как таковая”. Только вот наделение атомов “качественными” качествами, как и сами обвинения в механистичности – полностью уводят Энгельса от эпикуреизма в аристотелизм.
Обличая своих современников из естественнонаучного лагеря – Энгельс невольно доказывает, что они рассуждали либо слишком метафизически (континуально) либо слишком по-эпикурейски (дискретно). С нашей т.з. это лишь добавляет ценности всем этим “позитивистам” и “вульгарным” материалистам. Но нельзя здесь не отметить и следующего момента – такое страстное желание противопоставить “мертвой” материи французских материалистов новую, “живую” материю, связанную с достижениями в химии и биологии – это желание выдает огромное влияние романтизма на представления Энгельса. В этом плане он не только родственный по духу Шеллингу, но также находит точки соприкосновения и с Гумбольдтом.
Аналогии, которые я привожу здесь с Аристотелем и Анаксагором – тем ярче выступают в свете того, что и в самом “Анти-Дюринге”, и в написанной сразу после этого “Диалектике природы”, Энгельс продвигает принцип присущности разных бесконечностей самой природе. То, что это кажется кому-то противоречием – снимается при помощи диалектики. Разве это не позиция всех идеалистов/математиков против материалистов/физиков начиная со времён античности и заканчивая современностью? Разве главное отличие “гомеомерий” Анаксагора (кроме качественных характеристик) не в том, что атомы неделимы, тогда как гомеомерия делима до бесконечности?
Там же, в “Диалектике природы”, Энгельс критикует тех, кто разделяет индукцию и дедукцию в конфликтующие методы (они, как обычно, находится в единстве противоположностей), но как подобает диалектику, он всё равно вынужден в этом “единстве” делать выбор в пользу одной из сторон, и тут Энгельс вдруг особо рьяно нападёт, вот-так неожиданность, на индукцию, вновь присоединяясь к математикам и идеалистам, или иными словами, занимая сторону Декарта против Гассенди. А сию телеологию я вообще оставлю без особых комментариев. И так все видно (хотя в принципе.. это ещё не страшно. Это ещё вполне согласуемо с нормальным материализмом):
Беда, однако, в том, что механизм (также материализм XVIII века) не может выбраться из абстрактной необходимости, а потому также и из случайности. Для него тот факт, что материя развивает из себя мыслящий мозг человека, есть чистая случайность, хотя и необходимо обусловленная шаг за шагом там, где это происходит. В действительности же материя приходит к развитию мыслящих существ в силу самой своей природы, а потому это с необходимостью и происходит во всех тех случаях, когда имеются налицо соответствующие условия (не обязательно везде и всегда одни и те же).
Дополнение: фрагмент из книги “Беседы с Энгельсом” (1893), авт. Алексей Воден
Спросив, интересуюсь ли я историей греческой философии, Энгельс предложил изложить мне первое философское произведение Маркса и — без рукописи, но очень подробно — изложил содержание докторской диссертации Маркса, цитируя наизусть не только Лукреция и Цицерона, но и множество греческих текстов (из Диогена Лаэртского, Секста Эмпирика, Климента). Затем Энгельс обратил моё внимание на то, что и во взгляде Эпикура на причинную связь, обычно истолковываемом как отсутствие у Эпикура желания вызвать в своих последователях стремление в самом деле «познать причину вещей», можно, при всей наивности и неуклюжести первоначальных формулировок, усматривать призыв к разностороннему исследованию причинных связей, лишь бы они не противоречили основному положению.
…
Гегель дает не реконструкцию имманентной диалектики системы Эпикура, а ряд пренебрежительных отзывов об этой системе, а Маркс дал именно реконструкцию имманентной диалектики эпикуреизма, которого он вовсе не идеализировал, выяснив малосодержательность его по сравнению с системой Аристотеля.
…
Энгельс упомянул, что Маркс имел в виду продолжать заниматься историей греческой философии и даже впоследствии беседовал с ним на эти темы, не обнаруживая при этом одностороннего предпочтения по отношению к материалистическим системам, но останавливаясь преимущественно на диалектике у Платона, Аристотеля, а из философов нового времени — у Лейбница, Канта.