В статье о Протагоре уже упоминалось, что его современником, родом из того же самого города (Абдеры), был знаменитый философ и ученый — Демокрит (460-370 до н.э.). Традиция считала даже, что Протагор являлся учеником Демокрита, хотя это представляется сомнительным, если учесть хронологию их жизни, скорее уж наоборот. Интересно также и то, что им двоим приписывается похожая (но далеко не одинаковая) биография — оба были сыновьями богатых аристократов, которые во времена вторжения Ксеркса, давали приют царю и его свите. Поэтому и про Протагора, и про Демокрита ходили слухи, что с самого детства они воспитывались под присмотром персидских ученых — «магов». И когда Протагор отправился странствовать по Греции со своим учением, Демокрит отправился странствовать по всей территории Персидской монархии (от Египта до Индии), собирая достижения науки Востока (см. о связи Гераклита с «магами»). Вообще про Демокрита ходило очень много легенд, но одна из интересна тем, что буквально такую же легенду приписывали Фалесу. Мол в житейских делах этот оторванный от реальности человек был не очень, поэтому деньги тратил как не в себя и жил бедно. Но когда его упрекнули в этом, он сумел предсказать урожайный год, арендовал оливковые рощи и сняв хороший урожай – поднял неплохих денег, доказав этим, что он бедный исключительно потому, что сам так захотел.
Возможно путешествия по миру заменили Демокриту необходимость чтения книг Геродота, потому что по словам древних историков, к тому моменту Демокрит был человеком, больше которого не путешествовал вообще никто. Книги Геродота могли иметь значение для Протагора и других софистов, помочь им расширить представления о мире, что открыло возможность для «релятивистских» выводов относительно культуры и человеческой природы. Если эта история верна, то Демокрит имел возможность сделать такие же выводы, но даже без необходимости в посредничестве Геродота или софистики. Пока Демокрит отсутствовал в Греции, проматывая на путешествия все отцовское наследство и становясь все беднее, софист Протагор превращался в богатейшего человека Греции и популярнейшего лектора страны, заполучив в потроны самого влиятельного человека Греции (Перикла). Так что, когда Демокрит вернулся в Грецию, он должен был застать Протагора в зените его славы. И само собой разумеется, он должен был знать своего земляка, даже если допустить, что Протагор не знал его самого (что тоже маловероятно). Это влияние отражено как напрямую, через очевидное влияние софистики, заметное в политических высказываниях Демокрита, так и в его попытках критиковать софистику в тех местах, которые слишком неудобны для объективной науки. Раз он критиковал софистов, значит их философия была ему хорошо известна, и поэтому вполне допустимо, что он что-то из нее заимствовал. Точно также, как раньше мы говорили о том, что физика Протагора вполне могла быть атомистической, так и Демокрит мог быть в чем-то софистом. Связь софистов и Демокрита может быть гораздо более сильной, чем мы привыкли себе представлять.
Согласно известной легенде, образ жизни Демокрита казался его согражданам-абдеритам непонятным: он постоянно уходил из города, скрывался на кладбищах, где вдали от городской суеты предавался размышлениям (или проводил опыты на трупах?); иногда Демокрит без видимой причины разражался смехом, настолько смешными казались ему людские дела на фоне великого мирового порядка (отсюда его прозвище «Смеющийся Философ»). За эти выходки сограждане сочли Демокрита умалишённым, и даже пригласили для его освидетельствования знаменитого врача Гиппократа. Тот действительно встретился с философом, но постановил, что Демокрит абсолютно здоров как физически, так и психически, и помимо этого утвердил, что Демокрит один из умнейших людей, с которыми ему приходилось общаться. Во фрагментах Гиппократа и Демокрита мы находим целый ряд сходств во взглядах, что делает эту легенду очень правдоподобной. В основном эти сходства касаются методологии науки, но мы начнем рассказ о Демокрите не с его знаменитой физики атомизма (здесь будет отдельная статья), а с вопросов общественно-этических, поскольку Демокрит принадлежит к эпохе софистики, и эти вопросы имели тогда первостепенное значение. При таком изложении сразу станет понятно, до какой степени Демокрит являлся продуктом своей эпохи, и заодно станет сразу понятно, почему мы определяем его как философа консервативного, и скорее более близкого к Платону (да, несмотря на то, что Платон старался сжечь все сочинения Демокрита), чем к Протагору и другим либеральным и прогрессистским философам.
В очерке про Протагора, и ещё более в очерках про его последователей, мы уже доказывали, что так называемая «эллинистическая» этика, в частности, логика философии Эпикура — встречается уже в те давние времена. Такие же политические и этические моменты (как стоические, так и эпикурейские и скептические) мы находим в учении Демокрита, и в этих вопросах влияние софистики на него было наиболее сильным. С точки зрения истории самой софистики, попыток ее реконструкции, Демокрит отчасти заполняет пустоты, которые остаются у Протагора; поскольку Демокрит получил гораздо меньше негативной репутации у потомков, то он гораздо лучше сохранился.
Государственный стоицизм
Итак, Демокрит развивает идею софистов про «Единомыслие» граждан государства (см. Протагор и Антифонт); он строгий государственник, и видит индивида только частью общества-целого. Как и подобает любой части — она сильно зависит от состояния целого, больше чем целое от своих частей (ср. Логос Гераклита). И раз общество неизбежно организовано в государство, то отсюда следует, что все нужно делать ради государства; политика – это наиважнейшая вещь для гражданина. В этом он не особо сильно отличается от своих современников, и точно как они — Демокрит считает демократию наилучшим строем общества (цит: «Бедность в демократическом государстве надо предпочесть тому, что называется счастливой жизнью в монархии, настолько же, насколько свобода лучше рабства»). После таких похвал демократии кажется, что он вполне прогрессивный мыслитель; но в отличии от софистов, Демокрит идёт в своем “этатизме” гораздо дальше, и он требует практически священного трепета перед любым власть имущим; он радикальный государственник. И в этом (и как мы увидим дальше, ещё во многом) – он гораздо более консерватор и реакционер, чем остальные софисты того времени. Отдельные нотки такого отношения к власти мы можем находить например у Софокла, но даже он признавал относительность, касаясь законов “смертных”. Куда менее религиозный, чем Софокл, философ Демокрит совсем не считает религию и обычаи предков достаточными гарантиями стабильного общества. Как и медик Гиппократ, он считал, что «мы пришли к мысли о богах от происходящих в мире необыкновенных явлений». Но точно как и Гиппократ, он не отрицал существование богов, и просто давал им специфическое объяснение. Объяснив, почему боги могут существовать, дальше он пользовался их образами примерно в таком же виде, как и Софокл (включая веру в предсказания и силу гадателей). Краткое резюме этих взглядов даёт И. Д. Рожанский в книге «Античная наука»:
Будучи сыном своего времени, Демокрит не отрицал существования богов. Боги, как и все прочие вещи, состоят из атомов и потому не бессмертны, но это — очень устойчивые соединения атомов, недоступные нашим органам чувств. Однако при желании боги дают о себе знать образами, которые чаще всего воспринимаются нами во сне. Эти образы могут приносить нам вред или пользу, иногда они разговаривают с нами и предсказывают будущее.
Очень “софистическая” по своему содержанию тема звучит в вопросах о богатстве, но опять таки, в исполнении Демокрита она приобретает более консервативные оттенки. Основная суть его послания понятна: «Стяжатели работают, как пчёлы, как будто им предстоит жить всегда»; такая жизнь даже не плохая, это вообще не жизнь, а «продолжительное умирание». И очень похожее высказывание «многие из богачей — хранители, а не хозяева своих богатств». Сюда добавляются ещё другие моменты, свойственные уже гораздо более поздней эпохе. Например жалобы на то, что чем больше богатеешь — тем больше ещё не хватает, и что этот порочный круг делает тебя вечно нуждающимся; а истинное определение богатства, это отсутствие нужды. Следовательно, богачи на самом деле бедны, а богат тот, кто даже в бедности считает, что с него хватит. Это всё выглядит как буквальное цитирование Продика и особенно Антифонта.
Получается, что Демокрит поддерживает критику накопительства, а значит должен поддерживать развитие оборота денег в экономике. Но, в отличии от софистов, которые не против использовать богатство в том числе и для удовлетворения своих телесных потребностей — Демокрит стоит радикально против этого! Он разрешает накоплять только с целью делиться с бедными, чем снова таки, призывает укреплять государство! Точно также и бедные не должны завидовать богатым, чтобы не расшатывалось государство! Не смотри за делами соседа, смотри за своим хозяйством, но-но! Демокрит получается сторонником умеренных социальных реформ, чтобы добиться классовго мира во имя укреления государственной власти.
В таком же ключе развивается и софистическая теория нравственности. Да, софисты доказали на примерах разных народов Земли, что нравственность, это понятие относительное и общественно обусловленное; то, что в конкретном обществе принято за нравственность, то и является нравственным. Но по этой же логике получается, что если общество = государство, то это значит, что нравственно и добродетельно подчиняться законам, и наоборот безнравственно и несправедливо — уклоняться от законов. А какие законы приняты, такие и верны, и нечего тут спорить. Забавно, как в его логике отражается софистическая диалектика; например, добродетель заключается совсем не в том, чтобы не делать зла — а в том, чтобы даже не хотеть, и не думать об этом (как и о богатстве). И отсюда наоборот, дурной человек не тот, кто поступает плохо, а тот, кто этого желает! Чувство морального долга перед самим собой, внутренний стыд и знание того, что является злом — вот что должно ограничивать нас от плохих поступков, а совсем не простой страх перед наказанием (будь это хоть государство, хоть загробный суд). В этом вся суть этики Демокрита; и рассматривать эту сентенцию нужно в контексте его радикального этатизма. Как в случае со страхом, так и в случае с совестью – в обоих случаях следует подчиняться закону государства, вопрос только в осозанности этого служения. И об этом говорится вполне прямолинейно:
«Закон стремится помочь жизни людей. Но он может этого достигнуть только тогда, когда сами граждане желают жить счастливо: для повинующихся закону, закон — только свидетельство их собственной добродетели».
Даже правитель у Демокрита должен быть «стоиком», т.е. не желать ничего, кроме справедливости и блага для государства; он не должен искать славы, лести, и ничего подобного. При этом Демокрит идет еще дальше и считает, что правитель обязан исправлять нравы граждан, для чего нужно иметь такую степень монополии на власть, что если против государственного давления кто-то восстанет — правитель должен прочно защищаться законом. А тот, кто восстал против добродетельного правителя, тот уже само собой, очевидно, глубоко порочный человек; за такую наглость совсем не жалко и наказать. Отдельного упоминания стоит также и то, в какой крайне репрессивной манере подается наказание «порочных»:
«Всех тех, которые приносят вред, нарушая справедливость, надо убивать во что бы то ни стало, и тот, кто это делает, будет радоваться душой, и в большей степени при любом государственном строе пользоваться защитой закона и обладать неустрашимостью и гордостью».
Этот фрагмент, равно как и фраза «когда судья обвиняет, необходимо молчать», равно как и «опасно выбирать для откровенной речи неподходящий момент», равно как и «естественно, чтобы властвовал сильнейший» или «власть по природе должна быть уделом лучших» — все это отлично подготавливает почву для более поздней софистики, с её откровенно ницшеанским характером. Правда, говоря о разнице между тем, как следуют закону мудрец и невежда, то как мы видели выше, разница всё таки есть, и она заключается в осозанности. Ведь это подразумевает, что общество мудрецов сможет существовать без формальных законов и аппарата принуждения. Мудрецы до такой степени зашорены, до такой степени обожают пресмыкаться перед властью, что никогда не смогут скатиться в анархию; тогда как глупцы впадут в состояние «войны всех против всех». У Демокрита эти мысли читаются только по контуру, а в полноценном виде они будут высказаны уже учениками Сократа гораздо позже (самый знаменитый пример мы найдем у гедониста Аристиппа из Кирены). Но есть существенная разница между подобными примерами у Аристиппа и теми примерами, которые мы видели у Демокрита.
По итогу всего сказанного отчетливо видно, что Демокрит, при всей его любви к демократии, как ни странно — считает массы безнравственными отбросами, местами даже буквально сравнивая толпу со змеями (!), а нравственного правителя с орлом (!). Разумеется, как и во всем прочем, сами массы, толпа, не должны становиться лучше под принуждением (хотя принуждение обязательно будет), а только по собственному убеждению; они должны «подражать хорошим». Но это остается только благим пожеланием; а что такое «хорошие» — открытый вопрос. Чаще всего, кстати, для греков того времени “хороший” было словом-синонимом аристократии. Считает-ли демократический Демокрит главным образцом для подражания аристократию? Этого мы тоже не можем знать наверняка. Мы привыкли видеть эти фразы обособлено, и по отдельности они кажутся весьма вменяемыми. Но в контексте всех общественных взглядов Демокрита мы можем ощутить в полной мере его крайнюю реакционность, местами граничащую (без шуток) с современным фашизмом. По части анти-утопий государство Демокрита вполне сравнимо с «Государством» Платона, при чем цель они преследуют одну и ту же, воспитать в гражданах добродетель. В сухом остатке мы имеем усиленную версию гражданской позиции Софокла; при чем сама эта позиция также может рассматриваться, как форма прото-стоицизма (вернее, обывательский взгляд на нравственность, который сами стоики позже поднимут на щит).
Отдельные отрывки Демокрита будто бы противоречат всей его концепции государства, но это только кажется так. Один из них принадлежит христианскому святоше, который говорит: «мудрец не должен повиноваться законам, а жить свободно». Другой источник уже более надежный, это Диоген Лаэрсткий, согласно которому Демокрит считал, что «предписания закона искусственны». Это конечно, вполне могло быть злословие против всяких врагов церкви (каким воспринимался Демокрит), и попытка смешивать его с софистами. Также возможно и то, что слово «свободно» означало добровольное следование законам. Но мы можем развернуть это в еще больший консерватизм. Законы придуманы только для нищих и слабых, а для мудреца, этого высшего создания, законы не писаны (см. выше, про “внутренний” закон). Примерно такие позиции отстаивали “поздние софисты”, ровесники Демокрита, так что подобная трактовка вполне возможна. Софисты действительно делали вывод, что природа лучше всякого искусства, а если так, то следовать нужно законам природы, а не искусственным законам государства. Большинство поздних софистов, которые говорили такие вещи, вполне совмещали их с жестким этатизмом, который призван поддерживать порядок в обществе, составленном из неразумной топлы. Если Демокрит действительно поддерживал те же идеи, что и поздние софисты, тогда эти его “спорные” выссказывания о свободе от законов совсем не являются “либеральными”, это только проявление элитаризма. И такое прочтение гораздо лучше соотносится со всеми остальными фрагментами, показывающие Демокрита с консервативной стороны.
“Этика” Демокрита
На самом деле, в философии все части системы всегда очень тесно связаны друг с другом. Но в случаях, когда отрывков остается слишком мало — эту связь трудно проследить. Несомненно одно, что государственные взгляды Демокрита должны были иметь теснейшую связь с его этикой. Некоторые вопросы (как-то про добродетель и порок, или про богатство и бедность) мы уже рассмотрели выше, поскольку этот вопрос был неразрывно связан с политикой. Выделяется, на фоне своего времени, раздел этики Демокрита, посвященный вопросам о дружбе. Никогда ранее этому вопросу не было посвящено так много места. Правда, если резюмировать все фрагменты на эту тему, остаётся что-то в духе народных пословиц: «Друзья познаются в беде» и «судят по делам, а не по словам».
Последнее немного противоречит его прошлым высказываниям о том, что человек с дурными помыслами даже хуже, чем тот, у кого дурные поступки; тогда почему-то помыслы ещё стояли выше поступков. Но это противоречие снимается достаточно просто, ибо в прошлый раз Демокрит вел свою речь о том, какой поступок хуже — тот который был осознанно желаем, или совершенный по глупости и бессознательно (в обоих случаях все равно судят по делам, это два разных поступка). Он настаивает, что преступление всегда остается преступлением, но с точки зрения «этики» Демокрита интересует сам человек и его внутренние качества. С этой точки зрения действительно важнее, был ли у человека дурной умысел (наказан он будет в любом случае), чтобы иметь возможность разделять хороших и дурных людей. Демокритом двигал в первую очередь страх перед возможностью ситуации, в которой порочные люди смогут оправдывать себя продуманными речами (т.е. страх перед софистикой). Именно поэтому «судят по делам, а не по словам». Если говорить о практике, то судить надо по делам; но стоит помнить, что не всякие преступления делаются сознательно, а сознательный преступник будет злом даже в том случае, если еще не успел реализовать свои замыслы.
Эта логика должна работать только в одном направлении. Очевидно, для Демокрита важно понимать, что “помыслы” и “слова” — это разные вещи; что дурные помыслы могут сочетаться с красивыми словами, и тогда на суде дурной человек будет оправдан. Но если бы мы вообразили обратную логику, где есть хороший человек и плохая речь/поступок — то здесь Демокрит не мог даже помыслить, чтобы эта речь исходила от самого человека (она обязательно должна быть клеветой со стороны). Само собой разумеется, что хороший человек не может делать зла, иначе он автоматически перестает быть “хорошим”. Хотя в самых крайних случаях он допускает, что ради справедливости хороший человек может делать “зло”; это видно даже из тезисов о необходимости государственных репрессий (которые явно не хорошие дела сами по себе). Больше об этом противоречии можно прочитать в отдельной статье, связанной с этим же вопросом (помыслов и дел) в стоицизме.
Как и в случае с бедными и богатыми, Демокрит считает, что нельзя никому завидовать — вообще ни по какому поводу. Зависть это грех. Не стоит стремиться быть первым и лучшим, не стоит никого порицать; в идеале не стоит даже раскаиваться в своих ошибках. Хотя последнее даже стоит делать, и раскаянье это даже хорошо, но лучше сделать всё, чтобы не допускать ошибок, продумывать всё заранее (возможно это связано с любовью Демокрита к причинно-следственным связям). И тем не менее, сам Демокрит явно не был таким святым человеком, какой рисуется нам по отдельным этическим фрагментам. Что он не был таким, прекрасно видно на примере допущения все тех же репрессий и удовольствия от убийств; также и в разделе о друзьях он нашурает свои тезисы о вреде гордыни, и вполне стремится к первенству, даже презирает толпу, заявляя, что:
«Дружба одного разумного лучше дружбы всех неразумных».
Похожие высказывания были у Геркалита, известного своим аристократическим консерваизмом и элитаризмом. Но даже Гераклит ставил одного выше десяти тысяч, а не абстрактных “всех”. Отсюда может возникнуть вопрос – а почему так много неразумных? Откуда берутся разумные? Что на счет классического софистического вопроса: «можно-ли научить других добродетели?». Здесь ответ Демокрита, что скорее да, чем нет. Он считал, что обучение «только выявляет природу, вновь проявляя черты, которые природа заложила изначально». Это практически тоже самое, что делали Сократ и Платон со своими учениками, убеждая, что они лишь помогают ученику вспомнить идеи, которые и без того вечно пребывают во всех душах. К этому и присоединяется Демокрит, говоря, что «прекрасное узнают и стремятся к нему только люди, созданные для него». Важность природы человека в обучении призывал и Гиппократ, друг Демокрита; и даже Протагор; но из всех фрагментов софистов, только от Демокрита мы получили высказывания почти аналогичные «мейевтике» Сократа. Опять изначально софистический тезис получает более консервативную окраску. Но стоит все таки признать, что Демокрит ограничивает возможности чисто-природных задатков, когда говорит: «никто не достигнет ни искусства, ни мудрости, если не будет учиться», и даже «больше людей становятся хорошими благодаря упражнению, чем от природы». Хотя и здесь вопрос стоит только в больше/меньше, то есть некоторые всё же могут стать хорошими, даже не занимаясь ничем. В другом месте это говорится буквально: «многие, которых не учили разуму, живут разумно». Но если смотреть в целом, то «многих» всё же намного меньше, чем тех, кто становится хорошим благодаря воспитанию. А значит роль воспитания в системе Демокрита все таки важна, и может даже важнее, чем концепция врожденных идей.
Это очень двойственные трактовки, свойственные любому «объективному» философу и тем более философу природы. Ему хотелось бы объяснить всё, включая разницу между людьми, и чисто физическими причинами, а значит наши характеристики должны зависеть от строения тела, которое у всех не одинаковое. Это нормальная, материалистическая тенденция. Подобные отступления есть у всех софистов, просто Демокрит заходит в них гораздо дальше. Он гораздо больше, чем софисты, рассуждает о врожденной природе человека. В качестве гипотезы можно предположить, что все это могло быть частью теории о гениальности, которая не дошла до нас (надо же объяснить, почему гении появляются так редко). Но хотя Демокрит хуже обосновывал необходимость обучения, он при этом вводит в эту тему принципиально новые идеи:
«Без привычки к труду дети не обучаться ни письму, ни музыке, ни гимнастике, ни, наконец, тому, что в наибольшей степени составляет добродетель — способности стыдиться».
Правда, даже здесь он вновь приоткрывает нам свою этическую консервативность (воспитание стыда) и напоминает воспитательные системы будущих социалистов-утопистов. Конечно, стоит отметить введение относительно нового понятия о “труде” в философию, что позже поможет создать новую теорию возникновения общества. Но такое-ли это сложное понятие? Разве не в таких категориях мыслит любой аттический крестьянин? И можно сказать даже больше, Демокрит открыто презирал модель обучения софистов, о чем сохранился вполне красноречивый отрывок:
«Можно воспитать детей, не затрачивая большую часть своего состояния и таким образом окружить стеной безопасности и их имущество, и самих детей». Дальше лучше: «Благомыслие отца — лучшее наставление для детей». А увидев усердно трудившегося юношу, он якобы сказал: «Ты готовишь прекраснейшую приправу к старости».
Именно таким образом относились к софистическим школам консервативно настроенные философы и большинство крестьян. И даже это ещё не всё, консервативные настроения появляются и в следующей сентенции: «При воспитании юношества самое скверное — легкомыслие; именно оно приводит к наслаждениям, от которых потом рождается порок». Вкупе с прото-стоическим отношением к государству, такие этические воззрения сильно дополняют этот образ.
Итак, основной рецепт воспитания Демокрита:
Детей нужно приучать к труду, заставлять слушаться отца, воспитывать в строгости и повиновении, чтобы не дай бог они не стали стремиться к наслаждениям.
И если данное резюме покажется натянутым даже после всех приведенных выше и крайне ксенофобных взглядов на государство, то это значит, что настало самое время напомнить про женский вопрос. Говорить здесь правда особо нечего, достаточно будет только поставить в один ряд несколько утверждений Демокрита, и всё сразу станет понятнее, вместо тысячи лишних слов:
«Самое ужасное для мужчины — быть под властью женщины» …
«Пусть женщина не рассуждает: это ужасно» …
«Женщина много искуснее мужчины в злословии» …
«Украшение женщины — молчаливость; похвальна также и простота наряда».
Казалось бы, зачем тогда нужны эти женщины? И это не риторический вопрос с нашей иронией – Демокрит именно так и посчитал, что женщины в целом не нужны, да и детей тоже не желательно заводить, в лучшем случае усыновление. От всей этой суеты одни хлопоты и совсем мало пользы. Даже воспитывать детей ему не хотелось бы (и слава богу), ибо это крайне тяжело; а в случае неудачи, потом придется страдать от этого всю жизнь. Но стоит отметить, что и Эпикур позже будет разделять эти мнения, если не полностью, то хотя бы в общих чертах (о том, что брак это отвлекающая от философии суета).
По тому, что мы уже видели, можно было бы предположить, что Демокрит также очень ярый патриот. Но именно здесь неожиданно оказывается, что это не так. Мало того, что он недолюбливал своих сограждан, так и, возможно благодаря длительным путешествиям — он считал себя гражданином мира (цит: «ибо весь мир это родина для высокого духа»). Подобное противоречие во взглядах на государство и мораль позже выскажет Зенон Китийский, основатель школы стоицизма. Именно поэтому мы и делаем на этом отдельный акцент. До сих пор почти во всех примерах мы видели, что Демокрит является уже практически готовым стоиком, и даже в противоречиях во взгляде на государство — мы все равно находим полое согласие с позициями будущей стоической школы.
Теория познания
Поскольку Демокрит всё же принимает базовый сенсуализм Протагора в теории познания, и отсюда проистекают все аргументы про воспитание, то он вынужден был констатировать факт, что наш главный источник познания (т.е. ощущения) дает разные показания в разных обстоятельствах. Поэтому в сочинении «О формах» Демокрит говорит: «Исходя из этих руководящих правил, человек должен убедиться в том, что он далек от ясного постижения действительности» … «ни о чем мы не знаем, каково оно при ясном постижении действительности, но мнение каждого из нас представляет форму в измененном виде» … «отчетливое знание того, какова каждая вещь в действительности, сопряжено с очень большими трудностями». Таким образом Демокрит проповедует скептицизм на самом фундаментальном уровне; и это тем интереснее, что отрицая возможность постижения истины, он не перекращает попытки поэтапного приближения к ней. Самой знаменитой «скептической» фразой Демокрита является его теория субъективности качеств:
«Лишь в общем мнении существует цвет, в мнении — сладкое, в мнении — горькое, в действительности же существуют только атомы и пустота».
Для разных людей одно и то же яблоко может быть сладким и кисловатым, и поэтому невозможно определить каково оно «на самом деле». Но согласно теории атомистики, в самом истинном смысле слова, яблоко и не является «каким-то», атомы не имеют качеств сами по себе. Качества – это результат сложной комбинации отношений между частицами материи. При этом в своих позднейших работах Демокрит всё же попытался согласовать свой сенсуализм с сенсуализмом Протагора, и фактически подписался под тезисом «Человек есть мера», но с необходимыми поправками на счет «вещи самой по себе».
Так, согласно сообщению Секста Эмпирика в позднейшем сочинении «Подтверждения» Демокрит хотя и пообещал снабдить ощущения силой достоверности, однако оказывается, что и здесь ощущения осуждаются ничуть не меньше. Ведь он говорит: «В самом деле, мы ничего непреложного не воспринимаем, но лишь нечто изменяющееся в зависимости от того, как организовано наше тело, от того, что к нему притекает, и от того, что реагирует на этот приток». А в другом месте он говорит: «То, что мы не воспринимаем отчетливо того, какова каждая вещь в действительности или каковой она не является, уже много раз было показано». Само по себе это еще не скептическое мнение, оно встречается и у Протагора, но вкупе с остальными высказываниями Демокрита стоит признать, что и здесь он не смог наделить ощущения обещанной “силой достоверности”.
Сохранилось одно невероятно интересное упоминание, которое напрямую связывает теорию ощущений Демокрита с главным тезисом Протагора. При чем главным источником этого мнения является ни много ни мало — Аристотель! Итак:
«Сторонники Демокрита, как говорит Аристотель, считают всякое представление истинным и думают, что всякая вещь такова, как она кажется. Но некоторые люди имеют об одной и той же вещи противоположные представления. Им удалось, однако, исходя из своих предпосылок, спасти свое утверждение, по которому такие представления об одном и том же предмете истинны. Они приняли, что формы элементов бесконечны по числу. Эти элементы, меняя порядок и изменяя положение в зависимости от расположения по отношению к наблюдающему и расстояния от него, вызывают в разное время разные представления и в одно и то же время разные представления у разных людей. Так, шея голубя, когда на нее падает луч солнца, производит впечатление самых различных цветов: в зависимости от того или иного положения глаз она кажется одним темно-зеленой, другим — золотистой, третьим — черной, а другим — других цветов…».
В другом месте говорится, что «ощущения и мысли — это изменения тела»; но разве не ровно тоже самое говорит Протагор? Это буквально одно и то же учение, но обоснование сенсуализма Протагора даётся здесь при помощи атомистики; следовательно, или сам Протагор вполне мог быть атомистом, зная о философии своего земляка, или Демокрит мог принимать теорию познания Протагора. И если мы посчитаем, что Демокрит все таки не был согласен с Протагором в том, что «всякая вещь такова, как она кажется», то даже здесь мы будем правы не до конца. Да, конечно Демокрит скептик, и по истине существуют только атомы и пустота. Но если спросить, объективно ли возникают наши ощущения — Демокрит ответит (если верить Аристотелю):
«Каждое ощущение возникает и существует по истине».
Это ведь опять тоже самое, что говорит Протагор; выходит, что их спор касается не истинности самих ощущений, а истинности той информации, которая получена на их основе. Протагор был склонен доверять этой информации, и поэтому он, в скептической терминологии — догматик. И поэтому Эпикур, отрицая скептицизм Демокрита, позже будет воспроизводить именно систему Протагора. Эпикур комбинирует идеи этих двоих абдеритян таким образом, что Протагор окажется ближе к его идеям; тогда как другая школа, основанная на мнениях этих двоих абдерцев — а именно скептики-пирронисты, будут ближе к идеям Демокрита. Об этом мы подробнее поговорим в очерке о судьбах античного скептицизма.
Выводя свою теорию ощущений из теории атомов — Демокрит фактически сводил все пять чувств к одному, к осязанию. Ведь получалось, для любого чувства необходимо, чтобы твердый предмет (атом) ударился в орган чувства. Разные органы по разному реагируют на одно и то же «истечение» атомов от предмета, но факт остается фактом, есть «тело» и есть рецептор-приемник. Это звучит крайне логично, но рушит бытовую логику, которая очевидно доказывает, что, например, зрение и слух, это не одно и тоже. Благодаря одной только этой «очевидности» Аристотель отвергнет всю теорию истечений атомов целиком и полностью, а вслед за ним последует и весь ученый мир древности.
Одной из причин этого (была тупость Аристотеля, которая, если вы будете читать Аристотеля, станет бросаться в глаза буквально на каждом шагу) было мнение, что истечение – это лишь копия оригинала, которая несется в сторону органов чувств; но если бы она состояла из атомов, то её бы на пути к глазам развеял ветер и т.п. помехи. С другой стороны, аргументация противников Демокрита строилась на апелляции к «очевидности». Аристотель начинает идти из конца в начало, и допускает, что если крупное тело может делиться до бесконечности — тогда вместе с ним делятся и «качества» (цвет, запах и т.п.), а это невозможно, чтоюы качества делились! Следовательно, он должен был сделать вывод, что есть какой-то предел делению, и признать атомистику… Он и сам говорит об этом, но решает, что раз во всех других местах атомистика якобы уже опровергнута, то принять её просто нельзя (и сам Аристотель остается без разумного объяснения проблемы). Одной из ряда причин (тупости) было представление, что не может из бескачественного атома возникнуть какое-либо качество. Тело, составленное из бескачественного материала — само должно быть «никаким». Но Аристотель идёт дальше (в своей тупизне) и говорит, что бескачественный объект = математический объект. А из математических абстракций и вовсе нельзя построить физическое тело. Следовательно атомистика несостоятельна, поскольку атомы – это чисто умственные частицы. В конце концов, их же нельзя пощупать или увидеть.
Аристотель не видел возможности перехода из однородного накопления количественных изменений в новое качество, но эту возможность видел уже Демокрит. Эта проблема, которая вернулась в Новое время и позволяла материалистам XVIII века легко объяснять появление мышления человека из «сложной организации» материи — оказалась поставлена уже в такое древнее время! И что характерно, Аристотель совершенно не понял даже самой постановки вопроса, и поэтому совершенно бездарно его опровергал. На счет же того, чем именно человек познает (т.е. на счет души) у Демокрита, как мы уже видели в этическом очерке, были сильны элементы рационализма. Для него всё же главным в познании был разум. Апогеем рационализма Демокрита стала популярная байка о том, как он выколол себе глаза:
Демокрит, потеряв зрение, не мог отличать белое от черного, но хорошее и дурное, справедливое и несправедливое, благородное и позорное, полезное и вредное, великое и малое различать он мог; не умея различать цвета, он мог жить счастливо, а без правильной оценки вещей не мог. Более того, этот муж полагал, что зрение глаз препятствует зрению души.
Но что же на счет души? Если совсем коротко, то всё сводится к тому, что разум и душа — синонимы; поэтому познаем мы все таки разумом, при помощи чувств. Демокрит очень часто подчеркивает тот момент, что душа роднит нас с «божественным», и в этом своем тезисе он находит родство с Сократом и Платоном. Телу же достаточно и немногого, главное чтобы оно не мешало удовольствию душевному. Правда, возрастание власти порождает и рост ответственности; и Демокрит признает, что это душа ведет тело к пороку, а не наоборот, ведь именно душа управляет. Если телесное ведет душу в сторону порока, придется признать, что тело более фундаментально, чем душа, что телесное начало может быть “ведущим”. Оказывается, что Демокрит и здесь выступает, как консерватор, и не может не признать “Ум”, как ведующую часть человека (см. Анаксагор). Поэтому неумеренность человека не проистекает от порочного тела, это душа проявляет неумеренность, которая для тела на самом деле только вредна. В конфликте души и тела — душа это всё, а тело это ничто; но душа не является априорно хорошей, для Демокрита это более сложный дуализм, чем привязка тела и души к понятиям зло и добро. В этом плане Демокрит находится где-то между двумя будущими школами (эпикуреизмом и стоицизмом), но в этом случае он слегка ближе к Эпикуру.
Смеющийся Демокрит
Теперь можно перейти к тому, что действительно нового внес Демокрит в этику. В первую очередь это цель; она определена Демокритом как «благое состояние духа» (обозначемое термином эвтюмия). Все его ближайшие последователи выводили разные вариации этого термина (автаркия, невозмутимость и т.п.), означающие примерно тоже самое. Позже разнообразные варианты этого понятия станут основой для всех этических систем в эллинистическую эпоху. На счет удовольствия и неудовольствия, то это критерии выбора, имеющие несколько иной смысл, чем то удовольствие, от которого он отговаривает юношество (таким образом у Демокрита уже появляется деление удовольствий на категории, как это делал софист Продик, и позже будет делать Эпикур):
«Граница между тем, что родственно нашему духу и не родственно — удовольствие и неудовольствие» … «критерий для выбора и избегания — чувства: то, с чем у нас есть сродство, нужно выбирать; того, чему мы чужды, нужно избегать».
«Благое состояние духа» означает такое состояние, при котором душа пребывает в спокойствии и равновесии, не волнуется никакими страхами, суевериями или другими переживаниями. Всё это и подразумевается под удовольствием; это состояние, когда тебя ничего не тревожит: «Тот, кто хочет спокойно жить, пусть не будет слишком деятельным ни в частных, ни в общественных делах». Все это отлично накладывается на предыдущие элементы аскетизма, и целиком войдет в будущую философию эпикуреизма.
«Благое состояние духа возникает у людей благодаря умеренности в наслаждениях и размеренной жизни. Счастлив тот, кто радуется, имея умеренное состояние, несчастлив тот, кто грустит, имея большое».
В других местах оказывается, что ключом к счастью является принцип золотой середины во всём, гармонии и умеренности, а отдельным принципом, помогающим достичь эвтюмии — отсутствие страха и удивления. Всё это позже перейдет почти в идентичном виде в философию эпикуреизма. Из всего что мы рассмотрели, во всем этом океане стоических взглядов, только сейчас Демокрит соответсвует этике Эпикура. Каким-то образом он ухищряется быть в одном месте рационалистом, а в другом – типичным сенсуалистом. Впрочем, нечто подобное мы увидем, снова таки, в учении стоиков. Но все таки стоики никогда не делали удовольсвтия и страдания – критерием выбора, и никогда не предлагали бездеятельную жизнь, как идеал. Как сам Демокрит соотносил собственный гражданский пафос государственника с этой частью своей этики, совершенно не ясно.
На счет философского аскетизма, о котором Демокрит постоянно говорит в разных местах в положительном ключе — то некоторые считают, что он отвергал аскетизм, потому что есть и другие фрагменты, где он говорит противоположное. Если он запрещал юношам предаваться удовольствиям, опасаясь открыть им путь к пороку, то дальше он же и говорит: «Жизнь без праздников — это длинный путь без заезжего двора». Можно ли на основании этого считать, что Демокрит не сторонник аскетизма? Вряд ли, ведь это никак не противоречит порицанию удовольствий. Любой консервативный крестьянин посчитает свой законный отдых от трудов за кружкой пива вполне достойным, а ругать тягу к наслаждениям будет, приписывая ей, например, оргии с употреблением наркотических средств. Подозреваю, что Демокрит имеет ввиду не больше, чем обычный консервативный мужик.
Еще в защиту гедонистической трактовки приводят цитату о том, что «сопротивляться потребностям природы — неразумно». Но разве природа требует излишеств? Разве она требует многого? В том и заключается аскетизм, что по природе «богатство состоит из хлеба, воды и одежды для тела» (тоже цитата). Даже позже, руководствуясь как раз именно потребностями природы, киник Диоген выведет свой наиболее радикальный вид аскетизма с презрением к любого рода наслаждениям.
Демокрит разделил наслаждения на типы, и посчитал приемлемой только «духовную» их разновидность, этим он ограничил принцип философского гедонизма. Но ясно, что свою этику он строил в согласии с теориями Протагора, где единственным компасом для человека оставались его ощущения. За искючением этого элемента сенсуализма, этика Демокрита является аскетической. И этому аскетизму только способствует теория, согласно которой не стоит стремится к почестям и славе. Она имеет те же причины, что и отказ от стремления к богатству, или отказ от семьи. Демокрит не хочет никаких тревог; оттуда и его сентенция «проживи незаметно». Учитывая, что ни софисты, ни Сократ, ни поэты того времени, не упоминают Демокрита, вероятнее всего он таки действительно справился со своей задачей. Так что и легенда о том, что он специально приезжал в Афины, наблюдая за местными философами, и при этом никто даже его не узнал — может быть вполне правдоподобной.
Но ради чего стоит терпеть требования аскетизма и жить незаметно? Если критерий выбора это удовольствие, а цель жизни в «эвтюмии» — то почему нужно себя так ограничивать? А всё это ради того, чтобы ничто не мешало заниматься наукой, изучать философию и т.п. А в этом и заключается счастье Демокрита, ибо душа стоит выше тела; и обогащение души, т.е. душевные удовольствия от познания, являются единственной причиной счастья (у Эпикура, все же, присутствуют обе разновидности, и телесная и духовная, как равноценные).
Здесь можно вспомнить известную легенду про «плачущего Гераклита и смеющегося Демокрита». Эта история противопоставления упоминается в поздней римской философии, у Сенеки, Ювенала и др., которые «считали Демокрита оптимистичным философом, любителем хорошей жизни, который смеялся над расточительностью человечества, в отличие от его предшественника, Гераклита, автора неясных, печальных текстов, возмущавшегося человеческими слабостями». Но лучше всего эта легенда изложена у стоика Сенеки, в сочинении «О гневе»:
«Гераклит всякий раз, как выходил из дому и видел вокруг себя столько скверно живущих, а точнее сказать скверно гибнущих людей, начинал плакать и жалеть всех попадавшихся ему навстречу прохожих, даже если они были веселы и счастливы… Про Демокрита же рассказывают, наоборот, что он никогда не появлялся на людях без улыбки: до того несерьезным ему казалось всё, чем серьёзно занимались все вокруг. Но где здесь место гневу? Надо либо смеяться надо всем, либо плакать».
Веселое настроение — главный результат «благого состояния духа»; но как мы видим даже из этой легенды, смех Демокрита оказывается смехом мизантропа и элитарного сноба, о чем мы говорили в начале данного очерка. Это совсем не смех легкомысленного нигилиста, который радуется жизни.
Отношение к софистам в целом
И всё таки, Демокрит, обнаруживающий (точно также как Сократ) просто зашкаливающее количество сходств практическими со всеми теориями софистов — выступает против них. Он прекрасно осознает свои консервативные черты, и они не позволяют ему стать полноценной частью нового идейного движения. Даже из тезиса Протагора: «Человек есть мера», Демокрит делает скептические выводы о том, что все выводы человека о “мире как таковом” одинаково ошибочны (тогда как у Протагора они одинаково верны). Если и есть такая мера, то Демокрит говорит, что это “Мудрец есть мера всех вещей“, по крайней мере не любой человек из толпы, а философски-образованный. Демокрит спорил с софистами не только на уровне нравственности, но и на уровне метода. До нас дошел целый ряд цитат с высказываниями против «спорщиков», «охотников за словечками», «заковырщиков» и т.п. синонимом тогдашних софистов:
«Тот, кто любит споры и длинные речи, неспособен изучать дельные вещи» …
«не стремись всё знать, чтобы не оказаться во всём невеждой» …
«они подобны привидениям, поражающим взор своей одеждой и внешним убранством, но внутри пустым».
Древние доксографы часто ставят Демокрита рядом с Платоном (“Демокрит и Платон говорили, что…”), и это не случайно, ведь они оба, как “объективные” философы противопоставляются “субъективным” софистам. Демокрит тоже не любит длинные речи, форму без содержания. Он крайне боится релятивизма, даже несмотря на то, что в своей же собственной физике он допускает случайность для возникновения мира. Несмотря на эту особенность, во всем прочем Демокрит строгий детерминист. У любого явления должно быть одно истинное объяснение, именно поэтому тезис Протагора про «Человек есть мера» он не принимает, считая, что все впечатления истинны только в физическом смысле, но не в смысле трактовок предмета (на что, впрочем, Протагор и не посягал). Эти детерминизм и любовь к истине тесно связаны с интересами Демокрита к предмету математики и его близостью к пифагорейской школе. Во многом это концепция детерминизма подталкивает Демокрита к строгой «государственной» около-стоической этике; к тому, что необходимо выполнять законы и сообразовывать с ними жизнь. Именно детерминизм приводит к тому, что Демокрит продолжает допускать возможность предвидения будущего разными оракулами и гадателями. Но рассуждения о детерминизме подводят нас к его физической системе взглядов, к атомистике, о которой мы поведем речь в отдельном порядке.
Продолжение будет… (физика в деталях).