Цикл «Античная философия: аристократическое наступление»:

• Вступление (исторический контекст, Аристофан, Критий, Алкивиад и т.д.).
• Первая часть (философия Сократа).
• Вторая часть (философия Ксенофонта).
• Третья часть (элидская и мегарская школы).
  • Менедем и Стильпон (технически, не в этом цикле, но прямо примкает к мегарской и элидской школам).
• Четвертая часть (школа Антисфена).
  • Диоген и школа киников (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Антисфену).
• Пятая часть (контр-наступление, школа Аристиппа) — вы здесь.
  • Киренаики (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Аристиппу).
• Шестая часть (Исократ).
• Седьмая часть (Платон).
  • Первая академия (технически, не в этом цикле, но прямо примыкает к Платону).

Большинство учеников Сократа, так или иначе, но пошли по дорожке, прямо вымощенной их учителем — они развивали концепции элейской школы и аскетическую этику добродетелей. Иногда сторонники «чистой теории» входили в конфликты с сторонниками «жизненной практики» (самые известные из таких конфликтов — между Платоном и киниками). Однако, как мы уже говорили в разделе про ближайших учеников Сократа — в своей этике часть из них предпочитали гедонизм (как минимум Эсхин, Гермоген и Критобул). Нотки философии гедонизма и утилитаризма мы видели даже у Ксенофонта., которого можно считать таким же умеренным последователем Сократа, как Мегарскую и Элидскую школы. Философский номинализм, отрицающий «общие понятия» — поддержали даже киники, самые радикальные последователи «образа жизни» Сократа. А ведь это теоретический инструмент классических софистов, и побивают им, по сути, одну из главных теоретических «фишек» Сократа — теорию идей, абстрактных обобщений, стоящих над всеми их частными проявлениями. И большая часть (чисто количественно) из его учеников — считали, что добродетели можно обучать, вместе с этим подразумевая, хотя бы косвенно, что идеи не врождены. Да и таких «сократиков», кто преподавал бы мудрость за деньги — тоже полным полно, если не большая половина.

Можно даже сказать, что констатация «исчезновения» софистов после 399 г. до н.э. — это очень грубая натяжка. Основные идеи софистов, как и общественная роль «учителей» — развивались дальше уже учениками Сократа. Их запрещено называть «софистами», но они ими были де-факто. Внутри школы Сократа возникает раскол по множеству линий, и эти внутренние группировки отыгрывают все те же роли, внутри них появляются уже собственные «Сократы» и «софисты». В конце концов, все «либеральные» и «софистические» черты Сократа, так или иначе проявленные у всех его учеников, собрал воедино только один из них — Аристипп из Кирены (ок. 435-355 гг.). С таким окружением не стоит удивляться, что он оказался среди учеников Сократа. Скорее стоит удивляться тому, почему только он один считается особенным исключением. Но прежде чем обратиться к его философии, расскажем немного про его биографию, и про тот город, откуда он происходит, про Кирену.

Раздел про Аристиппа получился большим, поэтому можно пропустить биографический раздел и перейти сразу к его философии — по этой ссылке.

Философская Атлантида

Родина Аристиппа — это центр греческого колониального региона в северной Африке (совр. Ливия), под названием Киренаика. К тому моменту, как Аристипп вышел на сцену, она уже произвела на свет нескольких крупных интеллектуалов, и породит еще многих впоследствии. Из Кирены происходил эпический поэт Эвгаммон (ок. 6 в. до н. э.) и математик Феодор (ок. 450-370), который считается одним из учителей Платона (он даже приезжал поэтому в Кирену) и критиков самого Аристиппа. Впоследствии из этого города произойдет несколько крупных представителей «академической» школы: Птолемаида (философ музыки), Лакид (ок. 270-205 гг.), Карнеад (ок. 190-130 гг.), а также многие другие, не говоря уже о крупнейшем поэте своего времени Каллимахе (317-240 гг.), его ученике Филостефане и знаменитом ученом Эратосфене (276-194 гг.). Но зря современный французский эпикуреец Мишель Онфре назвал этот город «философской Атлантидой», незаслуженно забытым центром греческой образованности.

Кирена долгое время находилась в плачевном состоянии, во власти стояла царская династия, никаких кодифицированных законов толком не было, и по всем греческим нормам они походили на варваров. Но около 540 г. до н.э. Кирена начала стремительно трансформироваться во все более демократический полис (хотя все еще с царской властью). Конечно же, это не устроило радикальных аристократов, и в результате регулярных попыток вернуть старые порядки, город пережил несколько вторжений извне; а в 515 г. над Киреной установили протекторат Империи Ахеменидов, т.е. Персии. Так что греко-персидские войны Кирена провела уже в составе персидской монархии (правда, с широкой автономией и сохранением старой царской династии). Скорее всего, начатые раньше реформы так и не были отменены, и поэтому в ближайшие десятилетия после начала протектората Кирена активно развивалась. Например, было построено не менее трех крупных храмов, налажена торговля между Финикией и Карфагеном, а некоторое время спустя, в 450-х годах, монархия была свернута, и установилась демократическая республика. Вместе с тем, должно быть, на какое-то время Кирена получила свободу от персов. В 454 г. до н. э. Кирена дала убежище остаткам афинской армии, потерпевшей поражение от персов в Египте (т.е. это значит, что косвенно город поддержал восстание Египта центральной власти в Персии). В такой Кирене — демократической и экономически преуспевающей — родились математик Феодор и наш главный герой, Аристипп. 

Но борьба внутри Кирены явно не утихала, и мы знаем, что когда в 414 г. спартанские войска были отброшены в Киренаику неблагоприятными ветрами, то Кирена предоставила им корабли, чтобы они благополучно добрались до своей цели (нейтралитет, или явная поддержка Спарты в войне?). К концу V века некто Аристон захватил город и казнил пятьсот видных киренейцев (т.е. аристократов, которые, по-видимому, таки взяли власть и поддерживали Спарту). Возможно, он пытался установить радикальную демократию по афинскому образцу, но сказать что-то определенное здесь невозможно; это вполне могли быть и обычные внутренние разборки. В дальнейшем Кирена так и продолжала играть роль буферного торгового пункта и более-менее успешно развивалась в последующие два столетия, поддерживая отношения с Египтом и Карфагеном.

Аристипп попал в Афины во многом благодаря случайности. Плутарх пишет, что прибыв на Олимпийские игры (считается, что на 91-е игры, а значит в 416 году), он познакомился с неким Исхомахом, который своими рассказами о Сократе так поразил Аристиппа, что вызвал у него желание поехать в Афины к философу. Как сообщает лучший друг Аристиппа — Эсхин (один из ближайших учеников Сократа), «в Афины он приехал, привлеченный славой Сократа». В литературе часто можно найти утверждения, что до того, как перейти к Сократу, Аристипп проходил обучение у Протагора. Здесь возникает проблема, т.к. если принять распространенную дату рождения Аристиппа, в Афины он прибыл в возрасте 19-ти лет, и уже сразу с целью обучаться у Сократа, тогда как Протагора осудят на изгнание всего через год после этого (ок. 415 года). Даже если бы за оставшийся год Аристипп успел познакомиться с Протагором, то было бы странно, что он отложил ученичество у Сократа, ради которого и прибыл в Афины. Здесь возможно только несколько вариантов:

• или Аристипп старше, чем мы думаем, и был знаком с Протагором раньше (ну, или по книгам); 
• или Аристипп приехал не ради Сократа, и ему действительно хватило года обучения у Протагора;
• или он познакомился с учением Протагора уже во время ученичества у Сократа;

В любом случае, сходства с философией Протагора настолько значительны, что отрицать это влияние просто невозможно. Перипатетик Фений из Эреса говорит, что, занимаясь софистикой, он первым из учеников Сократа начал брать плату со слушателей и отсылать деньги учителю. «Заниматься софистикой», конечно, подразумевает обучение за деньги, но, вполне возможно, что здесь имелись ввиду и какие-то темы, «софистические» по своему содержанию. Тогда получается, что Аристипп был близок к софистам еще при жизни Сократа, даже считаясь его учеником. В своей «Метафизике» Аристотель напрямую причислит Аристиппа к софистам (точно также сделает и его современник, поэт Алексид). Да и все остальные школы «сократиков», пытаясь принципиально отмежеваться от «софистов» — отнеслись к Аристиппу резко негативно. Его критикует Ксенофонт, против него пишут свои сочинения Феодор (земляк Аристиппа) и Платон. И даже сам Сократ, по легенде, отказался брать деньги от Аристиппа. Это при том, что мы знаем про «подарки» от других его друзей, которыми он не брезговал. Дело здесь не в самом факте «платы», а скорее в каком-то нравственном принципе. Сократу явно претило то, каким именно образом Аристипп получил свои «грязные» деньги. Любой упрек в отходе от Сократа по вопросу денег — Аристипп отводит от себя ссылкой на аристократических спонсоров Сократа. 

Его упрекали за то, что он, последователь Сократа, берет деньги с учеников. «Еще бы! – сказал он. – Правда, когда Сократу присылали хлеб и вино, он брал лишь самую малость, а остальное возвращал; но ведь о его пропитании заботились лучшие граждане Афин, а о моем только раб Евтихид».

В историях Ксенофонта, поведение Аристиппа тоже далеко от почтительного. Это он вынуждает Сократа прибегать к откровенной софистике, задавая ему вопросы в таком же стиле, как Сократ задавал своим «жертвам». Аристипп пытался уязвить Сократа, наглядно показать, что его знаменитый метод — не больше, чем издевательство. Поэтому не удивительно что Аристиппа не было на процессе против Сократа, и что он не попал в число близких учеников на смертном одре учителя. Но, как мы увидим дальше, он все равно хранил память о Сократе, и считал себя его прилежным учеником и последователем.

Аристипп при дворе Дионисия

К сожалению, биографические сведения про Аристиппа приходится собирать по крупицам; дело обстоит даже хуже, чем с наследием киников или Ксенофонта. После смерти Сократа мы находим Аристиппа в Сиракузах, при дворе тирана Дионисия. Сюда он прибывает в амплуа профессионального платного учителя философии, т.е. «софиста». Он приобретает популярность именно как «ученик Сократа», крупной афинской знаменитости. По целому ряду источников мы можем сделать предположение, что этот переезд произошел ещё до того, как Сократ умер, и возможно оттуда Аристипп и «посылал» (а не принес лично) деньги в Афины. Учитывая дату смерти Сократа, и время прихода Дионисия к власти, Аристипп должен был переехать в Сиракузы в промежутке 405-401 гг., либо опасаясь режима «Тридцати тиранов», либо же, репрессий со стороны демократов, за связи с Сократом. Правда, это не отменяет возможности и дальше перемещаться из Сиракуз в другие места, например к себе домой, в Кирену.

Также возможно и то, что Аристипп попал в Сиракузы немного позже (сразу после получения власти Дионисий вряд-ли успел прославиться, как меценат для философов, для этого нужно было немного времени), а во время казни Сократа он отсутствовал в Афинах по другим причинам. Платон говорит, что в этот момент Аристипп находился неподалеку от Афин, на острове Эгина, где он любил отдыхать в компании своей возлюбленной гетеры Лаиды. После казни Сократа он уже вряд ли возвращался в Афины. Римский архитектор Витрувий в своих знаменитых «10 книгах…» описал сцену попадания Аристиппа на Родос:

Когда последователь Сократа, философ Аристипп, выброшенный после кораблекрушения на берег острова Родоса, заметил вычерченные там геометрические фигуры, он, говорят, воскликнул, обращаясь к своим спутникам: «Не отчаивайтесь! Я вижу следы людей». С этими словами он направился в город Родос и вошел прямо в гимнасий, где за свои философические рассуждения был награжден такими дарами, что не только себя самого обеспечил, но и тем, кто был вместе с ним, раздобыл и одежду и все прочее, необходимое для удовлетворения жизненных потребностей. Когда же его спутники захотели вернуться на родину и спросили его, не желает ли он что-нибудь передать домой, то он поручил им сказать следующее: «Надо снабжать детей таким имуществом и давать им на дорогу то, что может выплыть вместе с ними даже после кораблекрушения».

Эта история примечательна не только указанием на отличительные черты человека, при помощи различий между искусственным и естественным, рукотворным и природным (что важно и для софистов, и для киников); но еще и показывает нам, как «байки» про философов переходят от автора к автору. Об этом мы еще будет говорить неоднократно, но значительная часть подобных историй — чистый вымысел. Мы рассматриваем их только из-за нехватки других источников, и с расчетом на то, что каждая вариация одной и той же «байки» имеет свой особый акцент, и подбирается биографом не случайно, а значит может отражать какие-то реальные черты философа. Так и здесь, сама история про Родос — в общем-то даже оригинальна, но итоговое высказывание с нравоучениями от Аристиппа, буквально дословно повторяет аналогичное высказывание киника Антисфена (ну, или скорее это Антисфен повторяет Аристиппа, потому что в наследии последнего числится даже книга про кораблекрушение). Конечно, они вполне могли использовать одну и ту же фразу из какого-то общего источника, в этом нет ничего невозможного. Но такие повторы встречаются настолько часто, что их невозможно списать на случайные совпадения. Скорее всего, это просто ограниченная фантазия биографов на тему «а что бы сделал философ».

---

Из этой байки мы можем сделать вывод, что Аристипп остался на Родосе, что совпадает с биографическими сведениями о том, как его взяли в плен в 396 году, когда персидский сатрап изгнал спартанцев из острова.

В бытность свою в Азии он попал в плен к сатрапу Артаферну. Кто-то спросил его: «И ты не унываешь?» – «Глупец! – ответил Аристипп, меньше чем когда-нибудь, склонен я унывать теперь, когда мне предстоит беседовать с Артаферном».

Артаферн это известный сатрап Азии, который к тому моменту уже был мертв. Если бы Аристиппа кто-то пленил, то это должен был бы быть другой сатрап. Но идея байки ясна. Аристипп доволен пленом, если это открывает возможность карьерного роста. Все это, по идее, как раз те события, в которых принимал участие Ксенофонт, и начало которых было описано в «Анабасисе». Правда Ксенофонт действовал севернее, и на Родос не попадал. Это может значить, что Аристипп как-то связан со спартанцами, и, должно быть, поэтому бежал из Афин еще до смерти Сократа (в косвенных источниках есть зацепки, показывающие отрицательное отношение к демократии, и нет ничего, что говорило бы про похвалу демократам). В таком случае, он отправился в зону влияния Персии в те же годы, что и Ксенофонт, что выглядит очень подозрительно. Впрочем, политические взгляды Аристиппа носят двойственный характер, и далеко не факт, что «гедонисту» чем-то импонировали спартанские порядки. В персидский плен он мог попасть и просто как гражданский, а в Родос приехать из-за высокого уровня жизни в этом городе. Что он нарочно отправился вместе с Ксенофонтом, при том, что Ксенофонт открыто его недолюбливал — маловероятно. Так что у нас есть два варианта событий после ухода из Афин: либо Аристипп попал в Сиракузы до того, как оказался на Родосе (а значит до 396 года), либо уже после этого события. 

Итак, где-то около 393 года Аристипп должен был вернуться в Сиракузы (или первые туда попал). Родосская история показывает нам человека, вполне близкого к Сократу по общему вектору идей — показной аскетизм, уважение к математике, выделение человека из природного мира через апелляцию к разуму, каике-то сомнительные связи со спартанцами и т.д. В это же время Эсхин, его лучший друг из кружка Сократа, после вынужденного бегства из Афин поселился в Мегарах (см. Мегарская школа), и столкнулся с серьезными финансовыми проблемами. Но Аристипп, сумев быстро заполучить покровительство тирана Сиракуз, поправил свое положение, и пригласил Эсхина жить вместе с ним при дворе. Возможно, что косвенно Эсхина можно причислить к «киренской школе». Как раз в это время, примерно к 390 г. до н.э., большинство учеников Сократа оформили собственные школы в разных городах Греции, так что вполне возможно, что уже здесь, в Сиракузах, свою собственную школу начал формировать и Аристипп.

Значительная часть эпатажных историй, связанных с Аристиппом — это истории из жизни при дворе. Большинство философов из школы Сократа, да и вообще греков в последующих поколениях, не любили Аристиппа преимущественно за беспринципность и конформизм перед лицом сиракузского тирана (киник Диоген за это назвал его «царским псом»), а также за любовь к роскоши и общение с гетерами. Хотя надо признать, что общение с гетерами — это отличительная черта не только самого Сократа, но и многих других его учеников и последователей, хотя бы из той же «Мегарской» школы. В отдельном порядке Аристиппа осуждали за то, что он якобы «первым» из учеников Сократа начал брать деньги за обучение, вот только, на самом деле, их брал даже сам Сократ, и уж тем более его ученики, которые буквально преподавали философию, как в школах (т.е. как софисты), с партами, скамейками и т.д. (см. Менедем, или тот же Платон, хотя последний и не за плату). Из реально значимых причин для осуждения Аристиппа, которые не касались бы самих же критиков — можно назвать только любовь к роскоши, и тот факт, что Аристипп поставил наслаждение выше добродетели.

Например, скептик Тимон из Флиунта (ок. 320-230) в сатирическим сборнике «Силлы» (стишки про самых разных философов) приписывает Аристиппу сластолюбие как главную черту характера, а комедиограф Алексид (ок. 375-275) описывает философа как отъявленного кутилу. Афиней пишет, что «он жил в эпатажной роскоши, окропляя себя дорогими духами, одеваясь в богатую одежду и соблазняя многих женщин». Ненависть к Аристиппу была столь сильна, что даже киники и платоники, которые находились в ожесточенной вражде друг с другом — одинаково презирали его. Из полу-мифических «писем киников» до нас дошли увещевания, которые киник Антисфен прислал в Сиракузы, надеясь вернуть Аристиппа на путь добродетели. На это Аристипп якобы ответил письмом, преисполненным злобной иронии:

Плохо, очень плохо, Антисфен, живется мне: да как нам не считать, что мы попали в плохое положение, живя при дворе тирана, когда каждый день едим и пьём великолепно… И никто не освободит от свирепости Дионисия, который смотрит на меня… как на глубоко проникшего в учение Сократа… И когда этот человек перестанет так поступать, сказать тебе не могу. Ты хорошо делаешь, что беспокоишься о несчастиях других; и я со своей стороны радуюсь на твоё благополучие…

Отложи себе сушёных фиг на зиму и критской ячменной муки: это кажется лучше золота; мойся в источнике Эннеакрупоса и оттуда же пей воду и носи летом и зимою один и тот же грязный плащ, как это и подобает свободному человеку, живущему [в Афинах] при демократическом образе правления. …Что же касается моего безумия, в которое я впал, дойдя необдуманно до такого печального положения, я сам на себя произнесу заклятие, которое заслужил, чтобы мне никогда не избавиться от этих зол, так как, будучи столь преклонных лет и по-видимому имея разум, не хочу ни голодать, ни холодать, ни быть в презрении, ни отращивать длинной бороды

Такое отношение к киникам подтверждается в энциклопедии «Суда», где упоминалось, что Аристипп насмехался над постоянной угрюмостью Антисфена (ср. историю про смеющегося Демокрита и плачущего Гераклита, а также стоит отметить, что Аристипп и Демокрит станут основой для эпикурейцев, а Антисфен и Гераклит — для стоиков). Частично их взаимная вражда и отличия философии предопределены тем, что Аристиппу, оправдано или нет, приписывают ученичество у Протагора, а Антисфену — у Горгия. Поэтому, в лице киренаиков и киников, в своеобразном виде продолжилась борьба афинской и италийской философии/софистики. Да и сам Сократ никогда не отказывался от удовольствий, пирушек и общения с гетерами. Вопрос только в том, что в «образе жизни» Сократа считать главным. Антисфен попытался развить благородные черты, его аскетизм и «этику добродетели», Аристипп же обратил больше внимания на «либеральные» стороны в жизни Сократа (стоит заметить, что киник Антисфен был ближе к истине). Но что объединяло их обоих — они ориентировались на образ жизни Сократа, вместо его абстрактно-теоретических рассуждений. Поэтому они оба, и Аристипп и Антисфен, были одинаковыми врагами Платона, вместе с его теорией идей. Даже больше, Аристипп напрямую обвинял Платона в недобросовестном изложении идей Сократа и даже приписывании ему собственный изобретений:

«Наш друг не сказал бы ничего подобного».

Об этом говорят и сторонние источники. Например, историк Феопомп Хиосский (ок. 380-320 гг.), который застал всех сократиков еще при жизни, заявил о том, что Платон занимался плагиатом диатриб Аристиппа: «Легко заметить, что большинство его диалогов бесполезны и лживы, и очень многие списаны с других: одни — с диатриб Аристиппа, некоторые из бесед Антисфена и многие у Брисона Гераклейского». И это даже несмотря на то, что сам Феопомп был консерватором и врагом демократов (т.е. политический союзник Платона). Учитывая, что даже Ксенофонт критиковал Платона за домыслы, и что Ксенофонтова биография Сократа делает последнего ближе к софистике, чем к версии Платона, то весьма вероятно, что все эти свидетельства не простой вымысел. Платон далеко не лучший биограф Сократа, и то, что большинство его учеников занимались чем-то похожим на кинизм и «ксенофонтизм», совсем не простая случайность.

Вражду между Аристиппом и Платоном подпитывало также то, что они оба, и Аристипп, и Платон — одновременно находились при дворе Дионисия.  Платон надеялся сделать из тирана «просвещенного монарха» и реализовать свою утопию, но Аристипп пользовался большим уважением тирана, тогда как Платон, в конце-концов, был продан в рабство (и выкуплен, по одной из версий у Лаэртского, одним из киренаиков, что вдвойне иронично).

Итак, основная фабула конфликта Аристиппа с «сократиками» — это борьба гедонистической и аскетической трактовок философии Сократа. В случае с Платоном — сюда добавляется борьба между «практикой» и «теорией». Но перед тем, как перейти к деталям философии Аристиппа, к «придворным историям» про гедонизм, мы попробуем подвести итог по его биографии.

Популярной историей из жизни Аристиппа была его любовь к гетере Лаиде (Лаисе) из Коринфа. Она была лет на 10 младше него, и познакомились они, скорее всего, еще до того момента, как умер Сократ. Лаида считалась второй по образованности, красоте и популярности, после самой Аспасии. Если верить словам Афинея: «Аристипп ежегодно проводил дни празднеств Посейдона с Лаидой на Эгине», а в другом месте он говорит даже, что «большую часть времени Аристипп проводил на Эгине, где жил в роскоши». Если поездки на Эгину прямо связаны с Лаидой, то становится понятным, почему во время казни Сократа Аристипп пропадал именно на Эгине. Но даже в этой истории не обошлось без киников и конфликта школ. Когда слуга порицал его, говоря, что «ты даешь ей столько денег, а она даром спит с Диогеном-киником», он отвечал: «Я много дарю Лаиде для того, чтобы самому пользоваться ею, а не для того, чтобы не пользовались другие». Забавно, как даже на таком сомнительном примере, как отношения с гетерой, биографы умудряются показать контраст между школами.

Диоген сказал ему: — Ты, Аристипп, спишь с публичной женщиной. Что ж, или становись киником, как я, или брось ее! 

Патриархальный киник относится к Лаиде через понятия о статусе, он сравнивает ее с собой: бомж = проститутка. Не пристало людям разного статуса сходиться вместе. Для киников отношения с гетерами стали просто частью вызывающего образа. Но Аристипп относится к этому проще. Дальше мы увидим как положительные, так и отрицательные черты такого либерализма в отношениях.

---

Еще одна характеристика личности Аристиппа, очень косвенно связанная с его философией, это любовь ко вкусной еде. Из-за этого считалось, что и сам Аристипп был искусен в приготовлении блюд. О том, что Аристипп был знатоком выпечки и вообще опытным поваром говорил Лукиан в «Продаже жизней», а в «Паразите» он даже утверждает, что Дионисий каждый день отсылал к Аристиппу своих поваров, чтобы те учились нормально готовить. Комедиограф Алексид (ок. 375-275) в своей «Галатее» саркастически замечает, что некий ученик Аристиппа не особо продвинулся в понимании философии, зато стал искусен в добавлении специй. Правда в русском переводе это звучит несколько иначе, но зато здесь звучит очередное обвинение в софистике:

«Хозяин мой однажды логос возлюбил, когда мальчишкой
был, и пробовал философом он стать. Киренец некий в городе
торчал, как говорили, Аристипп, искуснейший софист, или
скорее муж, превосходящий всех тогда живущих мотовством.
Хозяин уплатил ему талант и стал учеником, но хоть науку
до конца и не постиг, угробил он себе трахею».

Да и Афиней называет Аристиппа «гурманом», и говорит, что Платон порицал его за чревоугодие. Но даже работая «поваром» у Дионисия, Аристипп, должно быть, регулярно посещал Кирену, и не был строго привязан к Сиракузам. Скорее всего, в Кирене он создал школу, потому что его последователи были привязаны к этому городу. Там же, в Кирене, у него должна была быть семья, и судя по истории про его смерть — он заболел именно по пути в Кирену, и умер либо на корабле, либо уже добравшись домой. Есть целый ряд сообщений о том, что Аристипп, как и киники, ничего не писал, делая ставку на воспитание при помощи непосредственного примера. Но это маловероятно, учитывая ссылки на его сочинения от сторонних авторов того же времени. Существует несколько разных списков его сочинений. Лаэртский указывает, что Аристиппу принадлежало 2 книги, разбитые на 4 тома: 

• «История Ливии» (в трех книгах), посланная Дионисию,
• Один сборник, включающий двадцать пять диалогов, отчасти на аттическом, отчасти на дорийском наречии, а именно: «Артабаз», «К потерпевшим кораблекрушение», «К изгнанникам», «К нищему», «К Лаиде», «К Пору», «К Лаиде о зеркале», «Гермий», «Сон», «К председателю пира», «Филомел», «К домочадцам», «К порицателям», которые осуждали его за любовь к старому вину и гетерам, «К порицателям», которые осуждали его за роскошный стол, «Послание к дочери Арете», «К упражняющемуся перед олимпийскими состязаниями», «Вопрос», «Другой вопрос», «Слово к Дионисию», «Слово об изображениях», «Слово о дочери Дионисия», «К тому, кто считает себя обесчещенным», «К тому, кто собирается давать советы».

Согласно тому же Лаэртскому, говорили, что он написал также шесть диатриб (см. выше на указание историка Феопомпа, что Платон списал что-то «из диатриб Аристиппа»). По мнению же Сотиона и стоика Панэтия, сочинения его следующие: «О воспитании», «О добродетели», «Поощрение», «Артабаз», «Потерпевшие кораблекрушение», «Изгнанники», шесть диатриб, и три (четыре?) «Слова» – «К Лаиде», «К Пору», «К Сократу» и «О судьбе». Как бы то ни было, в любом случае, написал он не так уж много, и по названиям видно, что в основном это либо похвалы Лаиде и Дионисию, либо набор тех же баек, которые мы знаем. Есть парочка сочинений общетеоретического характера, в духе других сократиков (про воспитание и добродетель), но выделяется только историческое сочинение про его родную Ливию. Где содержалась его философия в собственном смысле слова — не ясно. Быть может, ее систематизировали и изложили уже ученики Аристиппа, а не он сам.

Свобода в философии Аристиппа

Очень сложно описывать философию человека, наследие которого состоит в основном из забавных анекдотов. Поэтому мы попробуем сгруппировать эти истории по тематике, и дать каждой такой группе небольшой комментарий. Главное, что нужно удерживать в уме из его биографии, это то, что он был открытым врагом всех сократиков, в первую очередь Платона и киников, а потом и всех остальных.

Итак, первая подборка историй про Аристиппа — это оправдания за роскошь и защита принципа общительности (против «автаркии» и асоциальности киника Антисфена), в том числе и общения с гетерами. Почти все приведенные ниже цитаты взяты из Лаэртского, но ради форматирования текста, как буквально «цитаты» мы будем использовать только прямую речь героев, а прозаические подводки к ним в некоторых местах мы изменим, а в некоторых оставим как оно было в оригинале, но уже не указывая, как цитирование. Первая история повествует о принципе общительности. Однажды, когда Аристипп проходил мимо киника Диогена, который чистил себе овощи, тот, насмехаясь, сказал:

– «Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не пришлось бы прислуживать при дворах тиранов».
– «А если бы ты умел обращаться с людьми, – ответил Аристипп, – тебе не пришлось бы чистить себе овощи».

Именно поэтому Лаэртский и говорит, что Аристипп «умел применяться ко всякому месту, времени или человеку, играя свою роль в соответствии со всею обстановкой». И когда уже Платон упрекал его за роскошную жизнь, Аристипп спросил: «А Дионисий, по-твоему, разве не хороший человек?». И когда Платон согласился, то он добавил: «А ведь он живет еще роскошнее, чем я: значит, ничто не мешает жить роскошно и в то же время хорошо». В другой ситуации на такой же упрек Аристипп ответил: «Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов». Тем, кто осуждал его за отношения с Лаидой, он отвечал: «Ведь это я владею Лаидой, а не она мною; а лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им». Руководствуясь этими рассуждениями, когда он входил с мальчиками в дом к гетере, и один из мальчиков покраснел, Аристипп сказал: «Не позорно входить, позорно не найти сил, чтобы выйти».

О способности Аристиппа пренебрегать наслаждениями говорит хотя бы история о том, как Дионисий предложил ему выбрать одну гетеру из трех, но Аристипп увел с собою всех троих, сказав: «Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех». Впрочем, говорят, что он довел их только до дверей и отпустил. «Так легко ему было и принять и пренебречь». Конечно, с одной стороны, такие свободные нравы и отношение к сексу показывают его в качестве либерального мыслителя, не в пример Сократу. Для Аристиппа явно безразлично, девственница перед ним, или нет (в отличии от большинства консервативных святош-морализаторов):

«Разве не все равно, занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил? (…) И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уж плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал? (…) Вот так же, все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал».

Но, с другой стороны, его нигилизм приобретает и строго негативные черты. Он может запросто отделаться от своих детей, как от «мокроты и вшей», и готов оставить женщину с ребенком без всяких зазрений совести:

• Гетера сказала ему: «У меня от тебя ребенок». – «Тебе это так же неизвестно, – возразил Аристипп, – как если бы ты шла по тростнику и сказала: «Вот эта колючка меня уколола»».
• Кто-то упрекал его за то, что он отказался от своего сына, словно тот не им был порожден. «И мокрота и вши тоже порождаются нами, – сказал Аристипп, – но мы, зная это, все же отбрасываем их как можно дальше за ненадобностью».

Правда даже в такой ситуации можно заметить, что за этим цинизмом скрыт в общем-то неплохой принцип — отказ от неких «уз», которые формируются между ребенком и родителем, отказ от ссылок на «природный» характер семьи. Если для тех же киников очень важны такие связи, то для Аристиппа природа значит гораздо меньше. Аристипп ориентирован на общественный договор, и для него «кровная» связь с ребенком значит не больше, чем любое другое «естественное» порождение организма. Это не значит, что он против детей (у него была как минимум дочь, которую он воспитывал и очень любил), это значит только то, что не существует никакой обязательной автоматической связи, кроме той, которую мы формируем сознательно. Проще говоря, он отрицает «родительский инстинкт» как концепцию (см. статью про отношение стоиков и эпикурейцев к теме родительской любви).

---

В общем, уже здесь можно заметить, как за «развратной» тематикой легенд об Аристиппе скрываются интересные моменты, особенно мотив «свободы», достигаемой мудрецом. Даже пошлые рассказы о гетерах содержат в себе весьма мощные сентенции, как то: «…лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им». Сюда же относится и пафосная легенда про трех гетер Дионисия, где за одним мощным решением, ломающим задачу (взять сразу троих), Аристипп сразу переходит на второй уровень перформанса (отпускает всех, как только эпичность его характера была доказана). Этим вторым поступком он выходит на следующий уровень, раскрывая философскую сущность своего характера, важность свободы от наслаждений и права ими распоряжаться. Уже только эта подборка историй носит выраженный философский характер, раскрывающий нам тему этой самой свободы.

Иногда принято представлять, что если Аристипп признает только наслаждения, то его признание того, что нужно жить соответственно общепринятой норме — это лишь признание страха перед внешним наказанием. Его обвиняют в том, что он просто отличает обычные удовольствия и удовольствия, за которыми следует страдание (например тюрьма). Следовательно, уберите законы — и тогда все, кто мыслит в духе Аристиппа, а.к.а. безбожники-атеисты, тут же начнут грабить и убивать (классический аргумент христиан против атеистов). По этому поводу сохранилась одна из самых знаменитых сентенций Аристиппа. На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он ответил:

«Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему».

И не потому, что внутри остается какое-то понимание «добра вообще», или «добродетели», чему учили киники и прочие сократики — а хотя бы потому, что вредить другим, для человека отрекшегося от обыденных мирских представлений о мире — никак не интересно и не приятно. Хотя бы потому, что уважая свободу своей личности, Аристипп уважал также и других. Если резюмировать, то не обязательно знать, «что такое благо», чтобы не поступать как животное; тем более, что и сам Сократ по крайней мере формально говорил, что «не знает». Да и чего стоят только одни издевательства над Платоном, который оказался настолько ограниченным в своей «высокоморальности», что не осмелился сказать про Дионисия, что тот плохой человек! Ну ведь не может же аристократ (достойнейший по крови) быть плохим. И не могут же боги быть плохими! Поэтому даже весьма слабые доказательства Аристиппа в пользу наслаждения так просто затыкают Платону рот. Красота его диалектики не в том, что сами аргументы сильны (нет, они слабы!); красота в том, что он сумел показать ещё большую слабость морализирующего философа.

Из слов про «уничтожение законов» не трудно понять, что философу не нужно государство. И не потому, что такие же репрессивные законы и так живут в его душе (так эту фразу воспринимают Демокрит и стоики), а потому, что философ живет по своим собственным законам, которых все равно достаточно, чтобы не вредить ближнему, даже если формального запрета для этого нет.

Чтобы понять отношение Аристиппа к вопросу свободы, можно привлечь свидетельства Ксенофонта про отношение Аристиппа к государству. Уже из сентенции выше можно было сделать вывод, что государство не нужно философу. Но даже в изложении Ксенофонта, который явно критикует Аристиппа в своем сочинении, тот произносит вещи, что вполне вписываются вышеприведенные факты из его жизни. В этом диалоге Сократ задает ряд вопросов о том, каким должен быть идеальный правитель, и Аристипп отвечает ему «по-сократовски», то есть описывает «настоящего мужика» со всеми причитающимися добродетелями. Сократ пытается намекнуть, что сам Аристипп далек от этого образа, и что ему стоило бы задуматься о своем поведении. Но Аристипп парирует все это, отказавшись от самой мысли о власти, не делая различия в том, подчиненный ты, или повелевающий. Здесь либерализм Аристиппа начинает граничить с настоящим анархизмом: 

Я не ставлю себя в разряд тех, которые хотят властвовать. Трудное дело — добывать для себя самого, что нужно; но лишь совершенный безумец, кажется мне, может, не довольствуясь этим, налагать на себя еще новое бремя — доставлять всем гражданам, что им нужно. Человек отказывает себе в удовлетворении многих желаний и в то же время, стоя во главе государства, подвергается наказанию в случае неисполнения всех желаний граждан: да разве это не совершенное безумие? Государства считают себя вправе распоряжаться должностными лицами, как я своими слугами: как я считаю своим правом, чтобы слуги мне доставляли продукты в изобилии, а сами ничего из них не касались, так и граждане думают, что должностные лица обязаны доставлять им всякие блага в возможно большем количестве, а сами должны от всего этого отказываться. Ввиду этого тех, кто желает и сам иметь много хлопот и другим доставлять их, я воспитал бы так [добродетельно, как предлагает Сократ] и поставил бы в разряд годных к власти; а уж себя-то я ставлю в разряд желающих жить как можно вольготнее и приятнее.
…
Я и в разряд рабов тоже себя не ставлю: мне кажется, есть какой-то средний путь между этими крайностями, по которому я и стараюсь идти, — путь ни через власть, ни через рабство, а через свободу, который вернее всего ведет к счастью.

Итак, философ свободен, он знает что ему нужно, он имеет свой внутренний стержень, и даже его «развратность» на совсем другом уровне, чем у обычного человека. Требование свободы уводит философа от желания править и подчиняться. Аристипп против самой логики «господства», а значит отчасти он и против государства как такового. В том же диалоге Ксенофонта он заявит, что из-за своих либеральных принципов: «я даже не вклю­чаю себя в чис­ло граж­дан: я везде ино­стра­нец» (ср. космополитизм киника Антисфена). Его «развратность» — это такой же сплошной философский эпатаж, как жизнь киника Диогена; с той лишь разницей, что Аристипп может запросто постоять за себя, и выйти сухим из большинства ситуаций. Аристипп — это философ остроумия, и даже больше, чем любой другой. И что по его мнению дала ему философия, кроме настоящей свободы?

«Дала способность смело говорить с кем угодно».

Именно поэтому, когда преподавание принесло ему много денег, и когда Сократ спросил его: «За что тебе так много?». Аристипп якобы ответил: «За то же, за что тебе так мало». Т.е. за философию, за всё ту же философию, которую Сократ не умеет преподносить людям, а Аристипп может «впарить» кому угодно, и получить за это сплошные похвалы. Всё это показывает, что у Аристиппа прослеживается общественный мотив, и даже сильнее, чем у всех философов ранее, и большинства философов после него. Именно поэтому Диогену-кинику он говорит: «Если бы ты умел обращаться с людьми, тебе не пришлось бы чистить себе овощи». Примерно в таком же духе Аристипп отвечал и на вопрос, какая разница между людьми образованными и необразованными: «Такая же, как между лошадьми объезженными и необъезженными»; а на вопрос чем отличается мудрый человек от немудрого – ответ был таким: «Отправь обоих нагишом к незнакомым людям, и ты узнаешь». Очевидно, что мудрый человек не оплошает в любой, даже самой нестандартной ситуации.

Разумность превыше всего

Следующая подборка анекдотов про Аристиппа уже касается темы философии и образования, а отчасти и ученичества у Сократа. Мы уже видели выше, что философия, по мнению Аристиппа, дала ему возможность быть общительным, и приобретать от этого пользу для себя. Кроме того, мы видели, что философия дарует человеку свободу. Уже в «родосской истории» подчеркивается, что Аристипп определяет сущность человека через его разумную деятельность, за преобразование природы и внесение в нее чего-то такого, чего без вмешательства человека не может быть. Стоило бы предположить, что это как-то связно с остальными элементами его философии, и только разумная деятельность может быть поистине свободной и «гибкой». В принципе, фрагменты из Лаэртского подтверждают эту точку зрения. Про сущность человека говорит уже следующая сентенция: 

Он даже говорил, что лучше быть нищим, чем невеждой: «если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого». 

Вдуматься только! Есть нечто, что для Аристиппа гораздо важнее роскошной жизни! И это нечто — сама философия. Философия, которая дает возможность выйти из любой ситуации, учит общаться с разными людьми и дарует свободу, этот единственный путь, который ведет к счастью. Или как он сам говорит во фрагменте Ксенофонта: «Путь ни через власть, ни через рабство, а через свободу, который вернее всего ведет к счастью».

Но оказывается, что счастье совсем не в деньгах, и не деньгами оно достигается, а скорее результат свободной жизни. И то, и другое — инструменты для достижения счастья, но инструменты совсем разного уровня, свобода позволяет обзавестись как деньгами, так и чем угодно еще, что может оказаться нужным для счастья. Но ведь не всегда это означает богатство, иногда оно может быть и вредным, иногда от богатства стоит отказаться, чтобы сохранить свободу. Поэтому и сказал ему Стратон (а по мнению других, Платон): «Тебе одному дано ходить одинаково как в мантии, так и в лохмотьях». Это просто сократик, который готов и к жизни киника, если нужно, и к жизни богача, если есть такая возможность. И такую же позицию отстаивал его друг Эсхин, который считается куда более близким учеником Сократа, чем Аристипп.

---

Но самый главный способ для того, чтобы заполучить свободу, это, с точки зрения Аристиппа — получение образования. Он напрямую, буквальным образом связывает понятия свободы и образования. Когда кто-то привел к нему в обучение сына; Аристипп запросил за это целых пятьсот драхм. Отец ребенка возразил:

– «За эти деньги я могу купить раба!».
– «Купи, – сказал Аристипп, – и у тебя будет целых два раба».

Очевидно, что без философии невозможна свободная жизнь. На вопрос, чему надо учить хороших детей, Аристипп отвечал: «Тому, что пригодится им, когда они вырастут». То есть он предлагал программу софиста Протагора, учить только тому, что полезно (принцип пользы, см. утилитаризм), а не всему подряд. Поэтому тем, кто хвастался обширными знаниями, он отвечал: «Оттого что человек очень много ест, он не становится здоровее, чем тот, который довольствуется только необходимым: точно так же и ученый — это не тот, кто много читает, а тот, кто читает с пользою». И когда кто-то спросил его, чем станет лучше его сын, получив образование, он сказал: «По крайней мере тем, что не будет сидеть в театре, как камень на камне». В этой истории Аристипп прямо указывает на небезразличие к вопросам искусства. Он считает важной чертой образованного человека — умение получать наслаждение от театральных представлений; а для этого нужно было как минимум разбираться в истории и мифологии.

Правда можно предположить, кто круг полезных предметов для Аристиппа был далек от реально прагматичных вещей. В этом плане он должен быть ближе к Сократу, чем к Протагору. Вместо конкретных наук он предпочитал одну только философию. Поэтому тех, кто овладел обычным кругом знаний, а философией пренебрегал, он уподоблял женихам Пенелопы, которые сумели подчинить себе Меланто, Полидору и остальных рабынь, но не могли добиться брака с их госпожой. Философия — царица всех наук. В отдельных фрагментах мы видим даже то, как Аристипп отвергает не только науки о словоблудии, но физические науки, за их одинаковую бесполезность для жизни (буквально такой же подход проповедовал Сократ). Так что, присоединяясь к «сократикам» в своих взглядах на значимость философии, Аристипп высказывает множество сентенций о превосходстве философа над толпой. Например, когда Аристипп плыл на корабле в Коринф, он был застигнут бурей и страшно перепугался. Кто-то из экипажа сказал: «Нам, простым людям, не страшно, а вы философы, трусите?». Аристипп на это ответил:

«Мы оба беспокоимся о своих душах, но души-то у нас не одинаковой ценности».

Понятно, что человек, который обладает особым знанием, философией, это уже больше, чем просто человек — он становится полу-богом. Сегодня бы сказали, что человеком не рождаются, а становятся («Человеком» с большой буквы), и в такой форме это обычно считается менее оскорбительным для «толпы» (на самом деле нет…). Что-то в таком духе подразумевает и Аристипп, только «настоящий человек» для него философ. Из этих же историй мы видим, что он не был против сократовских концепций о добродетели. Своей дочери Арете (имя от слова «арете» — добродетель) он давал аскетические наставления, приучая ее презирать всякое излишество. 

Он осуждал людей за то, что при покупке они проверяют, хорошо ли звенит посуда, и не заботятся проверить, хорошо ли живет человек. 

Не забывал Аристипп и про самого Сократа, чьим учеником всегда продолжал себя считать. Об этом говорит история про суд над Аристиппом. Оратор, который защищал Аристиппа на суде и выиграл процесс, спрашивал его: «Что хорошего сделал тебе Сократ?» – «Благодаря ему, отвечал Аристипп, – все, что ты говорил в мою пользу, было правдой». А на вопрос, как умер Сократ, он сказал: «Так, как и я желал бы умереть». Как мы уже говорили, вполне в духе Сократа и киников, Аристипп не любил излишне мудреные науки, и поэтому от любых интеллектуальных игр отказывался с порога. Так, когда кто-то предложил ему задачу и сказал: «Распутай!» – он воскликнул: «Зачем, глупец, хочешь ты распутать узел, который, даже запутанный, доставляет нам столько хлопот?» (ср. Менедем).

Итак, давайте подведем некий промежуточный итог. Выше мы видели, что Аристипп развивал тему «свободы» (властвования над наслаждениями, а не подчинения им), этического постоянства мудреца в условиях отсутствия «черно-белой» добродетели и важность общительности для жизни. Теперь же мы видим, что Аристипп также считал важнейшей целью философии — разумность. Что именно посредством разумности философия делает человека по настоящему свободным. Он пытается доказывать, что философия стоит выше всех частных наук. Аристипп снова повторяет классическое мнение, что многознание не научает уму; однако мы увидим, что сам был весьма образован. Именно философия делает душу философа более ценной, чем душу обывателя; менее «мелочной» и более «возвышенной». Уже Аристипп, как мы видим, подверг сомнению пользу занятий логическими и диалектическими упражнениями, и считает, что главным критерием оценки человека является его «этика», стиль его жизни. Мы также видим, что он вполне мог (несмотря на показной разврат) приучать своих детей к умеренности, по-видимому, как раз для воспитания той самой «свободы»; а также и то, что он мог преподавать не только учение своей школы, но и полезные предметы для тех, кому нужны конкретные знания. Благодаря этому он, как и софисты, неплохо зарабатывал. Но даже несмотря на эту «софистичнось», Аристипп был верен идеям Сократа и чтил своего учителя. 

Особенно прекрасен тот момент, когда кто-то спросил у Аристиппа, чем станет лучше его сын, получив образование, он сказал: «По крайней мере тем, что не будет сидеть в театре, как камень на камне». Вот для чего как минимум нужна образованность — для глубокого понимания вещей и получения наслаждения (!) этим пониманием. Отчасти это перекликается с темой нашей работы «О гневе». Иными словами, Аристипп не отбрасывает «разум» в угоду «наслаждениям». Он получает удовольствие от применения собственной разумности, из неё же он черпает и свою свободу, и своё богатство.

Гедонизм Аристиппа

Теперь мы видим, что Аристипп считал главными ценностями — разумную жизнь и свободу. И то, и другое, достигается через философские упражнения, через аскетический образ жизни, возвышение над потребностями обычных людей. Аристипп относится к философии Сократа, как к инструменту, важному инструменту, который приводит человека к счастью. Но само счастье он отделяет от способа его достижения. Цель всего — наслаждения, а не сами страдания, как таковые. Именно за это Аристипп и высмеивает киников, что они страдают без никаких плюсов после пережитых мучений. Дискомфорт превращается для них в самоцель, тогда как для Аристиппа, готовность испытывать проблемы — это только условие для настоящей свободы. Но одним из вторичных условий достижения хорошей жизни, все таки, являются деньги. Поэтому в анекдотах про Аристиппа деньгам посвящено немало места. В этих историях мы видим уже более классический гедонизм. Но даже здесь мы увидим скорее философа, чем жадного до денег кутилу. Сам Аристипп к своему положению относился с удивительной легкостью. Тем, кто обвинял его за то, что он от Сократа ушел к Дионисию, он возразил: «Но к Сократу я приходил для учения, к Дионисию – для развлечения». То есть речь не идет о каком-то предательстве философии, он даже гордится тем, что именно благодаря знанию философии получает свое место возле тирана. Не будь этого знания — не было бы и денег. Эта байка звучит еще в двух версиях:

На вопрос Дионисия, зачем он пожаловал, он ответил: «Чтобы поделиться тем, что у меня есть, и поживиться тем, чего у меня нет». Другие передают его ответ так: «Когда я нуждался в мудрости, я пришел к Сократу; сейчас я нуждаюсь в деньгах и вот пришел к тебе».

В еще одной версии этой истории, которая, правда, может касаться уже каких-то других просьб, а далеко не первой их встречи, Аристипп снова попросил у Дионисия денег, а тот заметил: «Ты ведь говоришь, что мудрец не ведает нужды». – «Дай мне денег, – перебил Аристипп, – а потом мы разберем этот вопрос» – и, получив деньги: – «Вот видишь, я и вправду не ведаю нужды». В общем, эти байки рисуют Аристиппа остроумным пройдохой, но при этом нельзя сказать, что ядро его философии сильно отличается от Сократа. Когда Дионисий таки дал ему денег, а Платону вместо этого – книгу; в ответ на упреки в своей Аристипп сказал:

«Значит, мне нужнее деньги, а Платону – книга».

Этот момент можно понять неправильно, считая что Аристипп презрел учение во имя удовольствий. Но на самом деле он не значит ничего, кроме шутки в сторону Платона; что тот, дескать, туповат, и что ему ещё нужны для обучения книги. Тогда как Аристипп и без этих книг — мудрец (а возможно и читал их), поэтому может спокойно вкушать наслаждения, пока Платон будет штудировать вещи, которые уже стыдно не знать. Эта трактовка разумнее хотя бы потому, что другом случае комментарий не имел бы смысла, и просто означал бы тавтологию, повторение того, что и так фактически случилось. И снова, Аристипп подчеркивает, что он пользуется деньгами разумно, что он «выше» простой алчности, и что игра в добродетель — уже пройденный этап.

Также немало моментов говорят о том, что Аристипп давил на оппонентов тем, что им претит общественная оценка роскоши, а не сама роскошь. Если бы «лобстер» стоил столько же, сколько и хлеб — в его поедании никто бы не увидел ничего предосудительного. Т.е. простая пища и прочий показной аскетизм предпочтительны только для подогревания личного эго, и нужны только для подчеркивания контраста с тем, что «принято считать» роскошным. Ну или это работает на контрасте с «обывателями», которые завидуют. Таких примеров достаточно много:

• Человека, который порицал роскошь его стола, он спросил: «А разве ты отказался бы купить все это за три обола?». «Конечно, нет», – ответил тот. «Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение».
• Говорят, что однажды он велел купить куропатку за пятьдесят драхм. Когда кто-то стал осуждать его за это, он спросил: «А если бы она стоила обол, ты купил бы ее?». Собеседник не отрицал. «А для меня, – сказал Аристипп, – пятьдесят драхм не дороже обола».
• Однажды к нему зашел софист Поликсен и, увидев у него женщин и роскошный стол, начал всячески бранить его. Аристипп, подождав немного, спросил: «А не можешь ли нынче и ты побыть с нами?» – и когда тот согласился, то сказал: «Что же ты ругаешься? Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!».

Об его отношении к деньгам лучше всего говорит история, которую стоит снова повторить здесь полностью:

• Однажды в дороге у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. «Выбрось лишнее, – сказал ему Аристипп, – и неси сколько можешь».
• В другой раз, когда он плыл на корабле и увидел, что корабль этот разбойничий, он взял свои деньги, стал их пересчитывать и потом, словно ненароком, уронил в море, а сам рассыпался в причитаниях. Некоторые добавляют, будто он при этом сказал, что лучше золоту погибнуть из-за Аристиппа, чем Аристиппу – из-за золота.

Другими словами, для Аристиппа деньги не имеют ценности сами по себе, это лишь инструмент. Скорее те, кто его порицают — считают каждую копейку, и проявляют в этом больше меркантильности. Практически каждая притча про гедонизм имеет двойную сторону, и показывает нам какую-то вполне философскую идею. Например, даже когда нам показывают, что Аристипп берет в долг (как бы намекая нам, что он не отдает долги), то он якобы добавлял, что «берет деньги у друзей не для своей пользы, а для того, чтобы научить их самих, как надо пользоваться деньгами». Вроде бы ерунда, но и здесь есть второй смысл. Деньги нужны не для того, чтобы держать их в закромах и сугубо лично наслаждаться. Если есть что-то «лишнее» — то их стоит потратить на друзей, или на общественное благо. Они не должны скапливаться (см. аргументация софистов, а потом как Ксенофонт рекомендует обратное, т.е. накопление). Точно также и в следующей сентенции:

• Кто-то сказал, что всегда видит философов перед дверьми богачей. «Но ведь и врачи, – сказал Аристипп, ходят к дверям больных, и тем не менее всякий предпочел бы быть не больным, а врачом».
• А когда уже сам Дионисий спросил, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи – к дверям философов, он ответил: «Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают».

Вроде бы это простая отмазка, чтобы оправдать свои прошения милостыни. Но с другой стороны — это ранний пример того, как философия сравнивается с врачебным делом, что философ это врач душевных болезней. Т.е. это ранний пример терапевтического свойства философии, чем впоследствии будут пользоваться как эпикурейцы, так и стоики.

Принцип гедонистического исчисления

Последнее, что выделяет Аристиппа в качестве гедониста — это его отношение, как ни странно, к вопросу запаха настоящего мужчины. Как известно из «Воспоминаний…» Ксенофонта, Сократ считал, что мужчина должен пахнуть потом, как свидетельство его трудолюбия. А любая не-естественная вещь, как запах духов, приправа для еды, украшения для тела или косметика для женщин, все это порицается. Но когда один из учеников Сократа, Федон из Элиды, предъявил Аристиппу за то, что он пахнет духами (каков нахал, какая женоподобность!), он ответил:

«Это я, несчастный, а еще несчастнее меня персидский царь. Но подумай, ведь если все другие живые существа не становятся хуже от благовоний, то и человек тоже. А развратники, из-за которых добрые наши притирания пользуются дурною славою, пусть погибнут злою гибелью!».

Этот анекдот явно имеет целью унижение Аристиппа, но в этом может увидеть унижение только такой оголтелый консерватор, как Платон. Например, однажды Дионисий приказал всем надеть красные одежды и начать пляску. Платон отказался, заявив: «Нет, я не в силах женщиной одеться!». Но Аристипп принял платье и, пускаясь в пляс, метко возразил:

«…Чистая душой
И в Вакховой не развратится пляске».

В ещё одной истории Дионисий потребовал, чтобы Аристипп сказал что-нибудь философское. «Смешно, – сказал Аристипп, – что ты у меня учишься, как надо говорить, и сам меня поучаешь, когда надо говорить». На это Дионисий рассердился и велел Аристиппу занять самое дальнее место за столом. «Что за почет хочешь ты оказать этому месту!» – сказал Аристипп. Этот анекдот из Лаэртского в другом виде передает Афиней:

Гегесандр говорит, что однажды ему отвели ложе в темном углу, но он стерпел это, и когда Дионисий спросил у него, что он думает о месте, которое дали ему сегодня, по сравнению с тем, которым его почтили днем раньше, Аристипп ответил, что они одинаковы. «Ибо вчерашнее», сказал он, «ныне не в почете, поскольку оно далеко от меня, хотя вчера оно было самым почетным из всех в силу моего пребывания на нем, а сегодняшнее стало славнейшим из-за меня, хотя вчера оно было не в чести, раз меня не было там».

В этом случае, Аристипп пытается показать, что его нельзя унизить таким символическим поступком, поскольку не место красит человека, а человек — место. И снова за анекдотами скрывается этическая позиция, которая теперь указывает на некоторое подобие кинической «автаркии».

---

Но самая жесткая версия унижений Аристиппа, и наверное самая известная, это история про плевок в лицо. Когда Дионисий плюнул в него, то Аристипп это стерпел, и когда кто-то за это осуждали, он сказал: «Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?». В общем-то, сам по себе этот эпизод неплохой, потому что показывает, что такие вещи как гордость — ничего не стоят. Если, например, для спасения жизни друга надо всего-то упасть на колени и поцеловать чей-то сапог, то разве это большая цена? И подобная история тоже присутствует среди историй про Аристиппа:

Однажды Аристипп заступался перед Дионисием за своего друга и, не добившись успеха, бросился к его ногам. Когда кто-то стал над ним смеяться, он сказал: «Не я виноват, а Дионисий, у которого уши на ногах растут». 

Вроде бы контраст создается такой, что тот же Платон, изображающий из себя маскулинного «мачо», должен выглядеть выигрышнее. Но Платон, как мы помним, закончил попаданием в рабство, и, скорее всего, попади его друг в беду — он бы кинул его, лишь бы самому не «унижаться». Таковы издержки игры в «настоящего мужика». Вообще идея Аристиппа проста, и она уже в разной форме встречалась в других тематических подборках — если можно претерпеть сейчас немного, чтобы потом получить гораздо больше, то это стоит того. Получается, что он вводит гедонистическое исчисление, которое позже активно будут использовать эпикурейцы. Небольшие страдания сейчас могут послужить источником больших удовольствий в будущем. Но критике именно концепции гордости, Аристипп, должно быть, отводил особое место, потому что буквально об этом же история ссоры и примирения с Эсхином-сократиком. Поссорившись с Эсхином, немного спустя он предложил:

– «Не помириться ли нам, и не прекратить ли препирательства, или ты ждешь, пока кто-нибудь не помирит нас за чашею вина?». 
– «Я готов», – сказал Эсхин. 
– «Так помни же, что это я первый пошел тебе навстречу, хоть я и старше тебя». 
– «Клянусь Герой, – воскликнул Эсхин, – ты говоришь разумно и ведешь себя гораздо лучше, чем я: ибо я положил начало вражде, а ты – дружбе». 

Хотя, несмотря на все это, в нескольких анекдотах мы находим, что и сам Аристипп имел кое-какую гордость, и мог вести себя ничуть не лучше, чем тот же Дионисий. Именно поэтому на вопрос, почему Дионисий недоволен им, он ответил: «Потому же, почему все остальные недовольны Дионисием». Среди историй, где Аристипп копирует поведение тирана, можно вспомнить очередную историю с плевком (которую, правда, также приписывают кинику Диогену):

Сим, казначей Дионисия, – был он фригиец и человек отвратительный – показывал Аристиппу пышные комнаты с мозаичными полами; Аристипп кашлянул и сплюнул ему в лицо, а в ответ на его ярость сказал: «Нигде не было более подходящего места».

Подведение итогов

А про гордость Аристиппа лучше всего говорит история, касающаяся главной темы всей его философии — свободы. Когда Дионисий прочел ему стих: «Ведь кто под царскую вступает сень, Тот раб царю, хоть он пришел свободным». Аристипп перебил его, и сказал:

«Не раб царю, коль он пришел свободным».

Давайте попробуем подвести некий итог всей философии Аристиппа. Центральная тема его философии заключается в том, что цель жизни человека и высшее благо заключается в наслаждении и удовольствии; само счастье достигается путем разумного сознательного поведения, направленного к этой цели. Философия есть практическая наука счастья, искусство правильно наслаждаться. Как об этом говорит Афиней в «Пиру софистов»: «Аристипп учил, что удовольствие — цель, и в этом счастье, и что оно длится миг; как расточительной, он ни вспоминал о прошлых наслаждениях, ни ожидал и будущих, но единственным благом судил настоящее, считая и прошлое, и будущее удовольствие неуместным, поскольку первого больше нет, а второго еще нет, и неизвестно когда будет; отсюда любители роскоши должны ценить только то, что им перепадает сейчас». Поразительно, что Аристипп уже тогда отстаивал единственную адекватную концепцию времени, как простой меры движения, как чего-то, что не существует нигде, кроме нашего ума. Этот подход к времени позже подхватит Эпикур, тогда как большинство их оппонентов всерьез будут верить во время, как существующую объективно сущность, имеющую в себе актуально как будущее, так и прошлое (из самого малого бреда, который это означает, можно вспомнить хотя бы потенциальная возможность путешествий во времени). 

Конечным благом он объявлял плавное движение, воспринимаемое ощущением.

В отличии от атомистов, Демокрита и Эпикура, которые учили, что наслаждение носит отрицательный характер (отсутствие страдания); что счастье заключается в спокойствии духа, по Аристиппу, такое безразличное и бесчувственное состояние было бы подобно сну или даже смерти. Наслаждение есть положительное удовольствие. Познание в системе Аристиппа основывается на одних только восприятиях (сенсуализм, впервые в чистом виде встречаемый у Протагора); и хотя причины восприятий (а это, очевидно, материя) непознаваемы, не исключено, что это происходит из-за их невидимости, а следовательно — атомизма (по отношению к поздним киренаикам мы знаем, что они также разделяли атомистическую теорию, об этом говорит Плутарх, так почему бы это не относилось и к Аристиппу?). Именно из сенсуализма и происходит та логика, согласно которой, значение имеют только удовольствия и страдания (чувственные восприятия); поэтому, почти все исторически существующие сенсуалисты, заканчивают этическими взглядами, схожими на этику киренаиков. Фактически, система Аристиппа представляет собой первый завершенный архетип сенсуализма, ибо в системах Гераклита и Протагора — сенсуализм не влиял на остальную систему взглядов настолько глубоко.

---

Именно сенсуализм мог стать одной из причин того, почему Аристипп мог скептически относится к исследованию природы. То, что он отрицал вместе с физикой еще и математику, якобы показывает, что порицая невежество — Аристипп сам был невеждой. Но всё не так просто. Как приверженность, так и отвращение к математике, имеют чисто философские основания и почти никак не отражают ум или глупость, как это принято представлять сегодня. Для философии, математика — это лишь один из способов доказательства философских идей рационализма, выразителем которых являлся в то время Платон, противник Аристиппа. Отрицая математику, Аристипп внушал своим слушателем отрицание платонизма; такова была положительная сторона этого отрицания, а негативная была лишь в возможном незнании математики (что не так уж смертельно, тем более для древнего грека).

По поводу обвинений в гедонизме, мы уже видели, что несчастье заключается не в наслаждениях как таковых, а в порабощении ими человека. Поэтому «лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им». Даже известный римский поэт Квинт Гораций Флакк (I в. до н. э.), в отличие от большинства писавших об Аристиппе, восхвалял философа и писал про себя: 

«Незаметно опять к наставленьям скачусь Аристиппа — Вещи себе подчинить, а не им подчиняться стараюсь».

Это не просто высказывание о свободе, в нем скрыт гораздо больший потенциал, потому что отчасти он отвечает на проблему «отчуждения», поставленную Карлом Марксом и Эрихом Фроммом в философии Нового времени.

---

Получается, если сделать краткое резюме всех взглядов Аристиппа, то:

1. Это философ-гедонист, целью которого является счастье.
2. Счастье заключается в наслаждении. И это наслаждение активно, телесно и плавно.
3. Путь к наслаждению открывается при помощи свободной жизни, в т.ч. возможности пренебречь любой потребностью.
4. Чтобы обрести свободу нужен разум, получаемый философией.

Сама эта философия в сущности материалистична, в ее теорию познания заложен сенсуализм, а в теорию выбора — утилитаризм. В политике он исповедует нечто, напоминающее либерализм и анархизм, хотя в целом комплиментарно относится к монархии и осуждает демократию, из-за того, что при демократии решения применяют не философы, а «толпа». Это последнее — наверное единственное значимое отличие между Аристиппом и Протагором. В более детализированном виде эта философия предстает уже в работах учеников Аристиппа, в собственно «школе киренаиков», которую мы рассмотрим уже отдельно, в ее развитии и постепенной ассимиляции школой Эпикура.