Автор текста: Friedrich Hohenstaufen
Написано в 2024 году
Версия на украинском языке
Остальные авторские статьи можно прочитать здесь
Цикл “Античная философия: аристократическое наступление“:
- Вступление (исторический контекст, Аристофан, Критий, Алкивиад и т.д.).
- Первая часть (философия Сократа).
- Вторая часть (элидская и мегарская школы) — вы здесь.
- Третья часть (киники).
- Антисфен.
- Диоген и школа киников.
- Четвертая часть (контр-наступление, киренаики).
- Пятая часть (философия Ксенофонта).
- Шестая часть (Платон).
Прежде чем перейти к рассмотрению философии «сократиков», важно напомнить про два события из общественной жизни Греции, которые непосредственно повлияют на развитие афинской философии. Во-первых, путешествие Парменида и Зенона (элеаты) из Италии в Грецию. Около 450 г. до н.э. они читали публичные лекции в Афинах, и там их должен был слушать молодой Сократ. Напомним, что особенностью элеатов было обесценивание значение ощущений (пяти чувств) в пользу разума, считая чувственное познание полностью ложным. Они станут первыми, кто начнет утверждать, что существует некоторое измерение реального мира за пределами того, что можно воспринимать ощущениями, эта вечная, неизменная и нетленная действительность может быть постигнута только при помощи logos (разума). А Зенон, известный создатель логических парадоксов («апорий»), если верить Платону — выступал как софист, с позициями «за и против» двух противоположных тезисов. Поэтому и Аристотель позже назовет его первым «диалектиком» и будет относится, как к софисту. Все это повлияет на сократиков, и как мы увидим дальше, на некоторые из сократических школ.
Второе важное событие, это разгром пифагорейцев в Италии. После этого часть из них переехали в материковую Грецию, в частности Филолай перебрался в Фивы. Пифагорейцы были невероятно массовой школой в Италии, и с 440-х годов они наводнили саму Грецию, так что их воспринимали одной из основных школ в Греции вообще. Про то, как пифагореизм, с их философией чисел и переселением душ — связан с идеализмом, и о том, почему их учение было легко синтезировать с философией элеатов; об этом мы уже говорили в разделе про «философию канона», и это вещи во многом самоочевидные. В то же время из Италии в Грецию переезжает и «правый» софист Горгий, а одним из самых популярных философов в принципе считается Эмпедокл (сравнительно адекватный, но тоже италиец, к тому же верящий в переселение душ). Таким образом, к 440-м годам резко нарастает влияние италийской философии на общественное сознание жителей материка. Результатом этого влияния становятся Сократ и «сократические школы». Не стоит также забывать о том, что в это время по Греции ходит заметное количество последователей Гераклита, так что философская жизнь в Афинах уже тогда была очень пестрой. Поэтому нельзя сказать, что в 440-е годы в Афинах всецело доминировал Протагор и его товарищи.
Как и у многих других софистов — у Сократа было внушительное количество учеников, а счет им идет на десятки, и о многих мы не знаем совершенно ничего. Но ситуация с учениками Сократа немного лучше, чем с софистами, потому что историкам было важно описывать жизнь Сократа, Платона и других «звездных» персонажей, поэтому в кадр попадали и те люди, которые их окружали. Ученики остальных софистов практически не дошли до нас, а если даже дошли, то на уровне отдельных упоминаний, пустых имен, или в качестве «чистых» ораторов и риторов, мало связанных с философией или политикой. Во многом, именно поэтому у классических софистов закрепилась репутация риторов, и эти слова начали использовать как синонимы, хотя это и не совсем верно (дальше мы еще увидим, как много последователей Сократа занимались риторикой на профессиональном уровне). В более редких случаях, ученики софистов остались в истории в качестве «сократиков», после перехода к Сократу. Но как мы уже говорили, и сам Сократ, и все «сократики», да и софисты вместе с ними — часть одного и того же культурного явления. А именно, тенденции к возрастанию значения гуманитарных вопросов, вместо старых акцентов на теологию и натурфилософию. Кроме того, именно с появлением софистов/сократиков начинается формирования философии, как специализированной дисциплины. Софисты открыли новый период в истории мысли, стали авангардом гуманистической революции, а Сократ со свими учениками попытался на этом же поле «обуздать» все чрезмерности, излишние, на его взгляд, либерализм и новаторство софистов.
Но учитывая, что и сам Сократ был софистом, пускай и консервативным, анти-либеральным, или, можно сказать, «правым» — то немудрено, что многие из учеников Сократа, отбрасывая самые характерные элементы его учения, и не разделяя его консерватизм — стали как две капли воды похожи на самых обыкновенных софистов. Выходит, что внутри самих «сократиков» произошел такой же раскол, какой произошел внутри «софистов» и который случился раньше в среде «натурфилософов». Часть из учеников Сократа оказались продолжателями консервативных тенденций, а часть — переметнулись на сторону либерального индивидуализма, и стали слабо отличимы от обычных софистов. Как правило, мы судим о сократиках, да и о софистах тоже, через призму оценкок Платона и, в меньшей степени, Ксенофонта, и представляем их, как эталонных выразителей учения Сократа. Но эта картина сильно меняется, если учесть все многообразие его последователей.
Критон, и главные спонсоры Сократа
Итак, переходим ближе к сути. Это может удивить, но самые верные и близкие ученики Сократа — это не Платон, не Ксенофонт и даже не Антисфен с Аристиппом, а как раз все те люди, которых никто уже не помнит. Первым кого нужно рассмотреть — это человек, без которого никакой «сократической» философии не было бы вовсе. Ровесник и друг детства Сократа по имени Критон (ок. 469-390 гг.), который, в отличии от Сократа, стал очень богатым человеком. Поскольку это ровесник Сократа, то считается, что он был и самым старшим из всех его учеников. Это он якобы первым увидел в Сократе мудреца, после чего стал помогать ему материально (ни разу не как плата за учебу, ведь это же, как известно, удел софистов). До этого момента Сократ работал скульптором, переняв профессию своего отца. Щедрость Критона позволила Сократу посвятить себя философии, больше не отвлекаясь ни на что другое. Как говорит Лаэртский, Критон «освободил его из мастерской». Сам же Критон никогда не считался каким-то значительным учеником Сократа, потому что во всех известных упоминаниях бесед Критона и Сократа, они общались на прагматические темы, далекие от абстрактной философии.
Но было бы очень странно, если бы Критон не был его учеником. Про его ученичество говорит буквально всё. В лучшем случае, если даже соглашаться с Платоном, он был не очень способным учеником, но все таки был. Вполне возможно, что Платон просто завидовал Критону, из-за его значимой роли в кружке Сократа, и принижал его способности в своих диалогах. Мы знаем, что любовь и уважение Критона к Сократу были столь сильны, что даже все его дети были слушателями Сократа. Таким образом Сократ отплатил своему спонсору за поддержку. Он обучал его сына Критобула, а также, если верить Лаэртскому, Гермогена и Эпигена (которые по некоторым современным версиям не были сыновьями Критона). Их фигуры мы рассмотрим чуть дальше в отдельном порядке. По одной из версий, Критон, по просьбе Сократа, выкупил из рабства будущего основателя элидской философской школы — Федона. Всего Критон написал 17 «сократических диалогов», от которых дошли только названия:
- «О том, что люди не от ученья хороши»; «Об избытке»; «Что нужно человеку, или Политик»: «О прекрасном»; «О дурном поведении»; «О благоустройстве»; «О законе»; «О божественном»; «Об искусствах»; «Об общежитии»; «О мудрости»; «Протагор, или Политик»; «О грамоте»; «О поэзии»; «Об учении»; «О знании, или О науке»; «О познавании».
Тематика вполне типичная для «сократика», и местами совпадает с тематикой сочинений Ксенофонта и Антисфена. Бросается в глаза, что кроме стандартных морализаторских тем и вопросов государственного управления, здесь есть сочинения на темы искусства, поэзии, науки. Конечно, не факт, что эти темы рассмтаривались с одобрением, он мог и критиковать поэтов и ученых. Но сама тематика уже о чем-то говорит. Как минимум о том, что Критон должен был заниматься не только «прагматическими» вопросами для бизнесмена, но и вполне «возвышенной» проблематикой. Самое интересное в этом списке название — «О том, что люди не от ученья хороши». Получается, что Критон поддержал одно из главных консервативных отличий сократиков от классических софистов, по крайней мере он соглашается с той ветвью учеников Сократа, к которой принадлежал Платон. Если софисты верили, что добродетели можно научить, через распространение философии и своеобразное Просвещение — то здесь уже речь идет о врожденности нравственности (которую Сократ и выявляет, помогя «рожать», как повивальная бабка, этот его знаменитый метод «мейевтики»), а это прямо ведет к признанию того, что аристократы (или, как вариант, философы) благородны от природы, а чернь никогда не сможет стать лучше. Второе по значимости название — это диалог «Протагор, или Политик». Во-первых, оно показывает, что все таки основным интересом Протагора была политика, обучение граждан государственным делам, а во-вторых, что очевидно, это было полемическое произведением против софистов, высмеивающее их бездарность в области политики. Все это выглядит буквально как демо-версия философии Платона; случайно-ли?
Во время суда над Сократом Критон хотел заплатить штраф за учителя (30 мин), а после его осуждения он был готов подкупить стражу, чтобы освободить его. Далее, Сократа планировали перевезти в Фессалию, где у Критона были преданные друзья (одна из главных эвакуационных точек для сторонников аристократии, и там же долгое время преподавал «правый», т.е. «италийский» софист Горгий). По версии Лаэртского, инициатива по спасению Сократа исходила от другого ученика — Эсхина. Но версия с участием Критона звучит немного правдоподобнее, учитывая его связи и богатство. А когда Сократ отказался бежать из Афин, Критон вместе с сыном присутствовал при описанном в «Федоне» разговоре Сократа перед казнью с учениками. К Критону были обращены последние слова Сократа; а после смерти Сократа это Критон закрыл мёртвому другу и учителю глаза и рот. Можно ли представить, что в кружке Сократа был хоть кто-то более значимый, чем Критон? Вряд ли, но ни он сам, ни его дети — после смерти Сократа не фигурируют, как философские величины.
Среди важных фигур в кружке Сократа, которые также были состоятельными и могли активно его спонсировать (не софист, не за плату), были члены семьи Платона, например, два будущих лидера «Тирании тридцати» — Критий и Харикл (про таких, «плохих» учеников Сократа мы поговорим отдельно). Критий при этом будет даже считаться представителем «младших софистов», при чем едва ли не самым крупным и хрестоматийным. Совпадение ли, что эталонный «младший софист» — родственник Платона и ученик Сократа? Но сейчас нас интересует другой представитель этой радикально-правой семейки, старший брат Платона — Главкон из Афин (ок. 445-380 гг.). Свою известность он приобрел как собеседник Сократа в диалоге Платона «Государство». Из этого же диалога мы узнаем, что Главкон являлся музыкантом и мог правильно ответить на вопросы по музыкальной теории или гармонической пропорции (ср. пифагореизм). Также в этом диалоге Сократ утверждает, что у себя дома Главкон содержал охотничьих собак и множество птиц ценных пород, а также занимался их разведением (см. какую роль охоте отводит аристократ Ксенофонт). Кроме очевидных аристократических корней и интересов, он был эроменосом поэта и государственного деятеля Крития, его двоюродного дяди и будущего тирана Афин, а поэтому считается очень вероятным, что он сам присоединился к олигархической группиковке дяди после окончания Пелопонесской войны (но, в отличии от Крития, пережил ее падение). «Эроменос» — это буквально «возлюбленный», т.е. он был мальчиком для сексуальных утех Крития. Как и многие философы того периода, считается, что Главкон воевал, и даже отличился в битве при Мегаре, которая могла быть битвой в 424 г. до н. э. (но могла быть и одной из более поздних битв с таким же названием). Главкону приписывается девять диалогов:
- «Фидил», «Эврипид», «Аминтих», «Евфий», «Лиситид», «Аристофан», «Кефал», «Анаксифем» и «Менексен».
Как минимум двое из людей, в честь которых были названы диалоги — крупные драматурги своего времени (Аристофан и Эврипид), а упомянутый здесь Кефал был отцом оратора Лисия, сбежавший в Афины от преследования в Сиракузах, по личному приглашению Перикла. Кефал обосновался в Пирее и устроил там оружейную мастерскую. А после начала войны очень разбогател на заказах. Вероятнее всего, в этом диалоге должна была содержаться какая-то критика, но ничего точно сказать нельзя. Менексен — один из учеников Сократа (диалоги с таким названием есть еще у Платона, Аристотеля, Антисфена и Филона из Мегары), и остальные персонажи, наверное, тоже как-то с ним связаны.
Хотя его речи из диалогов могут быть чистым вымыслом Платона, их стоит учитывать, ибо Платон мог не случайно подбирать для определенных речей те, а не другие имена. Пускай это и не гарантирует ничего, но какая-то вероятность сходств между персонажем и реальным прототипом все таки есть. Речь Главкона открывается классификацией благ, которой позже займутся другие античные философы, в том числе Аристотель. Согласно Главкону, есть (1) блага, которые мы желаем ради них самих, независимо от их последствий, потому что они являются «безвредными удовольствиями, которые не влекут за собой ничего в будущем, кроме радости от их переживания», (2) другие, которые мы желаем ради них самих и ради их преимуществ (таких как зрение и ум), и (3) еще одни, которые сами по себе менее желательны или требуют от нас усилий, но которыми мы рады обладать ради тех последствий, которые они имеют (например, лечиться в случае болезни или заниматься гимнастикой). Эту классификацию Главкон использует для введения своего аргумента, согласно которому справедливость для большинства людей относится к последней категории благ, поскольку сама по себе она должна быть избегаема, но необходима, чтобы иметь деньги и хорошую репутацию. В этот момент, Главкон проявляет желание подкрепить тезис Фрасимаха (справедливость как выгода сильнейшего), который Сократ опроверг, по мнению Главкона, неудовлетворительным образом. Получется, что Главкон поддерживал аргументацию в духе «младших софистов» с ницшеанским презением справделивости и поддержкой права сильного, что в целом совпадает со свидетельствами про его отношения с Критием.
Итак, понятно, что в окружении Сократа находятся богатые аристократы и консерваторы, часть из которых, и скорее всего большая часть — сознательные враги Афин, лояльные вражеской для афинян Спарте. Мало того, что из такого контингента состоит круг общения Сократа, так Критон и Главкон сверх того были его спонсорами. Но все таки нужно учитывать, что далеко не все «сократики» были такими успешными. Мы помним, что и сам Сократ был ремесленником, а поэтому нельзя сказать, что он был совсем уж врагом ремесленного труда. Одинм из самых важных учеников Сократа был простой ремесленник, создающий кожанную обувь — Симон из Афин.
Поскольку молодым людям не разрешалось входить на Агору, они собирались в мастерских, окружавших ее. Такие мастерские часто посещал Сократ, чтобы общаться с молодежью и владельцами лавок, среди которых был и Симон. Когда Сократ приходил в его мастерскую и о чем-нибудь беседовал, то он делал записи обо всем, что мог запомнить. Именно он, говорят, первый стал сочинять сократические диалоги, которые по роду его деятельности стали называть «кожевничьими». Всего он написал 33 сократических диалога (которые все уместились в одну книгу).
- «О богах», «О благе», «О прекрасном», «Что есть прекрасное?», «О справедливом» — два диалога, «О том, что добродетели нельзя научить», «О мужестве» — три диалога, «О законе», «О предводительстве над народом», «О чести», «О поэзии», «О восприимчивости», «О любви», «О философии», «О науке», «О музыке», «О знании», «О собеседовании», «О суждении», «О бытии», «О числе», «Об усердии», «О труде», «О стяжательстве», «О похвальбе», «О совете», «О разуме, или О необходимом», «О дурном поведении».
Несмотря на то, что Симон не был аристократом, тематика его сочинений буквально такая же, как у Критона. Он пишет диалоги по эстетике и науке, про музыку (тема №1 для Главкона), про вопросы поэзии, и проблемы математики. А также по вопросам любви и, по видимому, абстрактных понятий. Такие диалоги, как «Что есть прекрасное?», судя по формулировке вопроса — касался типичных софизмов Сократа, призыванных показать необходимость общих наименований, абсолютных «идей» о прекрасном «как таковом». Такие названия, именно на такую тему — всречаются среди сочинений «сократиков» далеко не единожды. Интерес к математике и музыке — эти отличительные черты пифагорейцев, возможно указывают нам на то, что философия Пифагора была центральной темой обсуждений на кружках у Сократа. Кроме этого, мы видим здесь и диалоги под названиями «О разуме» и «О бытии», что отсылает нас к философии элеатов. В остальном же тематики обычные: политика, религия и морализаторство. И точно так же, как и у Критона, у него мы находим диалог под названием — «О том, что добродетели нельзя научить»; двое подряд, это уже явно не простое совпадение. Имеется даже упоминание, что сам Перикл, лидер афинской демократии, хотел было назначить Симону жалование для безбедной жизни, но тот отказался, ответив, что речь его «вольна и непродажна». Судя по общему контексту, дело заключалось не столько в непродажности как таковой (хотя любители Платона и консервативной философии будут напирать именно на такой, благородной трактовке), сколько в предельно конкретной и политической идее о том, что демократу не подкупить пропагандиста консервативной партии.
Единнственное, что сильно выделяется — диалог «О труде», что роднит его с аналогичными рассуждениями киника Антисфена. Скорее всего это больше, чем простая случайность, потому что киники идеализировали Симона, считая его своим ранним предшественником и образцом для подражания. По крайней мере такие выводы можно сделать из поздних «кинических писем», написанных уже во времена Римской Империи. Известно также и то, что в числе сочинений Федона (ученика Сократа, которого Критон выкупил из рабства), были диалоги «Симон» и «Кожевничьи речи», т.е. этот персонаж далеко не второстепенная фигура. В общем, мы видим синтез пифагореизма, элейской философии, поиски «общих идей» и вопросы эстетики, вкупе с аристократическими выводами про добродетель. И это касается не только Симона, но также Критона и Главкона — все это вместе дает нам практически зеракальную копию идей Платона. И если это все подлинно, то Платон действительно был самым обычным «сократиком», с той лишь разницей, что он продолжал деятельность философа и после смерти Сократа.
Из более молодых, но верных учеников Сократа значительное место занимает Кебет из Фив (ок. 430-350 гг.). Ему приписывается диалог «Πιναξ» (Картина), написанный в античном жанре экфрасиса (описание произведения изобразительного искусства или архитектуры в литературном тексте). Это был диалог нравоучительного содержания и аллегорической формы, и, вероятно, принадлежащий автору более позднего времени. Издаётся он обычно вместе с сочинением стоика Эпиктета. Сам Кебет был учеником Сократа и пифагорейца Филолая, который как раз обосновался в Фивах. Вместе с ним у обоих этих философов проходил учение его друг, Симмий из Фив. Кебет был одним из ораторов в диалоге Платона «Федон», где он представлен как искренний искатель добродетели и истины, острый в споре и осторожный в решениях. Ксенофонт говорит, что он был членом ближайшего окружения Сократа и частым гостем гетеры Феодоты.
Диалог «Картина» претендует на то, чтобы быть интерпретацией аллегорического изображения таблички, на которой символически воспроизведена вся человеческая жизнь с ее опасностями и соблазнами. Автор представляет нескольких юношей, размышляющих над табличкой, а старик, который подходит к ним, берется объяснить ее значение. Он стремится показать, что только правильное развитие нашего ума и обладание настоящими добродетелями могут сделать нас по-настоящему счастливыми (см. эвдемонизм Демокрита, Ксенофонта, Антисфена и т.д.). Автор развивает платоновскую теорию предсуществования и показывает, что истинное образование заключается не в простой эрудиции, а скорее в формировании характера (ср. Антисфен). Снова мы видим типичную этику в духе Ксенофонта, связи с пифагореизмом и сомнительные биографические истории для доблесного консерватора, как та же связь с гетерой.
Лучший друг Кебета — Симмий из Фив тоже входил в близкий круг Сократа, и везде появляется рядом с Кебетом. В дополнение к свидетельствам Платона и Ксенофонта, Лаэртский упоминает Симмия как автора 23-х коротких диалогов, собранных в одну книгу:
- «О мудрости», «О рассуждении», «О музыке», «О словах», «О мужестве», «О философии», «Об истине», «О грамоте», «Об учительстве», «Об искусстве», «О начальствовании», «Об уместности», «О предпочитаемом и избегаемом», «О друге», «О ведении», «О душе», «О хорошей жизни», «О возможном», «О деньгах», «О жизни», «Что есть прекрасное?», «Об усердии», «О любви».
Присмотритесь к названиям. Сколько здесь повторов. Все те же диалоги «Что есть прекрасное?» — отсылающее к поиску общих идей. «Об истине» — отслыющий к элеатам. Все те же диалоги о музыке и про любовь, отсылающие к пифагорейцам. И снова здесь важно искусство, а целью, вероятно, является все тот же эвдемонизм (диалог «О хорошей жизни»). Как и многие другие «сократики» он явно занимается вопросами риторики («О словах»), но в целом пишет про этические вопросы добродетели и управления государством. Но точно также, как и Главкон до этого, Симмий появляется в диалогах Платона как персонаж скорее негативный, который зачем-то отстаивает явно враждебные для Сократу позиции. Например, в платоновском диалоге «Федон» Симмий предлагает такую цепочку аргументов:
- Тело видимо, сложно и конечно.
- Арфа видима, сложна и конечна.
- Если уничтожить арфу, неосязаемая, невидимая и божественная мелодия также будет уничтожена.
- Душа является настройкой (гармонией) частей тела. Если тело уничтожено, душа тоже погибнет.
Само собой, Сократ оспариавет все эти аргументы при помощи абсолютно бездарных софизмов; но сам факт того, что эти темы вкладываются в речь Симмия, говорит нам о том, что в близком окружении Сократа далеко не все были его слепыми последователями, и уже тогда закладывалась почва для будущего раскола и вражды между его учениками. Хотя, скорее всего, к взглядам реального Симмия все это никак не относится, поэтому здесь говорить о «расколе» еще преждевременно.
Эсхин и гедонистическая ветка «сократиков»
Следующим после Критона (спонсора) и Симона (кожевника) среди наиболее преданных учеников Сократа всегда числился Эсхин (425-355). Возможно, он происходил из семьи колбасника, и потому сам был колбасником по профессии, т.е. это очередной ремесленник в кругу учеников Сократа. По версии эпикурейца Идоменея, это он убеждал Сократа бежать из тюрьмы, но версия с Критоном звучит более внушительно (по Идоменею, это Платон убедил всех в значимой роли Критона, якобы в обиду за то, что Эсхин дружил с Аристиппом). Но вряд ли Эсхин мог чем-то помочь Сократу, потому что все источники указывают на его крайнюю бедность. Существует даже рассказ о том, как ученики Сократа соревновались, кто из них преподнесёт лучший подарок учителю. Тогда Эсхин сказал: «Я беден, ничего другого у меня нет, так возьми же меня самого», на что Сократ воскликнул: «Разве ты не понимаешь, что нет подарка дороже?!». Если не это говорит о том, что Сократ очень любил Эсхина, то об этом говорят хотя бы следующие его слова:
«Только колбасников сын и умеет уважать меня!».
И действительно, не только Сократ любил Эсхина, но и сам Эсхин очень любил своего учителя. Он числится среди учеников, присутствующих на суде Сократа, и находился рядом с учителем во время казни. После смерти Сократа все его ученики какое-то время заботились о семье учителя. Но в источниках фигурирует именно Эсхин. В одном из сократических писем, позднеантичном источнике II-III века, Эсхин сообщает вдове Сократа Ксантиппе, что друзья философа шлют из Мегар еду и деньги. Он приглашал и её в Мегару, а также подчёркивал, что поддержка семьи Сократа — исключительная привилегия друзей казнённого философа.
Эсхин и раньше не был богат, но после смерти учителя он прямо таки бедствовал. Возможно это связано с тем, что значительная часть учеников Сократа бежали в Мегары от возможных преследований в Афинах, а на новом месте найти заработок всегда тяжелее. А возможно это связано с тем, что он пытался зарабатывать уже не ремеслом, а чисто интеллигентским трудом — сочинением судебных речей и платными уроками (ни разу не софист, ученик великого Сократа). Диоген Лаэртский передаёт анекдот о том, что Сократ, видя, как Эсхин мучается от бедности, предложил ученику «брать в долг у самого себя», то есть меньше есть. Это немеканет нам на то, что Эсхин был обжорой, гедонистом. Но это становится понятно и без всяких намеков, потому что Эсхин всегда фигурирует рядом с Аристиппом, самым «падшим» гедонистом из всех учеников Сократа. Согласно позднеантичной традиции, Эсхин был «весьма опытен в ораторском искусстве», а среди его клиентов были отец демагога Фаякса Эрасистрат и богатейший человек своего времени Дион Сиракузский. В профессии ритора он подражал Горгию, и, между прочем, очень преуспел, так что даже получил кличку «Эсхин-убедитель». Почему при такой богатой клиентуре у него были проблемы с деньгами — не понятно. Но в тех же позднеантичных источниках сохранился образ Эсхина, как нищего философа (ср. киники). Таковым его называет и Афиней, который писал, что у «нищего» Эсхина был всего лишь один ученик Ксенократ, да и того переманил Платон.
Чтобы спастись от бедности он отправился в Сицилию к Дионисию, где уже «царил» среди всех философов его близкий друг Аристипп. Тот устроил встречу Эсхина с сиракузским тираном Дионисием, и за свои сочинения он тоже получил от тирана дорогие подарки. Долгое время Эсхин, вместе с Аристиппом, находился при дворе Дионисия; и уже по возвращению в Афины он стал заниматься риторикой, сочиняя речи для судов, прямо как и остальные софисты. Правда, согласно Диогену Лаэртскому, Эсхин пробыл в Сиракузах вплоть до свержения Дионисия Младшего в 357 году до н. э., а значит в Афины должен был вернуться уже почти 70-летним стариком. И даже вернувшись в Афины, он якобы не решался выступать как софист — потому что, по словам Лаэртского, уж «слишком знамениты были школы Платона и Аристиппа». Вскоре после возвращения Эсхин, должно быть и умер.
Поскольку Эсхин был другом Аристиппа, а этот последний враждовал со всеми консервативными философами — то немудрено, что все они нападали и на самого Эсхина; а поскольку все «прогрессивные» писатели, в том числе софисты, очень плохо сохранились, то возобладала версия их противников, согласно которой, все написанное Эсхином — это вторичный плагиат. Особенно охотно на него нападал Менедем Эретрийский – будто большая часть его диалогов писана на самом деле Сократом, а он раздобыл их у Ксантиппы и выдал за свои (правда, в таком случае, его диалоги имели бы больше ценности, чем всех остальных сократиков вместе взятых).
Знаменитый афинский оратор Лисий написал речь «Против сократика Эсхина по поводу долга». Речь плохо сохранилась, и до наших дней из неё дошёл лишь фрагмент, представляющий Эсхина в крайне негативном свете. Сначала Лисий говорит: «Нет никого столь чуждого философии, как философы», а затем развивает данный тезис. Он удивляется, как ученик Сократа, который постоянно говорит «много пышных речей о справедливости и добродетели», поступает таким неподобающим способом. Среди прочего Лисий ставит в вину Эсхину: «берёт вино в долг без отдачи […] занятые деньги он считает гораздо более своими, чем оставленные ему отцом. А разве он не завладел имуществом парфюмерного торговца Гермея, соблазнивши его жену, семидесятилетнюю старуху? Притворившись влюблённым в неё, он так её настроил, что мужа её и сыновей сделал нищими, а себя — из кабатчика парфюмерным торговцем». Не ясно, опять же, как такой умелый махинатор стал нищим, если он успешно завладевал чужим бизнесом.
Диоген Лаэртский перечисляет семь произведений, которые, по всей видимости, принадлежат самому Эсхину: «Мильтиад», «Каллий», «Аксиох», «Аспазия», «Алкивиад», «Телавг», «Ринон». Об их содержимом антиковеды судят по немногим сохранившимся фрагментам, в том числе цитатам из других античных источников. В диалоге «Каллий», названном по имени богатейшего гражданина Афин, Эсхин описывает опасность обладания большим состоянием человеком без высоких моральных качеств. То есть, богатство в принципе не осуждается, как таковое. Тема самого раннего диалога «Мильтиад» — пайдейя (всесторонее воспитание). Образование является основой ещё двух диалогов — «Алкивиад» и «Аспазия». Отсюда можно косвенно заключить, что Эсхин, в отличии от Критона (спонсора) и Симона (кожевника) верил в возможность обучения добродетели. Об этом буквально говорится в диалоге «Алкивиад», где Сократ вынуждает Алкивиада признать, что экстраординарные ум и сообразительность Фемистокла были не врождёнными, а приобретёнными качествами.
Композиция диалога «Аспазия» достаточно сложна. Аспазия — гетера и возлюбленная Перикла, отличавшаяся не только красотой, но и умом. В её ближайший круг входили наиболее знаменитые учёные, философы, архитекторы и другие выдающиеся личности Древних Афин. Сократ пересказывает Каллию разговор Аспазии с Ксенофонтом и его супругой. Сократ вначале слушает разговор гетеры с Ксенофонтом, а затем с его женой. Аспазия ни в чём не убеждает своих собеседников, она лишь ставит вопросы, ответы на которые очевидны («мейевтика» Сократа). Тем самым она подводит их к правильным ответам. Жену Ксенофонта она спрашивает, не предпочла бы та одежды и украшения соседки, будь те лучше. Подобный вопрос она задаёт и Ксенофонту, только приводит в пример доспехи и коня. Последний вопрос касается супруга/супруги, не предпочёл бы каждый другого/другую, коли тот/та лучше. Вместо ответа жена Сократа краснеет, а Ксенофонт замолкает.
Из вопросов Аспазии напрашивается вывод о том, что необходимо стремиться к самосовершенствованию. Аспазия подталкивает собеседников к этой мысли, обращению к себе. Воспитательной силой в данном случае служит Эрос, так как любовь и боязнь потерять своего мужа/жену, желание соответствовать, должны побуждать человека становиться лучше. Эсхин первым из учеников Сократа обнаружил риторико-эротическую природу пайдейи. Взаимная любовь Ксенофонта и жены побуждает их к взаимному самосовершенствованию. Сократ стремится сделать лучше Алкивиада, так как испытывает к нему нежные чувства. То, что тема любви фирурирует практически у всех рассматриваемых нами «сократиков» объяснет почему о любви так много говорится в сочинениях Ксенофонта.
Из вторичных и ушедших со сцены философов среди учеников Сократа упоминался Геромген, который запомнился только вставкой в одном из диалогов Платона, где он отстаивал теорию о том, что все слова в языке были образованы по соглашению людей между собой (по установлению, путем искусства, а не природы, т.е. путем общественного договора — тема чисто софистическая). Платон, оспаривал это, доказывая, что язык дан людям от богов, а каждое слово совпадает с предметом не случайно. В некоторых источниках он считается учеником Парменида и учителем Платона (т.е. связующим звеном). Книга Ксенофонта с воспоминанями о Сократе была написана по свидетельствам Гермогена. Сам он считается сводным братом Каллия, богатейшего человека Афин (и демократа), но по версии Лаэртского был сыном Критона (спонсора Сократа). По этой же версии его братом был Эпиген, о жизни которого, правда, почти ничего неизвестно. Во всей античной литературе Эпигена упоминают лишь Платон в «Апологии Сократа» и «Федоне», а также Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе». Правда из них известно, что он был сыном Антифонта из дема Кефисия. С именем Эпигена связаны рассуждения Сократа о необходимости заботиться о собственном теле, после того как философ обратил внимание на слабое телосложение Эпигена, «молодого ещё человека». Как бы то ни было, но даже если они не были сыновьями Критона, все равно оба они — Эпиген и Гермоген, присутствовали на суде Сократа, и при разговоре с учениками перед казнью, и это делает их членами «близкого круга» Сократа. Там же присутствовал и Критобул, подлинный сын Критона, а по версии Лаэртского — брат Гермогена и Эпигена. Во всех диалогах он рисуется человеком очень красивым и гордящимся своей красотой, и очень склонным к гедонизму. По свидетельствам других учеников Сократа, вел дурной образ жизни и ничему у Сократа не научился. Он же — главное действующее лицо в книге Ксенофонта про экономику.
Таким образом, Сократ воспитал сомнительных личностей не только в лице Крития и Алкивиада, но еще как минимум Эсхина, Критобула, Аристиппа, Гермогена, Эпигена, и Антисфена. Он действительно выискивает молодых людей в ремесленных лавках, а судя по спискам их сочинений, учит их далеко не одним только вопросам добродетельной жизни. А это значит, что вся его защита в «Апологии» — полная лажа. И снова мы видим старый добрый раскол:
- Критон и Симон поддерживают платоническую версию трактовки Сократа;
- Эсхин и Гермоген — софистическую версию;
Как может уживаться такой дуализм внутри одной школы, среди последователей одного учителя? Так-ли однозначна фигура самого Сократа? Несмотря на то, что эти имена в наше время уже практически исчезли со всех радаров, судя по контексту античных источников, некоторые из них были более близкими друзьями Сократа, чем его именитые ученики.
Элидская и Мегарская школы
Теперь мы переходим к сократикам «средней значимости», т.к. после них остались по крайней мере новые философские школы. В этой статье мы рассмотрим только две самые малоизвестные школы: элидскую и мегарскую. Наиболее верной учению Сократа, считается Элидская школа, основанная Федоном из Элиды (ок. 425-360), тем самым учеником Сократа, которого выкупили из рабства на деньги Критона. В рабство он попал из-за войны его родного города против Афин, потому что Элида находилась вглуби Пелопонесса, и, само собой, подчинилась Спарте. На момент попадания в рабство Федону было уже 17 лет, и скорее всего, он попал в рабство в каком-то сражении, вдали от дома, а не в результате осады города, потому что афиняне, вроде как, на Элиду не нападали. Самая популярная версия гласит, что его взяли в плен спартанцы, захватившие Элиду. Но как он попал из спартанского плена в афинский бордель — совсем не понятная история.
Сам Федон происходил из знатной семьи. После выкупа из борделя (внутри которого, он каким-то образом слушал беседы Сократа, что как бы намекает, куда ходил Сократ), он находился рядом с Сократом до самой его смерти. Очевидно, что Федон должен был сблизиться с консервативной частью учеников Сократа, как минимум потому, что был обязанным Критону своей свободой. Утверждается даже, что Кебет (полу-пифагореец) подружился с Федоном и тоже обучал его философии.
Платон озаглавил именем Федона диалог с описанием последних часов жизни Сократа; и это один из важнейших «сократических диалогов». Вскоре после смерти Сократа, Федон вернулся домой в Элиду (на самый запад Пелопонесского полуострова) где основал т.н. Элидскую школу философии. То есть, в Афинах он больше не преподавал, и скорее всего продолжал оставаться лояльным Спарте. Диалог Платона «Федон» представляет собой разговор Федона с пифагорейцем Эхекратом о подробностях последних минут жизни Сократа, так что, учитвыая также ученичество у Кебета, вполне возможно, что и Федону не были чужды идеи пифагореизма. Место действия диалога — Флиунт, полис на севере Пелопоннеса, неподалеку от Элиды. Интересно, что из Флиунта происходил один из известных учеников элидской школы (Асклепиад, и скорее всего, уже не заставший Федона в живых), но еще интереснее то, что и поселок Скиллунт, в котором спартанцы подарили поместье Ксенофонту — тоже находился неподалеку от Элиды, и возможно даже подчинялся этому полису юридически. Так что можно предположить, что Федон был в этом регионе далеко не одинок, и что совсем очевидно — философия далеко не монополизирована Афинами.
Согласно Лаэртскому, Федон был автором нескольких диалогов: «Зопир», «Симон» (подлинные), «Некий» (спорный), «Медий» (который иные приписывают Эсхину, а иные Полиэну), «Антимах или Старцы» (тоже спорный), «Кожевничьи речи» (их тоже некоторые приписывают Эсхину). С диалогом «Зопир» связана одна из популярных историй о жизни Сократа. Приехавший в Афины восточный маг (так называли философов-священников из Персии) по имени Зопир утверждал, что сможет рассказать о человеке по его внешности. Когда он повстречал Сократа, то решил, что перед ним умственно отсталый и похотливый человек. Ученики философа начали высмеивать заморского гостя, настолько несоответствующим действительности им показались выводы мага. Сократ, в отличие от учеников, признал всё сказанное, поскольку эти пороки были присущи ему в молодости. Однако с помощью философии ему удалось их преодолеть. Диалог демонстрирует одну из сократовских максим — человек становится тем, кто он есть, благодаря духовному воспитанию пайдейе, а врождённые качества можно изменить. Выходит, что в этом вопросе Федон следует скорее за Эсхином, чем за консервативными сократиками, и что не случайно часть его диалогов приписывают Эсхину. Один из афоризмов Федона дошёл до наших дней в «Нравственных письмах к Луцилию» Сенеки:
Как говорит Федон, «укус мелких тварей нечувствителен, до того тонка и обманчива их вредящая сила; место укуса вспухает, но и в опухоли не видно ранки. То же самое — и общение с людьми мудрыми: ты и не заметишь, как и когда оно принесло тебе пользу, но пользу от него заметишь».
Сочинения Федона были известны римскому императору Юлиану Отступнику (332-363), который в одном из писем с отсылкой на мнение философа утверждал: «для философии нет безнадёжно больных, нет неисцелимых, ею всё очищается, и образ жизни, и занятия, и желания». Все это снова и снова указывает на важность темы воспитания и сближает Федона с Эсхином. Преемником Федона был Плистен из Элиды, такой же неизвестный для нас философ, как и его напарники Анхипил и Мосх. Несмотря на значимость фигуры Федона, про его школу мы знаем совсем мало, если не сказать, что практически ничего, и она рассматривается обычно под названием «Элидо-Эретрийской». Все потому, что мы знаем лучше про ее позиции после переезда в город Эретрия. Но это случится только через одно поколение, и об этом мы поговорим дальше уже в отдельной статье. Очевидно только то, что в философии Федона совмешаются позиции консервативных и либеральных последователей Сократа. Это говорит о том, что сами они по началу не видели в этом серьезного противоречия. Сам Эсхин писал диалоги про представителей более консервативной группы сократиков. Если детально рассмотреть философию Ксенофонта, то и там мы увидим поразительное совмещение радикально аристократических тезисов с множеством либеральных и даже почти гедонистических. В свете всего сказанного здесь — это не должно нас удивлять.
Но если с Федоном и его «Элидской школой» еще не совсем понятно, к кому они склонялись больше, к консерваторам в духе Критона, или к либералам в духе Эсхина, то в случае с Мегарской школой все немного проще, по крайней мере в первом поколении (про следующие поколения мы поговорим в отдельной статье). Как и Федон, основатели этой школы, а именно Евклид из Мегары и его земляк Терпсион, присутствовали при последних минутах жизни Сократа, непосредственно перед тем, как он выпил яд. Они тоже были крайне близкими учениками и оба присутствуют в диалоге Платона «Таэтет», где Терпсион ведет беседу с Сократом. В трактате Плутарха «О демоне Сократа» с отсылкой на Терпсиона дано объяснение феномена демона Сократа, как чихания (!). Если в момент размышления Сократ слышал чихание справа, сзади или спереди, то это было побуждением к действию; слева — необходимостью воздержаться от чего-либо; собственное — прекращению начатого.
Но это просто второстепенная история, которая показывает Сократа с забавной стороны, и заодно закрывает тему о том, кто такой Терпсион, потому что больше мы о нем ничего не знаем. Главную роль в создании Мегарской школы сыграл, конечно же, Евклид из Мегары. Он пытался совместить философию Сократа с философией Парменида, и, судя по всему, принадлежит к консервативному крылу сократических школ (Платон, Ксенофонт, Антисфен, Критон и Симон). Грубо говоря, Евклид попытался развивать Сократа в том же направлении, в котором позже его разовьет Платон. Должно быть, и он уловил сходство межлу Сократом и элейской школой философии; конечно, если только сам Сократ не говорил об этом прямо. Значит это что-либо или нет, но именно в Мегары сбежал Платон после казни Сократа, и оставался здесь ещё долгое время, имея возможность обстоятельно обсудить с Евклидом философию их общего учителя. Туда же, по началу, бежал и Эсхин, и возможно, вообще большая часть учеников Сократа. Мегары играли большую роль в Пелопонесской войне, и послужили одной из причин к ее началу, будучи всегда более лояльны к Спарте. Из крупных лаконофильских полисов они находятся ближе всего к Афинам, поэтому выбор такого места, как первого перевалочного пункта, вполне логичен.
Он [Евклид] заявлял, что существует одно только благо (agaton), лишь называемое разными именами: иногда разумением, иногда богом, а иногда умом и прочими наименованиями. А противоположное благу он отрицал, заявляя, что оно не существует.
Интересно здесь не только то, что концепция Евклида напоминает платонизм в неразработанном виде, но и то, что основанная им школа в Мегарах — специализировалась на диалектике (так назывался метод спора между двумя позициями, т.е., по сути, это форма все того же «диалога»), тому самому методу, основателем которого считали Зенона Элейского. Да и Лаэртский говорит, что его школу называли не только мегариками, но также эристиками и диалектиками, «за их обычай представлять рассуждения в вопросах и ответах». И как дальше утверждает тот же Лаэртский: оспаривая доказательства, он оспаривал в них не исходные положения, а выведение следствий. Так, он отрицал умозаключения по аналогии, потому что они опираются или на сходное, или на несходное; если на сходное, то лучше уж обращаться не к сходному, а к самому предмету, а если на несходное, то неуместно само их сопоставление. Поэтому и Тимон пишет о нем (задевая заодно и других сократиков):
Впрочем, какое мне дело до этих пустых празднословов
И до Федона, коль это Федон, и до ловкого в спорах
Мужа Евклида, мегарцам вдохнувшего страсть к словопреньям?
Всего Евклиду приписывается шесть диалогов: «Ламприй», «Эсхин«, «Феникс», «Критон«, «Алкивиад», «О любви». И хотя их немного, но все равно интересно, что здесь мы видим диалог на тему любви (что делает эту тему наверное самой повторяемой среди всех последователей Сократа), и имена двух главных представлителей консервативного и либерального крыла сократиков, как мы их условно разделили, что снова говорит нам о том, что это разделение по началу могло не вызывать никаких противоречий.
Почему-то так выходит, что не только Сократ, но и практически все его ученики в первом же поколении считались софистами, любителями пустословия и забивания голов молодежи всякой ерундой. Совпадение ли это? Или тот факт, что Федон и Евклид стоят в стихотворении Тимона в одном ряду, совпадение? Вообще мы не знаем, был ли в разделении Мегарской и Элидской школ хоть какой-то смысл, кроме банального указания на место преподавания. Это вполне могла быть одна «сократическая» школа по своему содержанию, чем-то напоминающая Платона и Ксенофонта. Здесь важно только обратить внимание на то, что уже тогда в этой школе формировался фундамент для раскола, который ярче всего будет выражен в школах, созданных Аристиппом и Антисфеном. Ну и различе между Мегарский и Элидской школами все таки проявит себя, но уже через несколько поколений учеников, о чем мы еще поговорим дальше.