Чаще всего Демокрита и Эпикура рассматривают в паре, по той причине, что оба эти философа были атомистами, и считаются в одинаковой мере материалистическими мыслителями, эдакими «эмпириками» и «позитивистами» своего времени. Историки стараются игнорировать то, что между этими философами пропасть в 100 лет, и что у Демокрита были свои ученики и последователи, даже полноценная школа, причем весьма заметная в свое время. Сегодня эту школу пытаются не замечать, как минимум потому, что она разрушает обыденные представления про Демокрита-материалиста. Так уж вышло, что практически все ученики Демокрита стали классическими скептиками, и именно внутри этой школы вырос тот самый, знаменитый отец скептицизма — Пиррон. 

Но давайте обо всем по порядку. Начнем с хронологии. Как и большинство сократических школ, последователей Демокрита можно условно разделить на несколько поколений. Сам Демокрит (ок. 460-370) был почти ровесником Сократа и младших софистов (прото-ницшеанцев школы Горгия), поэтому все его непосредственные ученики, и даже он сам — могут считаться первым поколением, аналогично Аристиппу и Антисфену, и всем основателям т.н. сократических школ, или, как мы ее еще называем — «Пелопонесской школы». Среди учеников Демокрита к этому поколению относятся Несс Хиосский (ок. 430-360) и Метродор Хиосский (ок. 420-350), а также математик Бион из Абдеры (ок. 430-360). Из-за количества философов из Хиоса, можно даже считать школу Демокрита наполовину «хиосской», и именно поэтому мы дали ей название «Абдеро-хиосской школы». Ко второму поколению относятся современники киника Диогена, Аристотеля и Стильпона. Сюда можно отнести Диогена Смирнского (ок. 400-330) и Анаксарха из Абдеры (ок. 380-320). На этом этапе школа выходит на пик своего развития и формулирует все основные положения скептического атомизма. К третьему поколению, современников таких философов, как Кратет, Паребат или Диодор Крон, мы можем отнести Гекатея из Абдеры (ок. 360-270), Аполлодора из Кизика (ок. 360-270), Диотима из Тира (ок. 360-270) и Навсифана из Теоса (ок. 350-270 гг.), при чем последний был тем самым человеком, у которого учился Эпикур. Особняком здесь стоит такой ученик Анаксарха, как Пиррон из Элиды (ок. 365-275), который отделился от школы Демокрита и создал собственное направление, известное, как пирронизм. 

«Абдеро-хиосская школа» прекратила свое существование около 250 г. до н.э., как и большинство направлений внутри «Пелопонесской школы». И если у последних ее представителей еще были какие-то ученики, то мы о них ничего больше не знаем. Основные идеи Абдеро-хиосской школы развивались впоследствии уже среди эпикурейцев и пирронистов. Иногда среди последователей школы числится Бол Мендесийский, или Болос из Мендеса (ок. 250-200 гг.), но современная историография считает его пифагорейцем. Насколько оправдано, посмотрим дальше. В этом разделе мы рассмотрим всех вышеназванных философов.

Первое поколение: основание Абдеро-хиосской школы

Говоря про первых учеников Демокрита, для начала стоило бы вспомнить ещё нескольких софистов, главным образом Протагора и Диагора. Еще в античности большинство историков были уверены, что Протагор проходил первоначальное обучение философии у Демокрита. К этому их склоняет то, что они оба происходили из Абдеры; к тому же, между их учениями можно найти и некоторые сходства. Но, как уже говорилось в предыдущих разделах, эта версия маловероятна. Во-первых, Демокрит был младше Протагора (что, впрочем, не означает, что он не мог стать учителем возрастного человека, но немного снижает такую вероятность). Во-вторых, Протагор уже был крупной фигурой и законодателем в то время, когда Демокриту было только 20-25 лет. В-третьих, отличий между ними намного больше, чем сходств, и поэтому тот же Демокрит открыто критиковал Протагора. Немного сложнее дела обстоят с Диагором Мелосским (ок. 475-410 гг.), знаменитым античным атеистом. Он тоже должен быть старше Демокрита, но свидетельства о его связи с Демокритом выглядят намного увереннее. Около 416 года Диагор мог попасть в рабство, и скорее всего он был выкуплен Демокритом, вскоре после чего обвинен в атеизме, и изгнан из Афин. Следующее свое пристанище Диагор находит в Коринфе, в компании софиста Ксениада, известного своим радикальным скептицизмом. Также мы знаем про связь Ксениада и Демокрита. Поэтому совершенно ясно, что Диагор, Ксениад и Демокрит очень сильно связаны между собой, но каким именно обрзаом — мы не знаем, из-за нехватки источников. На уровней общих идей очевидно, что они связаны скептицизмом. Диагор, понятное дело, известный религиозный скептик, ну а Ксениад прославился фразой: 

«Всё ложно, что всякое представление и мнение лжёт, всё возникающее возникает из не-сущего и что всё уничтожающееся уничтожается в не-сущее».

После этой фразы знаменитый скептик Секст Эмпирик начал выстаивать некоторые из своих генеалогий идей таким образом, что Ксениад получался первым концептуально-осознанным скептиком. Учитывая то, что мы узнаем про учеников Демокрита дальше, всё это кажется больше, чем случайным совпадением; весьма вероятно, что Ксениад дружил с Демокритом (не говоря уже о том, что Ксениад признает некое не-сущее, что может быть близко к взглядам Демокрита на пустоту). Но еще интереснее то, что Ксениад, в качестве софиста, был последователем Италийской софистики, традиции Горгия, который даже с большей мерой может считаться отцом современного скептицизма. Именно Горгий был знаменитым автором фразы: 

«Ничто из существующего не существует. Нет никакого бытия. Если что и существует, то оно непознаваемо для человека; если оно и познаваемо, то все же по крайней мере оно непередаваемо и необъяснимо для ближнего».

Связь Демокрита с этой традицией тем более интересна, что практически вся «Пелопонесская школа» была развитием Италийской версии «Канона» и Италийской софистики. Демокрит, который также вырос непосредственно из Италийской версии «Канона» (как внутренняя критика элеатов под влиянием пифагорейской школы), теперь находит еще и связь со школой Горгия; и поэтому Сократ и Демокрит оказываются гораздо ближе, чем можно было бы думать. Этот феномен интересен уже сам по себе. Но возвращаясь к скептицизму, сам Демокрит прославился высказываниями о том, что все на свете — иллюзия, или общественное мнение, тогда как реальными можно считать только атомы и пустоту. Из этого он делал вывод, что наши восприятия, по сути своей, скорее ложны, чем истинны, и что главным инструментом философского поиска является разум. Истина настолько глубоко спрятана, что едва ли ее возможно найти. Скептический мотив этой мысли совершенно очевиден.

---

В общем, какое-то время Демокрит должен был пробыть в такой компании в городе Коринф. А уже около 410-400 гг., когда Спарта окончательно победила Афины, и когда Сократа приговорили к смерти, а его ученики начали создавать известные школы, тогда же и сам Демокрит, должно быть, создал собственную школу. В Коринфе ли это было, или он вернулся в Абдеры, или может даже переехал в Хиос, точно сказать нельзя. Но одним из первых учеников Демокрита, которые бесспорно называются его учениками, был Несс Хиосский (ок. 430-360). О его жизни неизвестно почти ничего, кроме того, что он, вероятно стал главой школы после смерти Демокрита, т.е. около 370 г. до н.э., и того, что он занимался вопросами поэзии. Это подтверждается комментариями из интерпретаций произведений Гомера и Гесиода, которые давали позднеантичные платоники Порфирий и Прокл (Porphyrius, Quaest. hom. I, 137, 14 (ed. Schrader);. + Proclus, In Hes. Opp. 84.). Например, Порфирий пишет: «Несс из Хиоса (в стихе Илиады IX 378: «я чту его наравне со смертью») в слове χαρός даже удлиняет альфу («а»), нисколько не заботясь о размере»; а Прокл пишет, что: «Несс Хиосский говорит, что Гермес имеет эпитет «диактор» (провожатый) вследствие того, что он сопровождает души умерших». В общем малозначимые данные, которые ничего не говорят о философии Несса.

Еще один ученик Демокрита, относящийся к первому поколению Абдеро-хиосской школы, был малоизвестным математиком и астрономом — это Бион из Абдеры (ок. 430-360). Все сведения про него сводятся к одному месту у Диогена Лаэртского (IV. 58), который сообщает, что Бион был учеником Демокрита, и что он первым сказал, что на Земле есть такие места, где шесть месяцев длится ночь и шесть месяцев день. Также есть фрагмент из Страбона, который утверждает, что некий Бион (не факт, что этот, но тематика и имя совпадают) занимался соотнесением направления ветров с климатом и, как полагают, путешествовал в отдаленные регионы. Тот факт, что он был математиком, точно также, как и сам Демокрит, дополнительно сближает атомистов с пифагорейцами. В этом и состоит основная ценность сведений про Биона.

Метродор из Хиоса: между элеатами и софистами

В отличии от Биона, ученик и соотечественник Несса, и следующий глава школы Демокрита сохранился немного лучше, и он уже был замечен известными современниками. Считается, что Метродор Хиосский (ок. 425-350 гг.) был одним из тех, кто первым предвосхитил идеи пирронизма и эпикурейства. Поскольку он был почти ровесником Несса, то допускается, что он вполне мог слушать и самого Демокрита, да и если они с одного города, то возможно попали к Демокриту тоже вместе. Конечно, в полноценном виде сочинения Метродора не сохранились, но их содержание известно из цитат позднейших авторов. Оттуда мы знаем, что Метродор был скептиком. Как мы уже видели выше, это было логичным и естественным развитием идей Демокрита. А если верить Цицерону, то он утверждал буквально следующее:

(1) «Я заявляю, что мы не знаем, знаем ли мы что-нибудь, или ничего не знаем; и вообще мы не знаем, существует ли что-нибудь или не существует ничего» … или в другой версии Епифания (2) «Никто ничего не знает, но то, что нам кажется, будто мы знаем, по-настоящему мы не знаем, и ощущениям не следует доверять. Ибо все существует лишь в мнении»  … или в еще одной версии Секста Эмпирика … (3) «Я не знаю даже того, что ничего не знаю».

Это высказывание звучит вполне в духе Ксениада из Коринфа, и отлично совпадает с элейской концепцией Парменида, а также его можно трактовать, как полемику против Сократа (к тому моменту, вероятно, уже умершего), где Метродор пытается стать как Сократ, и даже пойти дальше. В своей теории познания Метродор, хотя и исходит из элеатской основы про недоверие к ощущением, на практике придерживается позиции максимально близкой к сенсуализму Протагора. Он считал, что для каждого человека всё является лишь тем, чем оно ему кажется (ср. Демокрит про истину и мнение). Или: «Что бы кто не помыслил, все это для него и есть таковое». В некоторых фрагментах, принимая как данность, что Протагор был учеником Демокрита (что сомнительно), Метродору приписывают со-ученичество и несколько похожих высказываний по трактовке мифологии (ср. область занятий Несса). Выходит, что даже отказывая ощущениям в истинности, он вынужден брать их на веру, прямо как и в случае с Демокритом, который тоже пытался лавировать между крайностями сенсуализма и рационализма. Позднеантичный комментатор Евсевий, который тоже сближает Метродора и Протагора, противопоставляет их обоих киренаикам (!), и делает из Метродора скорее сенсуалиста. В «Приготовлениях к Евангелию» он говорит:

Следующее, что нужно сделать, это присоединиться к ним [последователям Аристиппа] в исследовании тех, которые пошли по противоположному пути, и учивших, что должно во всем верить ощущениям тела. К числу последних принадлежали Метродор Хиосский и абдеритянин Протагор.

Киренаики доводили сенсуализм до солипсизма, они отказывались говорить о том, что служит источником удовольствия и боли, или, как сказал бы Кант — что есть в сущности «вещь в себе», которая вызывает в них ощущения. Но выходит что Метродор далеко не так скептичен, как киренаики. И это даже несмотря на то, что методологически он заявил о полном незнании. Весьма странное противоречие.

Кроме спорного статуса доверия к ощущениям, из теоретических высказываний Метродора мы знаем, что он считал, что вселенная вечна, ведь если бы она возникла, то должна была бы возникнуть из небытия. Но здесь получается, что он руководствуется идеями элеатов о том, что небытия не существует. К тому же, для него Вселенная непричастна движению, так как невозможно двигаться, не перемещаясь в пространстве. Но ведь перемещаться возможно только в полное или пустое, но Вселенной некуда перемещаться, потому, что она Едина и беспредельна. Этот тезис о беспредельности проистекает из того, что Метродор считал ее вечной: у нее нет ни начала, откуда она началась, ни конца, как пространственном, так и во временном смысле. Казалось бы, всё это полный антипод атомизма, даже возврат к классическим аргументам элейской школы. 

Здесь может возникнуть сам собой напрашивающийся вопрос. Неужели Метродор отходит в сторону от Демокрита, возвращается к старой позиции элейской школы, из которой в общем-то и выросла атомистика Левкиппа-Демокрита. Или это сам Демокрит сохранял прочную связь с предшественниками, и передал ее своим ученикам? В таком случае, атомистов действительно можно считать последовательным развитием элейской философии, а не ее строгим антиподом. Но скорее всего верными будут оба этих тезиса, ровно также, как оба они будут ошибочными и неполными. Должно быть, Демокрит сохранял связь с предшественниками, но также он и активно спорит с ними. Тоже самое должно быть относится и к Метродору, который стал немного менее категоричным противником Ксенофана-Парменида, но не сказать, что он совсем принял их учение. Во всем остальном Метродор признавал учение об атомах Демокрита, а также учение о пустоте и множественности миров. Аэций даже приводит характерную цитату, отражающую взгляды философа на множественность миров:

«(одинаково) было бы странным рождение на большой равнине (всего лишь) одного колоса и в беспредельности — всего лишь одного мира. То, что миров бесконечное множество, ясно из того, что бесконечны причины их возникновения. Ведь если (данный) мир имеет границу, причины же возникновения этого мира все — бесконечны, с необходимостью следует, что миров бесконечное множество… так как там, где причины бесконечны, бесконечны и продукты их; причинами же являются либо атомы, либо элементы».

Как тогда он мог совместить Целое и атомарные части? Нам кажется, что аргумент про небытие не означает отрицания пустоты. Атомы и пустота — это две основные части бытия, т.е. Вселенной. Сама она не возникла из небытия, поэтому была вечной, т.е. атомы и пустота были вечны. Это не сложно совместить. К тому же, цитата про отрицание небытие дошла до нас со слов не самого хорошего источника — Плутарха. Тогда как Теофраст заявлял, что пустота для Метродора была тождественной небытию. Если эта версия верна, то быть может все рассуждение о близости к элеатам — натяжка. Кто более прав, Теофраст или Плутарх? Этого наверняка сказать нельзя, но фрагмент Плутарха очень детально описывает систему доказательств, так что мы останемся на стороне той гипотезы, которую изложили в начале.

Не сильно сложнее обстоят дела даже с движением. Понятно, почему некуда двигаться Вселенной, которая одна и бесконечна. Но множественные миры, о которых идет речь, это миры внутри Вселенной, а не множественность отдельных вселенных. «Мир» в представлении греков это скорее синоним нашему слову «галактика», а галактик во Вселенной может быть огромное количество. Таким образом, основные аргументы элейцев вполне можно было сохранить даже в рамках атомизма. Вопрос только в том, мыслил так сам Демокрит, или это нововведение Метродора? Решить этот вопрос однозначно невозможно, но вполне вероятно, что такие интерпретации могли исходить и от Демокрита. 

---

Такие же проблемы, из-за странных фрагментов из Плутарха, возникают на счет метеорологии Метродора. Может показаться, что Метродор открыто оспаривал Демокрита в вопросе о сущности небесных светил. Если Демокрит считал, что звезды представляют собой оптические иллюзии, возникающие в результате отражения солнечных лучей в облаках, то согласно Плутарху, Метродор отказался от этого мнения. Он заявил, что звёзды формируются изо дня в день, из влаги в воздухе под воздействием солнечного тепла. Воздух, сгущаясь, образует облака, а затем воду. Затем воздух устремляясь к солнцу, гасит его, а затем, снова разряжаясь, воспламеняется. Т.е. он якобы взял за основу элейское учение Ксенофана о звездах, и дал нам более детализированную его версию. Но кроме Плутарха теорию метеорологии Метродора цитирует Аэций, и эти цитаты вполне соотносятся с первоначальными идеями Демокрита. Кто здесь прав? Снова не совсем ясно. Зато набор фрагментов из Аэция очень похож на те идеи, которые Эпикур излагает в своем «письме к Пифоклу». Здесь мы найдем и объяснение радуги, как расщепления лучей света, и образование облаков, как испарения воды морей. Природу Солнца он считает огненной, а все остальные светила, прямо как у Демокрита, просто заимствуют свет солнца, как будто в системе зеркальных отражений (и поэтому Солнце находится дальше всех светил от Земли). Правда некоторые сходства с Ксенофаном есть и во фрагментах Аэция, например где он говорит, что: «Земля есть основание и «дрожжи» воды, солнце же воздуха». Но это совсем не такая архаика, какую рисует Плутарх.

---

Выходит, что Метродор, пускай и с оговорками, но все же сенсуалист и атомист, и поэтому отдельно стоило бы отметить, что позднеантичные историки философии часто считали, что Метродор был учителем Эпикура. Считается, что это невозможно, хотя бы по датам их жизни, но ведь ничто не мешает Эпикуру быть почитателем сочинений Метродора. А кроме всех уже описанных выше идей, Метродор, как и его товарищ Несс Хиосский — активно занимался толкованиями эпоса Гомера, и считается автором сочинений «Троянские дела» и «Ионийские дела», где обсуждает сюжеты из мифов.

В результате получается, что прямо как и сократические школы (т.н. «Пелопоннесская школа»), последователи Демокрита (т.н. «Абдеро-хиосская школа») развивали свои идеи на фундаменте италийской философии и италийской софистики! Это очередной и не менее сложный синтез элейского и пифагорейского учений, только с упором не на этику и логику, а на теорию познания и натурфилософию. Не удивительно поэтому, что и выводы они сделали такие же, к каким пришли большинство сократиков, а именно, что познание невозможно, и сделав эти выводы, решили строить на их особую этику безразличия и эвдемонизма. Но все же, из-за большей связи этой школы с Афинской софистикой Протагора, они сохраняют значительную долю здравого смысла. Метродора вполне можно считать последовательным учеником Демокрита.

Второе поколение: Анаксарх из Абдеры

Итак, уже в первом поколении школы демокритовцев, Метродор последовательно развил скептическое мировоззрение, опираясь непосредственно на атомистику Демокрита и учения софистов. По свидетельству древних историков, Метродор обучал Диогена Смирнского (ок. 400-330 гг.), вероятного преемника в управлении школой, а также ровесника киника Диогена. И как говорит Епифаний, по некоторым его источникам он мог происходить из Кирены (!) и «учил тому же самому, что Протагор». К сожалению, про него мы знаем только то, что он был последовательным и верным учеником Метродора (кстати, Смирна находится сравнительно недалеко от Хиоса), и сам впоследствии стал учителем для следующего главы школы, Анаксарха из Абдеры (ок. 380-320 гг.).

Из всех представителей школы Демокрита — Анаксарх был самым известным и значимым. При нем школа должно быть вернулась из Хиоса в Абдеры (если, конечно, она вообще переезжала в Хиос), но это не изменило ее основной сути, как главного скептического учения своего времени. Известно, что Анаксарха называли Эвдемоник, что иногда переводится, как «блаженный», а иногда как «счастливый». Это интерпретируют так, будто бы он рассматривал счастье (греч. эвдемония) как этическую жизненную цель, что в общем-то роднит его не только с эллинистической философией следующих поколений, но и с этическими взглядами Демокрита. На основании анекдотов можно предположить, что для Анаксарха главную роль отыгрывал идеал непоколебимого спокойствия (ср. атараксия Эпикура). Одна из историй про стойкость мудреца связана с крупнейшим учеником Анаксарха, скептиком Пирроном из Элиды. Рассказывали, что однажды Анаксарх попал в болото, а Пиррон просто прошел мимо, не подав руки; за это люди его бранили, но Анаксарх восхвалял – за образцовое безразличие и безлюбие. И как в дополнение к этому говорит Диоген Лаэртский:

«Он был чужд страстей и умерен в образе жизни».

Поэтому перед нами типичный философ своего времени, делающий упор на этические вопросы, и которого не трудно поставить в один ряд с такими деятелями, как Менедем и Стильпон. Будучи учителем Пиррона, Анаксарх представляет собой непосредственное связующее звено между атомизмом и пирронизмом. Можно сказать, что без Анаксарха не было бы самого пирронизма, и значит пирронизм стоит рассматривать как ребрендинг школы Демокрита. Как мы увидим дальше, на примерах из похода Александра Македонского против персов, Анаксарх разделяет некоторые черты этических учений киников и киренаиков.

Анаксарх стал товарищем и другом Александра Македонского еще до похода в Азию, и должно быть еще тогда он конкурировал с Аристотелем при дворе. Но когда Александр решил взять с собой целую бригаду из ученых и философов, чтобы те описали все увиденное ими в новых землях, то пользуясь отсутствием Аристотеля, Анаксарх выполнял функцию главного философа при дворе. В этом походе Анаксарх получил возможность познакомиться с индийскими мудрецами, по внешним признакам напоминающих киников (см. как киник Онесикрит общался с индусами-джайнами). В поход Анаксарх взял с собой и Пиррона, и какую-то часть своих этических представлений они могли позаимствовать из Индии.

Но несмотря на то, что Анаксарха признавали другом царя, его отношения с Александром были неоднозначными. Большинство источников рисуют его как льстеца, и среди таких недоброжелателей снова выделяются Плутарх (известный враг всего либерального, прогрессивного и эпикурейского), и Арриан (копия Плутарха, известный стоик и ученик Эпиктета). Они оба рассказывают историю о том, как в 327 году, в споре с философом и историком Каллисфеном (ученик и родственник Аристотеля), когда тот попытался образумить чрезмерные амбиции царя, Анаксарх посоветовал всем поклоняться Александру как богу. В полном виде эта история доступна в книге Арриана «Анабасис Александра»:

«Некоторые рассказывают, что к Александру позвали софиста Анаксарха, чтобы он утешил его. Застав его лежащим и рыдающим, он засмеялся и сказал, что, по-видимому, Александр не знает, почему древние мудрецы сделали Справедливость сопрестольницей Зевса: причина в том, что все, что ни установил бы Зевс, творится по справедливости, и все, что идет от великого царя, должно почитаться справедливым, во-первых, самим царем, а затем и остальными людьми. Такими словами он утешил тогда Александра, но выдав за мысль мудреца положение, которое не требует от царя, чтобы он действовал по справедливости, тщательно взвешивая свои дела, и признает справедливым любой царский поступок, он, утверждаю я, причинил ему великое зло, еще большее, чем то несчастье, от которого он тогда страдал. Известно ведь, что Александр, воображая себя в глубине души сыном Аммона, а не Филиппа, потребовал, чтобы ему кланялись в землю; восхищаясь обычаями персов и мидян, он сменил одежду и переделал чин дворцового этикета. Тут не требовалось ни льстецов, толкавших его на этот путь, ни таких софистов, как Анаксарх или Агис».

И в другом месте из Арриана, когда Александр пытался доказать свою божественность, Анаксарх сказал, что: «гораздо правильнее почитать богом Александра, а не Диониса и Геракла, и не только за множество его великих деяний, но и потому, что Дионис фиванец и к македонцам не имеет отношения, а Геракл аргивянин и с македонцами его связывает только происхождение Александра, Гераклида родом».

Очернить Анаксарха пытались не только рьяные консерваторы, стоики и платоники. С ними согласен и симпатизирующий эпикурейцам Лукиан из Самосаты, который видел в Анаксархе типичного паразита. Или Тимон, ученик Пиррона, который осуждал Анаксарха за тягу к роскоши. Правда мы не видим в этом ничего плохого. Такое поведение в исполнении человека, близкого в своей этике к Демокриту и киникам, должно скорее напоминать нам Аристиппа из Кирены при дворе у тирана Дионисия. Это сходство нужно учитывать тем более, что философские Анаксарха взгляды были скорее сенсуалистическими, скептическими и довольно революционными и анти-консервативными для своего времени (об этом дальше). Именно поэтому во фрагменте выше мы видим, что стоик Арриан называет Анаксарха «софистом», думая этим его унизить. Тем более, что не все источники рисуют Анаксарха в таком критичном ключе. По отношению к царю он мог быть вполне ироничным, и даже в примере выше, перед грустным царем он имел смелость громко рассмеяться (ср. смеющийся Демокрит и плачущий Гераклит). По словам Диогена Лаэртского, Анаксарх сам разубедил Александра в его божественности, и когда царь возомнил себя богом, то Анаксарх приметил, что у царя течет кровь из какой-то раны, показал на это пальцем и сказал:

«А ведь это кровь, а не
Влага, какая струится у жителей неба счастливых!».

Вторая часть предложения представляет собой буквальную цитату из «Илиады». А в другой раз, когда он пил за здоровье Александра, то показал ему на чашу и промолвил цитату из «Ореста» Эврипида: «И некий бог падет от смертных рук!». Ну а согласно Клавдию Элиану, во время болезни Александра Анаксарх высмеял даваемые царю лекарства словами «Надежды нашего божества на дне чашки». Также Плутарх приводит анекдот, как во время грома Анаксарх обратился к Александру с вопросом, почему «сын Зевса» никогда не делал чего-либо подобного, на что получил ответ: «Зачем мне внушать ужас своим друзьям?». Но сам факт такого дерзкого вопроса к царю выглядит далеко не таким раболепным, как нам пытался сказать тот же Плутарх.

Анаксарх считается автором произведения «О царской власти», от которого сохранилось два небольших фрагмента. В одном из них он рассуждает об относительной ценности знания; мудрость определяется знанием «удобного момента» ее использования (считается, что байки про его выходки с Александром как раз иллюстрируют книгу, он может критиковать царя, но грамотно балансируя с похвалами, и делая все уместно, не попадает под каток репрессий). В другом речь идет о том, что богатство добыть трудно, но еще труднее его сохранить.

Что же до чисто-философских тем в наследии Анаксарха, то в духе атомистического учения Демокрита, он считал, что существует не один, а бесконечное количество миров. По словам Плутарха, он даже как-то сказал Александру, что существует бесконечное количество миров, и это привело последнего в уныние, поскольку он еще не завоевал ни одного. Источником любого знания Анаксарх считал чувственное восприятие, т.е. строго говоря он был сенсуалистом. Но исходя из последовательно проведенного сенсуализма он отрицал существование критерия истинности, то есть отрицал человеческую способность различать истину от лжи. Попытка отличить истину от лжи посредством чувств бесполезна и пагубна для счастья (ср. поздние киренаики, Гегесий). Самый интересный фрагмент из Анаксарха сохранил скептик Секст Эмпирик, который ставит его на один уровень с киником Монимом, потому что они:

«Сравнивали существующие вещи с картиной на холсте (иногда переводят как театральные декорации) и предполагали, что они напоминают впечатления, испытанные во сне или безумии» (ср. Матрица).

Правда Моним исходил скорее из рационализма, но в целом они оба отвергали критерий истины и развивали скептицизм. По словам современного французского эпикурейца Мишеля Онфре: «…гедонизм Анаксарха (…) делал суверенное благо заключенным в бесстрастии, способности не поддаваться влиянию мира, его мелочности и ничтожности. Вероятно, философская радость состоит в том, чтобы жить, возвышаясь над обычными случайностями, рядом с заботами большинства, в месте, отличном от тривиальной сцены повседневной жизни человека с улицы. Удовольствие от бытия и существования как солнечной индивидуальности, свободной, независимой, автономной, недоступной для насилия извне: тирана, тела, желания, общества, природы или семьи. Таким образом, удовольствие определяет самонаслаждение как реализованную, завоеванную и сияющую суверенность».

Таким человеком был Анаксарх: полу-киник, полу-киренаик, сенсуалист и атомист, который довел это учение практически до солипсизма (ср. поздние киренаики). Друг и учитель царя Александра, предтеча в равной степени как скептиков-пирронистов, так и эпикурейцев. Крайне недооцененный философ. Будучи слишком видным человеком при жизни, умер Анаксарх насильственной смертью. Однажды на банкете, устроенном Никокреонтом, тираном или царем острова Кипр, когда Александр спросил Анаксарха, понравились ли ему представления, то он слишком открыто ответил, что единственное, чего не хватало, это того, чтобы была подана голова «некоего сатрапа», грубо намекая на Никокреонта. Тот запомнил обиду, и, когда Анаксарху после смерти царя Александра во время плавания пришлось высадиться на Кипре, он его схватил, бросил в ступу и приказал толочь железными пестами. Но Анаксарх, не обращая внимания на эту казнь, даже не вскрикнув от боли, только сказал ему знаменитые слова: «Толки, толки Анаксархову шкуру – Анаксарха тебе не истолочь!» (иногда переводят более анти-материалистично: «Уничтожь тело Анаксарха, самого Анаксарха ты не уничтожишь»). А когда Никокреонт приказал вырезать ему язык, то он, говорят, сам его откусил и выплюнул тому в лицо (ср. казнь Зенона Элейского). Эта смерть Анаксарха стала очень широко известна благодаря упоминаниям Цицерона и Валерия Максима, и до наших дней часто приводилась как пример крайней стойкости.

Третье поколение: Навсифан и связи с пирронизмом и эпикуреизмом

Как мы уже говорили в самом начале, к третьему поколению, современникам таких сократиков, как Кратет, Паребат или Диодор Крон, можно отнести Гекатея из Абдеры (ок. 360-270), Аполлодора из Кизика (ок. 360-270), Диотима из Тира (ок. 360-270) и Навсифана (ок. 350-270 гг.), при чем последний был тем самым человеком, у которого учился Эпикур. Особняком здесь стоит такой ученик Анаксарха, как Пиррон из Элиды (ок. 365-275), который отделился от школы Демокрита и создал собственное направление, известное, как пирронизм, но об этом направлении мы уже будем говорить в отдельной статье. Скорее всего все названные философы проходили обучение у Анаксарха, но из них только один Пиррон сохранился хотя бы на таком же уровне. Все остальные известны гораздо хуже.

Из всех мыслителей школы в третьем поколении самым известным стал Гекатей Абдерский (ок. 360-270 гг.) — грамматик, философ, а также историограф Александра Македонского, сопровождавший его в походах и находившийся потом в свите Птолемея Лага. Считается, что он был учеником Пиррона, но учитывая биографию и возраст, он мог быть другом Пиррона, с которым они вместе учились у Анаксарха, и потом вместе же от него откололись. 

Около 323 года до н. э. он переселился в Александрию, где продолжал свою деятельность при дворе Птолемея I Сотера. Сочинения Гекатея, исторический труд «О египтянах» и философская утопия «О гиперборейцах», сохранились в выдержках у Диодора Сицилийского и Аполлония Родосского. Египтян он, как и Платон раньше, идеализирует и от них проводит линии развития всей мировой культуры и философии. Сохранились сведения о его путешествии в Фивы, где Гекатей собрал много материала для работы, посвященной Египту, в которой историк сначала акцентирует внимание на природных темах (география, флора и фауна), затем на особенностях народа (история царей Египта, политических институтов, обычаев народа) сделать вывод, что египетские институты — единственные, достойные подражания, в совершенно иной перспективе по сравнению с Геродотовой, которая видела в египетском обществе противоположное греческой культуры. Это первый греческий труд, в котором говорится о евреях, присутствующих за пределами Палестины, особенно в Александрии. В книге о гиперборейцах Гекатей описал загадочный, мифический и вымышленный народ на крайнем севере Европы, в связи с которым спустя столетия было создано не меньше экзотических легенд, чем с платоновской Атлантидой. Эта работа была написана, как рассказ о путешествии. И вероятнее всего, местонахождение гиперборейской земли должно было быть примерно в Британии, или севернее.

Согласно византийской энциклопедии X века «Суда», Гекатей написал трактат о Гомере и Гесиоде под названием «О поэзии Гомера и Гесиода» (ср. первый ученик Демокрита — Несс), а также он считается автором исследования «Об иудеях». Все работы сохранились фрагментарно, благодаря упоминанию о них у других авторов. В Александрии Гекатей провел около 15-ти лет, после чего переехал в Спарту в качестве чиновника египетского царя, и дальнейшая его биография неизвестна.

Поскольку Гекатей был учеником Пиррона и Анаксарха, можно предположить, что он разделял их основные идеи. Во фрагментах с описанием философии Востока, можно заподозрить, по тому, что он считает в их учениях странным — что он думал сам. Но это сделать очень сложно. О нем существует анекдот, который подтверждает главный принцип Анаксарха — уметь говорить вовремя. И возможно он считал, что Солнце было разумным пламенем, возникшем из моря (как и Гераклит, но возможно здесь путают с Гекатеем из Милета). Наверняка мы можем говорить только про одну этическую позицию Гекатея. В отличии от своего учителя Пиррона, этика которого была основана на атараксии, Гекатей была основана на автаркии, на идеале «быть самодостаточным», прибегая как можно меньше к мирским вещам. В таком случае Гекатея можно рассматривать как скептика приближенного к кинизму и стоицизму (ср. апатия Анаксарха). Хотя в других фрагментах речь идет про более мягкую форму «внутренней удовлетворенности».

Все, что мы можем сказать про Аполлодора из Кизика (ок. 360-270), что он где-то описывал экзотические диковинки, созданные руками человека, сообщил о том, что Демокрит был современником пифагорейца Филолая, и что его этическая концепция носила название психагогия, где цель жизнь — душевная радость. Его товарищ по школе, Диотим из Тира (ок. 360-270) предложил в качестве цели жизни — полноту благ (как материальных, так и душевных), что тоже напоминает эвдемонизм Демокрита. Согласно Сексту Эмпирику (и в его пересказе), Диотим приводил мнение Демокрита про критерий познания, и наверняка был с ним согласен: 

Существуют три критерия: критерий для постижения неизвестного — явления, ибо явное есть окно в неявное, как утверждает Анаксагор, которого за это хвалил Демокрит; критерий для исследования — понятие («Ибо, дитя, для всего существует только один принцип, это — знать то, о чем производится исследование») и критерий для выбора и уклонения — аффекты (именно, что нам сродни, то и нужно выбирать; а чему мы чужды, того надо избегать). 

А фрагмент из Аэция говорит, что по мнению Диотима (и он следует за Метродором и Стратоном из Лампсака) — все неподвижные звезды берут свой свет от солнца. Это в общем-то все доступные фрагменты, но и их достаточно, чтобы понять, что Диотим был последовательным учеником школы Демокрита, и даже он, принимая атомистическую натурфилософию, делает упор на этику эвдемонизма. 

Продолжателем скептической линии в теории познания был один из последних демокритовцев — Навсифан из Теоса (ок. 350-270 гг.), известный как учитель Эпикура. По его учению, из всего того, что кажется существующим, «ни одна вещь не более существует, чем не существует» (принцип изостении Демокрита). Навсифан увлекался риторикой и держался тех же взглядов на силу и значение риторики, что и Горгий. За это его активно критикуют Эпикур и Филодем, как мы увидим дальше. Еще в юношеском возрасте Навсифан стал учеником Пиррона, при этом связи с другими демокритовцами «Абдеро-хиосской школы» мы не видим. Если после ученичества у Пиррона и Гекатей, и Навсифан, продолжали считаться частью школы, то такой же неотъемлемой ее частью был и Пиррон. 

Сам Навсифан говорил, что нуждается в образе духа и образе мыслей Пиррона, но речи ему нужны его собственные. Отсюда ясно, что основной сферой занятий Навсифана была не только риторика, но и этика. Максимально практические занятия. В своей этике он, как и многие другие представители «Абдеро-хиосской школы», пытался дать свое понимание эвдемонизму Демокрита. Как мы уже видели выше, Анаксарх проповедовал какую-то форму апатии, Пиррон — атараксию, Гекатей — автаркию, Аполлодор из Кизика — психагогию, или Радостное состояние души, Диотим — полноту благ, ну а Навсифан, не отставая от коллег и учителей — акатаплексию, или отсутствие страха. Все это было разновидностями одного и того же принципа, который применил не только Демокрит, но и киники, киренаики и остальные последователи Сократа. Но конкретно в «Абдеро-хиосской школе» все эти этические принципы восходят к Демокриту. Даже античный христианский писатель Климент Александрийский считал, что все эти принципы всходили к «Неудивлению» Демокрита. Так что Демокрита и всю его школу вполне можно назвать этическими философами, на манер всем ответвлениям «Пелопонесской школы». Практическая направленность философии Навсифана видна и в его отношении к политике. Навсифан учил, что самая высокая мудрость есть та, которая переходит в политическую активность и оказывает пользу обществу, а та мудрость, которая чуждается политики, недостойна названия мудрости. Собственно поэтому он активно занимается риторическими вопросами, т.к. влиять на мнение толпы — важнейший поэтический навык.

Учитывая, что его ученик Эпикур не любил ни риторику, ни политическую деятельность, не трудно понять, почему он громко порвал отношения с Навсифаном. Но сам Навсифан рассказывал, что Эпикур, удивляясь образу жизни Пиррона, постоянно расспрашивал про него. Итак, Навсифан явно этико-политический философ. Но он не был бы последователем Демокрита, если бы не интересовался прикладным естествознанием. По словам Секста Эмпирика, отвращение Эпикура к математике объясняется также неприязнью к Навсифану. Отсюда вывод, что сам Навсифан придавал математике большое значение (ср. Бион из Абдеры, и пифагорейскую линию в рассуждениях самого Демокрита). Как последовательный демокритовец, Навсифан еще большее значение придавал и физике. Фрагменты, которые раскрывают часть содержания главной книги Навсифана — «Треножника», указывают на то, что физику он считал центральной частью философии. Вероятно название книги отсылает на трехчастное деление философии (физика, логика, этика). Нам доступны крупные выдержки из этой книги, сделанные эпикурейским философом Филодемом из Гадары, и ниже мы приведем их все. Из них можно заподозрить, хотя это и пересказ с критическими вкраплениями, что в значительной части своих идей Эпикур не сильно отличался от Навсифана. И что наука «Физиология», которую он отстаивал — своей конечной целью находит не просто природу как объект, но природу человека, причины его морали. И вероятнее всего Навсифан соглашался с тем, что главное основание морали — утилитаризм, поиск удовольствий и избегание страданий. Ну или это уже дополнение от Филодема, и в таком случае, Навсифан считал, что физик становится превосходным ритором не из-за знания природы человеческой морали, а буквально из-за знания природы вещей, т.е. того, что все состоит из атомов. В общем, Навсифан хорошо иллюстрирует, почему в эпикуреизме, равно как и в пирронизме, все еще огромную роль отыгрывает сенсуализм в теории познания. Демокритовцы остаются демокритовцами даже в третьем поколении.

В принципе, на этом обзор «Абдеро-хиосской школы» можно считать законченным. Пирронизм, как отдельное ее ответвление, мы рассмотрим уже в другом разделе цикла. Из крупных обобщений, можно сказать, что в целом все представители школы вполне последовательно развивают идеи Демокрита, хотя и смешивают их с разными популярными мнениями софистов. Местами в них проявляется сильная струя Италийского канона и Италийской софистики (линия Парменида-Горгия), и они сильно связаны с пифагорейскими идеями. Но если сравнивать с последователями Сократа, то это очень и очень «левое» крыло в италийской традиции. Создается впечатление, что они связаны со школой Протагора сильнее, чем обычно кажется. Возможно, это значит, что Протагор действительно был частью общего с Демокритом дискурса, и эту их связь в будущем ещё придется пересмотреть. Но в качестве дополнения мы еще добавим все фрагменты из Филодема, которые касаются «Треножника» Навсифана и рассмотрим более позднего демокритовца, в принадлежности которого историки сильно сомневаются.

Эпикуреец Филодем про «Треножник» Навсифана

Для начала, пересказ одного из фрагментов Филодема, а уже потом собственно его цитаты. Этот пересказ дается по книге исследователя Bonnet, и подается в таком виде, потому что оригинальные фрагменты оказались в слишком уж плохом виде. Здесь в общем-то дается сжатый пересказ всех фрагментов, которые будут показаны дальше якобы в более раскрытом виде (на самом деле не совсем, пересказ вышел даже лучше):

В «Треножнике» Навсифана основная мысль: «Физик выше оратора» — демокритовская. Физик обладает способностью убеждать, поскольку он знает природу человека, но (возражает Филодем) не потому, что он знает, что человек состоит из атомов: физическое познание человеческой природы совершенно не имеет цены для оратора; для последнего основное знать стремления людей, высшее благо как конечную цель человеческих стремлений. «Физиология», за которую высказывается Навсифан, есть понтийская натурфилософия, последователем которой является Нависфан в качестве демокритовца.

По Навсифану, мудрец будет заниматься ораторской деятельностью, если слушатели разумны и склонны слушать голос мудрости. Филодем возражает, что способность оратора оратора убеждать слушателей не является неограниченной. Но с этим согласен и сам Навсифан, который ставит ограничение, чтобы слушатели были понятливы и проявляли добрую волю, а в таком случае оратор в состоянии вести аудиторию лишь к такой цели, до какой она расположена следовать за ним в силу своих стремлений и способности.

Эпикур считал занятие риторикой бесполезным и даже вредным делом. По мнению Эпикура, речами, составленными по правилам ораторского искусства, нельзя добиться действительного успеха. В противоположность Эпикуру, Навсифан держался взгляда, что мудрец будет заниматься политической деятельностью. Филодем, напротив, является приверженцем эпикурейского положения: «проживи незаметно». 

Здесь правда все равно Навсифан делает физику инструментом, а целью — ораторское убеждение. Да и физика эта касается скорее природы человеческих нравов, т.е. подчиняется этическим интересам. Но все равно, это очень специфическая риторика и этика, где физика играет центральную роль. Перейдем к фрагментам уже непосредственно из Филодема:

Кто-нибудь скажет, что, согласно вышесказанному, физик обладает способностью красноречия, даже если он никогда не выступает в качестве оратора, держась в стороне от общественной жизни. Да, мы говорим, что он обладает также способностью строить не только если он не проявляет этой способности, т.е. в отношении самой деятельности, как таковой (т.е. мастер своего дела остается мастером, даже если сидит без работы), но и в отношении способности при посредстве строительного материала и надлежащих инструментов соорудить постройку, подобно тому как применение на практике имеет место в медицине и прочих науках. Итак, каким образом мы могли бы сказать, что искусство оратора не находится в распоряжении физика, если последний при наличии тех обстоятельств, при которых политик и хороший оратор, так сказать, строят правильную речь к народу, равным образом в состоянии как следует говорить о них, как и всякий другой. 

Другими словами, если проще, Филодем признает, что правильная речь доступна любому мало-мальски образованному человеку, и она складывается естественно. А физик, как человек образованнее многих других, уж тем более справится с такой задачей, если вдруг это будет нужно. Всё это подготовка Филодема к тому, чтобы продолжить изложение идей Навсифана:

От этого и Навсифан не уклонился. А именно, он говорит, что мудрый человек предпочтет быть оратором, чем управлять государством. Но признав ценным и значительным все в мнениях народа и в памяти народной, и взяв их как основу политического красноречия или прославляемых в суетной молве добродетели и нравственных совершенств, он для доказательства этого (видимо, того, что физик будет оратором) составил превосходный силлогизм. Вместе с тем он занимался и составлением законов. И он прямо сказал, что физик и мудрец в состоянии убедить своих слушателей в чем угодно. Мудрец по его словам не может остаться в положении лица, мнение которого оспаривается, но он сам своими речами поведет слушателей туда, куда захочет. Если кто-нибудь будет в общении с таким мужем хотя бы один год и будет подолгу беседовать с ним, то он вполне будет в состоянии следовать этому. А именно, он говорит, что причина силы убеждения происходит не от науки о красноречии, но от знания самого дела, о котором говоришь, так что, соответственно этому, физик в состоянии убедить любую публику. Это распространяется на любого даровитого от природы и усердно занимающегося. 

Получается позиция Навсифана в отношении риторики буквально идентична позиции Эпикура. Единственная разница, которую можно предположить, что Навсифан решил заниматься риторикой, а Эпикур ее всецело отбросил. Дальше идет возражение Филодема против той неограниченной способности убеждать, которую себе приписал Навсифан:

Каким знанием природы человека обладает физик, чтобы на основании этого знания он был в состоянии убеждать других? Не то ли он знает, из чего или из каких элементов состоят люди? Но кто, благодаря этому знанию, был в большей мере в состоянии убеждать людей в том, о чем он излагает? Врожденная цель жизни заключается в том, чтобы наслаждаться и не страдать; каждый человек прямо стремится к этой цели и, вне надежды на это, ни один человек решительно ничего не преследует и не избегает — как в своих инстинктивных, так и разумных действиях; и животные поступают также. Таким образом, кто говорил бы наиболее сильную речь, тот убеждал бы, так как большинство проявляло бы к этому большую восприимчивость, потому что искусство убеждать есть искусство замечать, откуда приходит польза. Ибо без убеждения относительно цели жизни они, становясь нерасположенными к тему, которые раньше их научили, теперь, когда их стараются переубедить, не станут, пожалуй, слушаться никого. Один только физик, взвесив это, сможет убеждать вследствие того, что он знает, чего хочет природа, и, говоря речь, дает изложение, соответствующее его намерению. Как могут ораторы, давая выгодные для народа советы, знать чего народ желает и чего не желает. Оратор может убедить во всем относительно того, в чем они уже заранее сами по себе убеждены, а именно когда будет иметь заранее согласие народа с тем, что он говорит.

Дальше у Навсифана речь идет о стиле, вернее о характере стиля определенного оратора, здесь имеется ввиду, по-видимому, Демокрит. И Филодем не возражает против этого идеала, но говорит, что этот стиль не подходит для судебного и политического красноречия.

Удивительно, что у исследователя природы и речь, будучи составленной превосходно, соответственно благу собеседников, и путем применения метафор прекраснейшим образом перенесенная на незнакомое дело, происходит не из пустого вымысла и общественного мнения, но исходит из природы вещей и того, что обычно бывает (прим. — видимо, имеется ввиду, что-то в духе биологизаторства и прочих подобных вещей. Логика естественных наук, перенесенная в другие сферы жизни — идеально подходит для выяснения истины).

Обоснование, почему физик имеет преимущество: Ведь, чтобы замечать в речах последовательность и согласованность и видеть из каких посылок что следует, нужно исходить из познания всего целого, в противном случае должно признать это невозможным. Ибо все таковое узнается путем физического изучения вещей, недоступных нашим органам чувств, а также путем теории, при помощи которой можно вычислить то, что есть, иным же способом никак. Невозможно, чтобы это делалось надлежащим способом и на основании частых практических навыков некоторых лиц, не знающих, как говорится, сути вещей.

Про различие между философией и риторикой: Полагаю, что [по мнению Навсифана] речь мудреца и речь политического оратора должны отличаться почти только внешним видом, словно познавшие истину соответственно природе не отличаются в своих рассуждениях от политических ораторов, но различаются лишь внешней формой речей, причем эти формы они создали для себя вовсе не для речи. И тут же возражение Филодема: Но какое значение имеют силлогизм и индукция, если они обозначают в некотором роде то же самое, что энтимема (риторическое заключение) и парадейгма (пример). Видно, что рассуждение правильно, из того, что оно всегда открывает нам и оказывает содействие относительно будущего, и что наиболее способными в делах из стоящих во главе демократии ли или монархии или любой другой формы правления всегда оказываются те, которые пользуются таким способом рассуждения. Преподавание в вопросах и ответах и лекционное преподавание: Тот, кто хорошо умеет в преподавании пользоваться длинной, связной речью, тот сумеет самым лучшим образом применить и так называемый способ преподавания посредством вопросов, и равным образом, кто сумеет пользоваться последним, тот сумеет применить и первый. Ибо знать в отношении связного изложения, насколько слушателей должно познакомить с тем, что составляет предмет данного рассуждения, равносильно тому, чтобы быть в состоянии усмотреть, насколько говорящий пространно не отстанет и не опередит того, кто поведет вперед отвечающего на вопросы к сути неизвестной ему еще вещи. Диспозиция: Взвесив, он один только смог бы показать материал, разделяя на столько частей, на сколько учащимся должно быть предложено говорить и отвечать не об очевидных вещах, как они существуют, но о тайных и неясных. Не окажется в состоянии поддерживать речь тот, кто правильно исследует законы природы, в том разговоре, которым он весьма пользуется, разбивая на несколько частей отдельные части речи, пока не сделает некоторые подразделения, согласно тем, которые разработали науку об этом. 

Таким образом, Филодем пытается сказать, что нельзя прям совсем отрицать риторику, и что риторы не просто так придумали свою науку. Она излишня, но не потому, что не работает вообще. Методы физика и методы ритора отличаются. Наука и научные приемы силлогизма и индукции не совпадают с риторическими приемами. Физик не всегда и во всем способен убедить толпу, особенно по политическим вопросам. И если ему и поможет что-то, то не знание физики, как науки про материю, а знание природы человека. Но в общем какие-то контуры учения Навсифана эти фрагменты передают, и мы видим на удивление последовательного сторонника учения Демкорита.

Атомистическая алхимия: Болос из Мендеса

Как уже говорилось выше, в принадлежности следующего представителя школы современная наука сомневается, хотя в древности его часто считали демокритовцем. Дело в том, что Болос из Мендеса (ок. 270-210 до н.э.) был человеком мистического склада ума, и под влиянием египетского мистицизма пытался развивать скорее пифагорейскую натурфилософию. Из-за этого его просто причисляют к пифагорейцам и закрывают эту тему. Но это было бы несправедливо, учитывая то, какую роль Пифагор играл для самого Демокрита. Кроме того, некоторые из сочинений Болоса о магических свойствах животных, растений и драгоценных камней, и содержащие, кроме того, чисто практические советы, например, о земледелии, стали известны как труды Демокрита. До сих пор не выяснено, была ли эта фальсификация намеренной. В определенной мере благодаря этим сочинениям с I в. до н. э. собственно Демокрит стал известен как исследователь природы, которому приписывали различные открытия и изобретения. Болос благодаря этому факту стал известен как Псевдо-Демокрит или Болос-Демокрит. Ещё в большей степени путанице способствовала теория образов форм, разработанная Болосом. Он считал, что объекты излучают потоки и флюиды. Реальный Демокрит тоже имел свою теорию о материи и формах. Казалось бы, если он это делал, или если даже сторонние наблюдатели наши их учения настолько похожими, что не смогли их различить, то надо подозревать родство их учений. Но вместо этого историки всеми силами пытаются доказать, что ничего общего между ними нет. Давайте теперь посмотрим, как выглядит то, что мы знаем про учение Болоса.

Болос родился в городе Мендесе, египетском городе в восточной части дельты Нила. Он жил во время правления Птолемеев I и II. Был очевидцем основания Александрийской библиотеки. Он уверял, что получил свои знания от легендарного мага и алхимика Остана (а не кого-либо из демокритовцев), и даже основал собственную школу, с последователями и учениками. Он был убежден, что в основе всего сущего и материального лежит гармоническое единство. Сама же материя во всех её формах — текучая и непостоянная. Как следствие этого, одна форма материи может переходить в другую. Прежде всего неблагородные металлы, например свинец или железо, могут быть превращены в благородные, например в золото. В своих работах Болос приводит подробные примеры методов трансмутации золота. Можно, например, сплавить медь с металлическим цинком и получить латунь — сплав золотого цвета. Болос пытался найти и систематизировать силы и элементы, похожие или антиподы (симпатии и антипатии), которые лежали в основе живых и неживых природных форм (камни, растения, животные, люди). Эти силы он хотел использовать для улучшения физического здоровья человека и его морали. Он также изучал «Естественные добродетели» (Φυσικὰ δυναμερά), симпатии и антипатии.

Поэтому Болос считается одним из первых авторов химического трактата о природе превращений в минеральном царстве, по сути алхимиком. Предположительно, Болос был последователем мистической египетской традиции, в особенности заклинаний. Они часто присутствуют в его сочинениях с акцентом на звуки и контроль дыхания. Он является автором философских и мистических сочинений, многие из которых не сохранились до наших дней. Одно из наиболее известных его произведений — книга «Естественное и тайное», до настоящего времени сохранилась только во фрагментах. Книга состояла из четырёх частей, посвященных золоту, серебру, драгоценным камням и пурпуру. Сохранились также фрагменты работ:

• Χειρόκμητα / Cheirokmeta: «Трюки» (в медицине, магии, алхимии и химии, металлургии, ветеринарии, ботанике, магии).
• Φυσικὰ και μυστικά / Phusika kai mustika: «Физика и мистические [вопросы]», восстановлена в 1928 году исследователем Wellmann.
• Περι συμαπθειων και άντιπαθειων / Peri sumpatheion kai antipatheion: некоторые симпатии и антипатии камней, растений и животных.
• Περι Θαυμάσιων / Peri thaumasion: «Книга чудес».
• Γεωργικα / Georgika, трактат о сельском хозяйстве.

Стоит отметить, что из Мендеса происходил родом еще один человек, живущий уже гораздо позже. Это грамматик, астролог, философ и историк Трасилл, который жил при дворе императора Тиберия на рубеже новой эры. Он тоже считается пифагорейцем и платоником, писал труды по астрономии, математике, философии Платона, но при этом написал сочинение «Легенда о Демокрите», и издал труды Платона и Демокрита, разбив их на «тетралогии». Самого Демокрита он считал пифагорейцем и одним из великих предшественников. Быть может, что это спустя 200 лет звучал отголосок той школы, которую основал Болос, и где все также продолжал пользоваться популярностью Демокрит. Весьма характерно, что здесь Платон и Демокрит запросто идут в паре, что только подтверждает неслучайность их общих «Италийских» корней.