Автор текста: Friedrich Hohenstaufen
Написано в 2024 году
Версия на украинском языке
Остальные авторские статьи можно прочитать здесь
Цикл “Античная философия: аристократическое наступление“:
- Вступление (исторический контекст, Аристофан, Критий, Алкивиад и т.д.).
- Первая часть (философия Сократа).
- Вторая часть (элидо-эритрейская школа).
- Третья часть (киники).
- Антисфен — вы здесь.
- Диоген и школа киников.
- Четвертая часть (контр-наступление, киренаики).
- Пятая часть (философия Ксенофонта).
- Шестая часть (Платон).
Правоверный ученик Сократа
Среди всех последователей Сократа, одной из самых значительных и долгоживущих школ стали киники. И основателем этого направления считается философ Антисфен (ок. 450-366 гг.), родившийся в семье небогатого афинского гражданина, который женился на фракийской рабыне. Такое происхождение делало Антисфена свободным человеком (по линии отца), но лишало его гражданских прав в Афинах. Из-за этого к нему относились, как к полукровке, и ему пришлось столкнуться с расистскими предубеждениями. Не удивительно, что в ответ он сам высмеивал афинян, гордившихся чистотой своей крови, и заявлял, что они «ничуть не родовитее улиток или кузнечиков», да и вообще, с этих пор он плохо относился ко всем традициям афинян. Впрочем, даже сам Сократ выступал в защиту Антисфена, порицая тех, кто слишком подчеркивал важность «чистоты». По началу, еще до своего знакомства с Сократом, Антисфен учился у софиста Горгия, и тогда же он познакомился со знаменитыми софистами Продиком и Гиппием. В связи с этим, Диоген Лаэртский подмечает, что в диалогах Антисфена сильно заметен «риторический слог», особенно в сочинениях «Истина» и «Поощрения» (или «Протрептика»). Он якобы даже практиковал составление речей «за и против» (что отражено в названиях некоторых его сочинений). Но дальше мы еще увидим, что Горгий оставил следы гораздо более глубокие, чем только в сфере риторики.
Не понятно только одно — откуда у бедного и бесправного Антисфена нашлись средства для оплаты дорогих лекций Горгия? Вполне возможно, что огромные цены на обучение у софистов были просто преувеличением со стороны их критиков. Или, как вариант, Теодор Гомперц считал, что изначально Антисфен не был бедняком, но разорился в результате какого-то потрясения. В свете его происхождения и дальнейшей биографии такая трактовка выглядит очень маловероятной. По целому ряду свидетельств мы понимаем, что еще до появления Сократа у Антисфена уже были какие-то ученики, а значит он занимался преподаванием риторики, ради зароботка (как и софисты). Впрочем, он продолжал преподавать за деньги и после смерти Сократа, о чем говорит история про рыбака, которая относится, вероятнее всего, уже к «киническому» периоду его жизни:
Юноша, приехавший с Понта, обещал наградить Антисфена, как только прибудет его корабль с соленой рыбой. Антисфен, взяв его с собой и прихватив пустой мешок, отправился к торговке хлебом, набил мешок зерном и пошел прочь; а когда та стала требовать денег, сказал: «Вот этот юноша заплатит, когда придет его корабль с соленой рыбой!».
Вряд ли состоятельный человек нуждался в таких «хитростях», и вообще в преподавании мудрости за деньги. Еще в разделе про Сократа мы говорили, что его стоило бы отнести к «италийской» ветви софистики, и что его идеи родственны с философией Горгия. Не удивительно, что Антисфен вскоре перешел к Сократу, вполне родственному для него по взглядам. Исходя из приблизительного времени жизни Антисфена можно предположить, что обучение у Горгия должно было относиться к началу Пелопонесской войны (431 г.) или вскоре после этого; а значит к Сократу он перешел уже во время активных боевых действий. Их знакомство должно было произойти около 426 г., когда Антисфен отличился в бою при Тангаре, а Сократ похвалил его за доблесть (почему негражданин оказался в армии — тот еще вопрос, но в прицнипе это реально). Для Антисфена Сократ стал практически богом; Ксенофонт в своих «Воспоминаниях» называет Антисфена, и некоего Аполлодора, как двух учеников, которые никогда не отходят от Сократа, а в «Пире» Антисфен даже признается Сократу в любви, и в этом не видно никакой иронии или двойных смыслов. Сам Антисфен считал, что он настолько выиграл от своего приобщения к Сократу, что даже убеждал своих собственных учеников ходить вместе с ним к Сократу.
Как и многие другие ученики Сократа, Антисфен писал произведения в форме диалогов, где Сократ фигурировал в качестве действующего лица, т.н. «сократические диалоги». Эти сочинения до нас не дошли, но конструируя своего литературного Сократа, Ксенофонт во многом опирался на диалоги Антисфена (а также Эсхина и Платона). В некоторых моментах Ксенофонт даже ведет повествование от имени Антисфена, а главное, он подражает созданному Антисфеном образу Сократа, описывая его, как обладателя трех характерных антисфеновских добродетелей — «умеренности», «выносливости» и «самодостаточности» (а Лаэртский пишет, что Антисфен перенял у Сократа «твердость», «выносливость» и «бесстрастие»). Таким образом, даже Ксенофонт сближает Сократа с кинической школой, и показывает, что Антисфен очень трепетно относился к учению Сократа, будучи в этом плане настоящим фанатиком. Кроме идеалов настоящего спартанца, Антисфен взял из учения Сократа убеждение в том, что единственным благом в жизни является добродетель. И она должна проявляться в делах, но никак не в словах.
Совмещение в личности Антисфена элементов софистики Горгия и этики Сократа стало своеобразным «мемом». Все тот же Ксенофонт говорит, что Антисфен был «очарователен в беседе и сдержан во всем остальном». А вот афинский историк Феопомп (ок. 380-320 гг.), про-аристократическй деятель и враг демократов совего времени, среди всех учеников Сократа похвалил только одного Антисфена, и как раз за ораторское мастерство и «сладость речей» (но, может, и за политическую тенденцию?). В своем «Пире» Ксенофонт доводит фанатизм Антисфена до такой крайности, что делает его даже большим аскетом, чем Сократа. Эта чрезмерность высмеивалась и другими «сократиками», а если верить Лаэртскому, то его осуждал даже сам Сократ:
Когда Антисфен старался выставлять напоказ дыру в своем плаще, то Сократ, заметив это, сказал: «Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие!».
К этой же теме «крайностей» присоединяется Диоген Лаэртский, и указывает, что Антисфен довел этическое учение Сократа до такого предела, что оно уже не было совместимо с жизнью в обществе. Действительно, как мы это увидим дальше, киники вполне заслужили такую репутацию. Но! Сократ ведь тоже плохо принимался этим обществом, и сложно сказать, что Антисфен сделал здесь что-то новое. К тому же, как бы не издевался над ним Сократ, но нищета Антисфена не была такой же показушной, как у самого Сократа. Мы отлично знаем, что у Сократа были богатые покровители, и что он обитал в черте города Афин, и сам имел далеко не бедное происхождение. Единственная причина его бедности в том, что он не собирался ничего делать, чтобы исправить положение, это была его «поза». В то время как «полукровка» Антисфен, не обладая никаким статусом в обществе, лишенный прав гражданина, и будучи почти нищим, жил в порту Пирея, в эдаком «бедном квартале» Афин, и каждый день ходил в центр города пешком (около 8 км), только чтобы послушать Сократа. В своем показушном поведении, язвительности и надоедливости — они равны, и дальше мы увидим это на примерах, но Антисфен просто наследует учителя! А в чем он отличается от Сократа скорее в лучшую сторону, так это в том, что его бедность хотя бы не была искусственной.
Согласно Платону, Антисфен присутствовал при последних минутах жизни своего учителя (в отличии от самого Платона), как и подобает одному из самых верных последователей Сократа. После этого Антисфен разорвал отношения со своими наставниками и товарищами. Он начал критиковать Горгия, Платона, Исократа. И только после этого он открывает в Афинах собственную школу, в гимнасии при храме Геракла, в том числе и для неполноправных граждан. Это место называлось Киносарг, что в дословном переводе обозначает «Белый или Зоркий пёс». По одной из версий, последователи Антисфена стали именовать себе киниками, просто потому, что учились на Киносарге. По другой версии, сам Антисфен называл себя Псом, якобы подражая жизни собаки. Внешние атрибуты философа, как то плащ, который он носил на голое тело в любую погоду, посох и котомка, соответствовали этому образу. Проще говоря, он жил как бездомный городской сумасшедший, который докапывался до людей — буквально второй Сократ.
По расхожим легендам, афиняне быстро раскаялись в том, что казнили Сократа, и подвергли репрессиям его обвинителей (Мелета и Анита), и при этом считается, что какую-то важную роль в этой мести сыграл Антисфен (тогда как все остальные крупные ученики Сократа сразу же разъехались по разным городам мира). Когда именно это случилось, сказать трудно, но в легендах указывают, что Мелета казнили уже буквально через несколько дней после казни Сократа, да еще и без суда, что просто невероятно. Если какая-то месть и переосмысление ситуации могли произойти, то должно быть намного позже, и в связи с какими-то серьезными политическими сдвигами. Это могло бы случиться (если вообще случилось), после «ничьи» в войне со Спартой в 387 году, или после союза со Спартой против Фив в 360-е годы. В любом случае, считается, что убийцы Сократа понесли наказание, а сам Антисфен жил в Афинах аж до своей смерти, практически никуда не выезжая, и не попав под каток репрессий со стороны демократов.
По одной из легенд, незадолго до смерти Антисфен воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий?» — его ученик Диоген протянул учителю кинжал. На это Антисфен возразил: «от страданий, а не от жизни!». При этом Лаэртский считает, что это было проявлением малодушия и чрезмерной, избыточной любви к жизни. Можно было бы сказать, что это несправедилво по отношению к кому бы-то ни было. Все люди хотят жить. Но сам Антисфен, когда его спросили «что блаженнее всего для человека?», ответил: «умереть счастливым«. Вопрос о том, чтобы жить счастилво явно занимал его меньше, чем о том, чтобы живя ничтожно — умереть в гордости за себя и свою добродетель; и к слову, эта мысль имела огромное значение для стоиков. Но все же по его биографии ясно, что это был философ-этик, и для него большое значение имел принцип «эвдемонизма».
Умер Антисфен, предположительно, около 366 года до н. э. (Ксенофонт и Платон в эти годы только начинают издавать свои сочинения). По свидетельству Диогена Лаэртского, причиной смерти философа стала чахотка.
Сходства между Антисфеном и Ксенофонтом («ортодоксальные сократики»)
Какие-то общие черты учения Антисфена становятся понятны уже из его биографии. Складывается образ обычного консерватора, любителя аскетизма и этики добродетели. Как последовательный фанат и подражатель Сократа, местами он опережает в этих характеристиках даже таких признанных консеравторов, как Ксенофонт и Платон. Антисфен — это буквально второй Сократ. Но учение Антисфена оказалось гораздо интереснее и специфичнее, чем это кажется на первый взгляд. По сути, Антисфена даже можно считать основателем школы стоицизма, все тот же Лаэртский буквально говорит об этом, при чем с настойчивостью, несколько раз в разных местах. Мы уже находили мощные стоические черты в творчестве Софокла, в философии Демокрита и Ксенофонта, но это были просто обще-консервативные сходства, по которым можно было бы любого жителя Спарты записать в «стоики». В случае с Антисфеном дело усугубляется не только тем, что эта связь была замечена уже в древности и отмечена Лаэртским, но еще тем, что сами стоики открыто провозгласили свою преемственность от кинизма. Попытаемся же теперь изложить эту раннюю версию стоицизма в концептуально-связанном виде, соединив все байки про Антисфена и разрозненные фрагменты его высказываний.
Согласно Диогену Лаэртскому, всего Антисфен оставил после себя 74 сочинения, их можно условно подразделить на: риторические, натурфилософские, логические и экзегетические. Уже в древности эти книги уничтожались, как подрывающие основы общественных морали и верований. Диоген Лаэртский приводит названия сочинений Антисфена, сгруппированные в десять томов:
- I том — «О слоге» (или «Об особенностях слова»), «Аянт» (или «Аянтова речь»), «Одиссей» (или «Об Одиссее»), «Апология Ореста» (или «О судебных речетворцах»), «Тождесловие» (или «Лисий и Исократ»), «Возражение на Исократову „Речь без свидетелей“»;
- II том — «О природе животных», «О деторождении» (или «О браке, речь любовная»), «О событиях, речь физиологическая», «О справедливости и мужестве, речь поощрительная» в трех книгах, «О Феогниде» 2 книги;
- III том — «О благе», «О мужестве», «О законе» (или «О государстве»), «О законе» (или «О прекрасном и справедливом»), «О свободе и рабстве», «О вере», «О блюстителе» (или «О повиновении»), «О победе, речь домоводственная»;
- IV том — «Кир», «Геракл больший» (или «О силе»);
- V том — «Кир» (или «О царской власти»), «Аспазия»;
- VI том — «Истина», «О собеседовании, речь возражающая», «Сафон» (или «О противоречии») в трех книгах, «О наречии»;
- VII том — «О воспитании» (или «Имена») — 5 книг, «Об употреблении имён, речь спорящая», «О вопросе и ответе», «О мнении и знании» 4 книги, «О смерти», «О жизни и смерти», «Об Аиде», «О природе» 2 книги, «Вопрошение о природе» 2 книги, «Мнения» (или «Речь спорящая»), «Вопросы о науке»;
- VIII том — «О музыке», «О толковании», «О Гомере», «О несправедливости и нечестии», «О Калханте», «О дозорном», «О наследовании»;
- IX том — «Об Одиссее», «О посохе», «Афина» (или «О Телемахе»), «О Елене и Пенелопе», «О Протее», «Киклоп» (или «Об Одиссее»), «Об употреблении вина» (или «О пьянстве», или «О киклопе»), «О Цирцее», «Об Амфиарае», «Об Одиссее, Пенелопе и псе»;
- X том — «Геракл» (или «Мидас»), «Геракл» (или «О разумении или силе»), «Кир» (или «Возлюбленный»), «Менексен» (или «О власти»), «Алкивиад», «Архелай» (или «О царской власти»).
Глядя на этот список книг можно сделать несколько важных предварительных наблюдений. Во-первых, что Антисфен, прямо как и Ксенофонт, обращает много внимания на персидского царя Кира, и, скорее всего, на Кира-младшего, героя из «Анабасиса«. Это явно больше, чем простое совпадение, и к тому же он пишет сразу несколько сочинений о царской власти (с цитатами, явно не осуждающими царей) и отдельную работу про домашнее хозяйство (см. «Экономика» Ксенофонта). Во-вторых, он написал целое сочинение, посвященное поэту Феогниду, которого также очень любит и цитирует Ксенофонт, и цитирование которого послужило одним из обвинений против Сократа. Этот прекрасный поэт был радикальным фанатиком аристократии, и прямо в своих стихах призывал к террору против «черни», к физческим расправам и железному диктату. В-третьих, он часто обращается к персонажу Геракла, который был богом-основателем царских династий Спарты, любимым богом консервативных почитателей военщины, в том числе Ксенофонта, и любимым богом философов-стоиков впоследствии. Не случайно «Киносарг», где он основал школу и читал лекции, находился при храме Геракла. Все это просто дополнительно подказывает консервативность во взглядах Антисфена. И это нужно деражть в уме, потому что к этому мы еще вернемся, но уже с подробными деталями и цитатами.
В остальном, можно заметить, что на фоне всех последующих киников, Антисфен очень много пишет, да и вообще — он пишет! То есть, он пользуется такими благами цивилизации, как чернила и папирус! Его интересуют не только классическая мифология, но и то, что было максимально далеким от Сократа — натурфилософия, в том числе физиология, зоология и ботаника. Он пишет отдельную работу про науку, и продолжает писать на тему риторики. Да что там! Он пишет даже о таких вещах, как музыка! В этом плане Антисфен буквально ничем не отличается от философов «досократиков». Вместе с тем, он пишет и о таких вещах, которые интересовали Ксенофонта и Платона, т.е. про государственные дела, законы, религию и этику добродетельного мужа. Сфера интересов Антисфена универсальна, он явно стремился к максимальному «многознанию» (как и остальные софисты из школы Горгия). По утверждению Дионисия Галикарнасского, его труды стали образцом классического аттического стиля, наравне с Лисием, и все тем же Ксенофонтом. В каком-то смысле мы имеем дело с более «философской» версией Ксенофонта, и это характерно, что при всей критике со стороны Ксенофонта, он все же признал Антисфена, как последовательного ученика Сократа; в то время как Платон называл Антисфена — софистом. Сохранился один очень странный фрагмент, который дополнительно роднит Антисфена и Ксенофонта: «Ночным горшком хотел быть Ксенофонт, вместилищем мочи — Антисфен». Какая бы метафора здесь не скрывалась, они явно пользуются одним и тем же образом, взятым, скорее всего, из одного и того же источника.
Стоит еще отметить, что легенда про киников вполне могла появиться позже, уже из-за эпатажной жизни ученика Антисфена — Диогена Синопского (о нем в отдельной статье). Тот же Аристотель, живший уже явно позже, называет его последователей «антисфениками«. В таком случае мы действительно имеем дело не с «киником» в современном понимании этого слова, а с «ортодоксальным сократиком», таким же, каким был Ксенофонт. Из его позиций могли вырасти «киники», точно также, как вырастут и «стоики»; но еще далеко не факт, что сам он был буквально киником. Главной особенностью учения киников стал отказ от общепринятых норм поведения, подражание животным. Но сам Антисфен, судя по дошедшим источникам, не доходил до такого радикализма, но только писал об этом. Он подготовил достаточную почву для такого шага, и согласно легенде все таки назвал себя «псом», да и в целом, призывал к жизни «согласно природе». Теоретически это вполне киник, но практически — не совсем. Отсюда могли возникать разночтения среди историков. Если совсем упростить, то Антисфен считал, что целью жизни является достижение добродетели и самодостаточности (автаркии). Только благодаря самоограничению и отказу от материальных благ, а также благочестивой и справедливой жизни — человек становится равным богам и может претендовать не бессмертие. Но только при чем здесь, казалось бы, подражание животным? На превый взгляд, это обычный консерватизм и морализаторство. Тот же Ксенофонт, только в профиль.
Учение Антисфена про естественное право
Как известно, даже большинство софистов предпочитали естественность, отстаивали приоритет личных интересов перед государственными, разделяя все «то, что по природе» и «то, что по установлению». То есть, они продвигали тему «общественного договора» и «естественного права». Представители «италийской» ветви софистики, т.е. Горгий и большинство его последователей, в особенности Антифонт — ставили этот вопрос ребром, и защищали именно «природу», т.е. естественное право. Поэтому не удивительно, что и Антисфен перенял эту стратегию от их общего учителя. Разница только в том, что софист Антифонт был открытым врагом Сократа, либералом и гедонистом, и делал из «естественного права» соответстующие выводы; в то время как Антисфен был консерватором и аскетом, поэтому его выводы оказались диаметрально противоположны выводам софистов.
«В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели».
Получается, что разница между ними была только в том, что софисты все таки признавали необходимость жить согласно с общими установлениями; законы и обычаи все же стоит соблюдать, даже несмотря их «условность». Поскольку законы и нравственность у всех народов разные, то в этом вопросе не может быть истины, но даже если законы не «истинны», то следовать законам все равно «полезно». Антисфен будто бы полностью с этим соглашается, но он намного более строг в том, как обращаться с понятием истины. Если софисты правы, и нравы афинян не более истинны, чем нравы спартанцев или персов, тогда все это бесполезно к исполнению. Какой смысл жить во лжи? Антисфен ищет что-то более истинное, и находит «природу», которая одинакова по отношению ко всем людям на земле, вне зависимости от их цвета кожи, статуса, языка и т.д. Он не говорит, что софисты не правы, а даже наоборот, критикует их за непоследовательность! По сути, Антисфен берет на вооружение традицию Горгия, учение Антифонта, и делает все выводы из их предпосылок. В цитате, приведенной выше он буквально разделяет законы, принятые людьми (искусственные), от «законов добродетели» (естественные/божественные), которые существуют самостоятельно, вне зависимости от людей и переменчевых мнений — т.е. по истине. Антисфен решил просто констатировать истину, и заявил, что добродетель закоючается в следовании природе, ведь всё зло происходит от культуры, испортившей естественного человека.
Слабости и изнеженности «культурного» человека Антисфен противопоставил отсутствие чрезмерных потребностей и выносливость животного мира. Несохранившийся трактат «О жизни животных» содержал примеры поведения и организации жизни для человека. Саму идею возврата к естественному подхватили многочисленные почитатели философа. В платоновской философии образование городов с их законами рассматривали как самоорганизацию людей для защиты от дикого мира и несправедливости. Киники утверждали обратное — городская жизнь положила начало несправедливости; именно здесь обман, ложь и злодеяния достигли своего апогея. Чем больше люди находят средств для устранения невзгод, тем сложнее и бесчестнее становится сама жизнь. Человеческий произвол противоречит разуму природы, ибо она есть источник истинного разума. Когда творение пытается улучшить творца, то это приводит к явно противоположному результату.
…В смешном положении оказался бы тот, кто стал бы пытаться сочинять для них законы: они сказали бы, пожалуй, то, что, по словам Антисфена, львы сказали зайцам, когда те произносили речи в собрании животных и требовали для всех равноправия.
(с) Аристотель. «Политика» III. VIII
Отсюда можно сделать вывод, что Антисфен не просто сторонник естественного права и отказа от цивилизации, но еще и пантеист. Для него разумный творец, Логос и природа — одно и тоже. Поэтому мы встречаем такие разные определения добродетели, что это и практическая жизнь, согласно с природой, и буквально синоним «разумности». Добродетель можно приобрести, потому что это синоним «знания», но она выходит за пределы чистого знания. Все потому, что приобщение к природе, это в то же время приобщение к Логосу, т.е. к «разуму» высшего порядка.
Религиозные взгляды Антисфена отличались сочетанием двух, на первый взгляд противоположных, направлений — пантеизма и монизма. С одной стороны, философ благоговеет перед единым богом, создавшим природу: «согласно мнениям людей, существует множество богов, по природе же — один». Про этого Бога он говорит, буквально как христиане: «его нельзя увидеть на изображениях, глазами его нельзя увидеть, он ни на что не похож». С другой же стороны, он не только не отрицает олимпийский пантеон, но и приводит множество примеров из «Илиады» и «Одиссеи» Гомера. Таким образом Антисфен вошёл во внутреннее противоречие. Вместо того, чтобы отвергнуть мифы, Антисфен, а за ним и киники, начали их истолковывать, обнаружив в своих трактовках «больше смелости», чем если бы заявили о полной несостоятельности древнегреческой религии.
К примеру, по мнению киников, глубинный смысл мифа о Прометее состоял в том, что Зевс наказал титана не из-за недоброжелательности к людям, а за то, что тот дал им культуру, тем самым заложив основы роскоши и испорченности (Зевс не хотел, чтобы мы стали гедонистами!). Подобным образом Антисфен по-новому описал и казнь Паламеда. Этому мифологическому герою древние греки приписывали изобретение трапез, алфавита, арифметики, игры в шашки и др. На основании несправедливого и подложного обвинения со стороны Одиссея Паламеда казнили. Антисфен иронично спрашивает: «Как возможно, чтобы образование и утончённость жизни принесли такие плоды. Как возможно, чтобы оба Атрида, которые в качестве князей и полководцев извлекли наибольшую из этих изобретений, позволили обвинить своего учителя и допустили его умереть позорной смертью?». Событие, в трактовке Антисфена, как и миф о Прометее, доказывало мнимость благ культуры, так как в них нет никакого благородства.
Если софисты в своих теориях буквально совпадали с французскими просветителями XVIII века, то Антисфен практически совпадает с Жан-Жаком Руссо, при чем даже развивается он в контексте полемики, аналогичной полемике Руссо против Вольтера и энциклопедистов!
Хорошо, мы увидели «руссоиста» и пантеиста своего времени. Но все равно вернулись к стандартным интересам Сократа и его учеников, к вопросам о добродетели. Пускай с серьезным добавлением примитивизма, но здесь все равно не видно ничего особенного (к тому же, сельскую простоту и презрение к городам, хоть и не в такой резкой форме, но выражал все тот же Ксенофонт). И все таки, что такое эта добродетель? Ну, кроме того, что это жизнь согласно природе, т.е. разумная жизнь, в согласии с богом. Само собой, ученик Сократа скажет, что это также и способность отличить дурное от хорошего, в общем-то главная способность разума. В этом плане философы большинства направлений единодушны. Но у всех будут разные критерии того, как определять хорошее и дурное.
Как истинный последователь Сократа — Антисфен представлял себе мир, в том числе и мир нравственных правил, строго черно-белым, «за все хорошее, против всего плохого»; при чем всегда рисуя именно две крайности, и выбирая из них строго «хорошую». Задача в том, чтобы всегда четко знать, что такое абсолютное добро и абсолютное зло, и всего-то не выбирать зло. Но даже это, если бы оно было возможно, было бы только «знанием о добродетели»; сама же она, как гооврит Антисфен: «проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний». Однажды заполучив добродетель, знания становятся даже вредны, и поэтому «достигший здравомыслия не должен изучать словесность, чтобы не сбиться с пути вслед за другими». Чрезмерное количество бесполезных знаний мешают людям быть поистине доблестными. Поразительно, что это говорит ритор, написавшй свыше 70-ти сочинений!
Но почему это знание/добродетель так прочно связано с природой? Одним из ответов является собственно сам пантеизм, как принцип. А вторым — как раз необходимость найти критерий для совершенно четкого определения добра и зла, чтобы не осталось места для софистических трактовок. Проще всего, и ближе всего к истине, будет попытка во всем поступать «природным» образом. Очевидно, что нет ничего более «естественного», чем отказ от всего «искусственного», т.е. практически от всей культуры (чего, судя по списку сочинений, Антисфен так и не сделал). Это гарантирует минимизацию всего неприродного, а значит «неразумного» и ошибочного в своей жизни. Конечно, у такого подхода есть и минусы. Если бы сегодня он пошел закупаться продуктами, то очевидно, он бы предпочел покупать за «натруальные» деньги — на «натуральном» рынке, у «натуральной» бабушки. Это же явно лучше, чем в супермаркете, с бесконтактной оплатой на терминале самообслуживания, после химической обработки продуктов и в подозрительно «искусственных» упаковках (и не важно, что на рынках все ровно тоже самое, важно подчеркнуть психологию Антисфена, как в нашей обыденной жизни работает логика «приоритета на естественное»).
На вопрос, какая наука самая необходимая, он сказал: «Наука забывать ненужное».
Отрицая традиционную религию и государство, и соглашаясь с не-истинностью всех существующих государственных устройств, киники первыми назвали себя не гражданами какого-либо определенного государства, а гражданами всего мира — космополитами (также себя называли и некоторые киренаики). Действительно, ведь государства и нации это такие же искусственные творения, как и все остальное. Природа не знает таких вымышленных линий, как границы государств, и таких формальностей, как институт «гражданства». Собака не имеет гражданских прав. Правда, можно сказать, что космополитизм был связан с его происхождением от смешанного брака и реакцией на расистские издевательства афинян. Скорее всего, истинная причина принятия космополитизма будет где-то посередине.
Предшественник философии стоицизма
Диоген Лаэртский считал, что Антисфен довел до крайности учение Сократа, а именно показушный аскетизм, чем превратил кинизм в анти-общественную доктрину. Но мы видели, что это только наполовину правда. Скорее уж он довел до крайности учение Горгия/Антифонта, и удачным образом оно хорошо синхронизировалось с крайним аскетизмом. Идеал для Антисфена — Сократ, но путь для достижения этого идеала для него открыл Горгий. И все это было развитием философии в рамках одной и той же традиции — «италийской ветви софистики«. Но все, что мы говорили про естественное право, это было в основном проблемой поиска строгого критерия. Сама добродетель у Антисфена мыслится по разному. Когда дело касается не только критериев добра и зла, то в понятие добродетели попадает все, чем похваляются «настоящие мужчины», солдаты. Это вся нравственность «пацана» и классические заповеди любого священника. Каким-то образом Антисфен синхронизирует этот набор примитивной морали с жизнью по природе. Получается, что если мы преследуем целью «достижение счастья» (а он действительно соглашается с этой этической целью, как и Демокрит с Ксенофонтом), то для Антисфена счастье в том, чтобы быть абстрактно-добрым в любой ситуации, чтобы никогда не допускать «пороков».
«Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым: для этого ничего не нужно, кроме Сократовой силы».
Добро прекрасно, зло безобразно. Все дурное считай себе чуждым.
Благородство и добродетель – одно и то же.
Абстрактно-добрым нужно быть сразу в двух ипостасях: и как «настоящий мужик», и как природное животное. Добродетельная и счастливая жизнь — это жизнь, подобно животному, собаке, кинику, но при этом с моральным компасом консервативного аристократа (об этом чуточку дальше, там будет самый жир). И несмотря на то, что это может звучить даже неприятно для самого киника, для них было важнее то, что это жизнь свободная. То есть, в основу этики все таки закладывается идеал свободы, эдакий либерализм. Не правда-ли, это звучит очень в духе «гедониста» Аристиппа? Но только для того, чтобы быть свободным, недостаточно было быть только «не-рабом». Юридическое определение свободного и раба — это условность культуры. Большинство юридически свободных людей – рабы своих потребностей, своих вожделений, своих неосуществившихся и неосуществимых желаний, своих претензий на материальное и иное благополучие. Поэтому единственный способ стать счастливым и свободным – отказ от большей части своих потребностей, сведение их до самого мизерного уровня, ставящего жизнь человека в один ряд с жизнью животного. Свой принцип аскетизма Антисфен последовательно применял к различным разделам философии, но главная идея в том, что больше аскетизма = больше свободы. А нет никого настолько свободного от условностей, чем человек, который живет полностью согласно природе (ср. как эта мысль звучит у Эпикура).
Понятно, что принципальная жизнь бомжа не сопосбствовала популярности киников у рядовых граждан греческих полисов. Призвать жить в духе животных, отказавшись от благ цивилизации — действительно необычная позиция. К тому же известно, что кроме этого Антисфен высмеивал служителей религиозного культа, обещающих людям блага на том свете. Призывая их к самоубийству, Антисфен задвал вопрос: почему же сами они не отправились на тот свет, если там настолько хорошо? Учитывая его пантеистические фразы о природе Единого Бога, можно даже заподозрить, что он не верил в жизнь после смерти, и вообще пользовался официальной религией только в качестве литературных форм и аллегорий.
Само собой, что такое поведение отчуждало киников об официального общества, а со стороны самих киников это закономерно вылилось в презрение к толпе. Выступать против общепринятой религии и гражданских правил — да того же Сократа казнили и за меньшее. Из-за этого можно даже решить, что киники это трикстеры, маргиналы и нигилисты. И хотя по формальным проявлением так оно и есть (как и в случае с Сократом), но если оценивать их философию по внутреннему содержанию — трудно было бы найти более крайнего морализатора, чем Антисфен (уж Сократа он точно превзошел). Он носится со своей добродетелью, похуже любого нудящего старика. Визитной карточкой Антисфена в обществе афинян стала его злоба и затворничество, граничащие с мизантропией. Так, например, на вопрос, почему у него так мало учеников, Антисфен ответил: «Потому что я гоню их серебряной палкой». А на вопрос, почему же он так суров со своими учениками, ответил: «Врачи тоже суровы с больными». С его точки зрения, патриархальная строгость воспитает учеников стойкими духом, «настоящими мужиками». Отпугнув от себя всех, кого он только мог, Антисфен сформулировал для себя задачи философии:
На вопрос, что дала ему философия, Антисфен ответил: «Умение беседовать с самим собой».
Именно это умение жизни «наедине с собой», как и общий вектор на этическое ретроградство, обожание «добродетели», и многие другие элементы философии кинизма — воспримут впоследствии философы стоики. Поэтому они будут осознанно обращаться к киникам, как к своим учителям, предшественникам, и более совершенным стоикам, чем они сами. Но при этом стоики, потивореча самим же себе, призывали к максимально про-активной общественной позиции, тогда как Антисфен говорит вещи в духе Демокрита и Эпикура: «Безвестность есть благо, равно как и труд». В какой-то степени это связано с позицией самостоятельности мудреца; он был бы несовершенен, если бы его благо зависело от чего-то, кроме него самого, или, буквально: «Мудрец ни в чем и ни в ком не нуждается, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит ему». Но здесь интересно, что на такой же вопрос («Что дала философия?») гедонист Аристипп из Кирены ответил категорически иначе, что это — «умение обходится с людьми». Таким образом, уже в самом начале киренаики были придерживались установки на других людей, и были обречены к признанию необходимости общения и дружбы, как составных частей своей философии. Из этой философии киренаиков, большую часть своей этики позаимствуют эпикурейцы. Такие разные ответы на один и тот же вопрос появились не просто так. Как и все остальные консерваторы того времени, Антисфен открыто враждовал с Аристиппом. Так, уже в конфликте Аристиппа и Антисфена — было положено начало конфликта эпикурейцев и стоиков. Сам же Антисфен говорит, что: «я предпочел бы безумие наслаждению». Никто не связывает классическую примитивную добродетель (добро против зла, «мужик лучше бабы» и т.д.) с наслаждениями, разве что добродетель можно было бы объявить единственным достойным наслаждением (но таких выводов, как правило, старались избегать, чтобы ненароком не легализировать грех).
Если же ставить вопрос о том, кем был Антисфен с точки зрения спора рационалистов и сенсуалистов, то фрагментов об этом сохранилось немного, но в контексте всех остальных его взглядов, стоит предположить, что он был скорее рационалистом. Хотя бы потому, что для очернения наслажений он ставит на кон свой разум («я бы предпочел безумие»), пытаясь подчеркнуть его особую значимость. В другом месте, когда ученик хотел слушать его лекцию и спросил, что ему нужно приготовить, Антисфен ответил: «Книжку, да с умом, и перо, да с умом, и дощечки, да с умом». Намекая на важность разума, он говорил, что в дорогу надо запасаться тем, чего не потеряешь даже при кораблекрушении (ср. Стильпон с фразой «все свое ношу с собой»). В таком же духе и другая байка: «Однажды ученик пожаловался ему, что потерял свои записи: «Надо было хранить их в душе», – сказал Антисфен». Но самая тяжеловесная цитата о важности разума пересказывается Плутархом:
Нужно или приобрести разум, или надеть петлю на шею.
А кроме всего этого, он говорил, что «Разумение – незыблемая твердыня: ее не сокрушить силой и не одолеть изменой. Стены ее должны быть сложены из неопровержимых суждений». Конечно, сами по себе ссылки на важность разума и разумности ничего не значат, и такие фразы могут говорить и говорят самые закоренелые сенсуалисты, но просто в конечном итоге у нас больше зацепок в пользу рационализма, чем в пользу сенсуализма Антисфена. Подводя предварительный итог, стоит также напомнить, что такие идеи про отказ от наслаждения высказывали не только Сократ и его ученики, но также и софист Горгий, тогда как считается, что софист Протагор был учителем Аристиппа. Даже на таком уровне их конфликт уже будто подготовлен заранее, постояная борьба италийцев и ионийцев, Горгия и Протагора, италийской и афинской софистики, консерватизма и либерализма, рационализма и сенсуализма — получила свое продолжение сначала в борьбе Антисфена и Аристиппа, киников и киренаиков, а позже в борьбе стоиков и эпикурейцев.
Обывательский консерватизм киников
Сохранилось очень много отрывков, свидетельствующих о консерватизме Антисфена. Выше мы показали только аскетическое осуждение удовольствий (вплоть до призывов к жизни бомжа и собаки), презрение к городской жизни, строгость к ученикам и страсть к уединению от общества. На фоне сравнительно неплохих позиций, общая картина все еще выглядит неплохо, и не сильно отличается от расхожих представлений про кинизм. Так что пора переходить к более специфическим и конкретным вещам, например — к «женскому вопросу«:
Если он встречал женщину в пышном наряде, то отправлялся к ней домой и требовал, чтобы ее муж показал ему свои доспехи и коня: если они у него есть, он может позволить ей наряжаться, всегда имея против нее оружие, если нет, он должен снять с нее дорогой наряд.
Чего бы ещё требовал Антисфен от достойного, по его мнению, мужа? Конечно же регалий, которые ценятся лишь в системе взглядов патриархального земледельца и солдата. А на вопрос о том, какую женщину лучше брать в жены, он отвечал: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая — твоим наказанием». Конечно, в этом можно увидеть «тонкий» намек на то, что лучше вообще не жениться, ибо в обоих случаях будет плохой итог. Но какие примеры! Шлюхи и уродины! Уровень дискурса держится на уровне. При этом от него же сохранилась фраза и прямо противоположная первой: «Он [мудрец] женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить». Мало того, что мудрецу подавай только самых красивых, так еще и любовные связи вне брака не запрещены. Хорош аскетизм! С одной стороны он крайне патриархален и проповедует сдержанность, а с другой — не против института гетер. Например, увидев прелюбодея, спасавшегося от погони, он сказал ему: «Несчастный! От какой опасности мог бы ты избавиться за какой-нибудь обол!» (т.е., мог бы снять проститутку, а не искать опасных приключений). И при этом он же говорил, что: «сходиться нужно с теми женщинами, которые сами будут за это благодарны». Это можно понять и как то, что мужчина не должен быть благодарен за отношения, ведь самому Антисфену очевидно, что «хороший человек достоин любви». А можно трактовать это и так, что от женщины требуется какая-то особая благодарность, или даже как очередной совет, что сходиться нужно с гетерами, благодарными за плату. Но в принципе, это можно трактовать и как фразу про «любовь по взаимности«. В списке сочинений Антисфена как минимум две книги посвящены вопросам любви и отношений. И даже если это натяжка, то по крайней мере он говорит, что:
Добродетель и для мужчины, и для женщины одна.
Хотя бы одно высказвыание по этому вопросу можно назвать не консервативным, уже неплохо. Но если оценивать в среднем, то общая линия на патриархальность абсолютно доминирует во взглядах Антисфена. Как вишенка на этом жирном торте из презрения к женщинам, можно привести цитату из сочинения Климента Александрийского:
Я согласен с Антисфеном, который говорит, что, если бы ему попалась сама Афродита, он пронзил бы ее стрелой, потому что она погубила много наших прекрасных и достойнейших женщин, а также называет любовь пороком природы. Несчастные, попав под ее власть, называют болезнь божеством. Таким образом доказывается, что невежественные люди из-за незнания подчиняются наслаждению, которое не следует допускать, хотя оно зовется божеством и дано богами для потребностей продолжения рода.
Конечно, здесь можно возразить, что это было «нормой» для того времени, и поэтому не выделяет Антисфена в консервативную сторону. Допустим это (хотя все равно симптоматично, вкупе со всем остальным консерватизмом), только он наговорил много чего еще, из разряда нравоучительных пословиц. Например, «как ржавчина съедает железо, так завистников пожирает их собственный нрав». Не завидуй! Или «лучше попасться стервятникам, чем льстецам: те пожирают мертвых, эти – живых». Не ври! А некий историк Фений в книге «О сократиках» сообщал, что на чей-то вопрос, как стать прекрасным и добрым, Антисфен ответил: «Узнать от сведущих людей, что надо избавляться от тех пороков, которые в тебе есть». Не греши! Есть даже цитаты, которые буквально «брат за брата, за основу взято», и я не выдумаю!
Братская близость единомыслящих, заявлял он, крепче всяких стен.
Конечно же есть и классическая «игра в мужика«. Например, когда на пирушке кто-то сказал ему: «Спой!», он ответил «А ты подыграй мне на флейте». Это буквально означатет «на просьбу вести себя как баба, я отвечаю ему, что он сам баба». Есть во фрагментах Антисфена и классическое морализаторство о том, что человек это нечто «высокое», и надо всегда поддерживать свой статус, возвышаясь над всем, что менее одухотворено, чем ты сам. Или как он еще говорит: «души схожи с телами, в которые они заключены». Конечно, это известный принцип калокагатии, но разве это не значит, что женоподобный мужчина — ничтожен и своей душей? Крайне сомнительно, чтобы этим принципом пользовался кто-то кроме аристократов и фанатов консерватизма. Частично с этим принципом связана еще одна байка. Ккогда какой-то юноша позировал для скульптора, то Антисфен в духе Сократа влез со свими непрошенными вопросами: «Скажи, если бы бронза умела говорить, чем бы, по-твоему, стала она похваляться?» – «Красотою«, сказал тот. «И тебе не стыдно гордиться тем же, что и бездушный истукан?». Плотские утехи, жажда славы и т.д., все те вещи, которыми в общем-то грешил сам Антисфен, он осуждает в других. Вообще, с таким подходом к «особенному» и «духовному» состоянию человека, думается, что если бы он прочитал сочинение Ламетри «Человек-машина» (1747), то был бы шокирован до умопомрачения. Впрочем, это нормально для «руссоиста» древности, ведь Руссо и сам был шокирован произведениями Ламетри.
Радикальный аристократизм и ненависть к демократии
Наконец-то, мы увидели большую часть консервативных позиций Антисфена, но это далеко не самое главное! Да, есть вещи гораздо более жесткие. Так, например, он критиковал демократию, на основании того, что толпа невежественна. Критиковал он, конечно же, и тиранию — за насилие и отсутствие свобод; и что же тогда остается? Естественно, милая душе ретроградов власть аристократии. Даже расхожие мнения рядовых аристократов нашли свое место среди высказываний Антисфена. Например, когда кто-то восхвалял роскошную жизнь, он отвечал «Такую бы жизнь детям врагов наших!». Иными словами, богатство разнеживает граждан и приводит к ослаблению войска (ср. Ксенофонт). И наоборот, нищета закаляет дух, прямо как при воспитании спартанцев. Ну а теперь пройдемся по конкретным цитатам, говорящим про Антисфена, как про радикального врага демократии. Наверное даже радикальнее, чем были Сократ с Ксенофонтом. Итак, мы видим буквально ту же форму издевательства, которой активно пользовался Сократ, такое же требование «меритократии», власти обученных специалистов, тот же принципиальный элитаризм:
Он советовал афинянам принять постановление: «Считать ослов конями«; когда это сочли нелепостью, он заметил: «А ведь вы простым голосованием делаете из невежественных людей – полководцев».
(…)
Лучше сражаться среди немногих хороших людей против множества дурных, чем среди множества дурных против немногих хороших.
(…)
По его словам, государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от дурных.
(…)
Нелепо, говорил он, отвеивая мякину от хлеба и исключая слабых воинов из войска, не освобождать государство от дурных граждан.
И это не говоря о том, что мы уже процитировали раньше, говоря про «естесвенное право», где Антисфен предлагал притчу о том, как в природе львы и зайцы собрались, чтобы установить равноправие. Мораль этой примититивной басни очень проста — лев по природе питается зайцем, равноправие там невозможно. Стоит ли удивляться, что ему приписывается еще и цитата: «отправляясь из Афин в Лакедемон, ты переходишь как бы из женской половины дома в мужскую«. Это полностью соответсвует взглядам Сократа, Ксенофонта, Платона и конечно же, Антисфен не исключение. Но автор, который приводил эту цитату (Феон, «Прогимнасмы») считает ее подложной, только потому, что сам Антисфен был родом из Афин.
Конечно, можно попытаться все это сгладить, конечно, раньше все говорили про «хороших граждан», подразумевая аристократию, а в «дурных гражданах» подразумевали необразованную толпу. Но это раньше, а вот Антисфен особенный, и он впервые имеет ввиду именно внутренние духовные качества человека, не подразумевая ничего плохого, никакого политического подтекста и т.д. И что Феогнида он выделяет как хорошего поэта тоже совершенно случайно, конечно, можно и в такое верить. Но мы не верим, и не собираемся делать вид, что Антисфен — это какое-то особенное исключение и истинное благородство. Конечно, он был против «голубых кровей», мы с этого и начали его биографию, но это не значит, что он не поддерживал разделение на элиту и чернь по другим критериям деления, что в конечном итоге полностью совпадало с картиной мира Феогида и других радикальных аристократов. Есть, конечно, немного цитат, которые можно трактовать полегче, именно как абстрактную «плохость» и «добрость» человека:
Кто-то сказал ему: «Тебя многие хвалят». – «Что же, – спросил он, – я сделал дурного?»
Когда его однажды хвалили дурные люди, он сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего дурного?».
Его попрекали, что он водится с дурными людьми; он сказал: «И врачи водятся с больными, но сами не заболевают».
И в таком же духе он говорит и про выбор друзей: «Справедливого человека цени больше, чем родного. (…) Все, кто стремится к добродетели, друзья между собой. (…) Своими соратниками надо делать людей мужественных и справедливых. (…) Не пренебрегай врагами: они первыми замечают твои погрешности». Но даже если оценивать это, как обычные благоразумные советы на все времена, все равно они четко устанавливают ориентацию на элитаризм в духе Ксенофонта и Платона. А вкупе со всем вышесказанным, это сильно отличается от классических представлений о киниках, как о трикстерах и нигилистах.
Понимая его отношение к демократии и этике добродетели, не трудно понять и все сентенции Антисфена о пользе труда. Из этой темы многие исследователи делают вывод, что Антисфен был человеком от народа, пользовался популярностью у бедняков (ведь и самы был бедным), любил тружеников и т.д. и т.п. А если поверх этого добавить еще критику религии и космополитизм, то получается прямо таик вылитый социалист своего времени. Некоторые из советских критиков действительно пытались сделать из Антисфена — идеолога трудящихся масс. Однако, как не трудно догадаться, Антисфен имеет ввиду только труд земледельца, и всё, что с ним непосредственно связано — очевидно же, что остальные виды труда приводят к нежелательной роскоши. Это очевидно уже хотя бы потому, что мы говорили выше о ненависти Антисфена к «городскому» устройству как таковому. Но Лаэртский дает нам еще одну прямую наводку, когда говорит:
Он утверждал, что труд есть благо, и приводил в пример из эллинов великого Геракла, а из варваров — Кира.
За любовь к труду царевича Кира хвалит и Ксенофонт, но как он относился при этом к труду за пределами земледелия, мы тоже прекрасно видели; и это был далеко не социалист (хотя мы не зря назвали одну из своих статей — «Марксизм-ксенофонтизм«). Вероятность того, что при всех сходствах с Ксенофонтом и другими аристократами, именно здесь Антисфен вдруг имеет ввиду любой труд в приниципе — крайне мала. Вместе со строгой этикой борьбы добра и зла — образ киника мало в чем отличается от среднестатистического сельского обывателя допромышленной эпохи, просто с некоторыми нигилистическими чертами. Впрочем, это снова можно было бы в полной мере отнести к Сократу, который «киником» не считается, и в современном обществе очень уважаемый автор. О том, что Антисфен не выходит за круг представлений сельского обывателя, довольно много говорится у Аристотеля. Но Аристотель был его критиком, поэтому можно сказать, что это клевета. Но мы и через первоисточники видим, что Антисфен, как и все киники — критиковали Платона за слишком «заумные речи» и гордость от своего ума. Лозунг книзима, который позже сформулирует Ленин: «Интеллигенция не мозг нации — а говно!». При этом природа добродетели заключается в разуме, и постигать природу нужно, проблема только в том, чтобы не делать из разума самоцель, и не гордится чрезмерно своими знаниями. Разум — инструмент для достижения добродетели, а не цель (это возвращает нас к проблеме рационализма и сенсуализма, но эту тему мы закроем в следующем, последнем разделе статьи).
Немногие прогрессивные черты кинизма:
номинализм и критика Платона
На протяжении всей этой статьи мы уже несколько раз говорили о том, что Антисфен перессорился со всеми учениками Сократа и активно критиковал Платона. Но о какой критике Платона идёт речь? Разве Платон не такой же консерватор, и не учился у того же учителя? Отчасти, как уже говорилось нами раньше, проблема была в оторванности Платона от реалий жизни, в чрезмерной его «интеллигентности». Антисфен был против того, чтобы мы получали много нереализуемых в жизни знаний. Жажда знаний не должна поменять жажду «быть святошей». Но дело не только в этом, а еще и в том, что Антисфен — номиналист, отвергающий существование общих понятий, и утверждающий, что идеи существуют только в сознании человека, но никак не в реальности. Если он был номиналистом, то это значит, что для него было важно доказать отсутствие особой реальности, скрытой за общими понятиями, т.е. доказать, что это не более, чем удобные для нас инструменты, слова-обозначения, без особых свойств. И действительно, мы видим такие характеристики:
Антисфен говорит, что начало образования состоит в исследовании слов.
Переходя к вопросам риторики, он первый дал определение понятию: «Понятие (или Логос) есть то, что раскрывает, что есть или чем бывает тот или иной предмет». Но он усиливает свою позиции, и, согласно его учению, «об одном может быть высказано только одно, а именно единственно лишь его собственное наименование». Буквально — человек это человек, разумность это разумность. Но «разумный человек» — это уже не определение, а сложносоставной конструкт. Вот как об этом еще говорит Аристотель:
Антисфен простодушно полагал, что ничто не может обозначаться ничем другим, кроме присущего ему слова (logos), но только одним об одном. Отсюда вытекало, что противоречие невозможно, а также, пожалуй, невозможно и ложное высказывание.
(Аристотель, Метафизика, V, 29).
По словам Платона, софист Протагор первым стал употреблять в дискуссиях положение Антисфена, которым старался доказать невозможность противоречия. Платон заявил, что Антисфен не может читать курс по такому предмету, когда у самого в книгах полно противоречий. Именно по этой причине между Антисфеном и Платоном разгорелась война. Узнав однажды, что Платон дурно откликается о нем, Антисфен сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное». Да и вообще, сам он часто издевался над Платоном якобы за его гордость и норовитый характер. Со своей критикой платоновских идей Антисфен выступил в сочинении «Сафон», название которого, созвучное с «Платон», обозначало мужской половой орган (уровень юмора, надо признать, неплохой). Но вернемся к описаниям Аристотеля:
Не без основания возникало затруднение, смущавшее антисфеновцев и других столь же необразованных людей: нельзя-де дать определения того, чем является вещь (ведь такое определение — только ее длинное описание), но возможно научить, какова она в качественном отношении. Нельзя, например, сказать, в чем сущность серебра, но можно сказать, что оно похоже на олово.
(Аристотель, Метафизика, VIII, 3).
Проще говоря, определение должно быть исключительно простым; как только мы произносим более чем одно слово, то уходим от «сущности» и занимаемся сложным описанием вещи. Это вполне возможно, не мешает нам жить, и мы этим действительно постоянно занимаемся. Но, в таком случае, говорить про «определения» (как емкие понятия) вообще не имеет смысла. Они почти невозможны. Нельзя описать лошадь просто сказав слово «лошадь», и приписав ей абстрактное качество «лошадности». Придется вводить параметры: возраст, рост, цвет, вес, скорость, болезни и т.д. и т.п. И тогда каждый раз придется описывать разных лошадей разными словами. Не говоря уже о том, что абстрактную «лошадь как таковую» даже нельзя себе вообразить.
Итак, предметы отдельно-единичны, непричастны к какой-либо обобщённости. Полемизируя с Платоном, Антисфен отрицал его теорию идей: «Лошадь я вижу, лошадности же не вижу». Таким же образом он ставил под сомнение и наличие у человека «человечности». В этом плане позиции Антисфена буквально повторяют позиции либерального крыла софистики, а также Аристиппа, Эпикура и всех их последователей, включая нас, современных эпикурейцев. Отрицание содержательности родовых и видовых понятий приводит к невозможности приписать субъекту предикат, определить один субъект через другой без нарушения закона тождества, так как восприятию доступен лишь единичный экземпляр вида, но не самый «вид» или «идея».
Но в таком случае, Антисфен должен был пойти дальше, и так или иначе склониться к приоритету сенсуализма над рационализмом. В каком-то смысле он так и делает. Согласно популярному античному анекдоту, в ответ на доводы представителя элейской школы о невозможности движения, Антисфен встал и молча принялся ходить. Этим он продемонстрировал свою убеждённость в превосходстве чувственных свидетельств перед изощрёнными, основанными на внешне верных логических утверждениях, аргументами. Антисфен выступал против традиционного со времен элейской школы разделения мира на умопостигаемое («по истине») и чувственное («по мнению») бытие, и этим он наносил огромный удар по ядру философии Сократа и вступал в яркое противоречие с Платоном, отчасти предвосхитив критические поправки Аристотеля. Таким образом, принимая номинализм, Антисфен неизбежно принял и сенсуализм в теории познания. Как же так получается? Мы же говорили, что он скорее рационалист. Но здесь нужно понимать, что сенсуализм в таком смысле принимали и стоики, и Демокрит, и Аристотель, но это не делает их последовательными анти-рационалистами. Если ставить вопрос ребром — чувства или разум, все они выбирают разум, и скорее всего, Антисфен здесь не исключение (но строго решить это невозможно, за недостатоком фрагментов). Скорее стоило бы назвать такие позиции — номиналистическим рационализмом, или каким-то «рациональным» сенсуализмом, но это не тот сенсуализм, который отстаивали Протагор или Эпикур.
И последнее, что стоит рассмотреть, так это индивидуализм киников. Исходя из того, что Антисфен призывал к незаметной жизни, отпугивал от себя людей и предпочитал уединение, а также из всех фраз про возможность выжить в полном одиночестве и с полной самодостаточностью — делается вывод, что он был индивидуалистом. Действительно, в этом есть какая-то нотка либеральности, хотя ему же приписывают фразу о том, что с государственными делами нужно быть «не слишком далеко, и не слишком близко», а в разделе про аристократизм мы видим позиции, которые в общем-то хорошо подходят к мышлению государственника, готового жертвовать людьми ради общего блага. Но сугубо анти-индивидуалистических моментов (какие можно найти, например, у Демокрита) — здесь действительно мало, или даже вовсе нет. Возможно, стоило бы повнимательнее присмотреться к возможному родству Антисфена с младшими софистами, например, с тем же Критием. Но мы еще будем переписывать этот цикл статей, по мере наполнения материалами, так что возможно это еще будет сделано в скором времени.
Даже если все это — не совсем тоже самое, что предалаги афинские софисты и их наследники, все равно нужно отметить, что эти идеи (номинализм с нотками сенсуализма, индивидуализма и космополитизма) очень хорошая черта в кинизме. Критика Платона проводилась ими по существу, и очень иронично. И даже несмотря на весь свой консерватизм, Антисфен считал, что любого человека можно научить добродетели. Само собой, Антисфен, не будучи от рождения чистокровным греком — должен был отрицать передачу благородства исключительно по крови. В таком случае понятно, почему Платон называл Антисфена софистом. Кроме личной вражды, для этого были все основания, опираясь на такие «нетипичные» для консерваторов философские позиции.