ECHAFAUD

ECHAFAUD

Гомеровский период, киклические поэты и орфизм.

, ,

Цикл “Предфилософия“:

Рассмотрев мифологию Греции на ее божественном и героическом уровнях, можно представить себе самый базовый культурный контекст, в котором жили все древние греки, вне зависимости от статуса, занимаемого ими в обществе. Конечно, многое из этого материала было написано авторами куда более поздних эпох, чем рассматриваемые нами сейчас. Мы реконструируем мифы через сочинения Гомера, Гесиода, лирическую поэзию, орфические песни и классические трагедии. Но никого из этих авторов мы до сих пор не называли по именам, делая вид, что имеем дело с первозданной архаикой. На самом деле многие имена нам известны, и теперь мы опишем наши знания о них, чтобы показать когда именно возникли мифологические представления греков, и какие личности стояли за этим процессом. Благодаря тому, что мифологию мы рассмотрели в предыдущих разделах, теперь мы обойдемся без особой акцентировки на мифологическом содержании творчества наших авторов.

Лин, Орфей и Мусей — первые греческие мудрецы

Когда Диоген Лаэртский пытался обосновать, почему философия происходит из Греции, и что она никак не могла быть создана на Востоке (хотя он сам же приводит аргументы о возникновении на востоке, что несколько странно) – он ссылается на двоих человек: “Так, в Афинах жил Мусей, в Фивах – Лин”. Когда именно они жили, этого не знает никто; но Лин все же считается современником легендарного Орфея, а это значит, что он жил во времена Геракла и прочих античных “героев”, то есть, ещё до начала Троянской войны. Если эти персонажи действительно существовали как реальные литераторы, повлиявшие на раннюю греческую культуру, то их датировки жизни должны быть смещены ближе к современности. Т.е. они могли быть всего на несколько поколений старше Гомера (максимум IX-VIII вв. до н.э.). В любом случае, никакими точными данными мы не располагаем, и поэтому скажем просто – это древнейшие персонажи в греческой культуре.

Лин Фиванский

По одной из версий, Лин — фиванец, который обучал юного Геракла пению и игре на кифаре. Однажды Лин даже побил его, за грубость и тугость обучения, но Геракл нанес в ответ удар кифарой и случайно убил Лина. Обучение Геракла было представлено в комедии Алексида “Лин”. Происхождение Лина особенно интересно в связи с финикийским происхождением города Фивы. Правда в других версиях древних биографий его родина – Аполлония на Крите, или же остров Эвбея, где он впервые сочинил плачи (трены). Но учитывая что и Крит, и Эвбея, и Фивы, одинаково связаны с финикийскими мифами, то можно подозревать некую долю восточного влияния также и здесь. Тем более, что это Лин якобы изобрел письменность, при помощи которой описал ещё пеласгическими (до-греческое население называют пеласгами) буквами деяния первого Диониса. Поэтому считается, что Кадм только принес алфавит, сам же он был финикийцем, так что именно Лин применил этот алфавит к греческому языку своего времени, т.е. к пеласгическому языку. В большинстве родословных Лин изображается родным братом Орфея и величайшим знатоком музыки. По Гиппоботу, он причислялся к двенадцати мудрецам, а некоторыми античными авторами причислялся также к списку семи мудрецов. Считается, что он и похоронен был также у фиванцев, но затем его могила затерялась.

Лину приписывается ряд фрагментов философского содержания, и все они в русле общей предфилософской традиции, находящей немало общего с орфизмом (о нем ниже, в разделе про Орфея). Видимо, под именем Лина в античное время была известна поэма, в которой говорилось о начале всех вещей и элементах. Так, по словам Лаэртского, “он сочинил космогонию, в которой говорится о движении Солнца и Луны, о происхождении животных и плодов”. Уже здесь мы видим, что ранние интересы греков прикованы к астрономии, зоологии и ботанике. Интерес к природе проявляется наравне с интересом к космосу. Несмотря на философскую значимость, судя по дошедшему ряду фрагментов, поэма Лина была ещё крайне мифологичной по форме и содержанию. Вероятнее всего, она исполнялась в стихотворной форме, и под музыкальное сопровождение; поэтому можно допустить, что уже тогда греки имели дело с философскими поэмами по типу тех, что оставили нам Эмпедокл или Лукреций. По крайней мере, ещё римский ритор Квинтилиан (35-96) рассматривает эту версию. В противовес ему стоит сказать, что Павсаний (110-180) уже считал стихотворения Лина подложными. Мы попытаемся рассмотреть сочинения этих мифических персонажей так, как если бы они были настоящими людьми, чтобы представить, как эта история могла обстоять, и какой казалась в глазах самих древних; тех из них, что соглашались с Квинтилианом. Но и не будем всецело принимать всё на веру, прислушиваясь также к Павсанию (к тому же, что есть все основания подозревать подлог текстов), в следующем разделе мы еще рассмотрим альтернативные версии создания сочинений Лина, Мусея и Орфея.

В общем, Лин считает, что было такое время, когда все вещи были вместе, и каждая вещь была частью Целого, прямо как позже у философа Парменида. Он уверен, что наступит время, когда снова “всё” будет “одно”. И так продолжается целую вечность по кругу, из чего следует, что бытие неуничтожимо. Этот круг повторений занимает 10 800 лет, число которое позже с этой же целью использует философ Гераклит. Но также это говорит нам о том, что вещи проходят в этом круге два типа движения, от единства к состоянию разрозненности, и от разрозненности к единству, прямо как позже у философа Эмпедокла. По Лину (а также Орфею и Гесиоду) – Боги произошли из хаоса, что в общем-то прямо напоминает нам “апейрон” философа Анаксимандра. В этом смысле мы видим одновременно и малую долю финикийского следа, и сильную схожесть на классическую греческий философский “Канон”. Если обобщить, то Лин рисуется в древности как “философ Целого”. В этическом смысле Лин говорит о необходимости обуздать свое чрево – “источник всех безобразий”, и поэтому его можно считать также представителем консервативной этики добродетели. Но чтобы вы понимали, откуда это берется, экономнее будет привести в склеенном виде его отрывки:

«Было некогда время, когда все вещи были вместе»… «Так, через распрю управляется всё всегда. Из Всего — все вещи, и из всех вещей — Всё. Все вещи — одно, каждая — часть Целого, всё в одном: Ибо все эти-вот вещи возникли из некогда единого Целого, а из всех вещей некогда, в предопределенное время, снова будет одно, Вечно сущее одним и многим, причем их невозможно увидеть одновременно. Много раз будет повторяться одно и то же, и никогда не наступит конец. Жизнь сопряжена с мучительными страданиями и сонмом смертельных напастей. Так, бессмертная смерть осеняет всё окрест. Человек и всё тленное умирают, а бытие будет неуничтожимым и сущим всегда, поскольку оно таково. Оно будет изменяться лишь всевозможными кажущимися обличьями и очертаниями формы, скрываясь от взора всех смертных». «Ибо не существует нечто одно, но «Всё одно», как говорили Лин и Пифагор».

В других фрагментах видно, что для Лина особое значение играло число семь. Например, в основу мира он закладывал четыре стихии, которые связывались тремя силами в цепочку: «Четыре начала у всех вещей, тремя узами держимы». Цифру семь мы будем видеть везде, её даже обожествляли; например Лин считал, что планет в нашей системе семь, что весь мир был создан на седьмой день. В самом деле, как мы можем судить, для греков было важно, чтобы было именно семь мудрецов и семь чудес света; в связи с этим же, в теории музыки было семь ладов. А впервые такую роль “семерка” начала играть в астрономической системе древнего Вавилона, откуда проникла к финикийцам и иудеям. Отсылками к числу “семь” переполнен весь “Ветхий завет”. Всё это добавляет веса в копилку аргументов о связи Лина с востоком, а также о связи с пифагорейской любовью к числам (вернее, о связи пифагорейцев с идеями ранних поэтов).

По Лину, раз Бог всемогущ – то нет ничего невозможного по определению, как минимум для Бога; и поэтому всегда можно надеяться на чудо (поздняя версия, встречаемая у неоплатоника Ямвлиха, возможно даже его собственная). Это можно рассматривать и как слабую версию опровержения сквозного детерминизма. Лин является до такой степени “связующим” персонажем, что мы еще будем к нему возвращаться в дальнейшем изложении учений и жизни более привычных, классических философов, он хорошо объясняет некоторые моменты в специфике их учений.

Орфей Фракийский

Младшим братом Лина, как мы уже говорили, считается гораздо более знаменитый поэт и философ Орфей из Фракии (про значение Фракии чит. про Замолксиса и Пифагора), что несколько странно, учитывая что Лин считается фиванцем. Орфей даже лично участвовал в походе аргонавтов за золотым руном; он посещал Египет, и там значительно усовершенствовал свои знания, став первым из элли­нов по вопросам теологии, обрядов, поэзии и музыки. Сама традиция рисует Орфея популяризатором египетской мудрости. Главным образом Орфей известен как создатель инструмента лиры, и как первоклассный музыкант. 

Полумифическому Орфею приписывается создание одной из наиболее значительных предфилософских школ Древней Греции – орфической. Эта школа была по сути своей религиозной сектой, а орфизм можно назвать своего рода маргинальной “ересью” на основе традиционной греческой религии. Тем не менее “Орфей” и “орфизм” сыграли определённую роль в генезисе философского мышления греков, предопределив некоторые принципы ранней греческой науки. Орфизм получил наибольшее распространение в VI веке до н. э. в Аттике эпохи Писистрата (но здесь довольно быстро потерял влияние), после чего сумел более основательно укорениться в Южной Италии и на Сицилии уже в VI-V веках до н. э. Несмотря на то, что орифические культы сильно опираются на мифы о Дионисе – сам Орфей был любимцем Аполлона; именно этот бог подарил ему золотую лиру, при помощи которой можно было приручать диких животных, двигать деревья и скалы (миф отражающий важность доместикации животных и растений). И как сторонник бога Аполлона-Солнца, он не почитал Диониса; а по одному из рассказов, он даже открыл тайные обряды Диониса (т.е. осквернил их), и установил их на горе, названной от его кифары Кифероном.

Уже классическая критическая традиция (Платон и Аристотель) пересказывают основные положения орфической школы. Как и у Гомера, прародителями всего здесь выступают Океан и Тефия (два океанических божества), родившиеся от Геи и Урана (земли и неба). Иными словами, после создания неба и земли, между ними образовалась вода. Океан и Тефия прежде были сплетены вместе, но затем разделились под действием “лютой вражды” (интересно, что альтернативной версии действия “любви” и возврата мира в первоначальное состояние мы здесь не видим, в отличи от концепции Лина). Возможно здесь имеется ввиду выделение “водного” небосвода. На это намекает и то, что именно тогда зародился Эфир, в котором появились планеты, звёзды, горы и моря. Всё это отныне и навеки будет таковым, а дальнейшее развитие мира, видимо, отрицается. Орфей описывал возникновение животных “подобно плетению сети” – они возникают постепенно, орган за органом, а не сразу в готовом виде. Учитывая, что о происхождении животных и растений писал также Лин, возможно их учения были родственны между собой. И если всё так, то в этом моменте Орфей предопределил прото-эволюционную концепцию Эмпедокла. 

Из характерных фраз Орфея, которые будут иметь значение для будущей философии, можно привести несколько: «Душа похоронена в теле, словно в могиле».., «учение о душе гласит, что носимая ветром душа проникает внутрь живого существа из мирового пространства при вдохе»… Как мы увидим дальше, все эти концепции окажут большое влияние на пифагореизм. В орфизме также видны сильные мотивы будущего христианства. Именно орфики начали активно распространять идею о том, что приобщение к их религии дарует спасение в загробном мире, и что грехи приводят к вечным мукам. Свои учения Орфей получил якобы прямо от богов, а записал их уже его ученик (и старший брат) Лин. Поэтому сочинения Орфея были буквально как божественные откровения. Они также настаивали, что за всеми нашими деяниями следит богиня Правды, и поэтому ничто не может быть сокрыто и т.д. и т.п. Из религиозных культовых пластинок, найденных в древней Ольвии (совр. Украина), относящихся к V в. до н.э., мы обнаруживаем, что для орфиков огромное значение имела логика противоположностей (мир-война, истина-ложь, душа-тело), из которых они могли, в том числе, вывести и жизнь после смерти, как движение противоположностей. Уличные проповедники этого учения были достаточно массовым явлением уже при жизни Платона, на что он жалуется в своих сочинениях, поэтому можно сказать, что орфизм был актуальным учением даже в Греции эпохи Перикла и многие годы после него.

Возможно в связи с пропагандой вегетарианства Орфей запрещал пролитие крови (как животных, так вероятно и людей), и он не только запрещал всякие убийства, но в прямой связи с этим проповедовал любовь к жизни. В отличие от консервативной этики добродетели у Лина, здесь мы можем подозревать даже некий прото-гедонизм. В связи с этим особенно интересно, что из классических трагиков чаще всего Орфея упоминает Эврипид, и акцентирует он как раз на вегетарианстве и принципе ненасилия поэта. Именно поэтому поэт-консерватор Алкей писал о нем:

Орфей насиловал судьбу,
Убеждая людей, рожденных на свет, смерти бежать.
О если бы он был искущенно мудрым во всем и отличался крепким умом!
Глупец! Вопреки мойре Зевса даже волосы не падают с головы.

Отсюда можно сделать вывод, что Орфей мог ещё сильнее, чем Лин, сомневаться в детерминизме. Все упоминания Орфея в художественной литературе античного времени, с целью одобрения или с целью критики, одинаково делают акцент на том, что его музыка и стихи чрезмерно “сладостны” и развращают дух. Презрительное отношение консерваторов к Орфею сохраняется и много позже, так например Платон и Исократ изображают его хулителем богов, неженкой и жизнелюбцем, даже злорадствуя над его смертью, которая по легенде произошла насильственно, да еще и от рук женщин, одурманенных Дионисом (вдвойне ужас и позор, с точки зрения пацанских понятий Платона).

Мусей Афинский

Третий мифологический поэт Мусей, по Диогену Лаэртскому, был «первый, кто по преданию, сочинил “Теогонию” и “Сферу”; он учил, что все на свете рождается из Единого и разрешается в Едином». Весьма странно, учитывая то, что мы читали про философию Лина. К Мусею у античных авторов было меньше всего претензий и вопросов о его реальном существовании. Возможно всё то, что мы говорили про Орфея и Лина – было создано им одним, и поэтому Лаэртский говорит, что он первым изложил “философию Целого”. Но это всё только догадки. На самом деле, мы практически ничего не знаем про него, кроме того момента, что он был учеником Орфея, и якобы перенес его устное учение в письменный формат. Видимо он также был и музыкантом, по крайней мере от него дошла фраза “слаще всего для смертных – петь”. Возможно, что это ещё один намек на гедонистические рассуждения, но в другом месте его фрагментов мы видим, что он явно верил в божественное провидение и принимал весь классический “орфизм”. Ходили споры о том, кто создал греческий алфавит на самом деле, Мусей или Лин; были споры о том, кто их этих троих (или может вообще Гомер) был создателем стихотворного размера гекзаметра. Но в большинстве случаев Мусей является лишь малым подобием Лина и Орфея, и в основном он записывал мифы и составлял генеалогии богов. 

Кроме уже названных книг Мусей был автором этического сочинения “Наставления” к своему сыну, что отсылает нас к аналогичному жанру египетской и вавилонской литературы (а также прямо отсылает к творчеству Гесиода). Несмотря на все сходства, есть в его сочинениях и небольшие особенности. Например, Мусей явно интересовался зоологией и ботаникой (правда нечто похожее мы видели и на примере Лина с Орфеем), и многие его стихи относятся к наблюдениям за жизнью животных, или к растениям и их полезным свойствам. Возможно неслучайно поэтому в своих “Лягушках” Аристофан напишет, что “Орфей обучил нас посвящениям в таинства и воздержанию от убийств, Мусей – исцелениям от болезней и прорицаниям”. А главной особенностью Мусея является сохранившийся отрывок, который гласит:

Сколь же уменье/искусство (τεχνη) всегда много лучше, чем сила, бывает.

Здесь и мотивы пацифизма Орфея, и признание интеллектуального превосходства интеллигенции, и даже возможность трактовать эту фразу как признание полезности ремесленного труда. Мирная жизнь гораздо лучше войны и т.д. Это буквальное выражение стандартной позиции интеллигента всех времен. То самое, за что Орфея порицали Платон, Исократ и Алкей, и это почти полностью повторяет те мысли, которые изложит Гесиод в своем сочинении “Труды и дни” (о чем ниже).

Фактически все трое авторов (Мусей, Орфей, Лин) – разделяют одну мифологическую идеологию, которую также вместе с ними разделяют и разрабатывает Гомер и Гесиод; лишь незначительное место среди всего этого набора интересов занимает философская концепция в духе Парменида и Пифагора, аутентичность которой, в связи с вышеизложенным, теперь находится под сомнением. Однако на счет этого нужно кое-что ещё прояснить. Как мы уже видели, всё что мы вообще знаем об орфических культах во многом сильно похоже на христианство. Смотрите сами: божественное “дионисийское” начало в человеке соединено со злым “титаническим”, которое нужно подавлять при помощи нравственно-аскетической жизни (впрочем, это также крайне схоже также с персидским зороастризмом). Тело рисуется “темницей души”, в связи с чем орфики (и пифагорейцы впоследствии) развивали учение о загробном воздаянии, о переселении душ, и о грядущем царстве правды. Более того, здесь даже присутствует идея сансары, т.е. выхода из цикла перерождений, что сопровождается очищением души от всего грешного, и как результат, окончательным отделением души от всякого “грязного” тела. Если мы не доверяем Орфею на том основании, что сходство с христианством может быть исключительно модернизацией, тогда мы должны прекратить доверять также и всему, что мы знаем про Пифагора (и это как минимум). Но с Пифагором мы этого не делаем, т.к. доверяем другим авторитетам, которые говорили нам, что Пифагор аутентичен. Но раз уж мы знаем о связи Пифагора с орфическими культами, и некоторое их влияние на пифагореизм всеми признается, то почему бы не признать и то, что ещё задолго до философов существовал основатель этих самых культов?

Поэтому действительно “седьмой день” вполне может быть заимствован уже самим христианством (из орфизма или из вавилонской культуры), как и некоторые другие массовые “дионисийские” элементы; а то, что Пифагор заимствовал многое у орфиков – общепризнанная догма. Мы приводим все эти отрывки именно потому, что несмотря на их схожесть с Парменидом – вполне возможно, что они действительно имели более древнее происхождение. В конце концов, вполне возможно, что и само учение Парменида было частью учений Пифагора (фактически – орфиков), которое выделилось в отдельное направление. О прямой связи и дальнейшем расхождении элейской школы и пифагорейцев также общеизвестно, и дальше мы ещё будем тоже об этом говорить. Тогда окажется, что и Пифагор и Парменид – часть одного направления, которое черпает свои догматы непосредственно из народных культов (см. “Канон“); и Платон, который фактически лишь синтезировал эти два направления обратно в одно – на деле только возродил цельное орфическое мировоззрение, но уже на более высоком уровне, привлекая последние достижения обособившейся философии.

В целом мы пересказали всё, что относится к философским идеям Лина и Орфея. Но Орфей наиболее значим для культуры греков в другом амплуа. Его считают автором первой теогонии, которая так и называется “орфической”. Он первый дал имена всем богам, продумал их родственные связи, и сложил всё это в цельное повествование. Гесиод и Гомер в дальнейшем пользовались его образцом, когда писали свои произведения. И эта генеалогия божеств была весьма экзотической (это отсюда идут мифы про космическое яйцо, Хроноса, Демиурга и т.д.). Всё ещё не ясно, сформировалась она сразу в таком виде еще до Гомера, или мы имеем дело с тем, что сложилось уже в эпоху распространения христианства. Некоторые элементы орфизма явно использует Платон, и поэтому можно подозревать, что такой вид мифологии существовал раньше. Но детальное описание этой теологии дается только в источниках поздней античности, когда она уже могла обрасти массой модификаций. Поэтому мы всё же изложим орфическую теогонию, но только не здесь, а уже в разделах о философии поздней античности, в частности о неопифагорейцах и неополатониках. А пока перейдем к более “ортодоксальным” и признанным генеалогям божеств.

Гомер и его проводник (1874) Уильяма-Адольфа Бугро

Гомер и Гесиод как философы

Мы не будем рассказывать здесь о т.н. “Гомеровской проблеме” (существовал он на самом деле, или это собирательное имя для дюжины разных поэтов) и о той роли, которую он играл в жизни греков многие столетия. Также не будем говорить о том, какую роль они вместе с Гесиодом играют сегодня. Здесь достаточно трех вещей: 

  1. Они оба в глазах греков были младше, чем Орфей и Лин.
  2. Они оба посеяли общефилософские идеи в своих сочинениях.
  3. Гесиод географически и идеологически связан с Лином, а они оба — с финикийской (восточной) мудростью. 

Поэтому когда мы, уже знакомые с Гомером и Гесиодом – находим что Орфей и Лин (или их позднейший мистификатор Ономакрит) лишь заимствуют “их” мифологию, то может мы и правы, учитывая уровень схожести их строчек. Но с точки зрения логики самих греков, все это означало что Гомер – эпигон легендарных поэтов. Можно предположить, что это мнение не беспочвенно, и что действительно, “философия Целого”, изложенная Лином, Мусеем и Орфеем – предшествовала Гомеру, и была для него уже устоявшейся классикой. Именно поэтому мы начали с рассмотрения первых поэтов, хотя в принципе можно было бы начинать и с Гомера, ведь то, что говорят Гомер и Гесиод – куда более примитивные вещи, и наверняка более широко распространенные в греческом народе. Поскольку датировки жизни всех пятерых перечисленных авторов нам неизвестны, а тематика у всех крайне схожая, то можно предположить, что все они примерно современники друг друга, и жили где-то в промежутке 800-650 гг. до н.э. Мы также не будем излагать мифологию и содержание работ Гомера и Гесиода (это уже сделано в отдельной статье), и обсудим только те моменты, которые могут иметь значение для последующей философской мысли.

Гомер

Хотя у первых мифических поэтов мы почти не видим объяснений тому, “как устроен мир”, без сомнений у всякого, даже не очень образованного человека, должна была быть какая-то картина. В цельном виде мы находим ее как раз в творчестве Гомера и Гесиода. Выглядит мир у них практически идентично (отличия только в том, как он таким сформировался). Мироздание состоит из трех частей: неба, земли и подземелья, при чем Небо и подземелье симметричны по отношению к земле: глубочайшая часть подземелья (Тартар) настолько же удалена от расположенного под землей Аида, насколько вершина неба отстоит от поверхности земли. Сама земля – неподвижная круглая плоскость, а небосвод медный, или, что бывает реже, железный. Небо у Гомера правда уже изображается и как “небесное море”, и такая точка зрения вполне совместима с воззрениями милетских философов (в частности Анаксимена), или даже египтян. Пространство между небосводом и землей наполнено вверху эфиром, а внизу – воздухом. Сам небосвод поддерживается столбами, которые охраняет титан Атлант. Солнце – это бог Гелиос, Луна – богиня Селена, ее сестра Эос – богиня зари. Созвездия, погружаясь временами в Океан, омываются в нем и обновляют свой блеск. Подземелье состоит из Эреба, Аида и Тартара. Вход в Эреб находится за Океаном.

Выше, говоря про Орфея, мы упоминали о мифе, где Тефия и Океан, будучи сплетенными в одной морской субстанции, благодаря силам вражды разделились. Но в “Илиаде” есть фрагмент, где богиня Гера намеревается искоренить эту злобу, и примирить богов при помощи силы любви. Эрос (любовь) рисуется также и у Гесиода, как один из первых богов, возникших на свете; и возможно таким же образом дела обстоят даже у Орфея, но в сохранявшихся фрагментах его космологии значение имеет только вражда. Вполне возможно, что это прямой ответ Орфею. Гомер правда, в отличии от Орфея или Гесиода, не рисует ни Хроноса, ни Хаоса с Эфиром, а выводит всю историю мира из Океана (т.е. стихии воды, что можно связать с Милетской школой философии), который оказывается “прародителем всего”. Само это представление прямо заимствовано из шумеро-вавилонской мифологии (ссылка будет). Можно с уверенностью утверждать, что в творчестве Гомера содержится совокупность философских идей, представленных поэтическими средствами. Мы видим, что он пользуется наименованиями созвездий и имеет базовые представления об астрономии. Не чужды Гомеру также и представления о медицине и ботанике (в тексте пьесы встречаются и военные медики). Для того, чтобы сказать, что набор интересов Гомера, Орфея и прочих авторов ничем серьезно не отличаются от аналогично набора интересов ранних философов, не хватает только математики. Про этику и политику Гомер говорит тоже более чем достаточно. 

Важнейшее место в учении раннегреческих философов занимало учение о природе (фюсис, физика), даже не столько как природа в целом, сколько поиск “природы” каждой конкретной вещи, т.е. ее скрытые свойства. У Гомера природа упоминается как обозначение специфического свойства лекарственного растения, связанного с первобытной магией. Эти стихи повествуют об Одиссее, который направился освобождать своих друзей от коварной волшебницы Цирцеи, превратившей их в свиней. Одиссея встречает Гермес и предлагает ему цветок, растение моли: «…вырвав его из земли и природу (фюсис) его объяснив мне». Так что очевидно, что Гомер прекрасно понимал, что такое поиск “природы вещей”. Но наиболее интересны для нас так называемые космические сравнения Гомера. Вот как описывает поэт битву двух богов, Гефеста и Ксанфа, которые олицетворяют две мировые стихии – огонь и воду:

Бог [огня] на реку обратил разливающий зарево пламень, Вспыхнули окрест зеленые ивы, мирики и вязы; Вспыхнули влажные трости, и лотос, и кипер душистый, Кои росли изобильно у Ксанфовых вод светлоструйных. <…> Вспыхнул и самый поток, и, пылающий, так возопил он: «Нет, о Гефест, ни единый бессмертный тебя не осилит! Нет, никогда не вступлю я с тобой, огнедышащим, в битву!».

Отсюда, а также из многих других образов из сочинений Гомера (хотя бы сожжение Трои), можно сделать вывод о большой значимости огня, а это прямо подводит нас к тому, чтобы увидеть в Гомере источник для философии Гераклита. Можно проиллюстрировать космос Гомера, обратившись к знаменитому описанию щита Ахилла. Его считают кратким философским итогом всей “Илиады”. Щит был изготовлен богом огня Гефестом для героя Троянской войны Ахилла, сына богини Фетиды:

Щит из пяти составил листов и на круге обширном Множество дивного бог по замыслам творческим сделал. Там представил он землю, представил и небо, и море, Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц. Все прекрасные звезды, какими венчается небо: Видны в их сонме Плеяды, Гиады и мощь Ориона.

Среди философских рассуждений в Илиаде мы находим и концепцию “Золотого века” (раньше было лучше), но с интересной спецификой. По мнению Гомера, где-то на окраине мира всё ещё существуют народы, у которых “Золотой век” не закончился, и поэтому теперь боги, как некогда в самой Греции, спускаются туда, чтобы лично пировать со смертными. В качестве примера Гомер называет страну эфиопов. После обрисовки космоса, в описании щита Ахилла говорится об изображении Гефестом двух городов: в первом из них («прекрасно устроенном») происходят пиры и свадьбы, люди поют и пляшут. Другой город осажден неприятелем, здесь сверкает оружие, происходят сражения и разрушения. Сражающимися предводительствуют боги Арес и Афина в золотых одеждах. Далее на щите изображены широкое поле, виноградный сад и противоположная картина: бегущее стадо волов, спасающееся от нападения львов. Здесь же Гефест изобразил и мирное стадо овец, и хоровод юношей и девушек. “Там и ужасную силу представил реки Океана, Коим под верхним он ободом щит окружил велелепный”.

Современные исследователи творчества Гомера считают, что изображение основных форм жизни и бытия на щите Ахилла, как и других сюжетов великого поэта, упорядочено по закону противоположности, в котором противоположности материального мира взаимно обусловлены и являют собой единое целое. Так, великие сферы видимого мира: Земля, Небо, Солнце, Луна, Звезды и Океан – даны поэтом в начале и в конце описания щита Ахилла для того, чтобы охватить космос в целом. А уже на Земле разворачивается пестрая картина жизни: город и деревня, война и труд, счастье и опасность. Но здесь также можно увидеть, при желании, прямое противопоставление мирной и военной жизни, с явным предпочтением в пользу мира. И это несмотря на то, что Гомер считается “поэтом войны”. Подобное изображение “двух городов” мы еще увидим у Гесиода. Этот философский закон противоположностей является космическим законом вечной гармонии противоборствующих сил, а в позднейшей греческой философии представлен как диалектический закон о единстве (гармонии) и борьбе противоположностей (например, у того же Гераклита Эфесского). У Гомера мы находим и тот образ “лука и лиры”, что так знаменит у Гераклита как иллюстрация единства противоположностей. Он представлен в гомеровском гимне “К Аполлону Делосскому”. Здесь рассказывается, как родился могущественный бог Аполлон, сын Лето и Зевса. Первые слова новорожденного бога были таковы:

«Пусть подадут мне изогнутый лук и любезную лиру.
Людям начну прорицать я решенья неложные Зевса!».
Лука Аполлона боялись сами бессмертные боги:
Вспомню, – забыть не могу, – о метателе стрел Аполлоне.
По дому Зевса пройдет он – все боги и те затрепещут.
С кресел своих повскакавши, стоят они в страхе, когда он
Ближе подступит и лук свой блестящий натягивать станет.

Кроме закона противоположностей мы находим и другие философские законы в произведениях Гомера. В данном случае речь идет о законе управления Вселенной. Космосом управляет верховный бог Зевс с помощью грозного оружия – молнии (керавна). Благодаря этому оружию из хаоса рождается космос (позже и Гераклит скажет: “Всем этим правит Керавн”). По сути, даже борьба Богов с Титанами была аллегорией борьбы носителей порядка с олицетворениями хаоса. А каким образом Зевс в произведениях Гомера осуществляет управление мирозданием? Он делает это с помощью разума. Кроме закона о противоположностях и закона управления Вселенной в философском учении Гомера рассматривается закон судьбы (мойры) как безличной космической силы, т.е. классические представления о детерминизме. Три мойры являются, по одной из версий, детьми Фемиды (богини правосудия, закона, справедливости) и Зевса. Имена этих богинь судьбы – Клото (“пряха”), Лахезис (“дающая жребий”), Атропос (“неотвратимая”). Они “раздают смертным человекам во владение и добро и зло”. Взаимоотношения между судьбой и богами сложные. Иногда судьба даже властвует над богами: “Предопределенного судьбой не может избежать даже бог”. По утверждению историка Павсания, “предопределение и судьба повинуются одному только Зевсу”. Зевс и почитался как предводитель мойр. Иногда же греческая мифология утверждает, что и сам Зевс подвластен мойрам. Например, у Эсхила в “Прометее прикованном” (хотя скорее автором был Софокл) Предводительница хора успокаивает измученного Прометея, обещая грядущее освобождение:

Прометей: Еще не хочет Мойра всевершащая Исполнить это. Только после тысяч мук И после тысяч пыток плен мой кончится. Умение любое – пред судьбой ничто.
Предводительница хора: А кто же правит кормовым веслом судьбы?
Прометей: Три Мойры да Эринии, что помнят все. <…> И Зевс от предрешенной не уйдет судьбы.

Элементы философии в гомеровском эпосе можно усмотреть в деантропоморфизации Океана и Судьбы, в подчинении богов безличной cудьбе, в богоборческих мотивах и в прославлении разумности, которая показана, как одно из высших человеческих качеств. При чем уже Гомеру доступны представления о душе, которые принято считать весьма сложной концепцией времен Платона и Аристотеля. В человеке различаются тело и три вида духа. Один из них – псюхе. Это душа как таковая. Она подобна телу, это его двойник и образ (эйдолон), только лишенный плотности и непроницаемости. “Псюхе” – начало жизни и источник движения тела. Она покидает тело после его смерти и перемещается в Аид. Другой вид духа – “тюмос“. Это аффективно-волевая часть духа. Третий вид – “ноос“. Это сам ум. “Псюхе” разлита по всему телу (ощущения), “тюмос” находится в груди (эмоции), “ноос” – в диафрагме (разум). Богам и людям присущи все три вида духовности, животным же – только два пеpвых. Возможно именно это имеется ввиду в сочинениях Лина под “тремя силами”, которые упорядочивают четыре стихии. Загробная жизнь рисуется у Гомера хуже, чем земная. В Аиде “псюхе” ведет призрачное существование, в Аиде “только тени умерших людей, сознанья лишенные реют” (Од. ХI, 475-476). Поэтому Ахилл предпочитал бы быть батраком на земле, чем царем в подземелье.

В общем, можно сказать, что у Гомера есть более-менее сформированное мировоззрение стихийного характера. Т.е. он представляет мир возникшим из единой первостихии, он одушевлен, им управляют силы любви и вражды, которые разделяют и соединяют элементы мира, чем запускают процесс формирования сложных вещей. Стихии, которые он кладет в основу, могут рассматриваться основанием для философии Фалеса или Гераклита, а силы, управляющие миром – основой для философии Эмпедокла. Он проповедует, на примере своих героев, некоторые этико-политические идеи, правда преимущественного консервативного и аристократического характера (уважай старших, молись богам, умирай за родину, соблюдай нормы морали и стремись только к пафосному и возвышенному). В каком-то смысле можно даже сказать, что Гомер “певец войны”, по крайней мере таким его будут воспринимать в последующие годы, и поэтому всякие аристократы и реакционеры будут использовать его творчество в качестве главного образца. На деле же, далеко не факт, что Гомер предпочитал войну миру, о чем может свидетельствовать хотя бы сцена со щитом Ахилла.

Гесиод

Всего этого уже предостаточно, чтобы объяснить раннюю философию греческого “Канона“, не говоря уже о том, что помимо Гомера философы могли использовать поэзию Лина и Орфея (“философию Целого”), и даже напрямую пользоваться восточными источниками, из которых черпали все вышеперечисленные поэты. Но поверх всего уже сказанного, свою лепту внес еще Гесиод. Этот поэт жил в Беотии, в деревне Аскра (неподалеку от Фив, где также жил до этого Лин). Его отец бежал туда из малоазийской Эолиды, спасаясь от кредиторов. Оказавшись в Аскре, которую Гесиод называет “нерадостной”, отец поэта стал земледельцем. Беотия принадлежала к числу сравнительно отсталых земледельческих областей Греции с большим количеством мелких крестьянских хозяйств, со слабым развитием ремесла и городской жизни. В эту отсталую область уже проникали денежные отношения, подтачивавшие замкнутое натуральное хозяйство и традиционный быт, но беотийское крестьянство еще долго отстаивало свою экономическую самостоятельность. Сам Гесиод был мелким землевладельцем и вместе с тем рапсодом. Как рапсод, он, вероятно, исполнял и героические песни, но его собственное творчество относится к области дидактического (наставительного) эпоса. В эпоху ломки старинных общественных отношений Гесиод выступает как поэт крестьянского труда, учитель жизни, моралист и систематизатор мифологических преданий.

С его именем связывают две поэмы: “Труды и дни” и “Теогония“. В первой работе главное внимание уделяется человеку и его нуждам, а мифы о богах выполняют лишь служебную функцию. В “Трудах и днях” Гесиод рассказывает о своем конфликте с братом, и вся поэма – это наставление Гесиода своему непутевому брату Персу. Тот промотал свою долю наследства, а потом нагло отсудил себе долю Гесиода. Отсюда и пафос этой поэмы. Испытав социальную несправедливость, Гесиод начал голодать. Но честность и трудолюбие спасли его, и поэтому он призывает своего брата к честному труду, описывая для него цикл земледельческих работ в Беотии. Вся эта книга – гайд для обычного крестьянина в Греции. По форме эта работа примыкает к ближневосточным сочинениям в формате поучения отца к сыну (возможно на него произвели влияние и “Наставления” к сыну авторства Мусея). 

Представим, что это древнегреческие крестьяне архаического периода с элементами моды Крита

В отличии от Гомера, которого рисовали всегда “певцом войны”, Гесиода, известного своими наставлениями в крестьянском труде, считали “певцом мирной жизни”. В связи с этим даже ходила легенда про “Состязание Гомера и Гесиода“, якобы они жили в одно время и сошлись в поэтическом поединке. Предание повествует о том, что когда царь Халкиды Амфидамант погиб (ок. 710 до н.э.) в ходе Лелантской войны, Гесиод участвовал в играх, устроенных в его память, на этих играх он и состязался с Гомером. Содержание этого “поединка” всецело модернизировано, и Гомер выступает здесь скорее как около-эпикуреец (он принимает тезис софиста Протагора о человеке, как мере всех вещей, говорит что высшее благо в поиске удовольствий и избегании страданий, и при этом еще восхваляет загробную жизнь, которую, как известно из достоверных источников, он порицал, и т.д. и т.п.), поэтому на его фоне Гесиод выглядит обывателем-консерватором, который пытается уязвить ловкого Гомера, но этого ему никак не удается. И когда уже казалось, что Гомер победил, им все таки задали финальную тему. Каждому из них нужно было прочитать лучший отрывок и собственных поэм. Гесиод зачитал строчки о том, когда и как надо собирать урожай с полей, а Гомер фрагмент подготовки к сражению ахейцев и троянцев. Простой народ и здесь был полностью на стороне Гомера, как вдруг царь Панед, брат Амфидаманта, председатель состязания, отдал свое личное предпочтение Гесиоду. И сделал он это только потому, что тот повествовал о “земледелии и мире”, а не “войнах и побоищах”. Позже Панед вошел в греческую пословицу как воплощение слабоумия (ведь как мог он предпочесть нудятину – пафосным сражениям супергероев из “Илиады”).

Эта история о состязании, пускай даже вымышленная, все же показывает роль Гесиода в жизни греков, и демонстрирует, что главным достоянием Гесиода была, все таки, книга “Труды и дни“. Первая же мысль этой книги состояла в том, что есть разные формы вражды, и это может быть как классическая война, так и соперничество в трудовых достижениях. Гесиод, очевидно, осуждает войну и хвалит конкуренцию трудовую. Через миф о Прометее он объясняет, почему людям приходится так тяжело работать, чтобы добывать пропитание, и почему это даже лучше, чем если бы мы жили в райских условиях (тогда не было бы мотивации развиваться и создавать новые изобретения). Интересно, что здесь он буквально показывает сотворение конкретного человека (Пандоры) путем смешения земли и воды. Создав таким образом грязь (или скорее глину), из нее создается облик человека, который уже далее наделяется душой. Объяснив, таким образом, причины наших страданий, и причины важности для нас надежды на лучшее, Гесиод переходит к знаменитому изложению деградации человечества.

  • Сначала был так называемый “золотой век” (который мы уже видели у Гомера), где люди были будто ангелы, их тела не старели, они не голодали. Вся еда сама собой росла на деревьях, хлеб рос почти без обработки. В общем рай на земле, и люди все добродетельные. Единственный минус разве что в том, что они все же умирали (хоть и безболезненно). Этому поколению людей пришел конец, но теперь их всех превратили в добрых демонов (духов), защитников людей. В общем, наши ангелы-хранители.
  • За этим следовал “серебряный век“, о жителях которого рассказано намного меньше. Понятно, что у них уже было больше проблем, и они уже не были такими совершенными. Главной особенностью был более короткий срок жизни, и то, что большую часть жизни они проводили на стадии развития ребенка. Этот род людей отличался открытым атеизмом, за что Зевс их и уничтожил. Теперь они являются духами подземного царства, правда не сказать чтобы злыми духами. Они еще вполне нормальные.
  • Третье поколение людей жило в так называемый “медный век“, в котором вообще все, включая жилища, строилось из меди. Они уже были куда более похожи на обычных смертных, с той разницей, что все как один были невероятными богатырями. А главным их занятием была война. Но за гипертрофированную воинственность они поплатились взаимным истреблением и вскоре исчезли, даже не превратившись в каких-то полезных духов.
  • В четвертом поколении жили люди “героического века“, это все известные нам мифологические персонажи. Участники похода аргонавтов, троянской войны, подвигов Геракла и т.д. “Называют их люди полубогами: они на земле обитали пред нами”. По идее они мало чем отличаются от людей медного века, также страдали от бесконечных войн. Но им выделяется особенный почет, и по задумке они все еще живут рядом с нами на “островах Блаженных”, в своеобразном раю, в награду за великие подвиги.
  • Последним, пятым поколением, стали мы, обычные смертные люди. Мы живем в “железный век“. Здесь Гесиод расписывает наши реальные проблемы, не забывая и о небольших примесях радостей. Но в дальнейшем пророчит нашему поколению такую же смерть, как и всем прочим. При чем это пророчество он развивает такими словами, что невольно вспоминаешь Библию: 

Зевс поколенье людей говорящих погубит и это
После того, как на свет они станут рождаться седыми.
Дети — с отцами, с детьми — их отцы сговориться не смогут.
Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю — хозяин.
Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то.
Старых родителей скоро совсем почитать перестанут;
Будут их яро и зло поносить нечестивые дети
Тяжкою бранью, не зная возмездья богов; не захочет
Больше никто доставлять пропитанья родителям старым.
Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.
Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.
Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно
Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.
Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,
Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,
Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды
Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

Сравнивая два возможных образа жизни (рисуя два разных города, прямо как раньше это сделал Гомер), миролюбивый и воинственный, Гесиод пытается убедить нас в том, что боги наказывают людей за грехи, а праведным посылают блага, и что самое важное, это происходит в нашем мире, а не в загробном (загробный мир в сочинениях Гесиода вообще не фигурирует). Он настаивает на том, что жить надо праведно. Но что особенно интересно, он говорит, что миролюбивая жизнь прямо связана с земледелием, а к войне и катастрофам приводит морское дело. Уже здесь звучит тематика преимущества земли над морем, которую мы еще часто будем встречать среди консервативных мыслителей. Гесиод с большим напором порицает безделье и “паразитизм”, вместо этого воспевая труд и бережливость. То, о чем он говорит и как говорит, составляет разительный контекст с представлениями о том, что греки избегали трудовой деятельности и презирали ее (см. “Маркс не понимает греков“), и напоминает уже полноценно оформленную “протестантскую этику” (ср. “Проблемы марксизма на примере Каутского“).

Нет никакого позора в работе: позорно безделье,
Если ты трудишься — скоро богатым, на зависть ленивцам,
Станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почетом.
Хочешь бывалое счастье вернуть, так уж лучше работай,
Сердцем к чужому добру перестань безрассудно тянуться
И, как советую я, о своем пропитанье подумай.

В дальнейшем он банально раздает советы, как вести сельское хозяйство, как выбрать правильно жену, и даже как правильно писать и какать (это совсем не шутка). Оканчивается работа обзором того, как определенные дни в году могут магическим образом способствовать или мешать конкретным делам, начиная от зачатия мальчика или девочки, заканчивая повышенной удачей в различных начинаниях. 

Вторая поэма, “Теогония”, это яркий пример религиозно-мифологического мировоззрения. Космология и теогония Гесиода явно имеет много заимствований из Орфея, или даже общий с ним источник. Тем не менее, в отличии от Орфея, этот источник менее испорчен позднейшими вставками, и поэтому излагать концепцию сотворения мира и генеалогии богов проще всего через пересказ Гесиода, а не экзотических фрагментов Орфея (что мы и сделали в статье о мифологии). Вообще, сами античные греки считали, что привычные всем имена Богов, их родословные и часть их историй были созданы Гомером и Гесиодом. До этого, надо полагать, эти боги могли носить имена “импортного” происхождения. Кто-то делал из этого вывод, что эти поэты были отцами греческой религии, и сделали хорошее дело. Кто-то наоборот, считал это кощунством, которое превратило греческую религию в плод фантазии двух поэтов. Всем бросалось в глаза, что в их изложении Боги иногда проявляли совсем уж низменные качества, и выглядели они не лучше любого из смертных. Чего стоит только то, что в “Илиаде” Гомера смертный человек сумел дважды ранить богов в сражении. Но для нас главное здесь то, что даже греки могли понимать, что их Боги были отчасти результатом переименования божеств из Ближнего Востока. 

Сегодня уже считается доказанным фактом, что на “Теогонию” Гесиода оказала прямое влияние шумеро-аккадская “Энума элиш“, а еще больше религия хеттов (совр. Турция), которые сами были под влиянием религии месопотамии. Повествование в “Теогонии” ведется сначала от имени Гесиода, который формулирует важнейший мировоззренческий вопрос о сознании мира и всех вещей. “Все расскажите, — как боги, как наша земля зародилась, Как беспредельное море явилося шумное, реки, Звезды, несущие свет, и широкое небо над нами; Кто из бессмертных подателей благ от чего зародился, Как поделили богатства и почести между собою, Как овладели впервые обильноложбинным Олимпом. С самого это начала вы все расскажите мне, Музы”. На этот вопрос отвечает не сам Гесиод, а геликонские музы. Таким образом, “Теогония” в большей своей части написана от лица Муз. В “Теогонии” Гесиод пытается привести в систему разноречивые эпические сказания о богах и связать богов в единое генеалогическое древо, начиная от предвечных Хаоса, Геи и Эрота и кончая Зевсом, устроителем нынешнего миропорядка, и его потомками. От Хаоса рождается Ночь-Нюкта и Мрак-Эреб. Ночь рождает Эфира и День от Эреба. Гея же рождает Урана и нимф. От соития Геи с Ураном рождаются первые боги – титаны. Также от этого союза Гея родила циклопов и гекатонхейров. Уран спрятал своих детей в недрах Земли, Гея же, страдая от этого, просит Крона отсечь половой член Урана, что он и делает. Из крови Урана родились эринии, гиганты и нимфы. Пока член Урана плавал по морю, вокруг него образовалась пена (и пристала к берегу Кипра), из которой потом появилась Афродита или Киприда (дочь Кипра). Далее рождаются различные боги, из которых стоит упомянуть мойр (богини судьбы, которые родились до Олимпийцев, а, значит, последние были им подвластны), и т. д. Также появляются различные божества-реки. Далее повествуется о рождении новых богов Реей от Крона: Зевса, Геры, Аида, Посейдона, Деметры, Гестии. Крон, зная, что в соответствии с пророчеством он будет свергнут одним из своих детей, глотает их одного за другим, но самого младшего – Зевса – Гея прячет на острове Крит, а вместо Зевса подкладывает Крону камень. Затем повествуется о рождении новых богов (Афина, Фебос, Арес и т. д.), о титаномахии и героях, которые должны будут спасти богов от гигантов. Также в “Теогонии” упоминается легенда о ящике Пандоры. Все эти мифы мы в общем-то излагали уже раньше, поэтому детализировано пересказывать их не будем.

Отвечая на вопрос Гесиода, геликонские музы утверждают, что первым возник Хаос: “Прежде всего во Вселенной Хаос зародился”. Но этот Хаос надо понимать не как беспорядок, а как зияние, разрыв. Древнегреческое слово “хаос” происходит от глагола “хайно” – раскрываюсь, разверзаюсь. Это первичное бесформенное состояние мира, зияние между землей и небом. Во многих мифологиях отсчет мироздания начинается с разделении неба и земли, с образования между ними зияния, свободного пространства. У Гесиода эта последовательность переворачивается, и само зияние между землей и небом оказывается раньше земли и неба. Хаос Гесиода деантропоморфизирован еще больше, чем “Океан” Гомера, “Абзу” шумеров, “Нун” египтян. После возникновения мироздания хаос в виде “великой бездны”,”хасмы” лежит в основании мироздания. В этой хасме, говорит Гесиод, “и от темной земли, и от Тартара, скрытого во мраке, и от бесплодной пучины морской, и от звездного неба все залегают один за другим и концы и начала страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут”.

Из всего этого видно, что Гесиод в своей трактовке первоначала вплотную подходит к идее субстанционального первоначала, т. е. к началу философии. В принципе, многие современные исследователи считают, и мы считаем вполне обоснованно, что либо Хаос, либо Тартар в философии Гесиода можно считать прямым предшественником “апейрона” философа Анаксимандра (тогда как океаническое начало Гомера мы видим как предвестие философии Фалеса, а некоторые его фрагменты отдаленно напоминают философию Гераклита). Космология Гесиода в целом подобна гомеровской. И у Гесиода “многосумрачный Тартар” так же далек от поверхности земли, как эта поверхность от небосвода – это то расстояние, которое пролетает сброшенная с неба медная наковальня за девять суток.

Для Гомера и Гесиода основной вопрос мировоззрения – вопрос об отношении мироздания как такового к людям и богам, и людей с богами в отношении друг к другу и к самому мирозданию. Для Гесиода человек очевидно принижен. Люди – случайные и побочные продукты в процессе теогонии. От их происхождении сказано очень глухо. Боги, и особенно Зевс, открыто враждебны к людям. Лишь один Прометей, двоюродный брат Зевса, любит людей и помогает им. Позднее в афинской трагедии Прометей скажет, что он научил людей всему: он наделил их мыслью и речью, он научил их астрономии и математике, домостроению и земледелию и т. п. Но у Гесиода Прометей изображен почти без симпатии. Он хитрец, обманувший Зевса, укравший у него огонь, чтобы подарить его людям. Гесиода не показывает того иронического отношения к богам, какое мы находим иногда у Гомера.

Остальные сочинения, в древности приписывавшиеся Гесиоду, считаются в современной науке написанными позднее, в VII-VI веках до н. э. Продолжением “Теогонии” была сохранившаяся лишь в немногих отрывках поэма “Каталог женщин” или “Эойя” – список красавиц, от брака которых с богами произошли герои, родоначальники знатных родов; здесь в генеалогической форме изъяснялось происхождение греческих племён. “Щит Геракла” – поэма в 480 стихах. В ней не рассказывается о всех подвигах Геракла, а изображается его поединок с чудовищем Кикном, сыном Ареса. Дошёл до нас и ряд названий других произведений Гесиода (“Меламподия”, “Свадьба Фетиды и Пелея” и др.). 

Изображение титаномахии

Киклическая поэзия 

Грандиозная концентрация героических сказаний в “Илиаде” и “Одиссее”, а также ранние попытки собрания всех мифов в связные повествования (у Мусея, Орфея, Гесиода) стали основой для дальнейшего развития эпического творчества. Создавалась масса подражаний Гомеру и Гесиоду, которые в разное время даже считались подлинными работами древних авторов. Возник отдельный жанр поэзии – “гомеровы гимны” (VII-V вв. до н. э.), посвященные большинству богов греческого пантеона. Их распространял отдельный вид рапсодов, которые теперь назывались “гомериды” (некоторые притязали на родственные связи с самим Гомером). Но такой сугубо технический вид религиозной литературы нас слабо интересует, поэтому гимны мы рассматривать не будем. Примерно в то же время, т.е. в течение VII в. и первой половины VI в. возник ряд поэм, составленных в стиле гомеровского эпоса, и рассчитанных на то, чтобы сомкнуться с “Илиадой” и “Одиссеей”, и вместе с ними образовать единую связную летопись мифологического предания, так называемый эпический “кикл” (цикл, круг, завершение истории). Но если Гомер использовал сюжеты, как часть некого целого, которое лишь затрагивалось в контексте, и этим он создавал впечатление непринужденности и естественности происходящего – то совсем иначе дело обстояло в “кикле”. Так, например, в поэме “Киприи“, автором которой считался Стасин из Кипра (прим. 700-640 до н.э.), излагается весь ход Троянской войны до начала действия “Илиады” (детали измены Елены, высадка ахейцев на берег Трои и первые годы войны). И это при том, что размер этой поэмы в два раза меньше, чем размер “Илиады”. Интересно, что в “Киприях”, написанных во время активной греческой колонизации, основная причина для начала Троянской войны – перенаселение Греции. В этой поэме Зевс, словно Танос из фильма “Мстители: Финал”, размышляет о том, как же “облегчить” перенаселенную землю, и решает погубить целое поколение “избыточных” греков на масштабнейшей войне. 

Другой, более старый киклический поэт (он практически современник Гесиода, а может и Гомера), Арктин из Милета (прим. 780-720 до н.э.) начинал свою поэму под названием “Эфиопида” наоборот, с последней строки “Илиады”. Она описывала сражения греков против прибывших на помощь союзников Трои, таких как эфиопы и амазонки, и сюжет доводился вплоть до гибели Ахилла от стрелы Париса. Другим продолжением “Илиады”, вводившим ряд новых эпизодов, была поэма “Малая Илиада” принадлежавшая Лесху из Лесбоса (прим. 710-640), или Фесториду из Фокеи (прим. 780-710). Она описывала, помимо прочего, сцену конфликта за право обладания доспехами Ахилла, а также подготовку к операции с троянским конем. Фесторид также считается возможным автором истории Фокеи, и позже ему приписывали даже написание биографии Гомера. Про успешный захват Трои, разделение добычи, и сам разбой устроенный в захваченном городе, рассказывалось в поэме Арктина под названием “Разрушение Илиона” (автором мелической поэмы с тем же названием был лирик Стесихор). Этому же Арктину, ну либо Евмелу из Коринфа (прим. 765-710 до н.э.) приписывали поэму “Титаномахия” – про битву богов-олимпийцев с титанами, которая представлена в виде серии сражений, идущих в течение десяти лет. Эти сражения происходят в Фессалии между двумя лагерями божеств, и ещё задолго до появления человеческого рода. Титаны, база которых располагалась на горе Отрис, противостояли Олимпийцам с базой на горе Олимп (детальнее об этом в статье про мифы Греции). Евмелу также приписывали авторство нескольких эпосов, написанных в коринфско-сикионской культурной сфере, в частности “Коринфиака”, эпоса, повествующего о легендах и ранней истории его родного города Коринфа. Таким образом, мы видим что уже в эти времена греческие авторы оставляют далеко не единичные примеры исторических сочинений о своих родных полисах. 

Судьбе Агамемнона и Менелая, возвращающихся домой одновременно с Одиссеем, была посвящена поэма “Возвращения” (поэма с таким названием была также у лирика Стесихора). Ее сюжет заканчивался на моменте начала “Одиссеи” и включал в себя полный сюжет мести Ореста, описанной позже в трагедиях Эсхила. Считалось, что написал “Возвращения” Гагий Трезенский ( еще один ровесник Гесиода, и может даже Гомера), а уже продолжением “Одиссеи”, была поэма о Телемахе и Телегоне, сыновьях Одиссея, автором которой был Эвгаммон из Кирены (ок. 567 г., современник Фалеса из Милета). Самое занятное в этой истории было то, что Телегон (сын от брака с волшебницей Цирцеей), по ошибке убил Одиссея и разорил остров Итаку, и сделал это просто в надежде найти отца. Узнав о своей ошибке, он перевозит тело отца вместе с Пенелопой и Телемахом на остров своей матери, где Цирцея делает их бессмертными, а Телегон женится на Пенелопе, тогда как Телемах на Цирцее. Этот финал даже трудно как-то комментировать. Философам-стоикам, которые плакали о падении нравов, стоило бы почитать этот эпос. По словам Климента Александрийского, Эвгаммон украл эти стихотворения у легендарного Мусея; возможно, это означает, что существовала более старая версия эпоса. 

Также существовал ещё целый ряд поэм “Фиванского цикла” (миф о походе Семерых против Фив), о Походе Аргонавтов, о приключениях Геракла и т.п. Например, в близкую связь с поэмами Гомера ставят Креофила Самосского, который был либо зятем, либо близким другом Гомера, а затем якобы получил в наследство от него многие свои стихотворения. Согласно преданию, спартанский законодатель Ликург получил гомеровские песни из рук потомков Креофила. Ему приписывается эпос “Взятие Эхалии”, где разрабатывался сюжет, использованный впоследствии Софоклом в трагедии “Трахинянки“. По другим источникам, данную поэму Гомер подарил Креофилу в обмен на гостеприимство, с разрешением считать её своею. Он также был автором поэмы “Миниады” и стихотворения об убийстве детей Медеи родственником Креонта. Платон высмеивает Креофила в десятой книге своего Государства.

Поэма “Эдиподия” была написана еще одним современником Гомера и Гесиода, поэтом Кинефоном из Спарты. Она содержала изложение части фиванских мифов: освобождение Фив от Сфинкса, раскрытие правды об отцеубийстве и женитьбе Эдипа на своей матери, а также ее гибель. В этой версии мифа Иокаста не успевает родить детей от своего сына: Этеокл, Полиник, Антигона и Исмена рождаются от Эвриганеи, дочери Гиперфанта (таким образом вся эта история облагораживается, а почему позже решили все таки ввести тему инцеста, тоже большой вопрос о нравах предков). Продолжением “Эдиподии” стала поэма “Фиваида”, повествующая о вражде между сыновьями Эдипа и о походе на Фивы семи пелопоннесских вождей. Автором “Фиваиды” считался сам Гомер, хотя существует версия, что автором мог быть его современник, Антимах из Теоса, который предположительно являлся автором поэмы “Эпигоны”, развивающий тематику первых двух поэм цикла. Здесь нам рассказывают о походе на Фивы семи пелопоннесских вождей-эпигонов (наследников) во главе с Алкмеоном, закончившемся взятием города. Ну а вероятным автором поэмы “Гераклея” был Писандр (ок. 680-610), поэт из города Камир на острове Родос, который ввел в мифические сказания о Геракле число 12 подвигов и атрибуты героя – львиную шкуру и дубину. Поэма Писандра, которая, по словам Климента Александрийского, представляла собой всего лишь плагиат поэмы “Гераклея” некоего Писина из Линда (см. также “Щит Геракла” Гесиода), пользовалась в древности большим распространением и высоко ценилась. Александрийские ученые приняли Писандра в “канон” эпических поэтов и ставили его после Гомера и Гесиода. 

Несмотря на обилие эпизодов, киклические поэмы по своей величине значительно уступали гомеровским. Это свидетельствует о сжатости изложения, беглом и сухом пересказе фактов. Поэмы кикла также лишены сюжетной законченности; они разрабатывают в последовательном порядке серию отдельных эпизодов, связанных между собой только хронологическим соотношением. При таком построении можно начать повествование в любом месте и где угодно его оборвать. Уже Аристотель в своей “Поэтике” указывал на эти особенности кикла, как на серьезные недостатки по сравнению с Гомером. В этом отношении кикл стоит между генеалогическим эпосом школы Гесиода и будущей греческой историографией. И, тем не менее, хотя кикл и стал в позднейшее время посмешищем даже среди греков, он на долгое время определил тематику сюжетов для всего последующего искусства. Большинство, если не все сюжеты художников и трагиков, впоследствии черпали именно из киклических поэм, уже в “гомеровском” стиле разбирая отдельные куски сюжета, помещенные в якобы самоочевидное “целое”. 

Можно заметить, что датировки жизни большинства киклических авторов находятся в пределах 750-650 годов до н.э., а это значит, что большинство из них могли даже застать живого Гесиода, а возможно даже последние годы жизни Гомера. Их не разделяет от “классики” целая пропасть, и почти все они, также как и Гесиод – застали знаменитую Лелантскую войну и колониальную экспансию греков, начиная с которых открывается новый период греческой истории, и выход из так называемых “темных веков”. Авторы всех этих сочинений (а мы насчитали 12 человек, не считая пятерых из разделов выше) разбросаны на довольно большое расстояние, здесь фигурируют Милет, Коринф, Спарта, Теос, Линд острова Лесбос и Кипр, а также многие другие города, так что сложно даже сказать, что какие-то из полисов имеют культурное преимущество над другими. Безусловно, существовало еще много вариантов киклических поэм, которые вообще не дошли до нас, не говоря уже про вышеупомянутые “гомеровские гимны” и подражания Гесиоду. Поэтому, даже для 750 года до н.э. мы можем говорить о том, что Греция переживала бурный расцвет культурной деятельности.

Tags:

, , , , ,
Главная › Искусство › Гомеровский период, киклические поэты и орфизм.